От солнца, которое медленно клонилось к закату, взгляд сэра Перрана скользнул вниз, к линии горизонта между домами. На несколько миль к югу и к западу от Брюсселя тянулся так называемый Суанский лес – буковый лес, посаженный еще при австрийских Габсбургах. За ним располагалось обширное поле, на котором, по всем сведениям, союзники должны были скоро сойтись с французами в решающей схватке. Вот уже несколько дней сэр Перран, как и все в Брюсселе, пытался угадать, с какой стороны появится Наполеон со своими войсками. Пока что прусские и объединенные британско-голландские армии заняли все подступы к столице с юга.
Каждый день из Англии прибывали все новые и новые силы. Полки – ветераны Пиренейской кампании только что приплыли из Америки, но были уже здесь. У одного только Блюхера, командующего прусскими войсками, было сто тринадцать тысяч солдат да еще тысяч восемьдесят у Веллингтона. Даже в таком составе союзники предположительно превосходили французов числом, а ведь, по слухам, в сторону Брюсселя уже двигалось полумиллионное подкрепление, составленное из армий других европейских держав.
Поэтому, уверяли все, Брюсселю ничего не грозит. Однако сэр Перран имел на этот счет несколько иное мнение, в равной степени опиравшееся на сведения его шпионов и на его собственное природное чутье. Бонапарт, считал он, не может не знать о столь крупномасштабной переброске сил, поэтому здравый смысл подскажет ему нанести удар раньше, чем они доберутся до Брюсселя, то есть в самые ближайшие дни. Дело осложнялось еще тем, что союзники, возможно, несколько переоценивали свое численное превосходство.
Глубоко втянув носом теплый влажный воздух, сэр Перран ощутил внутри легкое покалывание, как от грозовых разрядов. Однажды он уже испытывал нечто подобное. Это было давно, когда он плыл на одном из своих торговых судов по восточным морям. Помнится, спустя час после того, как он заметил в воздухе вот такую же странность, на них обрушился тайфун, и судно много часов подряд взлетало и кружилось на гигантских волнах, как беспомощный осенний листок. Команда в полном составе боролась со стихией, нескольких матросов смыло за борт. Когда тайфун прошел, сэр Перран от усталости повалился прямо на палубе и уснул мертвым сном. На другой день он проснулся от того, что солнце напекло ему шею и спину. На море был мертвый штиль.
И сейчас ему казалось, что тайфун вот-вот обрушится на этот город и на солдат, безмятежно пирующих в нем. Война уже маячила над вершинами буков, и ее очертания казались сэру Перрану такими же зримыми, как облака над горизонтом. Будь он моложе, он бы, подобно своему племяннику, насладился беспощадностью предстоящей битвы.
Племянник, Эдвард Блэкторн.
Будь он проклят!
Ничего, скоро сэр Перран сведет с ним счеты, если, конечно, Господь не сделает этого раньше.
Странно, что Джулия прибыла в Брюссель лишь сегодня. Когда днем ему доложили, что она только что проехала по Гранд-Пляс, с любопытством озирая из окна кареты барочные фасады домов, его снова кольнуло ощущение крупного проигрыша, не оставлявшее его в течение нескольких недель после ее ухода. Покидая Гроувенор-сквер, она словно бы забрала с собою часть его души. Что ж, он заставит ее заплатить за все страдания, которые ему пришлось вытерпеть по ее милости.
Пока что ему достоверно было известно только то, что она остановилась в Верхнем городе, в доме маркиза Тревонанса. Но шпионы сэра Перрана следовали за нею по пятам, и он знал: как только она снова изменит ему с Блэкторном – а она это сделает, ибо ради этого она и приехала в Брюссель, – пробьет час мщения.
* * *
Вечером того же дня Джулия вместе с лордом и леди Тревонанс вошла в один из самых роскошных домов Верхнего города. Сердце ее трепетало в груди, колени едва не подкашивались от волнения. Она знала, что через несколько минут исполнится самое заветное ее желание: она снова увидит Эдварда. Маркиз сказал, что майор Блэкторн будет тут сегодня вместе с герцогом Веллингтоном.
Прежде всего Джулию поразило обилие языков, на которых говорили присутствующие: помимо голландской, тут звучала французская, немецкая, итальянская и, конечно, английская речь. На фоне изысканных нарядов гостей особенно выделялись мундиры самых разных цветов и покроев. Все это производило на Джулию впечатление поистине ослепляющее, тем более что среди обладателей мундиров она невольно искала глазами своего возлюбленного.
Дамы по случаю вечера с офицерами надели свои лучшие платья, многие из которых были отделаны знаменитыми брюссельскими кружевами. Их драгоценности переливались при свете многосвечных люстр всеми цветами радуги. От обилия кокетливых и доброжелательных улыбок, от всеобщего оживления у Джулии кружилась голова. Казалось, вся Европа явилась в этот ответственный момент в Брюссель, чтобы поддержать свои армии.
Сама Джулия была сегодня в летящем платье с «фонариками» темно-зеленого шелка, из-под которого виднелся белый шелковый подол нижнего платья. Из украшений на ней были жемчужные подвески и ожерелье; кроме того, нитка жемчуга обвивала ее запястье. Сейчас она неторопливо двигалась между гостями, обмениваясь любезными фразами со всеми, кому представляли ее лорд и леди Тревонанс. Иногда за ее спиной слышался шепот о «лондонских крысах», и Джулия прикрывалась веером, чтобы спрятать игравшую на губах улыбку.
Сказать по правде, она не запоминала тех, с кем ее знакомили, ибо сейчас никто из них ее не интересовал. Ее рассеянный взгляд обегал все гостиные и комнаты, по которым они проходили, с одной-единственной целью: найти того, ради кого она явилась сюда. С каждым шагом сердцебиение ее все учащалось: перед каждым очередным поворотом она была уверена, что сейчас увидит его.
Наконец это случилось. Когда ее взгляд упал на его широкие, расправленные по-военному плечи, ей показалось, что прямо перед нею распахнулось окно и свежий ветер с силой подул ей в лицо.
Любимый, думала она.
Но простит ли он ее?
Темно-синий мундир с красными нашивками и серебряным галуном обрисовывал его атлетическую фигуру, белые шелковые бриджи и чулки обтягивали икры сильных ног. Вне всякого сомнения, он был самый красивый из всех присутствующих мужчин. Неудивительно, что юные дамы, стоявшие поблизости, без конца строили ему глазки.
– Он здесь, – прошептала Джулия, наклонившись к маркизе.
Леди Тревонанс проследила за ее взглядом.
– Да, и Веллингтон тоже. Какие они оба красавцы! Представьте, даже у меня сердце трепещет в груди от волнения. Идемте. Вам следует познакомиться с человеком, от которого зависит карьера Блэкторна.
Джулия направилась к Эдварду.
Он стоял возле камина в одной из последних комнат анфилады. В соседней гостиной играл оркестр, но звуки вальса перекрывались окружающими голосами. Эдвард смеялся, видимо, над какой-то остротой Веллингтона. Как он умопомрачительно красив! – подумала Джулия. Интересно, наскучит ли ей когда-нибудь смотреть на него? Вряд ли.
Она улыбнулась. Он все еще не замечал ее. Насколько ей было известно, он не знал об ее приезде в Брюссель. Она продолжала писать ему письма, но ни разу не обмолвилась о том, что намерена воспользоваться приглашением леди Тревонанс. Что он подумает, когда увидит ее? Рассердится или нет?
Взглянув на собеседника Эдварда, она несколько смутилась: герцог Веллингтон рассматривал ее оценивающе и, кажется, весьма одобрительно. Какая у него обаятельная улыбка, невольно подумала она. Герцог был высокого роста, у него были голубые глаза, каштановые волосы и бронзовое, как у Эдварда, загорелое лицо. Крупноватый нос, по мнению Джулии, совсем не портил его. Поймав ее взгляд, герцог с улыбкой наклонил голову, после чего обернулся и что-то шепнул Эдварду.
Увидев ее, Эдвард вздрогнул и, кажется, произнес ее имя. В следующее мгновение он уже представлял леди Блэкторн его светлости герцогу Веллингтону.
Приседая перед знаменитым полководцем, Джулия испытывала весьма странное чувство. Стоявшему перед нею человеку скоро предстояло во главе объединенных армий сразиться с тем, кто совсем недавно покорил чуть ли не всю Европу. От него веяло уверенностью и добродушным спокойствием, и, непонятно почему, Джулии казалось, что она смотрит в лицо собственной судьбе. Ей наконец сделалось не по себе, так что по спине пробежали мурашки.
Он что-то говорил ей.
– …слышал, что вы женщина здравомыслящая и сильная духом. Из вас вышла бы прекрасная жена офицера. – Он слегка улыбнулся, и в углах его глаз собрались морщинки. – Майор Блэкторн здорово сглупил, что упустил вас в свое время. – Сказав это, он внимательно посмотрел на Эдварда, потом скользнул взглядом по лицу Джулии и обернулся к леди Тревонанс, чтобы пригласить ее на танец.
Джулия почти с благоговением смотрела ему вслед.
– Понятно, почему ты так ревностно выполняешь все его распоряжения, – шепнула она Эдварду. – Я еще ни разу в жизни не сталкивалась с такими людьми, как он.
– Таких, как он, больше нет, – услышала она ответ Эдварда.
Ей хватило одного взгляда на него, чтобы убедиться, что он не простил. Если бы у нее оставались какие-либо сомнения на этот счет, то уже следующая его фраза внесла полную ясность.
– Не могу уразуметь, зачем ты приехала, – заметил он довольно язвительно. – Верно, из любопытства, как все? Публика обожает поглазеть, как армии готовятся к войне.
Джулия лихорадочно подыскивала ответ. Первой ее мыслью было сказать Эдварду, что его дядя – вернее, отец – явился в Брюссель с недобрыми намерениями. Но, поразмыслив, она решила пока от этого воздержаться: ведь хотя сэра Перрана многие видели в городе, он до сих пор не показывался в обществе и, видимо, не спешил с осуществлением своих намерений, каковы бы они ни были. Все остальные ответы, приходившие ей на ум, были еще менее удачными и вряд ли помогли бы ей смягчить гнев Эдварда.
В конце концов она решила свести разговор к шутке.
– Ты просто видишь меня насквозь, – сказала она, кокетливо потупив взор и обмахиваясь веером. – Конечно, я приехала из любопытства. Зачем же еще? – И, сделав книксен, она неторопливо двинулась прочь.
Она знала, что он не пойдет за нею, и догадывалась, что ее неожиданное появление несколько выбило его из колеи. С этого момента она начала кокетничать со всеми мужчинами, которые проявляли к ней интерес. Она беспрестанно танцевала, изощрялась в остроумии так, что в конце концов ей самой сделалось тошно от собственных острот, и болтала без умолку по-французски, по-итальянски и по-немецки, благо прилежно изучала эти языки много лет.
Но, предаваясь таким образом веселью, она постоянно видела Эдварда хотя бы краем глаза и точно знала, что в момент ее выхода на контрданс он покинул бальную залу, к концу контрданса вернулся и что сам танцевал каждый третий тур, если не чаще. Время от времени она ловила на себе его угрюмый взгляд, но за весь вечер он так ни разу и не подошел к ней.
После полуночи она начала следить за ним еще внимательнее, потому что ей надо было уйти одновременно с ним. Он не охладел к ней, она это знала; но он словно бы отгородился от нее каменной стеной. Возможно, побыв с ним хоть несколько минут наедине, она смогла бы пробить брешь в этой стене.
Было около двух часов ночи, когда он подошел к Веллингтону и что-то ему сказал: попрощался, догадалась Джулия. В ту же секунду она объявила своему партнеру по вальсу, что у нее разболелась голова и что ей необходимо переговорить с леди Тревонанс.
Когда молодой человек подвел ее к маркизе и ретировался, Джулия шепотом сообщила ей, что Эдвард уезжает и что ей тоже пора. Больше объяснять ничего не понадобилось: леди Тревонанс улыбнулась и пожелала ей удачи.
Она догнала Эдварда в передней, когда дворецкий уже отворял перед ним дверь, и вышла вслед за ним.
У крыльца он сразу же поднялся на подножку наемного экипажа и, придерживая дверцу, коротко объяснил форейтору, куда ехать. Джулию он подчеркнуто не замечал, однако в самый последний момент, когда лошади уже трогались с места, она метнулась к дверце экипажа и, толкнув Эдварда на сиденье, легко вскочила на подножку.
– Джулия! – вскричал он, но дверца уже захлопнулась за нею. – Какого черта?..
Он привстал, видимо, желая остановить экипаж, но Джулия не дала ему этого сделать: она уже целовала его. Вдохнув запах его кожи, она замерла, потерлась щекой о его щеку и застонала. Эдвард схватил ее за плечо и попытался оттолкнуть от себя, однако экипаж слегка накренился на повороте, и он потерял равновесие.
Пальцы Джулии скользнули под мундир и ощутили сквозь тонкую ткань рубахи тепло его кожи. Она счастливо засмеялась. Пока она целовала его шею и ловила зубами мочку уха, он не отвечал ей, но от самой его близости по всему телу Джулии пробегали сладостные волны.
– Перестань, прошу тебя, – шептал он, пытаясь высвободиться и сесть удобнее. – Ты ведь знаешь, что все это совершенно бессмысленно… Скажи, где ты остановилась, я отвезу тебя домой.
Она водила языком по изгибам его ушной раковины, и его дыхание постепенно учащалось. Наконец он перестал ее отталкивать.
– Будь же благоразумна, – пробормотал он.
– Я благоразумна, – тихо ответила она. – И самое благоразумное, что я могла сделать, – это приехать в Брюссель, чтобы быть с тобой.
– Быть – или побыть? – спросил он и, приподняв за подбородок, повернул к себе ее лицо. Его глаза смотрели на нее из полутьмы экипажа серьезно, почти сурово.
– Не знаю, – медленно проговорила Джулия. – Сейчас я могу обещать… только вот это. – Она снова приникла к нему губами и подумала, что хотя бы эти несколько мгновений может быть счастливой.
Теперь, когда у нее на губах был вкус его губ и его кожи, а его горячее тело жгло ее сквозь тонкий шелк платья, Джулии казалось, что больше уже не нужно ничего. Это было похоже на возвращение домой.
Наконец, словно сдаваясь и принимая то единственное, что она могла ему сейчас дать, он обнял ее и притянул к себе.
– О Господи, Джулия, как же я соскучился по тебе, – прошептал он сдавленно, спуская с плеч фонарики ее рукавов. – Каждый день я брался за перо, чтобы ответить на твои письма, но всякий раз уговаривал себя: нет, я должен забыть ее, и как можно скорее!..
Его руки сначала гладили ее шею и спину, потом соскользнули по ее оголенным плечам к груди. От прикосновений Эдварда голова у него пошла кругом, и она начала словно погружаться в него. На сиденье было слишком тесно, и она не могла обнять Эдварда, как ей хотелось, поэтому она гладила его руки от кисти до плеча. Дважды нитка жемчуга на ее запястье задевала за обшлаг его рукава и натягивалась. В третий раз, когда Джулия подняла руку, чтобы погладить его лицо, нитка порвалась, и блестящие жемчужины посыпались на его лицо и запрыгали с сиденья на пол. Смех Эдварда показался Джулии волшебным.
– Это лучшее из того, что я сегодня слышала. – Она снова поцеловала его. – Лучше всякой музыки. Знаешь, я иногда смотрела на тебя… украдкой. Ты был такой мрачный. Ты все еще сердишься на меня?
– Я не хотел, чтобы ты приезжала, – сказал он и провел кончиками пальцев по ее щеке. Приподнявшись, он поцеловал ее губы, потом шею, потом грудь, наполовину скрытую от него зеленым шелковым лифом.
Вдвоем на узком сиденье было тесно. Эдвард попытался расстегнуть пуговки у нее на спине, но из-за того, что рукава были приспущены с плеч, ткань и так уже слишком натянулась, и от малейшего усилия платье, пожалуй, расползлось бы по швам.
– Я хочу тебя, – прошептал он, прижимая ее к себе. – Хочу тебя и ничего не могу с этим поделать.
Когда экипаж замедлил ход и лошади встали, он спросил:
– Ты… останешься сегодня у меня?
Джулия поднялась с его колен и села рядом. В полутьме он скорее угадал, чем увидел, как она кивнула.
Эдвард собрал с пола и с сиденья жемчужины, сколько удалось отыскать, и высыпал в карман. Потом он подал Джулии руку, и они вместе поднялись по лестнице в его комнаты. Комнат оказалось две: спальня и небольшая гостиная. В гостиной, кроме камина, был лишь маленький диванчик да довольно обшарпанный письменный стол с подсвечником, чернильницей и серебряным писчим пером на подносе.
Заглянув в спальню, Джулия спросила: – А твой денщик – он должен прийти позже? – Мысль о том, что кто-то может войти в комнату, когда они с Эдвардом будут вдвоем, казалась ей невыносимой.
– Нет. – Эдвард шагнул к столу, чтобы зажечь свечи. – В те дни, когда я прихожу поздно, он идет к себе спать. Слава Богу, разуться я всегда могу и без его помощи.
Он обернулся к ней и долго с жадностью разглядывал ее лицо, волосы, шелковое темно-зеленое платье и белые туфельки.
– До сих пор не могу поверить, что ты здесь, – пробормотал он. Когда она сделала шаг к нему, он одной рукой притянул ее за талию к себе, другой начал водить по ее носу, щекам, лбу, подбородку, как делают слепые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46