– объявила она и решительно увлекла его за собой: маркиз успел лишь изящно поклониться да дружески подмигнуть Джулии.
– Какие они оба милые, – сказала она, глядя, как супруги удаляются, лавируя между гостями. Маркиз наклонился и шепнул что-то на ухо жене, точно так же, как до этого в гостиной, и она точно так же щелкнула его веером по руке.
– Да, прекрасная пара, – вполголоса отозвался Эдвард.
Обернувшись, Джулия встретила его тревожный взгляд.
– Скажи мне, Джулия, как ты живешь? Мой дядя… как он с тобою обращается?
Джулия молча глядела на него, зная, что может говорить в ответ все, кроме правды. «Я несчастлива, я страшно несчастлива!» – кричало ее сердце, но сказать об этом вслух было невозможно, да и незачем.
– Сэр Перран заботится о том, чтобы у нас с сестрами было все необходимое, – проговорила она наконец.
Брови Эдварда едва заметно сдвинулись к переносице.
– Понятно, – тихо сказал он. Некоторое время он не сводил с нее глаз, словно пытаясь угадать, что кроется за ее словами.
Джулия сделала полшага в его сторону. Больше всего ей хотелось сейчас дотронуться до его руки, но она понимала, что этого делать нельзя. Чтобы избежать дальнейших расспросов о семейной жизни, она перевела разговор на другое.
– Я боялась, что ты к нам не приедешь, – сказала она. – Как хорошо, что ты все-таки здесь.
Он смотрел на нее с жадностью, словно не мог оторваться.
– Да, сперва я и думать не хотел о том, чтобы снова ехать в Хатерлей, но в конце концов понял: я должен видеть тебя – и после этого ничто уже не могло меня удержать.
В передней становилось слишком шумно, и Эдвард, взяв Джулию за локоть, повел ее в сторону галереи. По дороге он наклонился к ней, так что она ощутила тепло его дыхания, и прошептал:
– Я всегда буду любить тебя, Джулия. Всегда. Не забывай об этом. Если тебе понадобится моя помощь, пришли мне только коротенькую записку, и я примчусь к тебе, где бы я ни был.
От этих слов на душе у Джулии стало как будто светлее, и в беспросветной тоске ее злополучного замужества вдруг вспыхнули огоньки счастья и надежды.
– Значит, ты простил меня? – спросила она, заглядывая ему в глаза.
– Да, – просто и искренне ответил он.
Радость хлынула в ее сердце.
– Теперь моя душа спокойна, – с улыбкой выдохнула она. Тяжесть, беспрестанно давившая на нее, вдруг показалась не такой уж непомерной, и ее плечи расправились сами собою. – Ты уже видел нашу бальную залу? Аннабелла с Элизабет трудились не покладая рук, плели гирлянды из тиса и остролиста. По-моему, получилось просто прелестно.
Услышав, что в бальной зале он еще не был, она оживилась и объявила, что они пойдут туда вместе.
– Только если ты согласишься танцевать со мною вальс, – заявил он, пожимая пальцы, лежавшие на его руке. – Как-никак, это теперь единственное законное основание для того, чтобы я мог тебя обнять! Умоляю, не отказывай мне, иначе я зачахну от тоски.
Представив, как Эдвард Блэкторн, с его военной выправкой и обветренным загорелым лицом, целыми днями возлежит в шезлонге и чахнет, Джулия невольно рассмеялась и ответила:
– Делать нечего, придется согласиться.
Минута была полна полузабытыми ощущениями праздника, нежности, легкого кокетства – всего того, что Джулия вновь мечтала пережить при встрече с Эдвардом. Но когда, входя в галерею, она дружески пожала руку Эдварда, перед ними неожиданно, как из-под земли, выросла фигура сэра Перрана.
Страх и смятение овладели сердцем Джулии. Она попыталась отнять у Эдварда руку, но он не отпустил, и от этого Джулия испугалась еще больше.
– Здравствуй, племянник, – заговорил сэр Перран. – Как тебе нравится наш Хатерлей в рождественском уборе? Превосходно, правда? А Джулия? Ты не находишь, что цвет ее платья идеально сочетается с этим нежнейшим румянцем?
– Да, пожалуй. – Эдвард вопросительно взглянул на Джулию.
Покосившись на сплетенные руки своей жены и племянника, сэр Перран неодобрительно хмыкнул и снова перевел взгляд на лицо Джулии. Ей пришлось сделать над собою усилие, чтобы не зажмуриться от страха. Почему-то она чувствовала себя такой виноватой, словно муж застал ее в объятиях Эдварда.
– Ну, не стану вас задерживать. – Сэр Перран обернулся к Эдварду. – Я еще хочу успеть побеседовать кое с кем из гостей. Тебя не затруднит проследить сегодня за тем, чтобы моя жена не скучала?
– Нисколько, – сказал Эдвард.
– Вот и отлично. Вверяю ее твоим заботам.
Сердце Джулии колотилось в груди. Проходя мимо, сэр Перран насмешливо шепнул ей на ухо:
– Не делайте такого несчастного лица. Я вполне вам доверяю. – И, не успела она ничего ответить, как он уже удалился, тяжело опираясь на трость.
– Как ты дрожишь, – прошептал Эдвард, когда они двинулись по галерее в сторону Голубой гостиной.
– Пустяки.
– Что значит – пустяки?! Ты едва жива от страха. Он, надеюсь, не бьет тебя? Не запугивает? – Эдвард ласково погладил ее руку.
Джулия повернула голову и увидела в серых глазах друга такое искреннее сочувствие и заботу, что ей мучительно захотелось прижаться к его груди, чтобы он обнял ее и шептал ей слова утешения, но – увы! – она могла лишь смотреть на него в немом отчаянии.
Его глаза тотчас зажглись светом понимания, словно он угадал ее мысли. Шепни она одно только слово, он, по всей вероятности, не раздумывая притянул бы ее к себе.
Боясь, что может поддаться искушению, Джулия поспешно отвела глаза и ответила:
– Нет, твой дядя меня не бьет и не запугивает. Просто он оказался очень властным супругом, и хотя я изо всех сил стараюсь быть ему хорошей женой, кажется, это пока получается у меня не очень хорошо.
Он подвел ее к одному из окон, выходящих на длинную заднюю террасу. В ярком праздничном освещении особняка снежинки вспыхивали на лету и ложились на землю мягким покрывалом.
– Элизабет рассказала мне, как ты отказалась надеть черное платье и как не вовремя сорвалась Аннабелла, – вполголоса заговорил Эдвард. – Скажи… ты очень несчастлива?
Джулии вдруг захотелось рассказать ему все, все без утайки. Интересно, что бы он сказал, узнав, что его дядя еще не прикасался к ней? Вот только стоит ли открывать Эдварду всю правду о своем замужестве? Неизвестно, чем обернется такая откровенность. Да и в чем она, эта «вся правда»? В том, что они с мужем еще ни разу не были в одной постели? Но, возможно, он уже не способен к плотской любви – она слышала, что с мужчинами в преклонном возрасте такое случается.
Словом, лучше всего было закончить на этом разговор об ее супружеской жизни.
– Счастлива я или нет – наверное, не так уж важно. Сейчас я хочу только одного – вдоволь насладиться твоим обществом. У меня есть подозрение, что после сегодняшнего вечера я тебя еще долго не увижу.
Смирившись, Эдвард повел ее в Голубую гостиную. Здесь, в сверкающем свете огромной люстры, Джулия заметно повеселела. Все столы, каминная доска и бра на стенах были украшены зелеными гирляндами и тюлевыми бантами, а вплетенные в них нитки голубого стекляруса придавали убранству гостиной холодновато-торжественный блеск.
Когда в гостиную вошли христославы – двое мужчин и две женщины – и громко запели «Разукрасьте дом венками», ощущение приближающегося праздника Рождества стерло из сердца Джулии горестные мысли, как хлынувшая на берег волна стирает следы на песке. Наконец-то она хоть на время могла забыть свои печали и отдаться простым радостям жизни.
С Эдвардом она счастливо протанцевала два тура вальса – третий наверняка послужил бы поводом для сплетен, – после чего он отвел ее в гостиную, где уже были накрыты столы. Сегодняшний ужин в Хатерлее был достоин самого принца-регента: традиционный рождественский гусь, йоркширская ветчина, ростбиф, перепела с куропатками, отварная и жареная рыба, копченый угорь, омары и нежное мясо черепахи. На гарнир подавалась морковь, капуста, репа, горошек, брокколи и лук во всех видах и под самыми разнообразными соусами, от устричного до лимонного. Столы ломились от рождественских пудингов, пирогов, пирожных и печений; над вазочками с желе и взбитыми сливками возвышались горы всевозможных фруктов, венчаемые ананасами. Мадера, портвейн, бренди и шампанское текли рекой. За столом, в бальной зале и во всех комнатах, по которым разбрелись гости, не смолкали оживленные разговоры и смех.
Первый рождественский бал леди Блэкторн, по всеобщему и единодушному признанию, удался на славу.
Только под утро гости начали разъезжаться. Экипажи растянулись по дороге, и их огоньки казались вереницей факелов на снегу. Снегопад прекратился, голубоватый свет луны придавал всей картине что-то сказочное, и Джулии захотелось подняться в Зеленый салон и взглянуть на снежный пейзаж сверху. Как только она распахнула окно, чтобы лучше слышать перезвон колокольчиков с дороги, перед нею, словно разбуженные мелодичными звуками, пронеслись воспоминания о рождественских праздниках детства.
Под Рождество ее матушка леди Делабоул щедро одаривала бедняков. Возможно, поэтому все святки в доме держалось светлое, приподнятое настроение. Да, мамино сердце всегда было открыто для тех, кто нуждался в помощи и теплоте.
«Сделайте для меня что-нибудь красивое…»
Но что? Что красивого осталось теперь в ее жизни, которая ей выпала частью по воле судьбы, частью по ее собственному выбору? И можно ли было рассчитывать на какую-то красоту в будущем, при тех взаимоотношениях, которые сложились у нее с мужем? Этого Джулия не знала.
Она взглянула вверх, на звезды, потом снова на снежную дорогу с цепочкой огней. Из открытого окна на нее повеяло холодом.
«Сделайте что-нибудь красивое…»
Мелькнула пронзительная, как зарница, мысль: да, она может сделать кое-что, правда, не одна. Зачать ребенка!.. Однако тут же чувства ее снова смешались. Захочет ли сэр Перран подарить ей ребенка? Перед венчанием он обещал ей… Может быть, попросить его самой? Но как? И что он ей на это скажет?
Вереница карет на дороге начала редеть, и Джулия захлопнула окно. Внизу уже было тихо: вероятно, почти все гости уже разъехались.
– А, вот ты где! – послышался у нее за спиной до боли родной голос.
Джулия радостно обернулась. В дверях стоял Эдвард в наброшенном на плечи черном пальто.
– Я не удержалась и поднялась наверх, чтобы полюбоваться огоньками, – сказала она. – Я знаю, мне сейчас следует стоять в дверях и провожать последних гостей, но ведь сестры и без меня с этим прекрасно справляются… Ты уже уезжаешь?
В эту минуту ее сердцем владела одна лишь давняя привязанность к другу детства. Все остальные чувства к Эдварду, сколь бы ни были они сильны и глубоки, ей удалось сегодня перебороть. Сейчас она видела перед собою не возлюбленного, которому, увы, не суждено стать ее мужем, а товарища детских игр, заботливого друга, почти брата – такого, каким он был и останется для нее навсегда.
Когда она подошла к двери, Эдвард, не двигаясь с места, поднял голову и посмотрел наверх. Проследив за его взглядом, Джулия заметила над дверью зеленую веточку омелы.
– Можно? – не без лукавства спросил он.
– Да, – ответила Джулия. На душе у нее было легко и спокойно.
Он взял ее за плечи и, наклонившись, поцеловал в щеку.
– Доброй ночи, Джулия, и до свидания. Надеюсь увидеть тебя этой весной в Лондоне.
– До свидания!
Джулия улыбнулась, и он разжал руки.
– Так вот как ты решил отблагодарить меня за все, что я для тебя сделал! – послышался вдруг из коридора голос сэра Перрана. – Стоило мне отвернуться, как ты уже совращаешь мою жену. Какая мерзость!
Не успела Джулия опомниться, как сэр Перран оттолкнул ее в сторону и, схватив племянника за грудки, с силою швырнул его о дверь. Раздался устрашающий грохот.
– Как смеешь ты развлекаться с моею женой?! – вскричал баронет, по-видимому, вменяя в вину племяннику нечто большее, чем один этот поцелуй.
От страха в голове у Джулии заметались лихорадочные мысли. Возможно ли, чтобы человек, вынужденный из-за хромоты опираться на трость, двигался с такой быстротой? Одним ударом он едва не сшиб Эдварда с ног – как такое могло произойти? И зачем он вообще устраивает такую сцену, когда его племянник всего лишь коснулся ее щеки, и сэр Перран это прекрасно видел? Как нелепо: на протяжении сегодняшнего вечера Эдвард столько раз мог бы поцеловать ее по-настоящему, стоило ей лишь намекнуть, но он этого не сделал, и вот теперь этот невинный поцелуй навлек такую бурю гнева на его голову.
– Но дядя! – Эдвард крепко ухватил сэра Перрана за запястья. – Что за глупые шутки? Сейчас же уберите руки! Если вы немедленно не отпустите меня, я буду вынужден вас ударить!..
По тому, как покраснели лица обоих мужчин, Джулия поняла, что оба распалились не на шутку и ни тот, ни другой не отступит без борьбы.
– Пустите Эдварда! – потребовала она. Подойдя к мужу, она решительно взяла его за плечо и попыталась развернуть к себе лицом. – Перран, он всего лишь поцеловал меня на прощание в щеку, больше ничего. Это был братский поцелуй. Вы говорили, что доверяете мне? В таком случае, прошу вас, прекратите эту комедию и отпустите его.
Сэр Перран удивленно обернулся к ней. Он тяжело дышал, и от него пахло бренди. В глазах его горел безумный огонь, словно он желал драться.
– Пустите его, – приказала она. – Между нами ничего не было. Я не посмела бы обойтись с вами так… дурно.
Глядя на нее, он постепенно начал дышать ровнее.
– Придется, видно, поверить вам на слово, – наконец проговорил он.
– Да, придется, – не дрогнув, ответила она.
Он медленно отпустил отвороты черного пальто племянника и отступил на несколько шагов. Эдвард, с пылающими глазами, тоже сделал шаг назад и угрюмо одернул выбившийся из-под фрака жилет.
Джулия переводила взгляд с дяди на племянника. Возможно, ее муж и впрямь беспокоится, как бы Эдвард снова ее не обольстил, думала она, но, безусловно, тут дело не только в этом. Вспоминались слова леди Тревонанс о матери Эдварда и разорванной помолвке. Джулии стало не по себе, будто ей вот-вот могла открыться какая-то истина, которой ей лучше всего было не знать.
– Признайся, мой мальчик, тебе, вероятно, хотелось бы добиться от Джулии большего, чем просто поцелуй в щечку, да? – снова заговорил сэр Перран: он явно подначивал племянника.
– Я не желаю отвечать на подобные вопросы, – процедил Эдвард. Ноздри его все еще раздувались от гнева. Постояв еще немного, он повернулся к Джулии, кивнул ей и быстро вышел.
Джулия пристально разглядывала своего мужа. Он стоял выпрямившись, и что-то в его осанке так напомнило ей Эдварда, что она вздрогнула. Все-таки они были поразительно похожи друг на друга: оба высокого роста, широкоплечие, у обоих узкая талия и сильные ноги. Сэр Перран еще долго глядел вслед своему племяннику, словно ждал, что он вот-вот вернется. Наконец обернулся к Джулии, но и сейчас как будто не видел ее.
Как странно, думала Джулия. Где согбенные плечи, к которым она привыкла за много лет? Где хромота? Непостижимо!..
В эту минуту сэр Перран вздрогнул, отвел от нее взгляд, и весь его облик моментально переменился. Плечи снова по-стариковски опустились. Он с видимым усилием полусогнул правую ногу в колене и, прижав ладонь к бедру и прихрамывая, удалился. Когда он наступал на больную ногу, лицо его страдальчески морщилось.
Джулия растерянно глядела ему вслед. То он хромает, то, забыв про годы и болезни, бросается на племянника?! Что все это значит и за которым из двух явившихся ей образов мужа скрывается настоящий сэр Перран?
18
Месяц спустя, глядя, как ее супруг, прихрамывая, вошел в ее комнату, Джулия вдруг осознала, что после Рождества ее отношение к нему коренным образом переменилось.
Она сидела перед камином в одном из двух глубоких кресел, обтянутых голубым узорным шелком. Сухо пожелав ей доброго вечера, баронет опустился на соседнее кресло и положил на колени небольшой деревянный футляр для бумаг. Джулия приветствовала его в обычной сдержанной манере и снова вернулась к вышиванию, которое для удобства было разложено перед нею на подушке. Работа еще была не закончена, но вышитый павлин уже радовал глаз изяществом линий и яркостью красок.
Возможно, самое главное, что она сумела разглядеть за это время в своем супруге, было его умение проникать в самую суть людей и вещей. Именно это качество, вероятно, и помогло ему в свое время вернуть и приумножить фамильное богатство. Его способность по одному взгляду на человека безошибочно определить, о чем он думает и какие чувства владеют им в данную минуту, вызывала ее искреннее восхищение.
Постепенно Джулия научилась как бы видеть мир его глазами, и этот мир, в котором он жил и дышал, оказался совсем не таким, к какому она привыкла. Так, если она, взглянув на дерево, назвала бы его зеленым, то он скорее всего сказал бы, что листва у дерева темно-зеленая, с золотистыми крапинками на зубчиках и более светлой, матовой изнанкой, а клейкие молодые листочки бледно-зеленые, почти прозрачные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Какие они оба милые, – сказала она, глядя, как супруги удаляются, лавируя между гостями. Маркиз наклонился и шепнул что-то на ухо жене, точно так же, как до этого в гостиной, и она точно так же щелкнула его веером по руке.
– Да, прекрасная пара, – вполголоса отозвался Эдвард.
Обернувшись, Джулия встретила его тревожный взгляд.
– Скажи мне, Джулия, как ты живешь? Мой дядя… как он с тобою обращается?
Джулия молча глядела на него, зная, что может говорить в ответ все, кроме правды. «Я несчастлива, я страшно несчастлива!» – кричало ее сердце, но сказать об этом вслух было невозможно, да и незачем.
– Сэр Перран заботится о том, чтобы у нас с сестрами было все необходимое, – проговорила она наконец.
Брови Эдварда едва заметно сдвинулись к переносице.
– Понятно, – тихо сказал он. Некоторое время он не сводил с нее глаз, словно пытаясь угадать, что кроется за ее словами.
Джулия сделала полшага в его сторону. Больше всего ей хотелось сейчас дотронуться до его руки, но она понимала, что этого делать нельзя. Чтобы избежать дальнейших расспросов о семейной жизни, она перевела разговор на другое.
– Я боялась, что ты к нам не приедешь, – сказала она. – Как хорошо, что ты все-таки здесь.
Он смотрел на нее с жадностью, словно не мог оторваться.
– Да, сперва я и думать не хотел о том, чтобы снова ехать в Хатерлей, но в конце концов понял: я должен видеть тебя – и после этого ничто уже не могло меня удержать.
В передней становилось слишком шумно, и Эдвард, взяв Джулию за локоть, повел ее в сторону галереи. По дороге он наклонился к ней, так что она ощутила тепло его дыхания, и прошептал:
– Я всегда буду любить тебя, Джулия. Всегда. Не забывай об этом. Если тебе понадобится моя помощь, пришли мне только коротенькую записку, и я примчусь к тебе, где бы я ни был.
От этих слов на душе у Джулии стало как будто светлее, и в беспросветной тоске ее злополучного замужества вдруг вспыхнули огоньки счастья и надежды.
– Значит, ты простил меня? – спросила она, заглядывая ему в глаза.
– Да, – просто и искренне ответил он.
Радость хлынула в ее сердце.
– Теперь моя душа спокойна, – с улыбкой выдохнула она. Тяжесть, беспрестанно давившая на нее, вдруг показалась не такой уж непомерной, и ее плечи расправились сами собою. – Ты уже видел нашу бальную залу? Аннабелла с Элизабет трудились не покладая рук, плели гирлянды из тиса и остролиста. По-моему, получилось просто прелестно.
Услышав, что в бальной зале он еще не был, она оживилась и объявила, что они пойдут туда вместе.
– Только если ты согласишься танцевать со мною вальс, – заявил он, пожимая пальцы, лежавшие на его руке. – Как-никак, это теперь единственное законное основание для того, чтобы я мог тебя обнять! Умоляю, не отказывай мне, иначе я зачахну от тоски.
Представив, как Эдвард Блэкторн, с его военной выправкой и обветренным загорелым лицом, целыми днями возлежит в шезлонге и чахнет, Джулия невольно рассмеялась и ответила:
– Делать нечего, придется согласиться.
Минута была полна полузабытыми ощущениями праздника, нежности, легкого кокетства – всего того, что Джулия вновь мечтала пережить при встрече с Эдвардом. Но когда, входя в галерею, она дружески пожала руку Эдварда, перед ними неожиданно, как из-под земли, выросла фигура сэра Перрана.
Страх и смятение овладели сердцем Джулии. Она попыталась отнять у Эдварда руку, но он не отпустил, и от этого Джулия испугалась еще больше.
– Здравствуй, племянник, – заговорил сэр Перран. – Как тебе нравится наш Хатерлей в рождественском уборе? Превосходно, правда? А Джулия? Ты не находишь, что цвет ее платья идеально сочетается с этим нежнейшим румянцем?
– Да, пожалуй. – Эдвард вопросительно взглянул на Джулию.
Покосившись на сплетенные руки своей жены и племянника, сэр Перран неодобрительно хмыкнул и снова перевел взгляд на лицо Джулии. Ей пришлось сделать над собою усилие, чтобы не зажмуриться от страха. Почему-то она чувствовала себя такой виноватой, словно муж застал ее в объятиях Эдварда.
– Ну, не стану вас задерживать. – Сэр Перран обернулся к Эдварду. – Я еще хочу успеть побеседовать кое с кем из гостей. Тебя не затруднит проследить сегодня за тем, чтобы моя жена не скучала?
– Нисколько, – сказал Эдвард.
– Вот и отлично. Вверяю ее твоим заботам.
Сердце Джулии колотилось в груди. Проходя мимо, сэр Перран насмешливо шепнул ей на ухо:
– Не делайте такого несчастного лица. Я вполне вам доверяю. – И, не успела она ничего ответить, как он уже удалился, тяжело опираясь на трость.
– Как ты дрожишь, – прошептал Эдвард, когда они двинулись по галерее в сторону Голубой гостиной.
– Пустяки.
– Что значит – пустяки?! Ты едва жива от страха. Он, надеюсь, не бьет тебя? Не запугивает? – Эдвард ласково погладил ее руку.
Джулия повернула голову и увидела в серых глазах друга такое искреннее сочувствие и заботу, что ей мучительно захотелось прижаться к его груди, чтобы он обнял ее и шептал ей слова утешения, но – увы! – она могла лишь смотреть на него в немом отчаянии.
Его глаза тотчас зажглись светом понимания, словно он угадал ее мысли. Шепни она одно только слово, он, по всей вероятности, не раздумывая притянул бы ее к себе.
Боясь, что может поддаться искушению, Джулия поспешно отвела глаза и ответила:
– Нет, твой дядя меня не бьет и не запугивает. Просто он оказался очень властным супругом, и хотя я изо всех сил стараюсь быть ему хорошей женой, кажется, это пока получается у меня не очень хорошо.
Он подвел ее к одному из окон, выходящих на длинную заднюю террасу. В ярком праздничном освещении особняка снежинки вспыхивали на лету и ложились на землю мягким покрывалом.
– Элизабет рассказала мне, как ты отказалась надеть черное платье и как не вовремя сорвалась Аннабелла, – вполголоса заговорил Эдвард. – Скажи… ты очень несчастлива?
Джулии вдруг захотелось рассказать ему все, все без утайки. Интересно, что бы он сказал, узнав, что его дядя еще не прикасался к ней? Вот только стоит ли открывать Эдварду всю правду о своем замужестве? Неизвестно, чем обернется такая откровенность. Да и в чем она, эта «вся правда»? В том, что они с мужем еще ни разу не были в одной постели? Но, возможно, он уже не способен к плотской любви – она слышала, что с мужчинами в преклонном возрасте такое случается.
Словом, лучше всего было закончить на этом разговор об ее супружеской жизни.
– Счастлива я или нет – наверное, не так уж важно. Сейчас я хочу только одного – вдоволь насладиться твоим обществом. У меня есть подозрение, что после сегодняшнего вечера я тебя еще долго не увижу.
Смирившись, Эдвард повел ее в Голубую гостиную. Здесь, в сверкающем свете огромной люстры, Джулия заметно повеселела. Все столы, каминная доска и бра на стенах были украшены зелеными гирляндами и тюлевыми бантами, а вплетенные в них нитки голубого стекляруса придавали убранству гостиной холодновато-торжественный блеск.
Когда в гостиную вошли христославы – двое мужчин и две женщины – и громко запели «Разукрасьте дом венками», ощущение приближающегося праздника Рождества стерло из сердца Джулии горестные мысли, как хлынувшая на берег волна стирает следы на песке. Наконец-то она хоть на время могла забыть свои печали и отдаться простым радостям жизни.
С Эдвардом она счастливо протанцевала два тура вальса – третий наверняка послужил бы поводом для сплетен, – после чего он отвел ее в гостиную, где уже были накрыты столы. Сегодняшний ужин в Хатерлее был достоин самого принца-регента: традиционный рождественский гусь, йоркширская ветчина, ростбиф, перепела с куропатками, отварная и жареная рыба, копченый угорь, омары и нежное мясо черепахи. На гарнир подавалась морковь, капуста, репа, горошек, брокколи и лук во всех видах и под самыми разнообразными соусами, от устричного до лимонного. Столы ломились от рождественских пудингов, пирогов, пирожных и печений; над вазочками с желе и взбитыми сливками возвышались горы всевозможных фруктов, венчаемые ананасами. Мадера, портвейн, бренди и шампанское текли рекой. За столом, в бальной зале и во всех комнатах, по которым разбрелись гости, не смолкали оживленные разговоры и смех.
Первый рождественский бал леди Блэкторн, по всеобщему и единодушному признанию, удался на славу.
Только под утро гости начали разъезжаться. Экипажи растянулись по дороге, и их огоньки казались вереницей факелов на снегу. Снегопад прекратился, голубоватый свет луны придавал всей картине что-то сказочное, и Джулии захотелось подняться в Зеленый салон и взглянуть на снежный пейзаж сверху. Как только она распахнула окно, чтобы лучше слышать перезвон колокольчиков с дороги, перед нею, словно разбуженные мелодичными звуками, пронеслись воспоминания о рождественских праздниках детства.
Под Рождество ее матушка леди Делабоул щедро одаривала бедняков. Возможно, поэтому все святки в доме держалось светлое, приподнятое настроение. Да, мамино сердце всегда было открыто для тех, кто нуждался в помощи и теплоте.
«Сделайте для меня что-нибудь красивое…»
Но что? Что красивого осталось теперь в ее жизни, которая ей выпала частью по воле судьбы, частью по ее собственному выбору? И можно ли было рассчитывать на какую-то красоту в будущем, при тех взаимоотношениях, которые сложились у нее с мужем? Этого Джулия не знала.
Она взглянула вверх, на звезды, потом снова на снежную дорогу с цепочкой огней. Из открытого окна на нее повеяло холодом.
«Сделайте что-нибудь красивое…»
Мелькнула пронзительная, как зарница, мысль: да, она может сделать кое-что, правда, не одна. Зачать ребенка!.. Однако тут же чувства ее снова смешались. Захочет ли сэр Перран подарить ей ребенка? Перед венчанием он обещал ей… Может быть, попросить его самой? Но как? И что он ей на это скажет?
Вереница карет на дороге начала редеть, и Джулия захлопнула окно. Внизу уже было тихо: вероятно, почти все гости уже разъехались.
– А, вот ты где! – послышался у нее за спиной до боли родной голос.
Джулия радостно обернулась. В дверях стоял Эдвард в наброшенном на плечи черном пальто.
– Я не удержалась и поднялась наверх, чтобы полюбоваться огоньками, – сказала она. – Я знаю, мне сейчас следует стоять в дверях и провожать последних гостей, но ведь сестры и без меня с этим прекрасно справляются… Ты уже уезжаешь?
В эту минуту ее сердцем владела одна лишь давняя привязанность к другу детства. Все остальные чувства к Эдварду, сколь бы ни были они сильны и глубоки, ей удалось сегодня перебороть. Сейчас она видела перед собою не возлюбленного, которому, увы, не суждено стать ее мужем, а товарища детских игр, заботливого друга, почти брата – такого, каким он был и останется для нее навсегда.
Когда она подошла к двери, Эдвард, не двигаясь с места, поднял голову и посмотрел наверх. Проследив за его взглядом, Джулия заметила над дверью зеленую веточку омелы.
– Можно? – не без лукавства спросил он.
– Да, – ответила Джулия. На душе у нее было легко и спокойно.
Он взял ее за плечи и, наклонившись, поцеловал в щеку.
– Доброй ночи, Джулия, и до свидания. Надеюсь увидеть тебя этой весной в Лондоне.
– До свидания!
Джулия улыбнулась, и он разжал руки.
– Так вот как ты решил отблагодарить меня за все, что я для тебя сделал! – послышался вдруг из коридора голос сэра Перрана. – Стоило мне отвернуться, как ты уже совращаешь мою жену. Какая мерзость!
Не успела Джулия опомниться, как сэр Перран оттолкнул ее в сторону и, схватив племянника за грудки, с силою швырнул его о дверь. Раздался устрашающий грохот.
– Как смеешь ты развлекаться с моею женой?! – вскричал баронет, по-видимому, вменяя в вину племяннику нечто большее, чем один этот поцелуй.
От страха в голове у Джулии заметались лихорадочные мысли. Возможно ли, чтобы человек, вынужденный из-за хромоты опираться на трость, двигался с такой быстротой? Одним ударом он едва не сшиб Эдварда с ног – как такое могло произойти? И зачем он вообще устраивает такую сцену, когда его племянник всего лишь коснулся ее щеки, и сэр Перран это прекрасно видел? Как нелепо: на протяжении сегодняшнего вечера Эдвард столько раз мог бы поцеловать ее по-настоящему, стоило ей лишь намекнуть, но он этого не сделал, и вот теперь этот невинный поцелуй навлек такую бурю гнева на его голову.
– Но дядя! – Эдвард крепко ухватил сэра Перрана за запястья. – Что за глупые шутки? Сейчас же уберите руки! Если вы немедленно не отпустите меня, я буду вынужден вас ударить!..
По тому, как покраснели лица обоих мужчин, Джулия поняла, что оба распалились не на шутку и ни тот, ни другой не отступит без борьбы.
– Пустите Эдварда! – потребовала она. Подойдя к мужу, она решительно взяла его за плечо и попыталась развернуть к себе лицом. – Перран, он всего лишь поцеловал меня на прощание в щеку, больше ничего. Это был братский поцелуй. Вы говорили, что доверяете мне? В таком случае, прошу вас, прекратите эту комедию и отпустите его.
Сэр Перран удивленно обернулся к ней. Он тяжело дышал, и от него пахло бренди. В глазах его горел безумный огонь, словно он желал драться.
– Пустите его, – приказала она. – Между нами ничего не было. Я не посмела бы обойтись с вами так… дурно.
Глядя на нее, он постепенно начал дышать ровнее.
– Придется, видно, поверить вам на слово, – наконец проговорил он.
– Да, придется, – не дрогнув, ответила она.
Он медленно отпустил отвороты черного пальто племянника и отступил на несколько шагов. Эдвард, с пылающими глазами, тоже сделал шаг назад и угрюмо одернул выбившийся из-под фрака жилет.
Джулия переводила взгляд с дяди на племянника. Возможно, ее муж и впрямь беспокоится, как бы Эдвард снова ее не обольстил, думала она, но, безусловно, тут дело не только в этом. Вспоминались слова леди Тревонанс о матери Эдварда и разорванной помолвке. Джулии стало не по себе, будто ей вот-вот могла открыться какая-то истина, которой ей лучше всего было не знать.
– Признайся, мой мальчик, тебе, вероятно, хотелось бы добиться от Джулии большего, чем просто поцелуй в щечку, да? – снова заговорил сэр Перран: он явно подначивал племянника.
– Я не желаю отвечать на подобные вопросы, – процедил Эдвард. Ноздри его все еще раздувались от гнева. Постояв еще немного, он повернулся к Джулии, кивнул ей и быстро вышел.
Джулия пристально разглядывала своего мужа. Он стоял выпрямившись, и что-то в его осанке так напомнило ей Эдварда, что она вздрогнула. Все-таки они были поразительно похожи друг на друга: оба высокого роста, широкоплечие, у обоих узкая талия и сильные ноги. Сэр Перран еще долго глядел вслед своему племяннику, словно ждал, что он вот-вот вернется. Наконец обернулся к Джулии, но и сейчас как будто не видел ее.
Как странно, думала Джулия. Где согбенные плечи, к которым она привыкла за много лет? Где хромота? Непостижимо!..
В эту минуту сэр Перран вздрогнул, отвел от нее взгляд, и весь его облик моментально переменился. Плечи снова по-стариковски опустились. Он с видимым усилием полусогнул правую ногу в колене и, прижав ладонь к бедру и прихрамывая, удалился. Когда он наступал на больную ногу, лицо его страдальчески морщилось.
Джулия растерянно глядела ему вслед. То он хромает, то, забыв про годы и болезни, бросается на племянника?! Что все это значит и за которым из двух явившихся ей образов мужа скрывается настоящий сэр Перран?
18
Месяц спустя, глядя, как ее супруг, прихрамывая, вошел в ее комнату, Джулия вдруг осознала, что после Рождества ее отношение к нему коренным образом переменилось.
Она сидела перед камином в одном из двух глубоких кресел, обтянутых голубым узорным шелком. Сухо пожелав ей доброго вечера, баронет опустился на соседнее кресло и положил на колени небольшой деревянный футляр для бумаг. Джулия приветствовала его в обычной сдержанной манере и снова вернулась к вышиванию, которое для удобства было разложено перед нею на подушке. Работа еще была не закончена, но вышитый павлин уже радовал глаз изяществом линий и яркостью красок.
Возможно, самое главное, что она сумела разглядеть за это время в своем супруге, было его умение проникать в самую суть людей и вещей. Именно это качество, вероятно, и помогло ему в свое время вернуть и приумножить фамильное богатство. Его способность по одному взгляду на человека безошибочно определить, о чем он думает и какие чувства владеют им в данную минуту, вызывала ее искреннее восхищение.
Постепенно Джулия научилась как бы видеть мир его глазами, и этот мир, в котором он жил и дышал, оказался совсем не таким, к какому она привыкла. Так, если она, взглянув на дерево, назвала бы его зеленым, то он скорее всего сказал бы, что листва у дерева темно-зеленая, с золотистыми крапинками на зубчиках и более светлой, матовой изнанкой, а клейкие молодые листочки бледно-зеленые, почти прозрачные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46