И хозяйка, и ее муж вспыхнули, а Деммин зарделся как маков цвет – это и подсказало Катарине, для чего ткань предназначена. Тогда она взяла ее с улыбкой и скрылась за занавеской, чтобы раздеться и подвязать грудь.
Она предстала перед ними совершенно преобразившаяся и отвесила элегантный, в совершенстве исполненный придворный поклон. Младший захлопал в ладоши и засмеялся, Деммин снова вспыхнул и улыбнулся, а их отец, скрестив руки на груди, кивком выразил свое одобрение. Миссис Юнстлер забормотала себе под нос что-то о более длинных, чем всегда, молитвах.
Катарина принялась прихорашиваться, затем с гордым видом ходить по комнате, но вдруг резко остановилась.
– Подарок! – воскликнула она. – Я не могу пойти без подарка в знак уважения.
Сапожник и его жена переглянулись.
– А кролики подойдут? – спросила миссис Юнстлер.
– Вполне, – ответила Катарина.
Жена сапожника похлопала ее по руке и сказала:
– Деммин может отвести вас к Еудо, пивовару. Он проводит слишком много времени в оленьем парке герцога. Когда-нибудь, помяните мое слово, он выпьет слишком много эля и не сможет убежать от гончих сынка. Но сегодня он в состоянии предоставить вам кроликов. – Она стиснула руку старшего сына. – Скажи ему, чтобы он продал мадам Катарине кроликов, иначе его ожидает не слишком приятный визит самого капитана Хазарда.
– Вы, как всегда, очень добры ко мне, – сказала Катарина, целуя женщину в щеку. – Спасибо за вашу доброту.
Жена сапожника вспыхнула при таком проявлении благосклонности, а мастер Юнстлер кашлянул, чтобы скрыть гордость.
Хозяйка в последний раз потянула за воротник сорочки, доставая его из-под куртки и расправляя.
– А теперь следуйте за Деммином, мадам. Он достанет вам кроликов, а потом проводит прямо…
– …в сад, – закончила за нее Катарина.
– В сад, – кивнув, повторила миссис Юнстлер.
Александр проводил взглядом двоих мужчин, которые крадучись выскользнули из переулка позади мастерской сапожника, но не двинулся с места. Куда запропастилась эта чертова баба? Ему следовало догадаться, что она вынашивает какие-то планы даже и тогда, когда она заставила его почувствовать вину перед ткачом за несбыточность его мечты о полях для отбеливания льна.
В походке одного из мужчин, как раз входящих в круг света, отбрасываемого факелом на углу лавки жестянщика, было что-то не совсем мужское. Александр насмешливо фыркнул, когда мужчины, зайдя за угол, скрылись во тьме. Придворные, вращающиеся вокруг сильных мира сего, всегда были бесполезными созданиями, и не было ничего удивительного в том, что фон Меклен окружил себя сворой никчемных лизоблюдов. Если подлый граф и имел рядом с собой полезных людей, то, несомненно, они таились где-нибудь в тени.
Взгляд Александра снова скользнул по переулку. Он ходил бы сейчас по комнате в «Пронзенном Копьем Кабане», и с каждым шагом гнев на исчезнувшую жену все возрастал бы. Но, к счастью, ткач, несмотря на мысли, занятые льном, был настороже.
– Мальчишка? – переспросил ткач после того, как Александр заметил, что его подмастерье исчез. – Вы имеете в виду того бездельника, который зашел сюда вместе со мной? Это младший сын мастера Юнстлера, не мой, хвала всем святым. – Глейн пожал плечами. – Как всегда, замышляет какую-нибудь проделку.
Ночь становилась чертовски холодной, Александр сложил чашечкой руки и подышал на них, чтобы согреть. Черт бы побрал эту женщину! Без сомнения, она-то уютно устроилась у камина в доме сапожника, хотя одному Богу известно, о чем они могут там болтать. Он фыркнул. О сапожках, несомненно. Против воли на его лице появилась усмешка. Или садовых принадлежностях. Он печально покачал головой. Что ни говори, она мужественная женщина. Перед его мысленным взором возникла картина полей с созревающей пшеницей – золотистые нивы там, где он ожидал найти заброшенные фермы и необработанные, поросшие сорняками участки земли. Вновь выкопанный колодец, строящийся мост, к которому время от времени усердно прибивали по одной доске. Женщина явно не из слабых.
Он вспомнил рассказ о том, как она спаслась после гибели матери. И что за неукротимый дух! Александр представил отца, торгующегося с итальянским купцом за право обладания мальчиком с ангельским голосом, и невольно тихо засмеялся. Как жаль, что он не присутствовал при этом. Он попытался представить поразительно синие глаза Катарины, смотрящие из-под мальчишеской шапки. Ее роскошную фигуру, затянутую в мужские бриджи и…
Его взгляд устремился на факел.
– Эта маленькая… – пробормотал он, закончив фразу грубым ругательством, вприпрыжку пересек грязную улицу и резко остановился. Куда бежать? Город притих, обессиленный после двух базарных дней, хотя несколько горевших огней свидетельствовали о том, что кое-кто еще пытался вести торговлю.
На полпути ко дворцу, все еще сияющему огнями на вершине холма, Александр услышал вой собаки, скрипучий, неровный лай нечистокровной гончей. Он подумал, что это, наверное, какой-нибудь подвыпивший мастеровой невольно встал поперек дороги какому-то псу, и продолжил путь дальше.
Он снова посмотрел на дворец и почувствовал, что его сердце сжимается по мере того, как крепнет подозрение. Его мозг, словно кинжалом, прорезало слово предательство. Он выдернул горевший у лавки жестянщика факел, чуть не вырвав при этом шаткий железный остов из стены, и побежал на лай собак.
Остановившись в тени перед входом в сад, окружающий дворец герцога Таузенда, Катарина крепко сжала полотняную сумку, в которой лежала пара только что пойманных кроликов. Хотя пивовар с готовностью расстался со своими кроликами, она подозревала, что в этом большую роль сыграла угроза миссис Юнстлер, чем ее деньги.
Рядом с ней нетерпеливо зашевелился Деммин.
– Берегитесь капитана Хазарда, – настойчиво прошептал он. – Охранников теперь не очень много, но он такой отвратительный хорек, какого ни за что не захочешь встретить, и остерегайтесь слуг сына. Не дай Бог, если схватят они. С капитаном по крайней мере есть возможность остаться в живых.
– Я буду осторожна, Деммин, спасибо, – шепотом ответила она, снова отметив про себя, что горожане перестали называть ее брата по имени. Если вообще о нем говорили, что происходило крайне редко, то называли просто «сын».
– Хорошо. Ну, тогда… – Деммин беспокойно задвигался, и у Катарины появилось внушающее беспокойство неприятное чувство, будто он собирается с духом, чтобы поцеловать ее. – О! Мама убила бы меня, если бы я позабыл, – пробормотал он и принялся рыться в карманах своей кожаной куртки обеими руками. Минуту спустя он вытащил деревянную закрытую пробкой трубочку, в таких солдаты обычно держат одну меру пороха.
– Я не взяла с собой пистолет, – сказала она.
– Это не порох, а жир. Для петель.
Она кивнула и взяла у него трубочку, а он снова принялся шарить в карманах и извлек длинный тонкий остроконечный предмет.
– А это для замков.
– Ты просто сокровище, – прошептала она, сжав его руку, и почувствовала легкое движение, свидетельствующее о том, что он резко поклонился, а затем Катарина услышала легкий шорох шагов, направляющихся по выложенной кирпичом тропе вниз – с холма к городу. Теперь она была одна.
Она повернулась лицом к воротам, ведущим в сад. В последний раз, когда она стояла здесь перед отъездом, рука Густава обвивала ее талию, и он заверял, что скоро вызволит ее и Халле из ада, который был не под землей, а прямо под носом у ее отца.
Позади снова залаяла собака пивовара. Она содрогнулась и еще крепче вцепилась в полотняную сумку. Гончие-гончие… Она подавила воспоминания, в мозгу оставалось только эхо последних криков Густава, когда она открывала хитроумный тайный запор.
Ее мать рассказала ей о нем однажды ночью, когда ярко светила луна и за окном благоухали розы. По словам матери, он был установлен для того, чтобы герцог мог тайно уходить из дома и навещать свою подлинную любовь. Ее всегда удивляло, что ее отец проявил инициативу, – ведь человек, которого она на людях называла герцогом, а наедине – отцом, сколько она его знала, редко интересовался чем-либо, кроме своих книг.
Было поздно и холодно, и она почти не опасалась встретить какую-нибудь парочку ночью, хотя кто знает, как поздно бродят здесь, крадучись, приспешники брата.
Она бесшумно направилась по саду к двери, которой редко пользовались, ведущей в столь же редко используемые помещения. Неподрезанные кусты ежевики впивались ей в ноги, и она возблагодарила Бога за то, что на ней были сапоги для верховой езды.
Прошли долгие томительные минуты, и Катарина, нырнув в неглубокую нишу, с облегчением прижалась к стене, почти ничего не слыша, кроме глухих ударов собственного сердца. Она пробралась во дворец и поднялась на второй этаж, встретив только троих поспешно пробежавших мимо слуг, занятых выполнением своих вечерних обязанностей.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, и направилась через пустые приемные к библиотеке отца. В конце третьей комнаты полоска света от свечи просачивалась из-под тяжелых дверей, она поколебалась, затем тихо приподняла щеколду и отворила дверь.
Войдя, она помедлила, упиваясь неожиданном теплом и ярким светом, отбрасываемым тремя канделябрами, два размещались на полу, третий – на столе. Они освещали человека, опустившего голову на книгу, очки свисали из рук. В комнате раздавалось тихое похрапывание.
Улыбка, полная сладкой горечи, приподняла уголки губ Катарины при виде мягких седеющих волос человека, чьей незаконной дочерью она была. Как он состарился за четыре года, прошедшие с тех пор, как она видела его в последний раз…
Грусть защемила ее сердце, сожаление о том, что могло бы сложиться иначе, и обрывки мечтаний затрепетали в ее мозгу, как пламя свечи с плохо подрезанным фитилем. Она отбросила прошлое. Теперь только будущее имело значение. Будущее Изабо.
Катарина задула все свечи, кроме тех, что стояли на столе, затем взяла очки из разжавшихся пальцев отца. Ее внимание привлекла карта, лежавшая у него под локтем, она попыталась осторожно передвинуть руку, чтобы получше рассмотреть ее. Отец зашевелился, и она отступила в тень.
– Господин герцог, – позвала она, заставив свой голос прозвучать более низко, подождала, пока герцог окончательно проснется, затем снова обратилась к нему, сопроводив свои слова поклоном и взмахом шляпы.
– Да? Да? Кто это? – спросил он, вглядываясь во тьму.
– Простите, что прерываю… ваши занятия, господин герцог, – отозвалась она, – но слуга сказал, что вы будете рады получить этот маленький подарок от моего хозяина. – Продолжая оставаться в тени, она грациозно протянула ему холщовую сумку. – Кролики, господин герцог. Только что пойманные в обширных поместьях моего хозяина.
Герцог оживился при упоминании о подарке.
– Хороший подарок, сэр! Хороший подарок. Так вы говорите, от кого он?
Он помассировал виски, словно пытаясь отогнать усталость.
– Мой повелитель и хозяин, – выдавила Катарина, чуть не задохнувшись, произнося это слова. – Могущественный и влиятельный маркграф Карабас.
– А! – воскликнул герцог, пытаясь сделать вид, что знает, о ком идет речь. – Маркграф Карабас! Конечно, конечно. А, насколько я помню, он невысокого роста…
– В действительности он довольно высокий, господин герцог. По правде говоря, он выше, чем большинство людей, а плечи такие широкие, что он может заполнить дверной проем.
– Конечно! Он черноволосый…
– Скорее блондин, я бы сказал, добрый господин. У него золотистые, словно пронизанные солнцем волосы.
– Теперь я помню, да, да. Он оставался дома и защищал свои земли.
– Законченный воин до кончиков ногтей. Одно поле битвы за другим! И с такой храбростью! И безграничным мужеством! Мой хозяин Карабасский лев!
– Похоже, он превосходный парень.
– Так и есть, милостивый государь! И всегда хранит верность друзьям, – добавила она, пристально вглядываясь в его лицо. – Когда им угрожает опасность.
В близоруких глазах герцога промелькнул проблеск понимания.
– А сейчас?
– Ходят слухи, что опасность приблизилась и к вашей милости. Подступила очень близко. Возможно, притаилась под крышей.
Молчание в ответ. Катарина откашлялась.
– И мой хозяин, маркграф Карабас, желает вам только крепкого здоровья, господин герцог.
– Правда? Рад это слышать, молодой человек. Да, да, предайте маркграфу Карабасу, что я более чем доволен слышать все это. Более чем доволен. Но скажите ему, что беспокоиться не о чем. У нас всего лишь небольшая семейная ссора. Все находится у меня под контролем.
Он беззаботно помахал рукой, одновременно вглядываясь во тьму.
– Но опасность может оказаться смертельной! Его светлость маркграф Карабас призывает вас к осторожности и к действию.
– Прямо сейчас? Посмотрим. Посмотрим. Я должен все обсудить со своими… советниками. – Он принялся похлопывать по усыпанному бумагами столу – явный признак того, что разговор окончен. – И пожалуйста, поблагодарите его светлость маркграфа Карабаса за превосходный подарок, хорошо?
Катарина склонилась в изящном придворном поклоне. Услышал ли он? Обратит ли внимание на ее предостережение? Она незаметно положила его очки на полку у двери и вышла.
Она пошла назад тем же путем, каким пришла. Голова ее, охваченная надеждой на успех и сомнениями, кружилась, словно потерявшее равновесие веретено. Он признал существование маркграфа Карабаса! Но воспринял ли ее слова?
Когда она уже подходила к ближайшей к лестнице открытой двери, то услышала, как за закрытой дверью что-то упало, раздался грохот и детский крик, сдерживающий крик боли.
Она уже протянула руку к щеколде, когда рычание безумца отозвалось в ее душе, Балтазар. Рука ее замерла в воздухе над позолоченной ручкой в форме лебединого крыла; еще одно мгновение, и она оказалась бы лицом к лицу с братом.
– Как моя покойная сука-жена могла произвести на свет такое жалкое созданье… Ладно, пусть похнычет! Может, превратится в девчонку, кем ему и следовало быть. Тогда он принес бы мне хоть какую-то пользу. – Голос брата замирал по мере того, как он продолжал свой путь.
Катарина, ослабев, приникла к двери. Она неудержимо дрожала, спина ее скользнула по ее поверхности, и она осела на пол. «Добрый милосердный Боже. Добрый милосердный Боже. Добрый милосердный Боже», – словно молебен, звучало у нее в голове. Она сидела, совершенно опустошенная, лишенная всех прочих мыслей, всех прочих чувств. Ничего в душе. Ничего, кроме ненависти.
И так продолжалось до тех пор, пока подавленный плач не нарушил тишину ночи. Фредерик Август. Рыдание вырвалось у нее из груди, она вскочила и распахнула дверь.
Восьмилетний мальчик, стройный и хорошо сложенный, со светло-каштановыми, как у матери, волосами и голубыми глазами, медленно, преодолевая боль, поднимался с пола. Рядом валялись перевернутый стол, разбитая ваза и расколотый стул.
– Фредер… – начала она, протягивая к нему раскрытые для объятий руки, но его вид, свидетельствующий о перенесенном им потрясении, заставил ее замолчать. Она выпрямилась и отвесила ему глубокий поклон, взмахнув перед собой шляпой с плюмажем. – Милорд, – сказала она, и голос ее прозвучал сдержанно, вполне подходяще для солдата, за которого она себя выдавала. – Считаю себя обязанным предупредить вас, что каждый раз, как вы вступаете в борьбу со столом, вы обречены на поражение.
Она поставила стул, затем по-товарищески протянула руку племяннику.
– Все дело в ножках. Четыре к двум. Поединок всегда получается неравным.
Он посмотрел на нее с мальчишеской циничной усмешкой, но руку принял и позволил помочь ему встать на ноги. Он со спокойным видом пытался остановить кровь, сочившуюся из пореза на руке, и одновременно, прищурившись, внимательно разглядывал ее.
– Я вас знаю? Ваше лицо кажется мне знакомым.
Она поджала губы, как бы погрузившись в раздумье, затем покачала головой.
– Не думаю, милорд, – она рассеянно указала на его порезанную руку, а потом безуспешно попыталась поставить на место стол. – Может, следует позвать кого-нибудь, кто приведет все в порядок?
Он пожал плечами, и по его лицу промелькнула гримаса боли, но он поспешно подавил ее.
– Капитан Хазард все приведет в порядок.
Катарина улыбнулась ему:
– Показывайте дорогу.
Но Фредерик Август не двинулся с места.
– Вы здесь недавно? – прищурившись, спросил он. Еще раз взмахнув шляпой, она поклонилась и сказала:
– Я… Александр фон… Грендель. На службе у маркграфа Карабаса.
– Карабас! – воскликнул он, и глаза его затуманились печалью. – Моя мама погибла в Карабасе. И тетя. Вы знали их? Они были очень красивые. Особенно мама… – Нахмурившись, он добавил: – Я думаю, что она была красивая. Я был совсем маленький, когда она… когда она уехала.
Ее обман потерял все свое очарование, но она не осмелилась открыться племяннику, опасаясь подвергнуть его риску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Она предстала перед ними совершенно преобразившаяся и отвесила элегантный, в совершенстве исполненный придворный поклон. Младший захлопал в ладоши и засмеялся, Деммин снова вспыхнул и улыбнулся, а их отец, скрестив руки на груди, кивком выразил свое одобрение. Миссис Юнстлер забормотала себе под нос что-то о более длинных, чем всегда, молитвах.
Катарина принялась прихорашиваться, затем с гордым видом ходить по комнате, но вдруг резко остановилась.
– Подарок! – воскликнула она. – Я не могу пойти без подарка в знак уважения.
Сапожник и его жена переглянулись.
– А кролики подойдут? – спросила миссис Юнстлер.
– Вполне, – ответила Катарина.
Жена сапожника похлопала ее по руке и сказала:
– Деммин может отвести вас к Еудо, пивовару. Он проводит слишком много времени в оленьем парке герцога. Когда-нибудь, помяните мое слово, он выпьет слишком много эля и не сможет убежать от гончих сынка. Но сегодня он в состоянии предоставить вам кроликов. – Она стиснула руку старшего сына. – Скажи ему, чтобы он продал мадам Катарине кроликов, иначе его ожидает не слишком приятный визит самого капитана Хазарда.
– Вы, как всегда, очень добры ко мне, – сказала Катарина, целуя женщину в щеку. – Спасибо за вашу доброту.
Жена сапожника вспыхнула при таком проявлении благосклонности, а мастер Юнстлер кашлянул, чтобы скрыть гордость.
Хозяйка в последний раз потянула за воротник сорочки, доставая его из-под куртки и расправляя.
– А теперь следуйте за Деммином, мадам. Он достанет вам кроликов, а потом проводит прямо…
– …в сад, – закончила за нее Катарина.
– В сад, – кивнув, повторила миссис Юнстлер.
Александр проводил взглядом двоих мужчин, которые крадучись выскользнули из переулка позади мастерской сапожника, но не двинулся с места. Куда запропастилась эта чертова баба? Ему следовало догадаться, что она вынашивает какие-то планы даже и тогда, когда она заставила его почувствовать вину перед ткачом за несбыточность его мечты о полях для отбеливания льна.
В походке одного из мужчин, как раз входящих в круг света, отбрасываемого факелом на углу лавки жестянщика, было что-то не совсем мужское. Александр насмешливо фыркнул, когда мужчины, зайдя за угол, скрылись во тьме. Придворные, вращающиеся вокруг сильных мира сего, всегда были бесполезными созданиями, и не было ничего удивительного в том, что фон Меклен окружил себя сворой никчемных лизоблюдов. Если подлый граф и имел рядом с собой полезных людей, то, несомненно, они таились где-нибудь в тени.
Взгляд Александра снова скользнул по переулку. Он ходил бы сейчас по комнате в «Пронзенном Копьем Кабане», и с каждым шагом гнев на исчезнувшую жену все возрастал бы. Но, к счастью, ткач, несмотря на мысли, занятые льном, был настороже.
– Мальчишка? – переспросил ткач после того, как Александр заметил, что его подмастерье исчез. – Вы имеете в виду того бездельника, который зашел сюда вместе со мной? Это младший сын мастера Юнстлера, не мой, хвала всем святым. – Глейн пожал плечами. – Как всегда, замышляет какую-нибудь проделку.
Ночь становилась чертовски холодной, Александр сложил чашечкой руки и подышал на них, чтобы согреть. Черт бы побрал эту женщину! Без сомнения, она-то уютно устроилась у камина в доме сапожника, хотя одному Богу известно, о чем они могут там болтать. Он фыркнул. О сапожках, несомненно. Против воли на его лице появилась усмешка. Или садовых принадлежностях. Он печально покачал головой. Что ни говори, она мужественная женщина. Перед его мысленным взором возникла картина полей с созревающей пшеницей – золотистые нивы там, где он ожидал найти заброшенные фермы и необработанные, поросшие сорняками участки земли. Вновь выкопанный колодец, строящийся мост, к которому время от времени усердно прибивали по одной доске. Женщина явно не из слабых.
Он вспомнил рассказ о том, как она спаслась после гибели матери. И что за неукротимый дух! Александр представил отца, торгующегося с итальянским купцом за право обладания мальчиком с ангельским голосом, и невольно тихо засмеялся. Как жаль, что он не присутствовал при этом. Он попытался представить поразительно синие глаза Катарины, смотрящие из-под мальчишеской шапки. Ее роскошную фигуру, затянутую в мужские бриджи и…
Его взгляд устремился на факел.
– Эта маленькая… – пробормотал он, закончив фразу грубым ругательством, вприпрыжку пересек грязную улицу и резко остановился. Куда бежать? Город притих, обессиленный после двух базарных дней, хотя несколько горевших огней свидетельствовали о том, что кое-кто еще пытался вести торговлю.
На полпути ко дворцу, все еще сияющему огнями на вершине холма, Александр услышал вой собаки, скрипучий, неровный лай нечистокровной гончей. Он подумал, что это, наверное, какой-нибудь подвыпивший мастеровой невольно встал поперек дороги какому-то псу, и продолжил путь дальше.
Он снова посмотрел на дворец и почувствовал, что его сердце сжимается по мере того, как крепнет подозрение. Его мозг, словно кинжалом, прорезало слово предательство. Он выдернул горевший у лавки жестянщика факел, чуть не вырвав при этом шаткий железный остов из стены, и побежал на лай собак.
Остановившись в тени перед входом в сад, окружающий дворец герцога Таузенда, Катарина крепко сжала полотняную сумку, в которой лежала пара только что пойманных кроликов. Хотя пивовар с готовностью расстался со своими кроликами, она подозревала, что в этом большую роль сыграла угроза миссис Юнстлер, чем ее деньги.
Рядом с ней нетерпеливо зашевелился Деммин.
– Берегитесь капитана Хазарда, – настойчиво прошептал он. – Охранников теперь не очень много, но он такой отвратительный хорек, какого ни за что не захочешь встретить, и остерегайтесь слуг сына. Не дай Бог, если схватят они. С капитаном по крайней мере есть возможность остаться в живых.
– Я буду осторожна, Деммин, спасибо, – шепотом ответила она, снова отметив про себя, что горожане перестали называть ее брата по имени. Если вообще о нем говорили, что происходило крайне редко, то называли просто «сын».
– Хорошо. Ну, тогда… – Деммин беспокойно задвигался, и у Катарины появилось внушающее беспокойство неприятное чувство, будто он собирается с духом, чтобы поцеловать ее. – О! Мама убила бы меня, если бы я позабыл, – пробормотал он и принялся рыться в карманах своей кожаной куртки обеими руками. Минуту спустя он вытащил деревянную закрытую пробкой трубочку, в таких солдаты обычно держат одну меру пороха.
– Я не взяла с собой пистолет, – сказала она.
– Это не порох, а жир. Для петель.
Она кивнула и взяла у него трубочку, а он снова принялся шарить в карманах и извлек длинный тонкий остроконечный предмет.
– А это для замков.
– Ты просто сокровище, – прошептала она, сжав его руку, и почувствовала легкое движение, свидетельствующее о том, что он резко поклонился, а затем Катарина услышала легкий шорох шагов, направляющихся по выложенной кирпичом тропе вниз – с холма к городу. Теперь она была одна.
Она повернулась лицом к воротам, ведущим в сад. В последний раз, когда она стояла здесь перед отъездом, рука Густава обвивала ее талию, и он заверял, что скоро вызволит ее и Халле из ада, который был не под землей, а прямо под носом у ее отца.
Позади снова залаяла собака пивовара. Она содрогнулась и еще крепче вцепилась в полотняную сумку. Гончие-гончие… Она подавила воспоминания, в мозгу оставалось только эхо последних криков Густава, когда она открывала хитроумный тайный запор.
Ее мать рассказала ей о нем однажды ночью, когда ярко светила луна и за окном благоухали розы. По словам матери, он был установлен для того, чтобы герцог мог тайно уходить из дома и навещать свою подлинную любовь. Ее всегда удивляло, что ее отец проявил инициативу, – ведь человек, которого она на людях называла герцогом, а наедине – отцом, сколько она его знала, редко интересовался чем-либо, кроме своих книг.
Было поздно и холодно, и она почти не опасалась встретить какую-нибудь парочку ночью, хотя кто знает, как поздно бродят здесь, крадучись, приспешники брата.
Она бесшумно направилась по саду к двери, которой редко пользовались, ведущей в столь же редко используемые помещения. Неподрезанные кусты ежевики впивались ей в ноги, и она возблагодарила Бога за то, что на ней были сапоги для верховой езды.
Прошли долгие томительные минуты, и Катарина, нырнув в неглубокую нишу, с облегчением прижалась к стене, почти ничего не слыша, кроме глухих ударов собственного сердца. Она пробралась во дворец и поднялась на второй этаж, встретив только троих поспешно пробежавших мимо слуг, занятых выполнением своих вечерних обязанностей.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, и направилась через пустые приемные к библиотеке отца. В конце третьей комнаты полоска света от свечи просачивалась из-под тяжелых дверей, она поколебалась, затем тихо приподняла щеколду и отворила дверь.
Войдя, она помедлила, упиваясь неожиданном теплом и ярким светом, отбрасываемым тремя канделябрами, два размещались на полу, третий – на столе. Они освещали человека, опустившего голову на книгу, очки свисали из рук. В комнате раздавалось тихое похрапывание.
Улыбка, полная сладкой горечи, приподняла уголки губ Катарины при виде мягких седеющих волос человека, чьей незаконной дочерью она была. Как он состарился за четыре года, прошедшие с тех пор, как она видела его в последний раз…
Грусть защемила ее сердце, сожаление о том, что могло бы сложиться иначе, и обрывки мечтаний затрепетали в ее мозгу, как пламя свечи с плохо подрезанным фитилем. Она отбросила прошлое. Теперь только будущее имело значение. Будущее Изабо.
Катарина задула все свечи, кроме тех, что стояли на столе, затем взяла очки из разжавшихся пальцев отца. Ее внимание привлекла карта, лежавшая у него под локтем, она попыталась осторожно передвинуть руку, чтобы получше рассмотреть ее. Отец зашевелился, и она отступила в тень.
– Господин герцог, – позвала она, заставив свой голос прозвучать более низко, подождала, пока герцог окончательно проснется, затем снова обратилась к нему, сопроводив свои слова поклоном и взмахом шляпы.
– Да? Да? Кто это? – спросил он, вглядываясь во тьму.
– Простите, что прерываю… ваши занятия, господин герцог, – отозвалась она, – но слуга сказал, что вы будете рады получить этот маленький подарок от моего хозяина. – Продолжая оставаться в тени, она грациозно протянула ему холщовую сумку. – Кролики, господин герцог. Только что пойманные в обширных поместьях моего хозяина.
Герцог оживился при упоминании о подарке.
– Хороший подарок, сэр! Хороший подарок. Так вы говорите, от кого он?
Он помассировал виски, словно пытаясь отогнать усталость.
– Мой повелитель и хозяин, – выдавила Катарина, чуть не задохнувшись, произнося это слова. – Могущественный и влиятельный маркграф Карабас.
– А! – воскликнул герцог, пытаясь сделать вид, что знает, о ком идет речь. – Маркграф Карабас! Конечно, конечно. А, насколько я помню, он невысокого роста…
– В действительности он довольно высокий, господин герцог. По правде говоря, он выше, чем большинство людей, а плечи такие широкие, что он может заполнить дверной проем.
– Конечно! Он черноволосый…
– Скорее блондин, я бы сказал, добрый господин. У него золотистые, словно пронизанные солнцем волосы.
– Теперь я помню, да, да. Он оставался дома и защищал свои земли.
– Законченный воин до кончиков ногтей. Одно поле битвы за другим! И с такой храбростью! И безграничным мужеством! Мой хозяин Карабасский лев!
– Похоже, он превосходный парень.
– Так и есть, милостивый государь! И всегда хранит верность друзьям, – добавила она, пристально вглядываясь в его лицо. – Когда им угрожает опасность.
В близоруких глазах герцога промелькнул проблеск понимания.
– А сейчас?
– Ходят слухи, что опасность приблизилась и к вашей милости. Подступила очень близко. Возможно, притаилась под крышей.
Молчание в ответ. Катарина откашлялась.
– И мой хозяин, маркграф Карабас, желает вам только крепкого здоровья, господин герцог.
– Правда? Рад это слышать, молодой человек. Да, да, предайте маркграфу Карабасу, что я более чем доволен слышать все это. Более чем доволен. Но скажите ему, что беспокоиться не о чем. У нас всего лишь небольшая семейная ссора. Все находится у меня под контролем.
Он беззаботно помахал рукой, одновременно вглядываясь во тьму.
– Но опасность может оказаться смертельной! Его светлость маркграф Карабас призывает вас к осторожности и к действию.
– Прямо сейчас? Посмотрим. Посмотрим. Я должен все обсудить со своими… советниками. – Он принялся похлопывать по усыпанному бумагами столу – явный признак того, что разговор окончен. – И пожалуйста, поблагодарите его светлость маркграфа Карабаса за превосходный подарок, хорошо?
Катарина склонилась в изящном придворном поклоне. Услышал ли он? Обратит ли внимание на ее предостережение? Она незаметно положила его очки на полку у двери и вышла.
Она пошла назад тем же путем, каким пришла. Голова ее, охваченная надеждой на успех и сомнениями, кружилась, словно потерявшее равновесие веретено. Он признал существование маркграфа Карабаса! Но воспринял ли ее слова?
Когда она уже подходила к ближайшей к лестнице открытой двери, то услышала, как за закрытой дверью что-то упало, раздался грохот и детский крик, сдерживающий крик боли.
Она уже протянула руку к щеколде, когда рычание безумца отозвалось в ее душе, Балтазар. Рука ее замерла в воздухе над позолоченной ручкой в форме лебединого крыла; еще одно мгновение, и она оказалась бы лицом к лицу с братом.
– Как моя покойная сука-жена могла произвести на свет такое жалкое созданье… Ладно, пусть похнычет! Может, превратится в девчонку, кем ему и следовало быть. Тогда он принес бы мне хоть какую-то пользу. – Голос брата замирал по мере того, как он продолжал свой путь.
Катарина, ослабев, приникла к двери. Она неудержимо дрожала, спина ее скользнула по ее поверхности, и она осела на пол. «Добрый милосердный Боже. Добрый милосердный Боже. Добрый милосердный Боже», – словно молебен, звучало у нее в голове. Она сидела, совершенно опустошенная, лишенная всех прочих мыслей, всех прочих чувств. Ничего в душе. Ничего, кроме ненависти.
И так продолжалось до тех пор, пока подавленный плач не нарушил тишину ночи. Фредерик Август. Рыдание вырвалось у нее из груди, она вскочила и распахнула дверь.
Восьмилетний мальчик, стройный и хорошо сложенный, со светло-каштановыми, как у матери, волосами и голубыми глазами, медленно, преодолевая боль, поднимался с пола. Рядом валялись перевернутый стол, разбитая ваза и расколотый стул.
– Фредер… – начала она, протягивая к нему раскрытые для объятий руки, но его вид, свидетельствующий о перенесенном им потрясении, заставил ее замолчать. Она выпрямилась и отвесила ему глубокий поклон, взмахнув перед собой шляпой с плюмажем. – Милорд, – сказала она, и голос ее прозвучал сдержанно, вполне подходяще для солдата, за которого она себя выдавала. – Считаю себя обязанным предупредить вас, что каждый раз, как вы вступаете в борьбу со столом, вы обречены на поражение.
Она поставила стул, затем по-товарищески протянула руку племяннику.
– Все дело в ножках. Четыре к двум. Поединок всегда получается неравным.
Он посмотрел на нее с мальчишеской циничной усмешкой, но руку принял и позволил помочь ему встать на ноги. Он со спокойным видом пытался остановить кровь, сочившуюся из пореза на руке, и одновременно, прищурившись, внимательно разглядывал ее.
– Я вас знаю? Ваше лицо кажется мне знакомым.
Она поджала губы, как бы погрузившись в раздумье, затем покачала головой.
– Не думаю, милорд, – она рассеянно указала на его порезанную руку, а потом безуспешно попыталась поставить на место стол. – Может, следует позвать кого-нибудь, кто приведет все в порядок?
Он пожал плечами, и по его лицу промелькнула гримаса боли, но он поспешно подавил ее.
– Капитан Хазард все приведет в порядок.
Катарина улыбнулась ему:
– Показывайте дорогу.
Но Фредерик Август не двинулся с места.
– Вы здесь недавно? – прищурившись, спросил он. Еще раз взмахнув шляпой, она поклонилась и сказала:
– Я… Александр фон… Грендель. На службе у маркграфа Карабаса.
– Карабас! – воскликнул он, и глаза его затуманились печалью. – Моя мама погибла в Карабасе. И тетя. Вы знали их? Они были очень красивые. Особенно мама… – Нахмурившись, он добавил: – Я думаю, что она была красивая. Я был совсем маленький, когда она… когда она уехала.
Ее обман потерял все свое очарование, но она не осмелилась открыться племяннику, опасаясь подвергнуть его риску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37