, позволяли справить малую нужду» Пора уже покончить с легендой о некоем Круазе, который преподнес этот обременительный подарок своей жене перед тем, как отправиться в Святую землю. Два пояса целомудрия, выставленных на обозрение в Музее Клюни, относятся к постренессансной эпохе. Вот что говорит об этом Эдмон Арокур: «Один из этих поясов датируется XVII веком и имеет немецкое происхождение, судя по украшающему его орнаменту, другой, подаренный музею Проспером Мериме среди многих других предметов, привезенных из Испании, возможно, испанской работы и, без сомнения, изготовлен совсем недавно».
.У мужей, конечно, были кое-какие основания надевать это варварское устройство на своих жен, потому что женщин того времени действительно будто «обуял бес похоти, который толкал их на свершение самых невероятных выходок, способных породить у посторонних мужчин преступные желания». Многие из женщин, например, прогуливались в платьях со столь смелым вырезом… что каждый мог лицезреть их полностью обнаженную грудь.Простой люд потешался, разглядывая этих важных дам, вышагивавших по улицам с озорно вздернутыми голыми грудями.Но если народ веселился, то духовенство не могло не возмущаться подобным «оголением», возбуждавшим повсюду, в том числе и в церквах, похоть у множества любителей подобного греха. Проповедники с амвонов резко осуждали светских дам, которые не стеснялись появляться перед людьми, «облаченные в бесстыдство». А францисканец Майар в одной из воскресных проповедей обратился к ним с такой странной речью: «Отродья дьявола! Женщины, проклятые Богом и явившиеся в это святое место, чтобы трясти здесь своими бесстыдными грудями, вы будете прокляты и подвешены за ваши гнусные соски».В другом обращении к женщинам, звучащем поспокойнее, им предлагалось прикрывать грудь косыночкой из голландского полотна и отстранять дерзкие руки любовников, пытающихся сорвать эти косынки, потому что, добавляет советчик, «стоит только овладеть Голландией, и тогда — прощай Нидерланды» Соваль. Бордель Парижского двора. В эту эпоху женский половой орган называли «Нидерланды» (по-французски «Pays-Bas», т. е. «Нижние Земли»).
.Но даже красноречия всех проповедников оказалось недостаточно. Рассказывают случай, когда один священник, обращаясь к мужчинам своего прихода, наивно воскликнул: «Когда вы видите их вздернутые соски, выставляемые с таким бесстыдством, братья, бесценные мои братья, прикройте свои глаза».Конец фразы потонул в таком безумном хохоте прихожан, что бедняге пришлось покинуть амвон, не закончив проповедь…Само собой разумеется, бесконечные анафемы, на которые не скупилось духовенство, ничему не служили, и парижские дамы, за которыми очень скоро последовали и провинциалки, продолжали, пренебрегая скромностью, демонстрировать свои прелести, которые один священнослужитель довольно забавно обозвал «двумя катарактами нездорового детского организма».Некоторые женщины в своей экстравагантности доходили до того, что окрашивали кончики грудей в ярко-красный цвет; еще удивительнее, что у других женщин эта мода вызвала желание раскрасить себе куда более интимную часть тела…Мода на платья с вырезом чуть ли не до пупка была причиной очередного королевского увлечения. Однажды мартовским вечером 1607 года, во время какого-то праздника, Генрих IV заметил молоденькую и очень изящную особу «с соблазнительными и озорно вздернутыми обнаженными грудями, каждая из которых была украшена ягодкой малины». Ее звали Шарлотта дез Эссар. У короля тогда как раз выдалось немного свободного времени (м-м Море была беременна), он стал за ней ухаживать, и при этом так настойчиво, что уже на следующую ночь, по словам хрониста, «шалил в ее садике». В качестве возмещения убытка королевская казна выплатила ей довольно солидную сумму.В течение нескольких месяцев м-ль дез Эссар пользовалась всеми правами и надеялась стать третьей официальной фавориткой, но как только она в свою очередь забеременела, раздосадованный Генрих IV попросил Сюлли «избавить его побыстрее от этой женщины».— Каким образом? — изумился слегка растерявшийся министр.— Подождите, пока родится ребенок, — ответил король, — а потом отошлите обоих в монастырь. Это будет вполне надежный способ.Так и сделали: родившуюся девочку окрестили Жанной-Батистой де Бурбон и тут же отослали в Шельский монастырь, а Шарлотту отвезли в Бомонское аббатство В 1637 году она стала аббатисой в аббатстве Фонтевро.
.После этого король, превративший свой двор, по выражению флорентийского посла, почти в бордель, обогатил свой гарем, взяв в любовницы игривую Шарлотту де Фонлебон, фрейлину королевы.Эта юная красотка еще несла свою службу в королевской постели Она там долго не задержалась, став в 1610 году любовницей Людовика Лотарингского, кардинала де Гиза и архиепископа Реймского, о котором Дре дю Радье пишет, «что он был не слишком щепетилен в том, что касалось приличий в высшем сословии…».
, когда в январе «1609 года Генрих IV был приглашен вместе с Марией Медичи на праздник, устроенный королевой Марго. Он довольно вяло наблюдал за тем, что сегодня именуется „аттракционами“, как вдруг посреди балетного спектакля на сцену вышла молоденькая певичка с золотыми волосами: Певичку звали „маленькая Поле“, и голос у нее оказался восхитительный Тальман де Рео сообщает, «что она пела так хорошо, что два сдохших соловья были потом обнаружены на краю фонтана, рядом с которым она пела весь вечер… сдохли, разумеется, от досады.
. Вот что об этом рассказывает Пьер де Л`Этуаль: «Это маленькое белое тельце, точеное и хрупкое, в очень свободном платье из простого крепа, сквозь который просвечивали очертания вовсе ничем не защищенного сокровенного места, разожгло аппетит многих присутствовавших там мужчин».Можно не сомневаться, что аппетит короля оказался самым сильным. Тальман де Рео так прямо и говорит, «что он пожелал спать с прелестной певуньей, чтобы заставить ее запеть, лежа под мужчиной». Справедливости ради он тут же добавляет: «Все были уверены в том, что он свое намерение осуществил…»Таким образом, у короля было пять наложниц. И он сумел доказать, что ему по плечу подобная задача, но при этом был вынужден немного отвлечься от государственных дел. Целыми днями он только и делал, что бегал от одной кровати к другой, являя при этом поистине юношескую прыть. Кроме собственных ощущений для него больше уже ничего не имело значения…Но несмотря на всю эту похотливую возню, король продолжал хранить нежную и искреннюю любовь к маркизе де Верней. Время от времени, когда ему все-таки случалось вести заседание частного совета, присутствующие могли наблюдать, как он лихорадочно царапает что-то на бумаге, что, однако, не имело никакого отношения к политическим событиям и было всего лишь пылким письмом Генриетте: «Я умираю от желания увидеть вас… Добрый вечер, душа моя, миллион раз целую твои нежные соски…» А суровый Сюлли ворчал против этих чертовых грудей, которые, по его мнению, не стоили таких проблем, как хлебопашество или выпас скота…Король продолжал вести бурную жизнь, когда королева Мария Медичи по случаю карнавальных празднеств приказала провести репетицию балета, в котором участвовали самые красивые при дворе девушки. Среди них была молоденькая Шарлотта де Монморанси, очаровательная блондинка четырнадцати с половиной лет. «Еще никому не приходилось видеть существа более прекрасного и более жизнерадостного», — сообщаег Тальман де Рео. И Дре дю Радье вторит ему: «Ее нежный взор способен был воспламенить самых равнодушных…»Репетиция проходила в гостиной, примыкавшей к апартаментам короля, который однажды сквозь приоткрытую дверь заметил смазливую мордашку м-ль де Монморанси. Восхитившись, он тут же вышел из комнаты и зашел посмотреть репетицию. «В сцене, которую он наблюдал, — сообщает автор „Маленьких историй“, — дамам предстояло облачиться в костюмы нимф; в определенный момент каждая из них должна была поднять копье так, как если бы собиралась его метнуть. М-ль де Монморанси оказалась напротив короля в тот самый момент, когда подняла свое копье и, казалось, собиралась его пронзить. Король потом сказал, что она сделала это так грациозно, что он действительно был ранен в самое сердце, и ему даже показалось, что он лишился сознания».Он тут же пожелал увлечь Шарлотту к себе в комнату, но она отказалась, говоря, что еще слишком молода и что к тому же помолвлена с Франсуа де Бассомпьером.Генрих IV терпеть не мог полумер. Он приказал разорвать помолвку и выдал маленькую Монморанси замуж за принца Конде, имевшего репутацию гомосексуалиста, «в надежде, что тот будет очень снисходительным мужем».И действительно, в течение нескольких недель Конде с полным безразличием взирал на проделки короля, который тем временем обнаруживал все признаки разгорающейся страсти. Он вдруг сделался кокетливым, без конца переодевался, мылся, опрыскивал себя духами и аккуратно подстригал бороду, словом, вел себя что твой петух перед брачным танцем. Иногда страсть толкала его на самые неожиданные чудачества: как-то ночью он пожелал, чтобы Шарлотта с распущенными волосами вышла на балкон, держа в каждой руке по факелу. Увидев же ее в таком виде, он едва не лишился сознания.— Иисус, да он сумасшедший! — воскликнула взволнованная девушка.Весь двор, забавляясь, следил за этими выходками, а м-м де Верней пыталась иронизировать:— Ну не злой ли вы человек, — говорила она королю, — если пожелали спать с женой вашего сына, а вы ведь знаете, мне сами говорили, что он ваш сын Принц Конде, родившийся в 1568 году, был племянником короля. Но его законность была оспорена. Предполагают, что его мать, Шарлотта де ла Тремуйль, родила его от своего пажа Бельмдстеля (а кое-кто подозревает в этом самого Генриха IV), пока ее муж отсутствовал, и когда он вернулся, приказала пажа отравить. Начавшийся против нее судебный процесс был по приказу короля приостановлен, а все собранные свидетельства сожжены.
.Но как ни странно, эта деталь особенно возбуждала Генриха IV.Безразличный к ухмылкам и осуждениям, «он все больше и больше распалялся, охотясь на эту красивую добычу», говорит Л`Этуаль, и дошел до такого состояния, что в который уже раз забросил все государственные дела, так что герцог Мантуанский писал по этому поводу: «Безумие это столь велико, что завладело всеми чувствами короля, и он почти не в состоянии заниматься ничем другим, кроме того, что имеет отношение к его влюбленности».Вполне возможно, что Шарлотта, всячески поощрявшая галантные подвиги Беарнца, была бы потом, как и многие другие, брошена, если бы внезапно, вопреки всем ожиданиям, ее муж не влюбился в нее. Стаи вдруг, ужасным ревнивцем, он попросил у короля разрешения уехать к себе в провинцию. Генрих IV отказал ему, после чего между ними разгорелся яростный спор.— Вы просто тиран, — заявил ему Конде.— Я совершил тиранический акт единственный раз в своей жизни, — отвечал король, — и это был случай, когда я приказал признать вас за того, кем вы не являетесь. Так что, когда вы пожелаете, я вам покажу вашего отца в Париже.Принц опустил голову и больше не сказал ни слова. Но через несколько дней он, посадив жену на лошадь позади себя, стремительно покинул двор и грозившие ему опасности и отправился в свой замок Валери, около Санса.Узнав о его отъезде, Генрих IV был безутешен. Его видели плачущим в галереях дворца, к великому раздражению королевы и четырех фавориток, которые временно объединили свои силы против Шарлотты.И долго еще вечерами он пробовал выразить свое горе в стихах. Но слова почему-то не шли, и в конце концов, упав духом, он швырнул в огонь все своя неудавшиеся опыты.Тогда явился Малерб. И помог ему.Чтобы донести до других стенания королевского сердца, поэт сочинил напыщенные и скучные «Стансы». Из них явствовало, что несчастный влюбленный лишился всякой надежды увидеть когда-нибудь вновь свою возлюбленную.Но поэты далеко не всегда удачные пророки. В июле 1609 года Конде и его жена были вынуждены вернуться в Париж, чтобы присутствовать на бракосочетании герцога Вандомского, внебрачного сына короля. Увидев снова «чудо небес», Генрих IV как будто опять ожил и немедленно призвал к себе Малерба. Тот взялся за перо и поведал в не менее скверных стихах о радости своего господина.Но вот праздники завершились, Конде с Шарлоттой отбыли в свой замок Мюре, неподалеку от Суассона, и Малерб уже трудится над четырнадцатью строфами полной жалоб поэмы.Поплакав несколько дней, король отправился в Пикардию, полный решимости повидать свою подругу. Начал он с того, что наклеил себе фальшивую бороду и стал бродить по парку, окружавшему замок Мюре «С этой целью, — сообщает Л`Этуаль, — он, переодевшись, покинул Париж в сопровождении всего пяти или шести человек, также переодетых и с фальшивыми бородами. Не успели они перебраться на пароме в Сен-Ле, как их тут же приняли за воров и срочно вызвали старшину местных кузнецов, но тот, как только узнал, что это переодетый король, повернул оглобли и вернулся назад, сделав вид, что ничего не происходит».
, в надежде встретить свою возлюбленную. К его великому разочарованию, надежда не оправдалась, и тогда он попросил владельца тех земель, сеньора де Треньи, пригласить на обед принца Конде и его супругу. Таким образом, в день приема, спрятавшись за гобеленом, украшавшим столовую, король, мог тайно любоваться Шарлоттой, сколько душе угодно…Однако этого «сладостного видения» ему было, разумеется, недостаточно, и тогда он задумал новую, но не менее сумасбродную затею. Был канун праздника святого Губерта. Король распорядился подготовить свору собак и на следующий день чуть свет явился в парк Треньи, предварительно заклеив себе пластырем один глаз,В десять часов утра принцесса де Конде выехала в карете на прогулку и неожиданно увидела незнакомых ей собак.— Кому принадлежит эта свора?— Начальнику королевской псовой охоты, — ответили ей.Она выглянула из кареты, чтобы полюбоваться холеными животными, и заметила очень странного псового охотника с повязкой на лице, делавшего ей отчаянные знаки своим единственным глазом. Заинтригованная, она всмотрелась повнимательнее и узнала короля..Возможно, в ту минуту она и хотела, чтобы человек, которого она в своих письмах называла «Мое все» и «Мой дорогой шевалье», похитил ее. Малейшего жеста было бы достаточно, чтобы он раскрыл себя и заявил:«Я — король, следуйте за мной!»Но она побоялась неуместного вмешательства своих спутников, которые все до одного были друзьями принца Конде.— Вернемся в замок, — сказала она спокойно. Час спустя, когда Шарлотта стояла на балконе большой гостиной господина де Тренья и любовалась открывавшимся перед ней видом, она не смогла сдержать улыбку, потому что увидела, как Генрих IV, все с той же повязкой на глазу, выглядывал из окна какого-то сарая и посылал ей воздушные поцелуи…Конде, конечно, знал обо всех этих проделках. Опасаясь нового налета со стороны короля, он приказал заложить карету и вместе с Шарлоттой выехал в Ландреси, городок на границе с Бельгией.Беарнец, возвратившийся в Париж, играл в своем маленьком кабинете в Лувре в карты, когда ему сообщили о бегстве Конде. Совершенно растерявшись, он прошептал Бассомпьеру:— Друг мой, я пропал. Этот человек увез жену в неведомые леса, я неизвестно еще, зачем: то ли чтобы убить ее, то ли вывезти из королевства. Последите за моими деньгами и продолжайте играть вместо меня, пока я пойду узнаю поточнее, что произошло.Когда ему сказали, что Конде и Шарлотта находятся в Бельгии Бельгия в то время была испанским владением.
, у него начались конвульсии, потом он собрал всех своих министров и, стукнув кулаком по столу, закричал:— Если потребуется, я объявлю Испании войну, но во что бы то ни стало верну принцессу де Конде.Равальяку суждено было помешать осуществлению этого сумасбродного намерения… * * * Пока король разрабатывал план военной кампании, маркиз де Прален вступил в переговоры с эрцгерцогом Альбертом, правителем Нидерландов.— Я прибыл, — сказал маркиз, — просить вас от имени короля Франции арестовать принца Конде и доставить его на границу. Его Величество полагает, что не только для его удовлетворения, но и для общественного блага принц и его супруга должны вернуться во Францию.Эти слова заставили улыбнуться эрцгерцога, который прекрасно знал, какого удовлетворения ждет Беарнец от Шарлотты.— Мне жаль, что я не могу способствовать благу французского королевства, — сказал он, и в глазах его мелькнула ирония. Однако законы гостеприимства священны!Принца Конде известили об этом демарше в тот же вечер. Охваченный паникой, он подумал, что добрый король Генрих, возможно, подошлет к нему наемных убийц, чтобы потом с удовольствием утешать его вдову, и поспешно выехал в Кельн, где надеялся «переждать под защитой германских законов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
.У мужей, конечно, были кое-какие основания надевать это варварское устройство на своих жен, потому что женщин того времени действительно будто «обуял бес похоти, который толкал их на свершение самых невероятных выходок, способных породить у посторонних мужчин преступные желания». Многие из женщин, например, прогуливались в платьях со столь смелым вырезом… что каждый мог лицезреть их полностью обнаженную грудь.Простой люд потешался, разглядывая этих важных дам, вышагивавших по улицам с озорно вздернутыми голыми грудями.Но если народ веселился, то духовенство не могло не возмущаться подобным «оголением», возбуждавшим повсюду, в том числе и в церквах, похоть у множества любителей подобного греха. Проповедники с амвонов резко осуждали светских дам, которые не стеснялись появляться перед людьми, «облаченные в бесстыдство». А францисканец Майар в одной из воскресных проповедей обратился к ним с такой странной речью: «Отродья дьявола! Женщины, проклятые Богом и явившиеся в это святое место, чтобы трясти здесь своими бесстыдными грудями, вы будете прокляты и подвешены за ваши гнусные соски».В другом обращении к женщинам, звучащем поспокойнее, им предлагалось прикрывать грудь косыночкой из голландского полотна и отстранять дерзкие руки любовников, пытающихся сорвать эти косынки, потому что, добавляет советчик, «стоит только овладеть Голландией, и тогда — прощай Нидерланды» Соваль. Бордель Парижского двора. В эту эпоху женский половой орган называли «Нидерланды» (по-французски «Pays-Bas», т. е. «Нижние Земли»).
.Но даже красноречия всех проповедников оказалось недостаточно. Рассказывают случай, когда один священник, обращаясь к мужчинам своего прихода, наивно воскликнул: «Когда вы видите их вздернутые соски, выставляемые с таким бесстыдством, братья, бесценные мои братья, прикройте свои глаза».Конец фразы потонул в таком безумном хохоте прихожан, что бедняге пришлось покинуть амвон, не закончив проповедь…Само собой разумеется, бесконечные анафемы, на которые не скупилось духовенство, ничему не служили, и парижские дамы, за которыми очень скоро последовали и провинциалки, продолжали, пренебрегая скромностью, демонстрировать свои прелести, которые один священнослужитель довольно забавно обозвал «двумя катарактами нездорового детского организма».Некоторые женщины в своей экстравагантности доходили до того, что окрашивали кончики грудей в ярко-красный цвет; еще удивительнее, что у других женщин эта мода вызвала желание раскрасить себе куда более интимную часть тела…Мода на платья с вырезом чуть ли не до пупка была причиной очередного королевского увлечения. Однажды мартовским вечером 1607 года, во время какого-то праздника, Генрих IV заметил молоденькую и очень изящную особу «с соблазнительными и озорно вздернутыми обнаженными грудями, каждая из которых была украшена ягодкой малины». Ее звали Шарлотта дез Эссар. У короля тогда как раз выдалось немного свободного времени (м-м Море была беременна), он стал за ней ухаживать, и при этом так настойчиво, что уже на следующую ночь, по словам хрониста, «шалил в ее садике». В качестве возмещения убытка королевская казна выплатила ей довольно солидную сумму.В течение нескольких месяцев м-ль дез Эссар пользовалась всеми правами и надеялась стать третьей официальной фавориткой, но как только она в свою очередь забеременела, раздосадованный Генрих IV попросил Сюлли «избавить его побыстрее от этой женщины».— Каким образом? — изумился слегка растерявшийся министр.— Подождите, пока родится ребенок, — ответил король, — а потом отошлите обоих в монастырь. Это будет вполне надежный способ.Так и сделали: родившуюся девочку окрестили Жанной-Батистой де Бурбон и тут же отослали в Шельский монастырь, а Шарлотту отвезли в Бомонское аббатство В 1637 году она стала аббатисой в аббатстве Фонтевро.
.После этого король, превративший свой двор, по выражению флорентийского посла, почти в бордель, обогатил свой гарем, взяв в любовницы игривую Шарлотту де Фонлебон, фрейлину королевы.Эта юная красотка еще несла свою службу в королевской постели Она там долго не задержалась, став в 1610 году любовницей Людовика Лотарингского, кардинала де Гиза и архиепископа Реймского, о котором Дре дю Радье пишет, «что он был не слишком щепетилен в том, что касалось приличий в высшем сословии…».
, когда в январе «1609 года Генрих IV был приглашен вместе с Марией Медичи на праздник, устроенный королевой Марго. Он довольно вяло наблюдал за тем, что сегодня именуется „аттракционами“, как вдруг посреди балетного спектакля на сцену вышла молоденькая певичка с золотыми волосами: Певичку звали „маленькая Поле“, и голос у нее оказался восхитительный Тальман де Рео сообщает, «что она пела так хорошо, что два сдохших соловья были потом обнаружены на краю фонтана, рядом с которым она пела весь вечер… сдохли, разумеется, от досады.
. Вот что об этом рассказывает Пьер де Л`Этуаль: «Это маленькое белое тельце, точеное и хрупкое, в очень свободном платье из простого крепа, сквозь который просвечивали очертания вовсе ничем не защищенного сокровенного места, разожгло аппетит многих присутствовавших там мужчин».Можно не сомневаться, что аппетит короля оказался самым сильным. Тальман де Рео так прямо и говорит, «что он пожелал спать с прелестной певуньей, чтобы заставить ее запеть, лежа под мужчиной». Справедливости ради он тут же добавляет: «Все были уверены в том, что он свое намерение осуществил…»Таким образом, у короля было пять наложниц. И он сумел доказать, что ему по плечу подобная задача, но при этом был вынужден немного отвлечься от государственных дел. Целыми днями он только и делал, что бегал от одной кровати к другой, являя при этом поистине юношескую прыть. Кроме собственных ощущений для него больше уже ничего не имело значения…Но несмотря на всю эту похотливую возню, король продолжал хранить нежную и искреннюю любовь к маркизе де Верней. Время от времени, когда ему все-таки случалось вести заседание частного совета, присутствующие могли наблюдать, как он лихорадочно царапает что-то на бумаге, что, однако, не имело никакого отношения к политическим событиям и было всего лишь пылким письмом Генриетте: «Я умираю от желания увидеть вас… Добрый вечер, душа моя, миллион раз целую твои нежные соски…» А суровый Сюлли ворчал против этих чертовых грудей, которые, по его мнению, не стоили таких проблем, как хлебопашество или выпас скота…Король продолжал вести бурную жизнь, когда королева Мария Медичи по случаю карнавальных празднеств приказала провести репетицию балета, в котором участвовали самые красивые при дворе девушки. Среди них была молоденькая Шарлотта де Монморанси, очаровательная блондинка четырнадцати с половиной лет. «Еще никому не приходилось видеть существа более прекрасного и более жизнерадостного», — сообщаег Тальман де Рео. И Дре дю Радье вторит ему: «Ее нежный взор способен был воспламенить самых равнодушных…»Репетиция проходила в гостиной, примыкавшей к апартаментам короля, который однажды сквозь приоткрытую дверь заметил смазливую мордашку м-ль де Монморанси. Восхитившись, он тут же вышел из комнаты и зашел посмотреть репетицию. «В сцене, которую он наблюдал, — сообщает автор „Маленьких историй“, — дамам предстояло облачиться в костюмы нимф; в определенный момент каждая из них должна была поднять копье так, как если бы собиралась его метнуть. М-ль де Монморанси оказалась напротив короля в тот самый момент, когда подняла свое копье и, казалось, собиралась его пронзить. Король потом сказал, что она сделала это так грациозно, что он действительно был ранен в самое сердце, и ему даже показалось, что он лишился сознания».Он тут же пожелал увлечь Шарлотту к себе в комнату, но она отказалась, говоря, что еще слишком молода и что к тому же помолвлена с Франсуа де Бассомпьером.Генрих IV терпеть не мог полумер. Он приказал разорвать помолвку и выдал маленькую Монморанси замуж за принца Конде, имевшего репутацию гомосексуалиста, «в надежде, что тот будет очень снисходительным мужем».И действительно, в течение нескольких недель Конде с полным безразличием взирал на проделки короля, который тем временем обнаруживал все признаки разгорающейся страсти. Он вдруг сделался кокетливым, без конца переодевался, мылся, опрыскивал себя духами и аккуратно подстригал бороду, словом, вел себя что твой петух перед брачным танцем. Иногда страсть толкала его на самые неожиданные чудачества: как-то ночью он пожелал, чтобы Шарлотта с распущенными волосами вышла на балкон, держа в каждой руке по факелу. Увидев же ее в таком виде, он едва не лишился сознания.— Иисус, да он сумасшедший! — воскликнула взволнованная девушка.Весь двор, забавляясь, следил за этими выходками, а м-м де Верней пыталась иронизировать:— Ну не злой ли вы человек, — говорила она королю, — если пожелали спать с женой вашего сына, а вы ведь знаете, мне сами говорили, что он ваш сын Принц Конде, родившийся в 1568 году, был племянником короля. Но его законность была оспорена. Предполагают, что его мать, Шарлотта де ла Тремуйль, родила его от своего пажа Бельмдстеля (а кое-кто подозревает в этом самого Генриха IV), пока ее муж отсутствовал, и когда он вернулся, приказала пажа отравить. Начавшийся против нее судебный процесс был по приказу короля приостановлен, а все собранные свидетельства сожжены.
.Но как ни странно, эта деталь особенно возбуждала Генриха IV.Безразличный к ухмылкам и осуждениям, «он все больше и больше распалялся, охотясь на эту красивую добычу», говорит Л`Этуаль, и дошел до такого состояния, что в который уже раз забросил все государственные дела, так что герцог Мантуанский писал по этому поводу: «Безумие это столь велико, что завладело всеми чувствами короля, и он почти не в состоянии заниматься ничем другим, кроме того, что имеет отношение к его влюбленности».Вполне возможно, что Шарлотта, всячески поощрявшая галантные подвиги Беарнца, была бы потом, как и многие другие, брошена, если бы внезапно, вопреки всем ожиданиям, ее муж не влюбился в нее. Стаи вдруг, ужасным ревнивцем, он попросил у короля разрешения уехать к себе в провинцию. Генрих IV отказал ему, после чего между ними разгорелся яростный спор.— Вы просто тиран, — заявил ему Конде.— Я совершил тиранический акт единственный раз в своей жизни, — отвечал король, — и это был случай, когда я приказал признать вас за того, кем вы не являетесь. Так что, когда вы пожелаете, я вам покажу вашего отца в Париже.Принц опустил голову и больше не сказал ни слова. Но через несколько дней он, посадив жену на лошадь позади себя, стремительно покинул двор и грозившие ему опасности и отправился в свой замок Валери, около Санса.Узнав о его отъезде, Генрих IV был безутешен. Его видели плачущим в галереях дворца, к великому раздражению королевы и четырех фавориток, которые временно объединили свои силы против Шарлотты.И долго еще вечерами он пробовал выразить свое горе в стихах. Но слова почему-то не шли, и в конце концов, упав духом, он швырнул в огонь все своя неудавшиеся опыты.Тогда явился Малерб. И помог ему.Чтобы донести до других стенания королевского сердца, поэт сочинил напыщенные и скучные «Стансы». Из них явствовало, что несчастный влюбленный лишился всякой надежды увидеть когда-нибудь вновь свою возлюбленную.Но поэты далеко не всегда удачные пророки. В июле 1609 года Конде и его жена были вынуждены вернуться в Париж, чтобы присутствовать на бракосочетании герцога Вандомского, внебрачного сына короля. Увидев снова «чудо небес», Генрих IV как будто опять ожил и немедленно призвал к себе Малерба. Тот взялся за перо и поведал в не менее скверных стихах о радости своего господина.Но вот праздники завершились, Конде с Шарлоттой отбыли в свой замок Мюре, неподалеку от Суассона, и Малерб уже трудится над четырнадцатью строфами полной жалоб поэмы.Поплакав несколько дней, король отправился в Пикардию, полный решимости повидать свою подругу. Начал он с того, что наклеил себе фальшивую бороду и стал бродить по парку, окружавшему замок Мюре «С этой целью, — сообщает Л`Этуаль, — он, переодевшись, покинул Париж в сопровождении всего пяти или шести человек, также переодетых и с фальшивыми бородами. Не успели они перебраться на пароме в Сен-Ле, как их тут же приняли за воров и срочно вызвали старшину местных кузнецов, но тот, как только узнал, что это переодетый король, повернул оглобли и вернулся назад, сделав вид, что ничего не происходит».
, в надежде встретить свою возлюбленную. К его великому разочарованию, надежда не оправдалась, и тогда он попросил владельца тех земель, сеньора де Треньи, пригласить на обед принца Конде и его супругу. Таким образом, в день приема, спрятавшись за гобеленом, украшавшим столовую, король, мог тайно любоваться Шарлоттой, сколько душе угодно…Однако этого «сладостного видения» ему было, разумеется, недостаточно, и тогда он задумал новую, но не менее сумасбродную затею. Был канун праздника святого Губерта. Король распорядился подготовить свору собак и на следующий день чуть свет явился в парк Треньи, предварительно заклеив себе пластырем один глаз,В десять часов утра принцесса де Конде выехала в карете на прогулку и неожиданно увидела незнакомых ей собак.— Кому принадлежит эта свора?— Начальнику королевской псовой охоты, — ответили ей.Она выглянула из кареты, чтобы полюбоваться холеными животными, и заметила очень странного псового охотника с повязкой на лице, делавшего ей отчаянные знаки своим единственным глазом. Заинтригованная, она всмотрелась повнимательнее и узнала короля..Возможно, в ту минуту она и хотела, чтобы человек, которого она в своих письмах называла «Мое все» и «Мой дорогой шевалье», похитил ее. Малейшего жеста было бы достаточно, чтобы он раскрыл себя и заявил:«Я — король, следуйте за мной!»Но она побоялась неуместного вмешательства своих спутников, которые все до одного были друзьями принца Конде.— Вернемся в замок, — сказала она спокойно. Час спустя, когда Шарлотта стояла на балконе большой гостиной господина де Тренья и любовалась открывавшимся перед ней видом, она не смогла сдержать улыбку, потому что увидела, как Генрих IV, все с той же повязкой на глазу, выглядывал из окна какого-то сарая и посылал ей воздушные поцелуи…Конде, конечно, знал обо всех этих проделках. Опасаясь нового налета со стороны короля, он приказал заложить карету и вместе с Шарлоттой выехал в Ландреси, городок на границе с Бельгией.Беарнец, возвратившийся в Париж, играл в своем маленьком кабинете в Лувре в карты, когда ему сообщили о бегстве Конде. Совершенно растерявшись, он прошептал Бассомпьеру:— Друг мой, я пропал. Этот человек увез жену в неведомые леса, я неизвестно еще, зачем: то ли чтобы убить ее, то ли вывезти из королевства. Последите за моими деньгами и продолжайте играть вместо меня, пока я пойду узнаю поточнее, что произошло.Когда ему сказали, что Конде и Шарлотта находятся в Бельгии Бельгия в то время была испанским владением.
, у него начались конвульсии, потом он собрал всех своих министров и, стукнув кулаком по столу, закричал:— Если потребуется, я объявлю Испании войну, но во что бы то ни стало верну принцессу де Конде.Равальяку суждено было помешать осуществлению этого сумасбродного намерения… * * * Пока король разрабатывал план военной кампании, маркиз де Прален вступил в переговоры с эрцгерцогом Альбертом, правителем Нидерландов.— Я прибыл, — сказал маркиз, — просить вас от имени короля Франции арестовать принца Конде и доставить его на границу. Его Величество полагает, что не только для его удовлетворения, но и для общественного блага принц и его супруга должны вернуться во Францию.Эти слова заставили улыбнуться эрцгерцога, который прекрасно знал, какого удовлетворения ждет Беарнец от Шарлотты.— Мне жаль, что я не могу способствовать благу французского королевства, — сказал он, и в глазах его мелькнула ирония. Однако законы гостеприимства священны!Принца Конде известили об этом демарше в тот же вечер. Охваченный паникой, он подумал, что добрый король Генрих, возможно, подошлет к нему наемных убийц, чтобы потом с удовольствием утешать его вдову, и поспешно выехал в Кельн, где надеялся «переждать под защитой германских законов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35