К тому же многие города по-прежнему отказывались признать его власть, и он был этим расстроен.В апреле он решил продемонстрировать свою силу и предпринял осаду города Лана, бывшего в руках Лиги. Осада длилась долго, потому что у горожан было достаточно оружия и полные погреба съестных припасов, Спустя месяц после начала военной кампании к любовнику, несмотря на значительный срок беременности, прибыла Габриэль. Она желала разделить с ним судьбу и спать с ним в одной палатке, но король запретил ей это, объяснив, что «походная жизнь не годится для женщины, носящей в своем чреве ребенка».Ей пришлось поселиться в замке Куси. Именно там 7 июня она произвела на свет крепенького мальчугана, которого нарекли Сезаром. Выбор имени, говорят, причинил королю некоторое беспокойство. Сам он хотел бы назвать ребенка Александром, но тень бывшего соперника, первого любовника Габриэль, заставила его колебаться. «Он боялся, — объясняет Тальман де Рео, — что в будущем его, возможно, станут называть Александром Леграном, так же, как монсеньера де Бельгарда, которого все называли „месье Легран“ и который, всем известно, был его предшественником.Однако, отмахнувшись от этого не очень приятного воспоминания, Генрих IV выразил безграничную радость, а затем, с удвоенной энергией, вернулся под стены осажденного Лана. 21 июля город капитулировал…А спустя некоторое время сдались Пуатье, Амьен, Бове, Камбре, Конкарно, Кэмпер, Дулан, Сен-Мало, Перон.При каждом известии о сдаче Беарнец подскакивал от радости и мчался к Габриэль, которая вернулась в Монмартрское аббатство, где малыш Сезар сделался отрадой молоденьких монахинь.— Этот мальчуган приносит мне счастье, — говорил он с нежностью.А вскоре и Прованс был освобожден от ига д`Эпернона, и королевство почти целиком было отвоевано у испано-лотарпнгского клана. Генрих IV подумал, что наступил вполне подходящий момент для его официального вступления в Париж. Дата церемонии, 15 сентября, была назначена так, чтобы Габриэль, которую он намеревался приобщить к управлению страной и к своему триумфу, могла принять участие в этом событии.14 июля они оба прибыли в Сен-Жермен-ан-Ле, где провели ночь, а на следующий день в семь часов вечера, когда приближающаяся ночь начала размывать очертания предметов, король при свете факелов и в сопровождении великолепной свиты вступил в столицу.Парижане высыпали на улицу, чтобы поприветствовать своего монарха, который по этому случаю был в серой шляпе, украшенной знаменитым белым плюмажем.В нескольких шагах позади него катила пышная карета в окружении целой роты лучников. В ней легко можно было увидеть Габриэль, улыбающуюся и ослепительную, в черном атласном платье, расшитом стеклярусом. «Юбка платья была оторочена белым и украшена огромным количеством жемчуга и драгоценных камней, чье сверкание затмевало свет факелой», — рассказывает Пьер де Л`Этуаль.Она находилась тогда в расцвете своей красоты. «Лицо ее было гладким и светящимся, точно драгоценная жемчужина чистой воды», — так описывает Габриэль м-ль де Гиз, которая, кстати, ее очень не любила. «Белый атлас ее платья казался черным на фоне ее белоснежной груди. Губы были цвета рубина, а небесно-голубые глаза так сияли, что невозможно было решить, солнцу ли они обязаны этим сиянием или какой-то прекрасной звезде…»Увидев проезжающую по улицам Габриэль, парижане пришли в неописуемое восхищение и, покачивая головой, говорили друг другу:— Это шлюха короля.Но теперь в тоне, которым это произносилось, чувствовалось уважение.В гуще этой восторженной толпы присутствовала одна женщина, которая смотрела на Габриэль с печалью. То была Коризанда…М-м де Грамон приехала в Париж недавно, вместе с приятельницей, Катрин де Бурбон, сестрой короля. Судьба м-м де Грамон ничуть не менее причудливая, заставляла ее присутствовать при триумфе своей заместительницы.Вечером, когда все торжественные церемонии по случаю коронации были закончены, Генрих IV возвратился в Лувр, а фаворитка направилась в Отель дю Бушаж, который впредь становился ее официальной резиденцией М-м де Грамон оставалась некоторое время в Париже, но король так оскорбил ее, что она вернулась в Ажетмо и, живя там, не раз еще проявляла великодушие и оказывала значительные услуги короне. Она умерла в феврале 1621 года.
. * * * В течение какого-то времени король вел тихую семейную жизнь, деля свое время между Габриэль, с которой он виделся по ночам, и Сезаром, с которым общался днем. Но очень скоро его стала мучить одна мысль: сын, которого он обожал, по закону считался ребенком Никола д`Амерваля. Он решил срочно предпринять все предусмотренные процедурой шаги, чтобы вернуть любовнице свободу.Итак, требовался развод, и Габриэль по просьбе короля отправила епископу Амьенскому следующее любопытное прошение:«Вам свидетельствует дама Габриэль д`Эстре, которая в возрасте всего восемнадцати лет от роду была силой принуждена своим отцом выйти замуж за г-на Никола д`Амерваля, сеньора де Лианкура. Однако через два года после этого и до сего времени она не жила и ни словом не обмолвилась со своим мужем, как это обычно принято между людьми, состоящими в законном браке, тем более что вышеназванный г-н д`Амерваль, скрывая свое мужское бессилие, многократно и всегда безрезультатно пытался выполнить свой супружеский долг, о чем вышеназванная просительница умалчивала и скрывала до сих пор, не позволив себе ни малейшей жалобы.Когда же она призналась в этом своим теткам и сестрам, то они посоветовали обратиться к вам, как к обычному судье, чтобы вы могли ей помочь.Приглашенный по этому случаю Никола д`Амерваль ответил епископу, что у него четверо детей от первого брака и что его бессилие в ночь свадьбы имело причиной падение с лошади.— В дальнейшем, — признался он, — я неоднократно хотел приблизиться к своей жене, но, несмотря на все мои усилия, мне не удалось побыть с нею вместе телесно.Выслушанная, в свою очередь, Габриэль считала себя потерпевшей, «потому что не получила того, что ей положено в супружестве…Само собой разумеется, этот процесс, длившийся три месяца, изрядно позабавил простых людей, с восторгом взиравших на выставленную на всеобщее обозрение грязь интимной жизни вельмож. И хохотали над этим тем больше, что бессилие сеньора де Лианкура всем казалось лишь предлогом, который понадобился королю, чтобы расторгнуть брак Габриэль.В конце ноября разнесся слух, что Никола, кратковременно занемогший из-за падения с лошади, теперь вновь обрел и силу, и задор. Эта новость развеселила любителей соленых историй.— Сеньор де Лианкур наверняка потребует своего освидетельствования Конгрессом, — говорили они, чуть ли не облизываясь от удовольствия.Что они разумели под Конгрессом? Довольно любопытный способ проверки, который использовали еще в XIV веке, когда заходила речь о разводе пот причине импотенции.Муж, обвиненный в неспособности показать себя галантным партнером, требовал, чтобы его пригласили на медицинскую ассамблею. Там его просили лечь в постель с женой, и по специально данному сигналу он должен был задернуть полог и постараться быть приятным даме.На испытание давалось два часа, и присутствовали на нем помимо врачей несколько матрон. Муж, для которого испытание было вопросом чести, мог в любой момент вызвать свидетеля, чтобы «продемонстрировать ему, в какой он прекрасной форме, а иногда и попросить констатировать свою победу».Большую часть времени бедняга под сильным впечатлением от присутствия врачей, которые должны были оценить его «творчество», пребывал в состоянии огорчительного маразма…По истечении двух часов эксперты отдергивали полог, осматривали простыни и фиксировали сделанные ими наблюдения. Затем они составляли отчет и передавали его судье, ждавшему в соседней комнате.Именно такую проверку мог потребовать сеньор де Лианкур, который к тому времени обрел всю свою мужскую силу. Однако муж Габриэль боялся короля (а может быть, и выглядеть смешным). Поэтому он ограничился тем, что составил свое завещание и сделал в ней запись для потомства: «…и так как я должен подчиниться королю, также из страха лишиться жизни, я готов согласиться на расторжение брака между мной и вышепоименованной д`Эстре в результате судебного преследования, предпринятого амьенским церковным судом, и я заявляю и клянусь перед Богом и перед людьми, что делаю это против моей воли и по принуждению, из уважения к королю, не считая истинным утверждение, признание и заявление, что я являюсь бессильным и неспособным к плотскому совокуплению и деторождению…»24 декабря 1594 года брак Габриэль я Никола был аннулирован амьенским церковным судом.Через три дня, 27 декабря, в пять часов вечера король возвратился в Париж, окруженный группой всадников, освещавших дорогу факелами.Ледяной ветер, пронизывавший улицу Сент-Оноре, едва не гасил пламя, а у Генриха IV, закутанного в плащ, заиндевела борода. Однако простой люд, несмотря на холод, толпился на дороге, как всегда готовый позубоскалить.На углу улицы Отрюш молодой человек, «одетый прилично, в черное», спросил у рядом стоящего, «который тут король; ему указали на того, что был в меховых перчатках, и сказали, что это король». Неизвестный смешался с кортежем и последовал за Генрихом IV до самого Отеля дю Бушаж, где жила Габриэль д`Эстре. Там, как и все — всадники, дворяне, охрана и даже «бесчисленная вереница неизвестных людей», — без труда вошел в дом вслед за сувереном и вместе с другими достиг комнаты фаворитки.Никем не замеченный, что было нетрудно, так как большинство людей не знали друг друга, он ухитрился проскользнуть вместе с королем. В это время взор всех присутствующих был обращен на двух вновь прибывших ко двору, господ де Раньи и де Монтиньи, которые склонились в приветствии перед королем. В тот момент, когда Генрих IV нагнулся, чтобы поднять их, молодой человек неожиданно вытащил нож из кармана и нанес королю сильный удар по лицу. Раздался «звук, как если бы кому-то дали пощечину».— Ах, дьявол тебя забери, шутиха! — воскликнул король. — Мне кажется, она меня ранила!— А вот и неправда, — возразила жившая при дворе шутиха, — это не я!Никто не понял, что произошло. Поэтому, когда Генрих IV извлек изо рта зуб и показал его присутствующим, вокруг раздались возгласы удивления и началась легкая паника. Наконец Монтиньи заметил неизвестного, который стоял без движения посреди всеобщего волнения, и только руки его дрожали.— Это только вы или я могли ранить короля, — сказал он.Незнакомец побледнел, и охрана накинулась на него. У ног его нашли брошенный им окровавленный нож. Тут же арестованный, он заявил, что его зовут Жан Шастель, и признался, что хотел убить короля.— Я ударил слишком высоко, — сказал он разочарованно. — Я целился в шею.Препровожденный в Форт-л`Эвек, молодой человек был там подвергнут допросу, и судьи, которые полагали, что имеют дело с политическим покушением, вдруг с ужасом поняли, что речь идет совершенно 6 другом.Жан Шастель был извращением и мог бы сделать себе состояние при Генрихе III, но при Генрихе IV собственные пороки его стесняли. Беда была в том, что он явился слишком поздно в этот слишком набожный мир. Во время своих долгих исповедей он без конца подробно рассказывал о своих постыдных грехах, к которым его толкали порочные наклонности. Зная, что Святой Фома решительно восставал против содомии, он в конце концов пришел к мысли, что ему никогда не получить отпущения грехов и что он умрет, погрязнув в смертном грехе. Несчастный вообразил, что если убьет короля, то в момент казни обязательно присутствующий при этом священник будет вынужден отпустить ему грехи…Мечта его осуществилась через два дня: после того как он исповедался, его четвертовали.Разумеется, судьи не делали публичных заявлений относительно мотивов поступка Жана Шастеля, и мы узнаем об этом от Жака де Ту, историка и друга Генриха IV. Судьи же предпочли оставить людей в убеждении, что покушение носило политический характер, а так как подвергнутый пыткам молодой человек был воспитан иезуитами, ярыми сторонниками Лиги, то последние и были обвинены в том, что являлись инициаторами заговора.Процесс был коротким. Под нажимом короля, видевшего в этом процессе возможность избавиться от своих врагов, парижский парламент специальным декретом изгнал из королевства всех иезуитов.Вдогонку им неслась, как и следовало ожидать, грубая брань простолюдинов, которые за девять месяцев до этого не желали признавать Генриха IV…Оправившись от всех этих треволнений, король снова занялся маленьким Сезаром. Теперь, когда Габриэль была свободна, он мог легитимировать плод их любви, что и сделал, издав особый королевский акт, датированный январем 1595 года. Текст этого акта, мало кому известный и составленный, вероятнее всего, ближайшими советниками Габриэль, производит любопытное впечатление. Король, как бы стыдясь совершенного им поступка и желая оправдаться, старается привлечь к этому внимание страны. Напомнив, в каком состоянии он принял королевство в свои руки («близком к почти неминуемому развалу»), он добавляет:«Все видели, что Мы его подняли из руин и с Божьей помощью вернули ему прежнюю мощь и достоинство, не жалея на это не только собственных трудов, но и собственной крови и жизни». После этого он переходит непосредственно к теме, которая его заботит, и высказывает особую надежду на то, что такие его «бесчисленная вереница неизвестных людей», — без труда вошел в дом вслед за сувереном и вместе с другими достиг комнаты фаворитки.Никем не замеченный, что было нетрудно, так как большинство людей не знали друг друга, он ухитрился проскользнуть вместе с королем. В это время взор всех присутствующих был обращен на двух вновь прибывших ко двору, господ де Раньи и де Монтиньи, которые склонились в приветствии перед королем. В тот момент, когда Генрих IV нагнулся, чтобы поднять их, молодой человек неожиданно вытащил нож из кармана и нанес королю сильный удар по лицу. Раздался «звук, как если бы кому-то дали пощечину».— Ах, дьявол тебя забери, шутиха! — воскликнул король. — Мне кажется, она меня ранила!— А вот и неправда, — возразила жившая при дворе шутиха, — это не я!Никто не понял, что произошло. Поэтому, когда Генрих IV извлек изо рта зуб и показал его присутствующим, вокруг раздались возгласы удивления и началась легкая паника. Наконец Монтиньи заметил неизвестного, который стоял без движения посреди всеобщего волнения, и только руки его дрожали.— Это только вы или я могли ранить короля, — сказал он.Незнакомец побледнел, и охрана накинулась на него. У ног его нашли брошенный им окровавленный нож. Тут же арестованный, он заявил, что его зовут Жан Шастель, и признался, что хотел убить короля.— Я ударил слишком высоко, — сказал он разочарованно. — Я целился в шею.Препровожденный в Форт-л`Эвек, молодой человек был там подвергнут допросу, и судьи, которые полагали, что имеют дело с политическим покушением, вдруг с ужасом поняли, что речь идет совершенно 6 другом.Жан Шастель был извращением и мог бы сделать себе состояние при Генрихе III, но при Генрихе IV собственные пороки его стесняли. Беда была в том, что он явился слишком поздно в этот слишком набожный мир. Во время своих долгих исповедей он без конца подробно рассказывал о своих постыдных грехах, к которым его толкали порочные наклонности. Зная, что Святой Фома решительно восставал против содомии, он в конце концов пришел к мысли, что ему никогда не получить отпущения грехов и что он умрет, погрязнув в смертном грехе. Несчастный вообразил, что если убьет короля, то в момент казни обязательно присутствующий при этом священник будет вынужден отпустить ему грехи…Мечта его осуществилась через два дня: после того как он исповедался, его четвертовали.Разумеется, судьи не делали публичных заявлений относительно мотивов поступка Жана Шастеля, и мы узнаем об этом от Жака де Ту, историка и друга Генриха IV. Судьи же предпочли оставить людей в убеждении, что покушение носило политический характер, а так как подвергнутый пыткам молодой человек был воспитан иезуитами, ярыми сторонниками Лиги, то последние и были обвинены в том, что являлись инициаторами заговора.Процесс был коротким. Под нажимом короля, видевшего в этом процессе возможность избавиться от своих врагов, парижский парламент специальным декретом изгнал из королевства всех иезуитов.Вдогонку им неслась, как и следовало ожидать, грубая брань простолюдинов, которые за девять месяцев до этого не желали признавать Генриха IV…Оправившись от всех этих треволнений, король снова занялся маленьким Сезаром. Теперь, когда Габриэль была свободна, он мог легитимировать плод их любви, что и сделал, издав особый королевский акт, датированный январем 1595 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
. * * * В течение какого-то времени король вел тихую семейную жизнь, деля свое время между Габриэль, с которой он виделся по ночам, и Сезаром, с которым общался днем. Но очень скоро его стала мучить одна мысль: сын, которого он обожал, по закону считался ребенком Никола д`Амерваля. Он решил срочно предпринять все предусмотренные процедурой шаги, чтобы вернуть любовнице свободу.Итак, требовался развод, и Габриэль по просьбе короля отправила епископу Амьенскому следующее любопытное прошение:«Вам свидетельствует дама Габриэль д`Эстре, которая в возрасте всего восемнадцати лет от роду была силой принуждена своим отцом выйти замуж за г-на Никола д`Амерваля, сеньора де Лианкура. Однако через два года после этого и до сего времени она не жила и ни словом не обмолвилась со своим мужем, как это обычно принято между людьми, состоящими в законном браке, тем более что вышеназванный г-н д`Амерваль, скрывая свое мужское бессилие, многократно и всегда безрезультатно пытался выполнить свой супружеский долг, о чем вышеназванная просительница умалчивала и скрывала до сих пор, не позволив себе ни малейшей жалобы.Когда же она призналась в этом своим теткам и сестрам, то они посоветовали обратиться к вам, как к обычному судье, чтобы вы могли ей помочь.Приглашенный по этому случаю Никола д`Амерваль ответил епископу, что у него четверо детей от первого брака и что его бессилие в ночь свадьбы имело причиной падение с лошади.— В дальнейшем, — признался он, — я неоднократно хотел приблизиться к своей жене, но, несмотря на все мои усилия, мне не удалось побыть с нею вместе телесно.Выслушанная, в свою очередь, Габриэль считала себя потерпевшей, «потому что не получила того, что ей положено в супружестве…Само собой разумеется, этот процесс, длившийся три месяца, изрядно позабавил простых людей, с восторгом взиравших на выставленную на всеобщее обозрение грязь интимной жизни вельмож. И хохотали над этим тем больше, что бессилие сеньора де Лианкура всем казалось лишь предлогом, который понадобился королю, чтобы расторгнуть брак Габриэль.В конце ноября разнесся слух, что Никола, кратковременно занемогший из-за падения с лошади, теперь вновь обрел и силу, и задор. Эта новость развеселила любителей соленых историй.— Сеньор де Лианкур наверняка потребует своего освидетельствования Конгрессом, — говорили они, чуть ли не облизываясь от удовольствия.Что они разумели под Конгрессом? Довольно любопытный способ проверки, который использовали еще в XIV веке, когда заходила речь о разводе пот причине импотенции.Муж, обвиненный в неспособности показать себя галантным партнером, требовал, чтобы его пригласили на медицинскую ассамблею. Там его просили лечь в постель с женой, и по специально данному сигналу он должен был задернуть полог и постараться быть приятным даме.На испытание давалось два часа, и присутствовали на нем помимо врачей несколько матрон. Муж, для которого испытание было вопросом чести, мог в любой момент вызвать свидетеля, чтобы «продемонстрировать ему, в какой он прекрасной форме, а иногда и попросить констатировать свою победу».Большую часть времени бедняга под сильным впечатлением от присутствия врачей, которые должны были оценить его «творчество», пребывал в состоянии огорчительного маразма…По истечении двух часов эксперты отдергивали полог, осматривали простыни и фиксировали сделанные ими наблюдения. Затем они составляли отчет и передавали его судье, ждавшему в соседней комнате.Именно такую проверку мог потребовать сеньор де Лианкур, который к тому времени обрел всю свою мужскую силу. Однако муж Габриэль боялся короля (а может быть, и выглядеть смешным). Поэтому он ограничился тем, что составил свое завещание и сделал в ней запись для потомства: «…и так как я должен подчиниться королю, также из страха лишиться жизни, я готов согласиться на расторжение брака между мной и вышепоименованной д`Эстре в результате судебного преследования, предпринятого амьенским церковным судом, и я заявляю и клянусь перед Богом и перед людьми, что делаю это против моей воли и по принуждению, из уважения к королю, не считая истинным утверждение, признание и заявление, что я являюсь бессильным и неспособным к плотскому совокуплению и деторождению…»24 декабря 1594 года брак Габриэль я Никола был аннулирован амьенским церковным судом.Через три дня, 27 декабря, в пять часов вечера король возвратился в Париж, окруженный группой всадников, освещавших дорогу факелами.Ледяной ветер, пронизывавший улицу Сент-Оноре, едва не гасил пламя, а у Генриха IV, закутанного в плащ, заиндевела борода. Однако простой люд, несмотря на холод, толпился на дороге, как всегда готовый позубоскалить.На углу улицы Отрюш молодой человек, «одетый прилично, в черное», спросил у рядом стоящего, «который тут король; ему указали на того, что был в меховых перчатках, и сказали, что это король». Неизвестный смешался с кортежем и последовал за Генрихом IV до самого Отеля дю Бушаж, где жила Габриэль д`Эстре. Там, как и все — всадники, дворяне, охрана и даже «бесчисленная вереница неизвестных людей», — без труда вошел в дом вслед за сувереном и вместе с другими достиг комнаты фаворитки.Никем не замеченный, что было нетрудно, так как большинство людей не знали друг друга, он ухитрился проскользнуть вместе с королем. В это время взор всех присутствующих был обращен на двух вновь прибывших ко двору, господ де Раньи и де Монтиньи, которые склонились в приветствии перед королем. В тот момент, когда Генрих IV нагнулся, чтобы поднять их, молодой человек неожиданно вытащил нож из кармана и нанес королю сильный удар по лицу. Раздался «звук, как если бы кому-то дали пощечину».— Ах, дьявол тебя забери, шутиха! — воскликнул король. — Мне кажется, она меня ранила!— А вот и неправда, — возразила жившая при дворе шутиха, — это не я!Никто не понял, что произошло. Поэтому, когда Генрих IV извлек изо рта зуб и показал его присутствующим, вокруг раздались возгласы удивления и началась легкая паника. Наконец Монтиньи заметил неизвестного, который стоял без движения посреди всеобщего волнения, и только руки его дрожали.— Это только вы или я могли ранить короля, — сказал он.Незнакомец побледнел, и охрана накинулась на него. У ног его нашли брошенный им окровавленный нож. Тут же арестованный, он заявил, что его зовут Жан Шастель, и признался, что хотел убить короля.— Я ударил слишком высоко, — сказал он разочарованно. — Я целился в шею.Препровожденный в Форт-л`Эвек, молодой человек был там подвергнут допросу, и судьи, которые полагали, что имеют дело с политическим покушением, вдруг с ужасом поняли, что речь идет совершенно 6 другом.Жан Шастель был извращением и мог бы сделать себе состояние при Генрихе III, но при Генрихе IV собственные пороки его стесняли. Беда была в том, что он явился слишком поздно в этот слишком набожный мир. Во время своих долгих исповедей он без конца подробно рассказывал о своих постыдных грехах, к которым его толкали порочные наклонности. Зная, что Святой Фома решительно восставал против содомии, он в конце концов пришел к мысли, что ему никогда не получить отпущения грехов и что он умрет, погрязнув в смертном грехе. Несчастный вообразил, что если убьет короля, то в момент казни обязательно присутствующий при этом священник будет вынужден отпустить ему грехи…Мечта его осуществилась через два дня: после того как он исповедался, его четвертовали.Разумеется, судьи не делали публичных заявлений относительно мотивов поступка Жана Шастеля, и мы узнаем об этом от Жака де Ту, историка и друга Генриха IV. Судьи же предпочли оставить людей в убеждении, что покушение носило политический характер, а так как подвергнутый пыткам молодой человек был воспитан иезуитами, ярыми сторонниками Лиги, то последние и были обвинены в том, что являлись инициаторами заговора.Процесс был коротким. Под нажимом короля, видевшего в этом процессе возможность избавиться от своих врагов, парижский парламент специальным декретом изгнал из королевства всех иезуитов.Вдогонку им неслась, как и следовало ожидать, грубая брань простолюдинов, которые за девять месяцев до этого не желали признавать Генриха IV…Оправившись от всех этих треволнений, король снова занялся маленьким Сезаром. Теперь, когда Габриэль была свободна, он мог легитимировать плод их любви, что и сделал, издав особый королевский акт, датированный январем 1595 года. Текст этого акта, мало кому известный и составленный, вероятнее всего, ближайшими советниками Габриэль, производит любопытное впечатление. Король, как бы стыдясь совершенного им поступка и желая оправдаться, старается привлечь к этому внимание страны. Напомнив, в каком состоянии он принял королевство в свои руки («близком к почти неминуемому развалу»), он добавляет:«Все видели, что Мы его подняли из руин и с Божьей помощью вернули ему прежнюю мощь и достоинство, не жалея на это не только собственных трудов, но и собственной крови и жизни». После этого он переходит непосредственно к теме, которая его заботит, и высказывает особую надежду на то, что такие его «бесчисленная вереница неизвестных людей», — без труда вошел в дом вслед за сувереном и вместе с другими достиг комнаты фаворитки.Никем не замеченный, что было нетрудно, так как большинство людей не знали друг друга, он ухитрился проскользнуть вместе с королем. В это время взор всех присутствующих был обращен на двух вновь прибывших ко двору, господ де Раньи и де Монтиньи, которые склонились в приветствии перед королем. В тот момент, когда Генрих IV нагнулся, чтобы поднять их, молодой человек неожиданно вытащил нож из кармана и нанес королю сильный удар по лицу. Раздался «звук, как если бы кому-то дали пощечину».— Ах, дьявол тебя забери, шутиха! — воскликнул король. — Мне кажется, она меня ранила!— А вот и неправда, — возразила жившая при дворе шутиха, — это не я!Никто не понял, что произошло. Поэтому, когда Генрих IV извлек изо рта зуб и показал его присутствующим, вокруг раздались возгласы удивления и началась легкая паника. Наконец Монтиньи заметил неизвестного, который стоял без движения посреди всеобщего волнения, и только руки его дрожали.— Это только вы или я могли ранить короля, — сказал он.Незнакомец побледнел, и охрана накинулась на него. У ног его нашли брошенный им окровавленный нож. Тут же арестованный, он заявил, что его зовут Жан Шастель, и признался, что хотел убить короля.— Я ударил слишком высоко, — сказал он разочарованно. — Я целился в шею.Препровожденный в Форт-л`Эвек, молодой человек был там подвергнут допросу, и судьи, которые полагали, что имеют дело с политическим покушением, вдруг с ужасом поняли, что речь идет совершенно 6 другом.Жан Шастель был извращением и мог бы сделать себе состояние при Генрихе III, но при Генрихе IV собственные пороки его стесняли. Беда была в том, что он явился слишком поздно в этот слишком набожный мир. Во время своих долгих исповедей он без конца подробно рассказывал о своих постыдных грехах, к которым его толкали порочные наклонности. Зная, что Святой Фома решительно восставал против содомии, он в конце концов пришел к мысли, что ему никогда не получить отпущения грехов и что он умрет, погрязнув в смертном грехе. Несчастный вообразил, что если убьет короля, то в момент казни обязательно присутствующий при этом священник будет вынужден отпустить ему грехи…Мечта его осуществилась через два дня: после того как он исповедался, его четвертовали.Разумеется, судьи не делали публичных заявлений относительно мотивов поступка Жана Шастеля, и мы узнаем об этом от Жака де Ту, историка и друга Генриха IV. Судьи же предпочли оставить людей в убеждении, что покушение носило политический характер, а так как подвергнутый пыткам молодой человек был воспитан иезуитами, ярыми сторонниками Лиги, то последние и были обвинены в том, что являлись инициаторами заговора.Процесс был коротким. Под нажимом короля, видевшего в этом процессе возможность избавиться от своих врагов, парижский парламент специальным декретом изгнал из королевства всех иезуитов.Вдогонку им неслась, как и следовало ожидать, грубая брань простолюдинов, которые за девять месяцев до этого не желали признавать Генриха IV…Оправившись от всех этих треволнений, король снова занялся маленьким Сезаром. Теперь, когда Габриэль была свободна, он мог легитимировать плод их любви, что и сделал, издав особый королевский акт, датированный январем 1595 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35