И тут все ее тело охватили страшные судороги.После того как ей стало немного лучше, она умолила тех, кто ее окружал, перенести себя к своей тетушке.— Я не желаю больше ни минуты оставаться в доме Заме! — воскликнула она.Ее перенесли к м-м де Сурди, она жаловалась на сильнейшие головные боли. На другой день, однако, Габриэль настояла на том, чтобы отправиться в Сен-Жермен-л`Оксерруа, где причастилась, после чего, шатаясь, возвратилась, легла в постель, и тут новые судороги, длившиеся более часа, сотрясали ее измученное тело.Потом она начала задыхаться от сильных болей, глаза, казалось, вылезали из орбит, а лицо исказилось до неузнаваемости.Время от времени она звала короля. Ей хватило сил написать ему между двумя приступами письмо, но от мысли, что Фонтенбло находится в пятнадцати лье от Парижа, она приходила в отчаяние.— Когда он приедет, я буду уже мертва, — стонала она.Судороги, с каждым разом все более жестокие, терзали ее всю ночь с четверга на пятницу. К утру голова ее была свернута чуть ли не назад, так что рот, оказавшийся с левой стороны, «доставал до плеча», что было очень плохим признаком.Разумеется, весь Париж с откровенным любопытством следил за всеми стадиями этой страшной агонии. От дома к дому передавали горожане новости, которые разносили слуги герцогини, нередко сопровождая услышанное не особенно милосердными комментариями. Как правило, все разговоры заканчивались примерно так:— Ну вот, эта шлюха скоро сдохнет!Согласитесь, подобные высказывания никак не назовешь любезными.К полудню стало известно, что Габриэль потеряла зрение, слух и «другие чувства», и эта новость всем понравилась.Чувствуя, что приближается конец, целая толпа парижан сбежалась в монастырь Сен-Жермен-л`Оксерруа в безрассудной надежде как-нибудь исхитриться и проникнуть в дом м-м де Сурди, чтобы присутствовать при кончине фаворитки.А в это время Генрих IV в сопровождении небольшой свиты во весь опор мчался в Париж. В Эссоне он увидел ехавших ему навстречу трех всадников, которые делали знаки рукой. Король остановился. Этими всадниками оказались Орнано, Бассомпьер и Помпон де Бельевр. Полный тревоги, он спросил:— Какие новости?Бассомпьер, опустив глаза, ответил:— Сир, герцогиня умерла!Какое-то мгновение король стоял точно громом пораженный, и друзья сочли за лучшее проводить его в ближайшее аббатство, где он смог лечь. Пролежав довольно долго «неподвижно, точно каменное изваяние», он внезапно отбросил покрывала и, встав с постели, закричал, что хочет немедленно увидеть умершую, чтобы в последний раз заключить ее в свои объятия. Бассомпьер и Орнано отговорили его от этой затеи, сказав, что лицо Габриэль страшно обезображено из-за перенесенных ею мучений и лучше уж не портить хранящийся в его памяти образ.Эти доводы совершенно сразили Генриха IV, он впал в глубокую прострацию и в конце концов дал себя увезти в Фонтенбло, не подозревая, конечно, что его любимая еще дышала…Кому же пришла в голову мысль обмануть короля? Это был весьма любопытный персонаж, который ни на миг не отходил от постели фаворитки и которого звали Фуке ла Варен. Бывший повар, ставший посланником и доверенным лицом Генриха IV.В полдень он отыскал Орнано и Боссомпьера и сказал им, что герцогиня мертва.— Отправляйтесь немедленно навстречу Его Величеству, — добавил он, — сообщите ему новость и сделайте так, чтобы он не приехал в Париж.Чего же он боялся?Может быть, того, что Габриэль, не потерявшая еще речи, расскажет королю, какая болезнь уносит ее в могилу?В это легко поверить. Ведь должна быть какая-то очень важная причина, из-за которой человеку мешают в последний раз обнять женщину, которую он любит, особенно если этим человеком является король…Как бы там ни было, но поведение Фуке ла Варена кажется очень странным. Впрочем, дальше мы увидим, что в конце пасхальной недели 1599 года не он один вел себя странно. * * * Во второй половине дня народ, толпившийся перед домом м-м де Сурди, неожиданно заметил, что кто-то из слуг забыл закрыть за собой дверь. В тот же миг парижане ворвались внутрь дома и проникли в комнату, где агонизировала Габриэль, совершенно одна, покинутая всеми. Все собрались вокруг постели и всматривались & почерневшую кожу и в обезображенное лицо той, кого так ненавидели. Некоторые, не стесняясь, высказывали свои соображения, другие потихоньку совали себе в карман подвернувшиеся под руку безделушки. Вот так и получилось, что некая м-м де Мартиг, которой удалось протолкаться в первый ряд, склонилась над Габриэль, плача, взяла ее руки в свои, ловко сняла с пальцев перстни и быстро смешала их со своими четками…В шесть часов вечера всех зевак выпроводили из дома, и к больной явился королевский врач Ла Ривьер. Он осмотрел ее и отметил, что больная находится в коме, после чего встал и шепотом произнес:— Hie est manus Domini (Такова воля Божья).И сказав это, удалился.На рассвете святой субботы, 10 апреля 1599 года, как и предсказывал прорицатель, Габриэль д`Эстре, маркиза де Монсо, герцогиня де Бофор, любовница короля Франции, отдала Богу душу в нескольких шагах от Лувра, где для нее были готовы покои королевы.Ей было двадцать шесть лет.А в это самое время в Риме разыгрывалась странная сцена. Папа Клемент VIII, который в течение нескольких недель не решался расторгнуть брак короля, опасаясь, что тот женится на своей любовнице, вышел из часовни и сказал своим близким со вздохом облегчения:— Господь позаботился об этом!Согласитесь, странная фраза. * * * Смерть этой молодой, излучавшей здоровье женщины была настолько необъяснима, что король приказал произвести вскрытие. Его сделали в тот же субботний вечер. После того как «по частям и по кускам» был извлечен ребенок, которого носила Габриэль, врачи констатировали, что у нее оказались «разрушенными легкое и печень, найден острый камень в почке, а также травмирован мозг», что в итоге означало отравление.Народ, которому в подобных случаях не откажешь в чутье, тут же стал тихо поговаривать о политическом преступлении. Дипломаты и советники, посещавшие королевский двор и знавшие, как хотелось великому герцогу Тосканскому выдать свою племянницу за короля Франции, разделяли мнение врачей. В одном шифрованном письме, адресованном герцогу Вентадурскому, было написано: «Ее родные и слуги видят в этой смерти руку Всевышнего, но на самом деле есть подозрения, что причиной ее был яд, причем подложенный кем-то из близких. Врачи считают, что беда случилась после того, как она съела у Заме лимон…»Так все-таки воля Божья или яд? Очень трудно что-то утверждать, однако надо признать, что смерть Габриэль устраивала множество людей: во-первых, Генриха IV, который сожалел о данном ей слове жениться; во-вторых, Сюлли, не желавшего видеть ее на троне; в-третьих, папу, избавившегося от затруднительной проблемы развода; в-четвертых, великого герцога Тосканского, которому год назад каноник Бончиани тайно сообщал: «Без герцогини о браке вашей племянницы можно было бы договориться за четыре месяца. Но любовь короля к его даме становится все сильнее; это может стать непоправимым злом, если Господь не возьмет это дело в свои божественные руки…»И опять возникает вопрос, не была ли рука Божья, о которой все вокруг говорили с таким лицемерием, не была ли она поддержана рукой человеческой? Мне думается, не надо большой смелости, чтобы это предположить. Но тогда кто именно отравил Габриэль?Может быть. Заме? Это также возможно. Без сомнения, он был в курсе идеи союза короля с Марией Медичи. Но, зная прекрасно слабохарактерность Генриха IV и переменчивость его настроения, он понимал, что достаточно одной ночи любви с Габриэль, чтобы рухнули все достигнутые договоренности с Флоренцией. Так что Заме был готов на все, чтобы помешать фаворитке стать королевой Франции. 10 апреля он произнес, кстати, довольно двусмысленную фразу: «Моя дорогая, — сказал он, улыбаясь, жене, — петля разорвана, теперь король избавлен от многих бед!», что дает повод для самых ужасных толкований.А может, Фуке ла Варен? Тоже вполне вероятно. Можно задаться вопросом, не хотел ли этот странный тип отвести от себя подозрения, которые вполне могли возникнуть, когда 19 апреля он написал Сюлли, «что герцогиня обедала у Заме и что тот угощал ее изысканными и деликатесными мясными кушаньями, прекрасно зная, как ей угодить…» и далее: «на что вы при вашем благоразумии безусловно обратите внимание, потому что мое собственное не столь исключительно, чтобы суметь предположить то, чего не имел возможности видеть…».Так Божья рука или рука человека?Уже три с половиной столетия историки не могут прийти по этому вопросу к единому мнению Д-р Кабанес пришел к заключению, что смерть ее была естественной и наступила вследствие острого токсикоза.
.Похороны герцогини де Бофор состоялись в пасхальный понедельник в Сен-Жермен-л`Оксерруа и были чрезвычайно пышными. После отпущения грехов заклятый враг Габриэль Пьер Матье произнес надгробную речь, которая должна была бы послужить утешением многим из присутствующих, однако он не счел нужным найти именно такие слова.«Смерть пришла за ней, — сказал он, — как раз тогда, когда всякая женщина, мечтающая остаться красивой в памяти близких, должна желать умереть до того, как отцветет ее красота. Потому что когда женщины умирают старыми, когда в бутылке остается только осадок, никто не вспоминает, какими они были в молодости, и потому о них говорят как о факеле, который, сгорая, оставляет только пепел, или как о цветах, которые так приятны, свежи, пока растут, но увядают и даже плохо пахнут, после того как их сорвут».Нечего удивляться, что простой народ показал себя не более милосердным, и в течение несколько дней по рукам ходили наскоро сочиненные, но от этого не менее безжалостные эпитафии. Вот одна из них:Здесь спит несчастье Франции,Бордель двора здесь спит,Здесь спит источник радостиДля шлюх и дев любви.На следующий день возлюбленная короля была погребена в аббатстве Мобюиссон, к вящей радости всех добропорядочных граждан… КОРОЛЬ ЖЕНИТСЯ НА МАРИИ МЕДИЧИ, ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬ ФРАНЦИЮ ОТ ДОЛГОВ Приданое — вот истинная цель брака, тогда как любовь лишь предлог. Коммерсон После погребения герцогини де Бофор Генрих IV возвратился в Фонтенбло, облачился в траур, чего ни один король никогда не делал, и утомленной рукой набросал несколько фраз своей сестре Екатерине:«Горе мое ни с чем не сравнимо, равно как и его причина, а потому скорбь и стенания — вот мой удел до могилы… Погиб корень моей любви, он никогда уж не возродится…»Это было написано 15 апреля.16 числа того же месяца друзья Беарнца, те, кого Сюлли пренебрежительно называл «поставщиками курочек и наперсниками разврата», удрученные тем, что король пребывает в такой печали, решили попробовать изменить его настроение. Прекрасно зная его натуру, они рассказали ему, что есть одна совершенно восхитительная молодая особа по имени Генриетта д`Антраг, которая живет в Мальзербе.Безутешный в своем горе, король, услышав новость, поднял голову и спросил упавшим голосом:— Какова она?Друзья наперебой стали говорить, что она блондинка, грациозная, умная, образованная, с голубыми глазами и с очень привлекательными формами.В глазах короля мелькнул огонек любопытства, и он потребовал новых подробностей. Тогда было сказано, что молодая красавица — дочь знаменитой Мари Туше, бывшей когда-то любовницей Карла IX, и что, судя по всему, она унаследовала пылкий темперамент, принесший удачу ее матери.Все эти подробности очень заинтересовали Генриха IV. На этот раз он пообедал с большим аппетитом, как-то сразу повеселел и несколько раз выражал желание поехать поохотиться в окрестностях Мальзерба.Вот так, через шесть дней после смерти Габриэль, «корня его любви», он уже пытался «возродить» его.В какие-то несколько мгновений возможность познакомиться с красивой девушкой совершенно преобразили короля, причем до такой степени, что королевский двор, хотя и привык к такого рода вещам, был просто поражен, и на другой день Никола Рапен, сын поэта, писал:«И вот уже на панель укладывают м-ль д`Антраг… Клин вышибают клином» 1.В конце апреля, в то время как Сюлли продолжал переговоры с дядей Марии Медичи, Генрих IV уехал с Друзьями, к которым присоединился и Бассомпьер, охотиться на зайцев в окрестностях Мальзерба.«М-м д`Антраг, — сообщает Соваль, — была предупреждена о намерении свести короля с одной из ее дочерей и потому послала ему приглашение заехать к ней погостить и отдохнуть». Генрих IV немедленно бросил охоту и помчался в замок Мальзерб. Увидев Генриетту, он так явственно представил себе те восхитительные минуты, которые сможет провести с нею, что немедленно выразил свое удовлетворение, доставив тем невероятное удовольствие родителям.В ту же ночь он пожелал проникнуть в спальню красавицы и доказать ей, что в свои сорок восемь лет он все еще горячий мужчина. Но дверь спальни оказалась заперта. Генриетта, получившая от семьи инструктаж, отказалась впустить короля, и ему пришлось, повесив голову, вернуться в свою постель.Буквально все вокруг отметили перемену в поведении короля, и Контарини сообщил об этом в Рим в том стиле, который так отличает дипломатов и духовенство: «После чрезмерного горя, причиненного королю известием о кончине герцогини де Бофор, он начал, проявляя благоразумие, понемногу приходить в себя и успокаиваться духом, чего все вполне резонно от него ожидали».На следующее утро он уже вовсю «вздыхал от безумной любви». А этого как раз и хотела м-м д`Антраг, мечтавшая, чтобы, ее дочь заняла место Габриэль д`Эстре.Несколько ночей подряд Генрих IV пытался достучаться в запертую дверь, за которой скрывалась юная красавица. Наконец, разочарованный, подавленный, «с сердцем, переполненным разгоревшимся чувством», он покинул Мальзерб и вернулся в Фонтенбло.Спустя две недели он снова появился в Мальзербе, начал свои ухаживания, всячески сдерживая себя, и, наконец, улучил минутку, чтобы уединиться с Генриеттой. Маленькая плутовка, нисколько не сопротивляясь, позволила взять себя за руку, обнять за талию, прикоснуться к розовому соску, но потом вдруг, «будто ее кто-то сзади ущипнул», убежала с воплями оскорбленной девственницы, оставив короля «в большом смущении от такой манеры поведения…».На следующее утро Карл Валуа, сводный брат девушки, явился к Генриху IV и крайне недовольным тоном при свидетелях попросил его прекратить свои домогательства. Король воспринял это с возмущением. Он осыпал Карла бранью, раскланялся с хозяевами и покинул Мальзерб. Это был бастард, которого Мари Туше родила от Карла IX.
Так как избыток эмоций разгорячил его кровь, он отправился не в Фонтенбло, а в Шатонеф, где жила маршальша Ла Шатр — мать двух прехорошеньких молоденьких дочек.Едва приехав, он устремился к старшей из них, тут же повлек девицу в ее комнату, не оставив ей времени на удивление, и осчастливил своим особым вниманием, которым Генриетта в течение целого месяца так и не пожелала воспользоваться.На следующий день он вернулся в Париж, не подозревая, что м-м де Ла Шатр, взволнованная, смущенная и одновременно признательная, также погрузилась в мечты о будущем своей дочери. * * * Еще несколько дней Генрих IV продолжал кипеть от негодования, но в одно прекрасное утро проснулся, охваченный безумным желанием увидеть Генриетту.Усевшись в носилки, он приказал везти себя в местечко Маркусси, неподалеку от Блуа, куда м-м д`Антраг и ее муж якобы в наказание отослали свою дочь после скандала, устроенного Карлом Валуа.Короля приняли довольно прохладно, но, поскольку интриге надлежало развиваться, ему было позволено повидаться с Генриеттой наедине. Целых два часа та, которую Сюлли однажды назовет «вздорной и хитрой самкой», заставила себя просить, умолять и в конце концов потребовала сто тысяч экю…Безумно обрадовавшись, Генрих IV вновь забрался в носилки и во весь опор кинулся в Париж, чтобы потребовать нужную сумму у Сюлли. Тот буквально взвыл от ужаса, потому что через несколько дней ему предстояло выложить четыре миллиона для возобновления мирного договора со швейцарцами. Король, однако, настаивал, и министру пришлось подчиниться, но, чтобы Генрих IV осознал степень своего безумия, он приказал выдать сумму в мелкой монете, которую лакей разложил на полу в королевском кабинете. Когда все деньги были внесены, ими оказался покрыт весь пол, и Беарнец не мог удержаться от возгласа:— Черт побери! Недурная плата за одну ночку.Это, впрочем, не помешало ему снова сесть в носилки и вернуться в Ларкусси со ста тысячами экю.Генриетта встретила его очень любезно и с элегантной простотой приняла деньги. После этого король взял ее за руку и хотел было уже повести в весьма комфортабельную спальню, но она остановила его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
.Похороны герцогини де Бофор состоялись в пасхальный понедельник в Сен-Жермен-л`Оксерруа и были чрезвычайно пышными. После отпущения грехов заклятый враг Габриэль Пьер Матье произнес надгробную речь, которая должна была бы послужить утешением многим из присутствующих, однако он не счел нужным найти именно такие слова.«Смерть пришла за ней, — сказал он, — как раз тогда, когда всякая женщина, мечтающая остаться красивой в памяти близких, должна желать умереть до того, как отцветет ее красота. Потому что когда женщины умирают старыми, когда в бутылке остается только осадок, никто не вспоминает, какими они были в молодости, и потому о них говорят как о факеле, который, сгорая, оставляет только пепел, или как о цветах, которые так приятны, свежи, пока растут, но увядают и даже плохо пахнут, после того как их сорвут».Нечего удивляться, что простой народ показал себя не более милосердным, и в течение несколько дней по рукам ходили наскоро сочиненные, но от этого не менее безжалостные эпитафии. Вот одна из них:Здесь спит несчастье Франции,Бордель двора здесь спит,Здесь спит источник радостиДля шлюх и дев любви.На следующий день возлюбленная короля была погребена в аббатстве Мобюиссон, к вящей радости всех добропорядочных граждан… КОРОЛЬ ЖЕНИТСЯ НА МАРИИ МЕДИЧИ, ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬ ФРАНЦИЮ ОТ ДОЛГОВ Приданое — вот истинная цель брака, тогда как любовь лишь предлог. Коммерсон После погребения герцогини де Бофор Генрих IV возвратился в Фонтенбло, облачился в траур, чего ни один король никогда не делал, и утомленной рукой набросал несколько фраз своей сестре Екатерине:«Горе мое ни с чем не сравнимо, равно как и его причина, а потому скорбь и стенания — вот мой удел до могилы… Погиб корень моей любви, он никогда уж не возродится…»Это было написано 15 апреля.16 числа того же месяца друзья Беарнца, те, кого Сюлли пренебрежительно называл «поставщиками курочек и наперсниками разврата», удрученные тем, что король пребывает в такой печали, решили попробовать изменить его настроение. Прекрасно зная его натуру, они рассказали ему, что есть одна совершенно восхитительная молодая особа по имени Генриетта д`Антраг, которая живет в Мальзербе.Безутешный в своем горе, король, услышав новость, поднял голову и спросил упавшим голосом:— Какова она?Друзья наперебой стали говорить, что она блондинка, грациозная, умная, образованная, с голубыми глазами и с очень привлекательными формами.В глазах короля мелькнул огонек любопытства, и он потребовал новых подробностей. Тогда было сказано, что молодая красавица — дочь знаменитой Мари Туше, бывшей когда-то любовницей Карла IX, и что, судя по всему, она унаследовала пылкий темперамент, принесший удачу ее матери.Все эти подробности очень заинтересовали Генриха IV. На этот раз он пообедал с большим аппетитом, как-то сразу повеселел и несколько раз выражал желание поехать поохотиться в окрестностях Мальзерба.Вот так, через шесть дней после смерти Габриэль, «корня его любви», он уже пытался «возродить» его.В какие-то несколько мгновений возможность познакомиться с красивой девушкой совершенно преобразили короля, причем до такой степени, что королевский двор, хотя и привык к такого рода вещам, был просто поражен, и на другой день Никола Рапен, сын поэта, писал:«И вот уже на панель укладывают м-ль д`Антраг… Клин вышибают клином» 1.В конце апреля, в то время как Сюлли продолжал переговоры с дядей Марии Медичи, Генрих IV уехал с Друзьями, к которым присоединился и Бассомпьер, охотиться на зайцев в окрестностях Мальзерба.«М-м д`Антраг, — сообщает Соваль, — была предупреждена о намерении свести короля с одной из ее дочерей и потому послала ему приглашение заехать к ней погостить и отдохнуть». Генрих IV немедленно бросил охоту и помчался в замок Мальзерб. Увидев Генриетту, он так явственно представил себе те восхитительные минуты, которые сможет провести с нею, что немедленно выразил свое удовлетворение, доставив тем невероятное удовольствие родителям.В ту же ночь он пожелал проникнуть в спальню красавицы и доказать ей, что в свои сорок восемь лет он все еще горячий мужчина. Но дверь спальни оказалась заперта. Генриетта, получившая от семьи инструктаж, отказалась впустить короля, и ему пришлось, повесив голову, вернуться в свою постель.Буквально все вокруг отметили перемену в поведении короля, и Контарини сообщил об этом в Рим в том стиле, который так отличает дипломатов и духовенство: «После чрезмерного горя, причиненного королю известием о кончине герцогини де Бофор, он начал, проявляя благоразумие, понемногу приходить в себя и успокаиваться духом, чего все вполне резонно от него ожидали».На следующее утро он уже вовсю «вздыхал от безумной любви». А этого как раз и хотела м-м д`Антраг, мечтавшая, чтобы, ее дочь заняла место Габриэль д`Эстре.Несколько ночей подряд Генрих IV пытался достучаться в запертую дверь, за которой скрывалась юная красавица. Наконец, разочарованный, подавленный, «с сердцем, переполненным разгоревшимся чувством», он покинул Мальзерб и вернулся в Фонтенбло.Спустя две недели он снова появился в Мальзербе, начал свои ухаживания, всячески сдерживая себя, и, наконец, улучил минутку, чтобы уединиться с Генриеттой. Маленькая плутовка, нисколько не сопротивляясь, позволила взять себя за руку, обнять за талию, прикоснуться к розовому соску, но потом вдруг, «будто ее кто-то сзади ущипнул», убежала с воплями оскорбленной девственницы, оставив короля «в большом смущении от такой манеры поведения…».На следующее утро Карл Валуа, сводный брат девушки, явился к Генриху IV и крайне недовольным тоном при свидетелях попросил его прекратить свои домогательства. Король воспринял это с возмущением. Он осыпал Карла бранью, раскланялся с хозяевами и покинул Мальзерб. Это был бастард, которого Мари Туше родила от Карла IX.
Так как избыток эмоций разгорячил его кровь, он отправился не в Фонтенбло, а в Шатонеф, где жила маршальша Ла Шатр — мать двух прехорошеньких молоденьких дочек.Едва приехав, он устремился к старшей из них, тут же повлек девицу в ее комнату, не оставив ей времени на удивление, и осчастливил своим особым вниманием, которым Генриетта в течение целого месяца так и не пожелала воспользоваться.На следующий день он вернулся в Париж, не подозревая, что м-м де Ла Шатр, взволнованная, смущенная и одновременно признательная, также погрузилась в мечты о будущем своей дочери. * * * Еще несколько дней Генрих IV продолжал кипеть от негодования, но в одно прекрасное утро проснулся, охваченный безумным желанием увидеть Генриетту.Усевшись в носилки, он приказал везти себя в местечко Маркусси, неподалеку от Блуа, куда м-м д`Антраг и ее муж якобы в наказание отослали свою дочь после скандала, устроенного Карлом Валуа.Короля приняли довольно прохладно, но, поскольку интриге надлежало развиваться, ему было позволено повидаться с Генриеттой наедине. Целых два часа та, которую Сюлли однажды назовет «вздорной и хитрой самкой», заставила себя просить, умолять и в конце концов потребовала сто тысяч экю…Безумно обрадовавшись, Генрих IV вновь забрался в носилки и во весь опор кинулся в Париж, чтобы потребовать нужную сумму у Сюлли. Тот буквально взвыл от ужаса, потому что через несколько дней ему предстояло выложить четыре миллиона для возобновления мирного договора со швейцарцами. Король, однако, настаивал, и министру пришлось подчиниться, но, чтобы Генрих IV осознал степень своего безумия, он приказал выдать сумму в мелкой монете, которую лакей разложил на полу в королевском кабинете. Когда все деньги были внесены, ими оказался покрыт весь пол, и Беарнец не мог удержаться от возгласа:— Черт побери! Недурная плата за одну ночку.Это, впрочем, не помешало ему снова сесть в носилки и вернуться в Ларкусси со ста тысячами экю.Генриетта встретила его очень любезно и с элегантной простотой приняла деньги. После этого король взял ее за руку и хотел было уже повести в весьма комфортабельную спальню, но она остановила его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35