Бог весть чего ей стоило купить мебель и аккуратно вносить ежемесячную плату, но она ухитрялась это делать и втайне гордилась собой.Тереза открыла дверь ключом. Она тихонько прошла в комнату, служившую гостиной, удивляясь, что Барни не бежит ей навстречу, как это бывало всегда. Она заметила, что обед, который она ему оставила, стоит нетронутый, а сам мальчик сидит в уголке на полу и что-то увлеченно мастерит.Барни был спокойным, ласковым, послушным ребенком. Лицом мальчик походил на мать, но глаза у него были серо-голубые, как у Нейла, и волосы не вились так сильно, как у Терезы, а лежали крупными, красивыми волнами. Тереза почти каждый день оставляла его одного, и он никогда не плакал. Любил сидеть в своем уголке, что-нибудь вырезать и клеить: какие-то коробочки, кораблики и еще Бог знает что. Тереза была единственным близким ему человеком, и мальчик, несмотря на то, что не считал ее матерью, любил всей душой. На его любви лежала печать затаенности, она, эта любовь, проявлялась во взглядах, улыбке, а не в жестах и словах. Когда Тереза по вечерам, случалось, колдовала над своими шляпками, Барни тихонько пристраивался рядом, завороженно следил за ее движениями и был в восторге, если она давала ему перышко или лоскуток. Они прожили вместе пять лет, но Тереза так и не научилась обращаться с сыном. Она покрикивала на него, когда он бывал недостаточно понятлив или расторопен. Он все делал медленно, а Тереза вечно куда-то спешила, и эта странная внесуетность Барни порой выводила ее из себя. Когда она повышала голос, мальчик съеживался и улыбался беспомощной застенчивой улыбкой, точно ему было стыдно за мать неизвестно перед кем, что еще больше бесило Терезу.Ребенок боялся ее гипнотического взгляда, но если Терезе случалось поиграть с ним, весь расцветал от радости, хотя у Терезы никогда не хватало терпения завершить дело: она сама придумывала все правила, не оставляя места фантазии Барни, и так же резко, как и начинала, обрывала игру. Ей не приходило в голову, что Барни, несмотря на малый возраст, — личность, она смотрела на него как на существо, о котором волею судьбы приходится заботиться, и забывала, что он нуждается в чем-то еще, кроме одежды, еды и питья. Если его поведение не укладывалось в определенные ею рамки, она раздражалась, не пытаясь понять, в чем причина. Тереза подавляла мальчика своей внутренней силой, поэтому Барни невольно стремился держаться как можно тише, занимать меньше места… Терезу в ее жизни так много унижали и притесняли, что теперь она как будто радовалась тому, что рядом есть еще более зависимое и безответное создание, которое слушается, а временами даже боится ее, пусть даже это создание — беззащитный, слабый ребенок. Бывало, она обижала его, но гордилась тем, что никому другому не позволила бы тронуть Барни и пальцем.Ее отношения с окружающими людьми и всем миром всегда были достаточно сложны, а теперь, когда она повзрослела, — особенно. Хотя во многом она до сих пор оставалась ребенком…Тереза часто думала, как было бы хорошо, если бы все живущие вокруг люди стояли в ее шкафу в виде деревянных кукол, и она вынимала и оживляла бы их тогда, когда нужно, и именно тех, кто был ей нужен в данный момент. А еще лучше: пусть бы все были ей что-то должны и чем-то обязаны, а она — никому и ничем.Приятно жить в удобном мире, среди удобных людей!— Ты почему не ел, Барни? — спросила она. Ребенок вздрогнул от звука ее голоса и повернул к Терезе счастливое лицо. Тереза увидела у него в руках проволоку; из нее мальчик смастерил нечто вроде корпуса лодочки, к которому пытался приладить белый парус. Тереза вспомнила, как неделю назад Барни увидел в витрине магазина игрушечную яхту из полированного дерева с парусами из белого шелка и попросил мать купить ему это сокровище. Хотя Барни крайне редко просил ее о чем-то, Тереза отказала — игрушка стоила дорого, а она экономила каждое пенни, покупала только самое необходимое. У нее имелись свои планы — детские желания Барни не вписывались в них.— Тесси, смотри! — Он показал ей поделку. Тереза остолбенела. Барни взял со стола шляпку, над которой она трудилась по вечерам вот уже вторую неделю, разрезал шелк, вытащил и разогнул каркас. Это была именно та шляпка, которой Тереза надеялась окончательно сразить миссис Магнум.Год назад Тереза сделала немаловажное открытие. Полистав иллюстрированные журналы, которые миссие Магнум с великим трудом удалось выписать из Франции, она поняла, что взяв деталь оттуда, деталь отсюда, прибавив к классической основе что-то свое, можно создать фантастически оригинальную модель, нечто совершенно особенное. Бывало, ей помогали наблюдения за жизнью, природой. Так, вспомнив тростниковые заросли в окрестностях Кленси, Тереза смастерила шляпку из жесткой зеленой ткани с окантовкой из мягкого коричневого бархата. Скрепя сердце она научилась кроить и шить и вскоре делала шляпки сама от начала и до конца, от эскиза до последнего стежка.Она собиралась попросить миссис Магнум присвоить ее имя двенадцати последним моделям, что вышли из-под ее рук, и попытаться добиться существенной прибавки к жалованью. Эта шляпка должна была стать венцом ее маленькой коллекции, но теперь Барни все испортил. Надо же, он никогда ничего не трогал и вдруг…Она бросилась к мальчику и выхватила из его рук клочья изуродованной шляпки. Конечно, ничего невозможно исправить, он уничтожил ее труд. На полу валялись ножницы и обрывки страусовых перьев.— Дрянь! Безмозглое создание! Что ты наделал?! Губы мальчика обиженно дрогнули. Он явно ждал, что Тереза обрадуется.— Кораблик…— прошептал он.— Кораблик?! Да ты взгляни — ты же все испортил!! — Она была вне себя от ярости. — Ты что, не понимаешь?!Барни отшатнулся, но Тереза размахнулась и залепила ему пощечину, а потом принялась стегать сорванным с себя пояском. Ребенок заплакал, и она тоже — от отчаяния и злобы.Барни не просил прощения, он только вскрикивал и закрывал руками искаженное от страха лицо. Его била дрожь. Тереза загнала мальчика в угол и с остервенением долго хлестала поясом.Потом бросила пояс и села на диван, опустошенно глядя перед собой.Она пыталась прийти в себя. Даллас, шляпка, а теперь Барни…Барни! Когда-то она чуть не потеряла его, и тогда Терезе казалось, что он единственный близкий ей человек. Но выяснилось, что человека из него надо еще сделать, вырастить, а это было тяжело. Несколько лет подряд она не давала себе ни малейшей слабинки, пыталась максимально упорядочить свою жизнь, подчинив единой цели, и, когда случались такие досадные срывы, срывалась сама. Она вспоминала себя маленькой девочкой, Кленси, маму, отца, Тину и плакала, плакала…Чьи-то руки робко обвили ее шею, и мягкие волосы коснулись щеки. Это Барни — избитый ею беспомощный ребенок искал у нее защиты от нее же самой.— Барни! — Тереза порывисто схватила его и прижала к себе. Жгучее чувство стыда охватило ее. — Барни, милый! Я… я куплю тебе тот красивый корабль, только не плачь, не сердись, ладно?Она приласкала ребенка, а потом сделала то, о чем Барни и не мечтал: взяла его к себе в постель, где он доверчиво прижался к ней. Барни не умел долго помнить обиду.А Тереза раскаивалась, хотя в последнее время приучала себя к тому, чтобы не терзаться из-за поступков, какими бы они ни были, в том случае, если они направлены на достижение того благополучия, к которому она стремилась вот уже несколько лет. Тереза изживала свою совесть очень долго, но, как видно, изжила не до конца. Она говорила себе: «Я была бы очень хорошей и очень доброй, если бы люди вокруг не были столь плохи. Мне очень жаль, но я же не виновата в том, что, оставаясь бескорыстной и честной, ты рискуешь быть обманутой теми, кто ни в грош не ставит эти самые качества». Признаться, она довольно часто негодовала на то, что жизнь принудила ее испортиться. Успокоения ради она считала, что все самое лучшее хранит в некоем душевном тайнике — для тех редких хороших людей, что еще остались на свете, и для тех далеких времен, ради которых она жила, точнее, старалась выжить. Когда-нибудь они точно наступят — дай Бог, теперь уже скоро!Тереза проснулась, как всегда, в точно назначенное время и, не позволив себе хотя бы чуть-чуть полежать, быстро откинула одеяло.Терезе нравился прекрасный вид из окна. Утром она любила смотреть на раскинувшийся перед взором светлый горизонт, вечером — на неровно пылающее пламя заката, а ночью, если не спалось, — на льющийся с небес призрачный лунный свет. Окна были низкими, над ними нависал козырек крыши, но Терезу устраивал полумрак комнат, обставленных зеленовато-серой и коричневой мебелью. Здесь было тихо, уединенно, и ей иной раз казалось, что лучше места в Сиднее не найти.Тереза собиралась на работу. Она надела темно-вишневое платье с плечиками и двумя рядами пуговок на узких рукавах, волосы заплела в косу с пышным концом. Как обычно, у нее не хватило времени хорошо позавтракать, и она быстро глотнула кофе и пару раз откусила от вчерашней черствой лепешки. Дома она готовила только по выходным, да и то не всегда; покупала что-нибудь, возвращаясь с работы (какие-то овощи, пакетик жареных каштанов или картошки, хлеб), да одна из добросердечных соседок брала для нее молоко и оставляла на пороге квартиры.Барни крутился рядом. Он был непривычно возбужден и уже напомнил ей об обещанной яхте.— Куплю, сказала же! — отмахнулась Тереза. Она подумала, что надо бы сесть рядом с ним, поговорить хотя бы минутку, приласкать, но времени уже не оставалось, и женщина устремилась к выходу.— Смотри, поешь! — бросила она сыну и захлопнула дверь.«Ладно, черт с ним, куплю Барни эту яхту!» — решила Тереза. В конце концов, у бедного мальчика так мало радостей в жизни. Он остается один на целый день, по соседству детей нет, сама она редко занимается с ним. Иной раз Тереза брала его к Айрин поиграть с Кристианом и Делайлой — этот день превращался для Барни в настоящий праздник.Тереза бежала по тротуару среди спешащей куда-то толпы, мимо несущихся или, напротив, ползущих экипажей, и нежно-золотистое солнце ласкало недавно проснувшийся мир.Мастерская миссис Магнум находилась далеко от дома Терезы, на северной стороне, но женщина в любую погоду туда и обратно добиралась пешком.Миссис Магнум появлялась в мастерской не каждый день, у нее было больное сердце, и она часто отлеживалась дома, но сегодня Терезе во что бы то ни стало нужно было с нею поговорить.Мастерская занимала первый этаж двухэтажного каменного дома на одной из центральных улиц. Зеркальные окна, массивная дверь с колокольчиком… Терезу никогда не приняли бы сюда даже на самую грязную работу, какую она и выполняла вначале, если бы не рекомендация дамы из некоего благотворительного общества, подруги миссис Магнум, которая пожалела девушку-сироту, оставшуюся без средств после смерти родителей, да еще с младшим братом, в ту пору годовалым малышом.Тереза вошла с черного хода, поздоровалась с девушками и направилась прямо в кабинет миссис Магнум.Та, к счастью, была на месте — сидела за столом, заваленным эскизами и образцами тканей.— Миссис Магнум, — Тереза закрыла за собой дверь, — нам надо поговорить.Она намеренно сказала не «мне с вами», а «нам», давая понять, что разговор важен для них обеих.Миссис Магнум подняла голову. Этой женщине было лет пятьдесят, ее полное, напудренное лицо окружали тщательно уложенные золотистые локоны, на пальцах сияли перстень с крупным сапфиром и несколько тонких, усыпанных бриллиантами колец. Когда она, шурша юбками, проходила по мастерской, за нею тянулся шлейф густого аромата духов, пудры, помады и каких-то неведомых притираний. В ее внешности было что-то гротескное; она являлась грозой мастериц и умела расположить к себе клиентов: у мастерской не было отбоя от заказов сиднейских модниц.Впрочем, миссис Магнум, не страдая избытком скромности, считала, что ее модели сделали бы честь даже Парижу.У пожилой дамы были две замужние дочери, которые не одобряли материнского увлечения, ставшего смыслом ее жизни, и, к огорчению последней, не собирались продолжать ее дело. Ходили слухи, что после смерти миссис Магнум мастерская скорее всего будет продана.— У меня мало времени, Тереза. Что тебе нужно? «Конечно, — подумала Тереза, — я для тебя просто пешка».— Поговорить, мэм, — повторила она, — о моих моделях.— О твоих моделях? — Миссис Магнум сделала ударение на втором слове, и Тереза прекрасно поняла почему.— Да. О моих. — Она набрала побольше воздуха. — Миссис Магнум, ваша последняя коллекция больше чем наполовину плод моего труда. Я создала двенадцать моделей, а вы с девушками — восемь.Лицо миссис Магнум напряглось, в глазах отразилось нетерпение.— Ну и?.. — сказала она.— Я хочу, чтобы вы повысили мне жалованье хотя бы до уровня старшей мастерицы и присвоили моим моделям мое имя! Собственно, я даже имею право на получение процента с продажи своих шляпок, и вы…— Хватит! — оборвала хозяйка. Она отложила бумаги и образцы. — Это неслыханно, Хиггинс! Начнем с того, что это не твои модели, они принадлежат мастерской. Ты работаешь здесь и получаешь жалованье…— Маленькое, — вставила Тереза.— Достаточное! — отчеканила миссис Магнум. — Для тебя в твоем положении.— Почему вы берете на себя смелость определять мое место в этом мире?Миссис Магнум остолбенела. За двадцать лет ни одна работница не осмеливалась разговаривать с нею в таком тоне. Какая муха укусила эту девчонку?— Такие условия предполагались с того самого момента, как ты начала работать над моделями.— Это вы предполагали, не я!— Но ты не возражала.— У меня не оставалось другого выхода. Тогда я действительно была никем.Голос Терезы звучал уже не так уверенно, а миссис Магнум успела обрести второе дыхание.— А сейчас ты почувствовала уверенность и решила заявить о своих правах, так? — С этими словами миссис Магнум протянула полную холеную руку к шкафу и взяла чистый лист бумаги. — Вот, смотри: где написано, что я тебе что-то должна? У тебя есть такая бумажка? У меня ее нет! Знаешь, девочка, я могла бы просто вышвырнуть тебя и все, но мне тебя жаль, потому все-таки объясню, что к чему.«Жаль?»— подумала Тереза. Она вспомнила миссис Вейн. Та тоже сказала, что пожалела ее. И при этом нагрела на пять фунтов.— Хорошо, — жестко произнесла она, — тогда на следующую коллекцию подпишем бумагу!— Никогда такого не будет! — мгновенно откликнулась миссис Магнум. — О жалованье мы еще могли бы поговорить, если бы ты не повела себя так нахально, а об имени и процентах не стоило даже заикаться!Тереза почувствовала себя загнанной в угол. Теперь миссис Магнум в отместку вообще не станет платить ей ни на пенни больше. Очевидно, беда была в том, что они встретились как работница и хозяйка, три года знали друг друга в этом качестве и разговаривать по иному уже не могли. Что ж, миссис Магнум могла не сдавать своих позиций: у нее были деньги, прочное положение в обществе и куча таких, как Тереза, женщин — одну можно было всегда заменить другой.«Видимо, этот разговор следовало начинать тогда, когда я действительно стала бы незаменимой», — подумала Тереза. Только когда бы это случилось, через год, через два? А может, миссис Магнум вообще бы этого не заметила?Словно в подтверждение ее слов хозяйка сказала:— Ты что, думаешь, будто твои, то есть сделанные тобой, шляпки — нечто особенное?Ее тон был оскорбительно холоден.— Именно поэтому вы начали переговоры с мистером Мартинелем? — проговорила Тереза, вкрадчиво и не без яда.Это был ее тайный козырь. Грудь миссис Магнум начала учащенно вздыматься.— Откуда тебе известно?— Слышала! — жестко ответила Тереза.Но хозяйку нельзя было переспорить — преимущества были на ее стороне, и она это знала.— Что ж, — сказала она, — это мои дела, и они никого не касаются, тем более рядовых работниц, таких, как ты. Если условия работы не устраивают тебя, уходи. Займись этим сама — может, что-нибудь получится.— Если вы вернете мои модели!— Я уже сказала: они принадлежат мастерской. — И продолжала немного мягче: — Не нужно так вести себя, Тереза. Вспомни, я дала тебе эту работу, и начала ты с того, что подметала полы.— Вы дали мне работу, но не голову и руки! Вы присваиваете результаты моего труда и обкрадываете меня! Представляю, сколько вы заработали на продаже моих моделей!— Представлять — не значит знать. Кстати, где последняя, тринадцатая шляпка?— Я не смогла ее закончить, — угрюмо произнесла Тереза.— Жаль. Ну что ж, Тереза, я со своей стороны готова забыть об этом разговоре при условии, что ты будешь, как прежде, хорошо работать и пообещаешь не повторять подобных выходок. Если так, то я тебя прощаю, если нет, то нам придется расстаться.Тереза застыла в безмолвном негодовании. Подумать только, как все повернулось! Этот разговор, на который она возлагала такие надежды, принес пользу не ей, а хозяйке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62