— Встретим. Надеюсь, вам здесь понравится.— Я в этом уверен.— Это прекрасно, Павел Николаевич, это прекрасно! Я знаю московский рейс на Барселону, у вас не будет проблем.— Надеюсь.— До скорой встречи, Павел Николаевич!— Увидимся, Юрий Яковлевич.На этом разговор закончился, и вот сейчас, шагая по каменным полированным плитам барселонского аэропорта, всматриваясь в табличку, на которой громадными буквами была написана его фамилия, Пафнутьев неожиданно ощутил волнение, даже нет, скорее тревогу. Уж больно хорошо все складывалось, уж больно гладко все стыковалось. Его не поехал встретить сам Лубовский — это нормально, так и должно быть, он, в конце концов, здесь на излечении и вовсе не обязан нестись в аэропорт, чтобы засвидетельствовать что-то там прибывшему следователю, который уже сумел испортить ему настроение, а может быть, даже карьеру. Конечно, Лубовский знал об интервью в газете и, конечно, просчитал, чьи уши торчат из этого материала, который иначе как глумливым и не назовешь. Да, удалось, все-таки удалось Фырнину нащупать ту почти неуловимую тональность, когда вроде бы между шуточками и прибауточками то и дело вылезал железный каркас фактов, дат, имен, когда вылезало все то, что вполне может стать судебными доказательствами при условии, что изложено будет сухо, жестко и с сугубо канцелярской непробиваемостью.— Здравствуйте, — сказал Пафнутьев, подходя к худенькому человеку. — А я — Пафнутьев. — Он показал на плакатик.— А, привет, старик, — ответил тот с некоторой долей развязности, но необидной развязности, так можно приветствовать хорошо знакомого человека, но ждать которого пришлось долго и мучительно. — Как долетел?— Даже не заметил как, — ответил Пафнутьев все с той же беззаботностью, которую усвоил последнее время как манеру, единственно для себя возможную.— Станислав, — сказал мужичок. — Можно просто Слава.— Так ты не испанец?— Местами, — рассмеялся Слава.— Павел. — Пафнутьев пожал протянутую руку. — Можно просто Паша. Чтобы уж не было у нас разноголосицы.— И не мечтай, не будет! — опять рассмеялся Слава — он оказался смешливым человеком, а его хмурый вид в толпе встречающих объяснялся, скорее всего, тем, что ему и в самом деле пришлось долго ждать запаздывающий самолет.— Что Юрий Яковлевич?— У него все прекрасно. Приехать он, к сожалению, не смог, какая-то встреча с местными банкирами, но о тебе помнит, ждет, велел встретить на высшем уровне. Что и исполняю. — Слава легонько ткнул Пафнутьева локтем, давая понять, что парень он свой, не капризный, не чванливый и общаться с ним лучше всего по-дружески, накоротке. — Сейчас едем по городу, знакомимся с достопримечательностями. — Длинное заковыристое слово Слава произнес почти по складам, но правильно, ему, похоже, нравилось это слово, и он произнес его еще раз. — Здесь, Паша, этих достопримечательностей... Видимо-невидимо. На каждом углу! И все эти достопримечательности, можно сказать, имеют мировое значение. Хочешь — верь, хочешь — не верь.— Верю, — сказал Пафнутьев, когда они уже вышли из здания аэропорта и оказались под слепящим солнцем.— Это правильно, — одобрил Слава. — Лучше верить, чем не верить. Так спокойнее. Когда не веришь — надо что-то доказывать, как-то возникать, о чем-то спорить... А когда веришь — ничего этого не надо. Согласен?— Целиком и полностью.— Прошу садиться. — Слава распахнул дверцу машины с открытым верхом, подождал, пока Пафнутьев усядется, и сам сел с другой стороны. — Сейчас я тебе, Паша, покажу главную достопримечательность города Барселоны. По-нашему — это долгострой. Нам таких долгостроев и не снилось. Это сооружение сооружается уже лет триста, и конца не видно.— Господи, что же это такое?!— Храм. Да, Паша, да... Храм.Через полчаса Слава действительно остановил машину у странного сооружения, сделанного в такой манере, будто этот храм образовался сам по себе из потоков не то магмы, не то каких-то грязевых смесей. Вокруг толпились люди, тут же продавали всевозможные открытки, изображающие все тот же храм, где-то вверху ковырялись рабочие — Слава оказался прав, стройка продолжалась.— Ну как? — спросил Слава.— Потрясающе.— Я тоже так думаю. Хотя мне эта халабуда и не нравится. Не наше это, ох, не наше. Чужое. Пообедаем? — Слава неожиданно переменил тему.— Можно, — кивнул Пафнутьев, он не стал отнекиваться, рассказывать про самолетную кормежку, что сыт, дескать, что еще не время, и прочую чушь, которую в таких случаях произносят люди слишком уж стеснительные, слишком глупые или слишком гордые. Пафнутьев не относился ни к одной из этих категорий.— Это правильно, — сказал Слава и широким жестом показал Пафнутьеву на машину, которая за несколько минут уже успела нагреться почти до неприкасаемости.Обедали в каком-то ресторанчике под открытым небом, правда, громадный синий зонт создавал некую условную прохладу. Слава знал местные порядки, что-то сказал официанту не то на ломаном русском, не то на ломаном испанском, и тот принес литровую бутылку белого холодного вина, разлил его по высоким стаканам из прозрачного стекла и удалился выполнять заказ.Вино оказалось настолько легким, что показалось Пафнутьеву разбавленным. Он с сомнением повернул бутылку, чтобы хоть что-нибудь прочитать на этикетке, но, ничего не разобрав там, посмотрел на Славу. Тот, похоже, сразу все понял и успокаивающе махнул рукой:— Не переживай, Паша... Поначалу мне их вина тоже казались разбавленными. Но потом привык. Нормальное вино, не сомневайся. Кстати, неплохое. Да Юра и не позволил бы мне угощать тебя средненьким. Он бы мне голову оторвал.— Юра? — переспросил Пафнутьев. — Это кто?— Лубовский! — расхохотался Слава. — Кто же еще!— Ах, да, конечно, — кивнул Пафнутьев. — Я врубился. Просто не привык его Юрой называть.— Привыкнешь, — заверил Слава. — Он нормальный мужик. Вы запросто найдете общий язык. Ты как с ним — на «вы»?— Да, вроде...— Не надо, — твердо сказал Слава. — Пустое это. Да ты и не сможешь. Пообщаетесь разок-другой и сами не заметите, как на «ты» перейдете. Да что говорить — он с президентом на «ты».— Похоже на то, — вынужден был согласиться Пафнутьев.Подошел официант с подносом, уставленным бесконечным количеством маленьких блюдечек, на каждом из которых что-то лежало. Оказалось, что на долю Пафнутьева пришлось двенадцать рыбных блюд, но все они были такого размера, что обед не показался ему слишком уж сытным.— Ну как? — спросил Слава.— Потрясающе! — искренне ответил Пафнутьев.— Повторим?— Что ты, что ты!— Тогда нам пора, — сказал Слава, расплатившись с официантом.— Нас ждут?— Нас давно ждут! Но дорога не близкая... Морем будем добираться.— На катере? — вежливо уточнил Пафнутьев.— Паша! — Слава назидательно поднял указательный палец. — Забывай эти слова. Яхта! Понял? По морю ты будешь перемешаться на яхте. И только.— Это не опасно? — осторожно спросил Пафнутьев.— Ты никогда не ходил на яхте?— Да как-то не довелось...— Доведется. — Слава поднялся, пропустил вперед себя Пафнутьева и, догнав его, подхватив под локоток, подвел к машине, которую Пафнутьев никогда бы не узнал в длинном пестром ряду роскошных лимузинов.— Это Лубовский прислал яхту? — спросил Пафнутьев.— Прислал — это не то слово. Предоставил в твое распоряжение. Так будет правильнее.— Ну, что ж, — тяжко вздохнул Пафнутьев. — Видимо, мне надо привыкать к новым оборотам речи.— Давно пора, — сказал Слава, трогая машину с места.Ребята, вы часто бываете в барселонском морском порту в разгар лета? Не слишком? В исключительных случаях? Нет, скорее всего, вы там никогда не были и никогда не будете.Напрасно.Очень неплохое местечко.Синее слепящее море, белые туристические лайнеры, наполненные красавицами и красавцами, оживленная набережная с сотнями кабачков и таверн, ресторанчиков и прочих мест, где можно посидеть и насладиться жизнью. А россыпь разноцветных яхт на лазурной глади моря! А юные красотки, загорелые до полного неприличия, а если говорить точнее — до невообразимой соблазнительности! А магазинчики сувениров, от каждого из которых будут счастливы все ваши друзья и знакомые, все ваши подруги и детишки. И вовсе не потому, что эти сувениры так уж хороши и непередаваемо изысканны, вовсе нет! Просто на них невытравляемая печать Барселоны, барселонского порта, барселонского солнца, воздуха, моря!Да, ребята, да!Едва выйдя из машины, едва ступив на плиты набережной, Пафнутьев, сам того не желая, сам того не замечая, расплылся в широкой улыбке и, не переставая улыбаться, шел, залитый солнцем, счастливый и молодой. Он видел, не мог не видеть, что едва ли не все, кто шел ему навстречу, улыбались так же легко, молодо и счастливо.— Как тебе здесь? — спросил Слава.— Обалдеть и не встать! — бестолково, но искренне ответил Пафнутьев. — Обалдеть и не встать! — повторил он, не уверенный, что Слава понял его правильно.— То ли еще будет! — ответил Слава. — То ли еще будет, старик!Белая яхта Лубовского стояла у самого причала, скорее всего, ее подогнали заранее в ожидании почетного гостя. Все с той же блаженной улыбкой на устах Пафнутьев с неким задором прошел по деревянным мосткам на борт, подал руку Славе, который шел следом, подстраховывая его. И в тот самый момент, когда он ступил на узкие рейки палубы, сработанные из смолистой, недоступной для сырости лиственницы, когда по его глазам полоснули лучи от сверкающих на солнце медных ручек, болтов, всевозможных окантовок иллюминаторов, дверей, что-то в нем вздрогнуло и напряглось. Все это было слишком красиво, более того — эта красота показалась ему какой-то декоративной, ненастоящей, для него одного созданной. Он вспомнил сотни настораживающих слов, которыми провожали его в Испанию, — от Генерального прокурора до пройдохи Халандовского. Все говорили одно и то же — осторожнее, Паша, не расслабляйся, не теряй бдительности и не соблазняйся роскошью.Но слишком уж синим было море в порту Барселоны, слишком хороша была яхта, принявшая его гостеприимно и радушно, а каким легким было холодное белое вино, а как вкусны все двенадцать рыбных блюд — бедный Халандовский! Он на подобное явно не способен, нет, ребята, нет! Не способен.Не в силах снять с собственной физиономии все ту же блаженную улыбку, Пафнутьев подошел к противоположному борту, окинул счастливым взором пространство барселонского порта и, обернувшись к поотставшему Славе, уже хотел было произнести нечто радостное и восторженное, но вместо Славы увидел потрясающей красоты девушку, которая терпеливо ожидала, когда он налюбуется морским простором.— Ничего картинка, да? — спросила она с улыбкой. И улыбка у нее оказалась хорошей — открытая, ее можно было бы назвать даже простодушной. Было заметно, что вид моря ей тоже нравится и она прекрасно понимает чувства человека, который увидел это впервые.— Обалдеть и не встать! — не задумываясь, повторил Пафнутьев слова, которые сегодня его уже выручали.— Мне тоже нравится, — спокойно сказала красавца и, протянув руку, взяла Пафнутьева за ладошку: — Пойдемте со мной... Я покажу вашу каюту.И повела бедного Пафнутьева, увлекая за собой.И он пошел.Ладошка в ладошку.А что делать? Ведь живая тварь, ребята, ведь живая! Кто устоит? Кто воспротивится и разгневается? Кто сможет вырвать руку из теплой девичьей руки и, гордо вскинув подбородок, шагнет в сторону?Кто? Ну? Слабо?И правильно. Это не тот случай, когда надо напоказ выставлять дурацкую свою нравственность, идиотскую свою гордыню и что-то там еще совсем уж придурочное.И Пафнутьев покорно пошел.А что вы от него хотите, от человека простого, непритязательного и явно обделенного в жизни счастливыми мгновениями. Какие у него впечатления? Опознания, очные ставки, вскрытия... Ужас. А тут лазурное море, белая яхта, палуба из лиственницы и необыкновенной красоты девушка с доверчивой улыбкой.В общем — поплелся.А девушка между тем, не выпуская пылающей ладони Пафнутьева, спустилась по трапу, куда-то там свернула, где-то протиснулась, ввела Пафнутьева в отделанную деревом и бронзой каюту и наконец выпустила его истомившуюся от неопределенности ладошку.— Прошу, — сказала она. — Мне кажется, вам понравится... Видите, здесь иллюминатор с видом на море.— Спасибо, — пробормотал Пафнутьев.— Мы сейчас поплывем на остров Юры... Остров небольшой, но уютный. Дорога займет несколько часов, но скучать, надеюсь, не будете. Захотите отдохнуть — здесь все есть. — Девушка распахнула дверцу шкафа и показала Пафнутьеву стопку халатов, махровых полотенец, еще каких-то приспособлений для купания радостного и счастливого. — А здесь плавки. — Девушка выдвинула ящик. — Подберите себе что-нибудь.— Подберу, — пообещал Пафнутьев.— По вкусу, — улыбнулась девушка.— Только по вкусу, — твердо заверил Пафнутьев. — А вы тоже плывете с нами?— Плыву, — ответила девушка, и Пафнутьев не сразу понял, что она имела в виду — плывет ли по морю, плывет ли по жизни, плывет ли вообще, не зная, куда и зачем. — Так уж случилось.— Бывает. — Пафнутьев ответил нечто бестолковое. — А живете на острове?— В основном на яхте. Мне здесь больше нравится. Знаете, я вам посоветую... Не тяните с переодеванием... В вашем костюме московского покроя и колорита...— А какой у меня колорит?— Уж больно суровый... Может быть, он годится только для очень серьезных совещаний... Как сейчас говорят, судьбоносных. — Девушка рассмеялась. — Но на яхте... Простите, вы выглядите немного смешно.— А со мной это частенько случается!— Переоденьтесь, — повторила девушка. — Выберете купальник, или плавки, как говорят в России... Можете набросить халат для начала... Советую — выбирайте поярче. Чтобы не производить впечатления человека в бане. — Она опять рассмеялась, но необидно, без издевки, ее просто рассмешило слово «баня».— Я все сделаю так, как вы приказали, — заверил Пафнутьев.— Я ничего не приказывала.— Мне приятней думать, что это было приказание. Я, знаете ли, привык подчиняться приказам. Мне так проще жить.— Учту, — сказала девушка и, мимолетно прильнув к Пафнутьеву, тут же вышла из каюты.Пафнутьев не мог не признать ее правоту — в своем почти черном, почти прокурорском костюме на палубе белоснежной яхты, под испанским солнцем на фоне Барселоны он выглядел не слишком убедительно. Порывшись в своей дорожной сумке, он нашел плавки, но, когда сравнил их с теми, которыми был завален ящик шкафа, понял, что мог себя не утруждать. Когда он натянул на себя предложенные плавки и набросил халат, расписанный картежными мастями, и в этом наряде показался на палубе, то услышал общий восторженней вопль. Оказалось, что в плетеных креслах, установленных на палубе, уже сидят и Слава, и капитан яхты — загорелый испанец необыкновенной красоты и изысканности, и несколько девушек, среди которых он в слепящем солнечном свете с трудом узнал свою провожатую.— Прошу любить и жаловать, — сказал Пафнутьев, подняв руку — точь-в-точь как это когда-то делали римские императоры, приветствуя толпы восторженного народа.— Паша, ты прекрасен, — сказал Слава, не позволив себе даже улыбнуться.— Я знаю, — ответил Пафнутьев. — Мне все об этом говорят. Всю жизнь. Так что я привык.— К чему?— К славе.— Это правильно. К подобным вещам лучше привыкать с детства. Чтобы потом не было мучительно больно.— Не будет. — Пафнутьев был спокоен и благодушен. Но таким он оставался лишь до тех пор, пока к нему не подошла его недавняя провожатая.— Позволь, я за тобой поухаживаю, — сказала девушка. — Кстати, меня зовут Маша.— А я — Паша, — покраснел Пафнутьев.— Очень приятно. Надеюсь, нас не спутают. Прости, но ты, Паша, забыл завязать пояс халата... В результате обнажаются те части твоего прекрасного тела, на обнаженность которых ты, может быть, и не рассчитывал.— Какой кошмар! Какой ужас! Как же мне теперь жить?!— С завязанным поясом.— Да я его завяжу на три узла!— А это уже многовато, — и Маша легким мановением руки затянула на заметном животике Пафнутьева изящный узел из тонкой льняной ткани. — Не переживай, Паша, узел тебя не слишком портит. — Маша так легко перешла с Пафнутьевым на «ты», что он, похоже, этого даже не заметил.На самом деле заметил.И эта маленькая подробность насторожила его больше, чем белоснежная яхта, чем архитектурные изыски Барселоны и прочая испанская дребедень. Он понял — ухо надо держать востро, здесь нет случайных людей, здесь нет случайных обстоятельств, здесь вообще нет ничего случайного, ничего такого, что не было бы продумано хитроумным Лубовским.Когда Пафнутьев, показав всей компании, как он прекрасен в новом халате с повязанным поясом, повернулся к набережной, чтобы еще раз бросить взгляд на прекрасный город, оказалось, что никакого города нет, что перед ним море, а от города осталась лишь узкая зубчатая полоска на горизонте — яхта давно уже шла в открытое море.— Ни фига себе, — пробормотал Пафнутьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30