Неплохо сказано, да?Но в своей глумливости, более того — в коварстве, а если говорить точнее, то в профессионализме Фырнин пошел дальше — взяв в редакции пачку газет, он уединился в кабинете и рассовал их в конверты, которые, опять же злоупотребив служебным положением, взял у секретарши. И уже на следующий день газеты с его бомбой получили около десятка зарубежных корреспондентов, около двух десятков знакомых ему депутатов Думы и столько же членов Совета Федерации, не говоря уже о всех каналах телевидения, не говоря о редакциях центральных газет, о прокуратуре и администрации президента.Поэтому бомба, задуманная Пафнутьевым, взорвалась не в день выхода газеты, а только на следующий день. Сам Пафнутьев, получив конвертик, тут же отложил все срочные дела и углубился в изучение фырнинских строк. Но долго заниматься этим ему не пришлось — прозвучал телефонный звонок.— Пафнутьев слушает! — сказал он весело, даже напористо.— Олег Иванович беспокоит. — Пафнутьев сразу узнал своего куратора из Генеральной прокуратуры.— Здравствуйте, Олег Иванович!— Ваша работа?— Вы о чем?— Так, — протянул Олег Иванович. — Мы, простые и наивные, ничего не знаем, ни к чему не стремимся... Да?— Олег Иванович, — уважительно произнес Пафнутьев, — я чувствую за вашими словами глубокий смысл... Но постичь его мне не дано... Мне вообще не дано мыслить отвлеченно и возвышенно. Я очень приземленный человек.— Так. — Олег Иванович помолчал, и Пафнутьев мог бы сейчас уверенно сказать, как тот сидит в своем жестком кресле, куда смотрит, как стряхивает пепел с сигаретки. — Павел Николаевич, дорогой... Ваши слова я понимаю как признание. Я прав?— Вы всегда правы, Олег Иванович.— Хорошо, — устало проговорил тот, — хорошо... Павел Николаевич, послушайте... Вы прекрасно знаете, что следы всегда остаются. Иначе не бывает.— Да, я слышал об этом! — Пафнутьев твердо держался своей позиции.— В этом материале, Павел Николаевич, ваши пальчики остались. Такие дела.— Не может быть! — воскликнул Пафнутьев, невольно себя разоблачая. Хотя нет, он это сделал сознательно.— Есть вещи, которые знали только вы... И эти сведения — в газетном материале.— Видимо, у меня их похитили!— Видимо, — улыбнулся Олег Иванович. — Приезжайте, Павел Николаевич... Генеральный приглашает.— Мне что-нибудь захватить с собой?— У него на столе уже десяток номеров этой газетенки. Если вы привезете еще два десятка экземпляров, это не произведет на него большого впечатления. Я понимаю вас, Павел Николаевич... Но это не наши методы. Согласны?Пафнутьев тяжко вздохнул, поерзал на своем жестком стуле, с тоской посмотрел в окно, снова шумно выпустил воздух.— Некоторое время назад вы, Олег Иванович, показывали мне портрет моего предшественника... Он по оплошности забыл свою голову на столике в детском саду... Где ее и сфотографировали. Вы эти методы имеете в виду?— Приезжайте, Павел Николаевич, — вздохнул Олег Иванович. — Я вас жду. Вместе пойдем к Генеральному. Его, в свою очередь, ждет президент.— Какой президент? — невольно спросил Пафнутьев и тут же почувствовал, как похолодело у него внутри, будто ворвался в его организм сквозняк, резкий и неожиданный.— Наш президент, Павел Николаевич... Наш с вами президент. Всенародно избранный.— Вы хотите сказать, что он тоже прочитал...— Нет, Павел Николаевич. Он подобной чепухи не читает. Ему прочитали.— А, ну тогда ладно, тогда ничего, — зачастил Пафнутьев, но чувствовал — сквознячок внутри не ослабевает. Может быть, даже усиливается. — Я еду, Олег Иванович, прямо сейчас и еду. Прямо сейчас.— И это правильно, — улыбнулся наконец Олег Иванович и положил трубку.Пафнутьева он встретил, не поднимаясь из-за стола, встретил со скорбной, жалостливой улыбкой. Слабым жестом указал на стул, присаживайся, дескать, поговорим.— Здравствуйте, Олег Иванович! — радостно приветствовал его Пафнутьев.— Хм... Ну, вы даете, Павел Николаевич. Как здоровьице, не жалуетесь?— Пока держусь... А вы?— И я пока держусь. Не знаю, надолго ли хватит, как поется в одной песне... Но кое-что в мире происходит... Вашими стараниями, Павел Николаевич.— Неужели происходит? — ужаснулся Пафнутьев.— Из Думы пошли запросы, в Федерации смятение умов, не то пять, не то семь представителей каких-то там мировых агентств просятся на прием к Генеральному...— Думаю, надо их принять, — с заботливостью в голосе проговорил Пафнутьев.— Вот и примите.— Я?!— А кто же еще, Павел Николаевич?Пафнутьев потер щеки ладонями, подвигал свою папочку по приставному столику, ссутулился в задумчивости, с любопытством посмотрел в глаза Олегу Ивановичу...— А меня Лубовский в Испанию зовет.— Я знаю... Он звонил...— И что?— Поезжайте. Вы давно были в Испании?— Да уж давненько...— Год? Два?— Да сто лет я там не был! — рассмеялся Пафнутьев.— Знаете, что вы сделали, Павел Николаевич? Да, должности вы его почти лишили... Но и от правосудия уберегли.— Это как? — опешил Пафнутьев.— Не вернется он теперь. Ни за что не вернется.— Побоится?— Дело не в этом... Побоится, не побоится... Ему нельзя возвращаться. Чревато. Никто не может сказать, как все повернется. Он далеко не глупый человек... И понимает, что опубликованное — малая часть того, что может оказаться на столе следователя. Поэтому надо ожидать обострения его болезни. Видимо, выздоровление, окончательное выздоровление, затянется.— Ну что ж, это правильно, — рассудительно заметил Пафнутьев. — Главное — чтоб здоровье не пошатнулось.— Кое-что в его жизни уже пошатнулось, — усмехнулся Олег Иванович.— А что Генеральной?— Молчит. Не знает, как понимать.— Об Испании он слышал?— Конечно. На него Лубовский и выходил... Не на меня же... Я для него мелковат. Не та фигура.— Так я еду в Испанию?— Принимайте решение, Павел Николаевич. Если говорить о пользе дела, то смысл в этой поездке, несомненно, есть. В любом случае нужны его показания, какими бы они ни были. Что бы там ни писали наши «желтые» журналисты, следствие продолжается.— Значит, дело не закрыто?— Ха! — рассмеялся Олег Иванович. — Размечтался!— Ну, что ж, Испания так Испания! — беззаботно махнул рукой Пафнутьев.— Да, и еще один момент... Лубовский напомнил о каком-то портфеле, который вы якобы изъяли из его машины после покушения. О чем идет речь? Его беспокоит этот портфель, он заговаривает о нем не первый раз.— А! Мы с Шумаковым, тем самым, который... Вы помните, который так нескладно погиб... Оказались на месте покушения на Лубовского вскорости после взрыва... И пока милиция ужасалась, глядя на оторванную голову водителя... я заглянул в машину и увидел этот самый портфель. И, естественно, изъял его для пользы дела.— Разумно, — кивнул Олег Иванович.— Но запустить его содержимое в дело... не успел. Оплошал.— Но ведь и сейчас еще не поздно, а?— Поздно, — сокрушенно ответил Пафнутьев. — Поздно, Олег Иванович. Сгорел портфель.— В каком смысле?— В прямом. В самом прямом смысле слова.— Не понял?— На какое-то время я оставил его в одном доме... В частном доме, я жил там какое-то время, когда была вскрыта моя квартира. А в этом доме случился пожар... И портфель сгорел. Со всем содержимым.— Сколько с вами случается забавных историй! — воскликнул Олег Иванович восхищенно. — Со мной за всю жизнь столько не произошло! А почему бы вам, как опытному и грамотному следователю, не положить этот несчастный портфель в сейф? Это же очевидно, разумно, надежно, в конце концов!— Не так уж и надежно, — проворчал Пафнутьев. — У меня такое ощущение, что ключи от моего сейфа есть не только у меня... Они еще кое у кого имеются.— Почему вы так решили?— В деле отсутствуют многие страницы.— Так, — задумчиво протянул Олег Иванович, нервно барабаня пальцами по столу. — Так... Значит, говорите, сгорел портфель? Значит, говорите, со всем содержимым? В частном доме? В Немчиновке?— О, вы даже знаете, где я жил! — воскликнул Пафнутьев.— Работаем, — потупил глаза Олег Иванович. — Работаем, Павел Николаевич, не только же вам блистать осведомленностью! Ну, что ж, буду звонить Лубовскому.— Зачем? — настороженно спросил Пафнутьев.— Надо же порадовать мужика.— Порадовать?— Он будет просто счастлив, когда узнает об этом счастливом случае.— Думаете, он не знает? Мне кажется, я намекал ему о пожаре...— О том, что сгорел его портфель? Все, — Олег Иванович поднялся, — пора к Генеральному.— Думаете, надо? — оробело спросил Пафнутьев, почувствовав опять где-то внутри холодный сквознячок.— Не дрейфь, Павел Николаевич, — усмехнулся Олег Иванович, убирая бумаги со стола и запирая их в ящик стола. — В крайнем случае камушком пооткинемся. Слышали такую поговорку?— Приходилось. — Пафнутьев тяжело поднялся, но тут же взял себя в руки, распрямился, вскинул голову, папочку со стола взял уже уверенно и даже с некоторым шиком сунул ее под мышку.Генеральный сидел, склонившись грудью к столу, и на вошедших смотрел молча, как бы и не видя. Олег Иванович и Пафнутьев замерли у двери.— Пришли? — спросил наконец Генеральный несколько сипловатым голосом — видимо, сдавленная столом грудь не позволяла ему говорить свободнее. — Ну-ну. Какие новости?— Портфель, о котором спрашивал Лубовский, по всей видимости, сгорел во время пожара. В Немчиновке.— Больше ничего радостного у вас нету?— Павел Николаевич готов лететь в Испанию.— Как появился этот материал, Павел Николаевич? — Генеральный ткнул пальцем в стопку газет, которая лежала перед ним на столе.— Понятия не имею.— И это правильный ответ, — произнес Генеральный тоном телевизионного шоумена. — Но вы хотя бы его читали?— Пробежал, — осторожно ответил Пафнутьев.— Пробегите еще разок, — хмыкнул Генеральный. — Не помешает. Чтобы было о чем поговорить в Испании. А то соберетесь там, а поговорить и не о чем, а, Павел Николаевич?— Обязательно прочту еще раз, — заверил Пафнутьев, приложив руку к груди, что, видимо, по его мнению, было равноценно клятве.— И это правильный ответ. Если думаете, что этот материал меня огорчил... Нет, не огорчил. Ничуть. Если думаете, что он меня обрадовал... Тоже нет, не обрадовал. Он должен был появиться с вашей подачи или же с подачи кого-либо... И он появился. Вас ждет тяжелая Испания, но, думаю, выкрутитесь. Сможете. Мне почему-то кажется, что вы его переиграете. У него опыт, но вы лукавее, Павел Николаевич.— Спасибо, — сказал Пафнутьев, будто услышал невесть какую похвалу. — Буду стараться.— У вас удивительное свойство произносить нужные слова в нужный момент. Это дано не каждому. Я знаю только одного человека, который обладает такими же способностями...— Наверно, это вы. — Пафнутьев почтительно склонил голову набок.— Совершенно верно, это я, — улыбнулся Генеральный. — Сложности, конечно, возникли, но это ожидаемые сложности. К ним все были готовы. Даже Лубовский. Иначе сколько ему можно лечить свои раны... — Генеральный повертел ручку на столе.— Скажите, а президент, — начал было Пафнутьев, но Генеральный с неожиданной живостью его перебил:— Президента я беру на себя. А вам отдаю Лубовского. И не думайте, что ваша задача легче. Вам не будет легче, чем мне. Предупредить хочу об одном — осторожнее. Маловато вы походили по нашим коридорам, маловато. Вам бы тут побродить еще лет пять... Вот тогда бы я отправил вас к Лубовскому совершенно спокойным. А сейчас что-то меня тревожит, что-то тревожит...— Авось, — сказал Пафнутьев.— И опять — это лучшее, что вы могли произнести. Зайдите в отдел кадров, в бухгалтерию. Все документы, деньги выписаны... Да, Олег Иванович? — спросил Генеральный.— Все готово, выезжать можно сегодня-завтра.— Вы едете к Лубовскому для допроса. — Генеральный воткнул указательный палец в стол. — Задаете те вопросы, которые считаете нужным задать. Можете поговорить и о газетном материале. Ваша задача получить ответы, под которыми он поставит свою подпись. Он должен подписать протокол. Он должен расписаться под своими словами. Ваша задача именно в этом. Что бы он ни говорил. Сразу предупреждаю — это будет непросто. Не любит он ставить свою подпись под своими же словами. Как и все мы, — опять усмехнулся Генеральный. — Хотя всем нам приходится иногда это делать.— Приходится, — кивнул Пафнутьев.— Еще... Не заблуждайтесь, не увлекайтесь... Ничем. Красотами, красотками, напитками, разговорами, анекдотами... Будьте суше, глупее, ограниченнее... Я ничего обидного не сказал?— Прекрасные слова! — воскликнул Пафнутьев с подъемом. — Вы будто в душу мне заглянули.— Спасибо, — кивнул Генеральный, думая уже о чем-то другом, не менее важном и ответственном. — Ни пуха!— К черту!— В случае чего — звоните... Олег Иванович, да?— Телефоны у Павла Николаевича есть.— Он знает, к кому обратиться в случае чего? Кому позвонить? Кого на подмогу вызвать?— Все согласовано, — заверил Олег Иванович.— Будьте бестолковее, Павел Николаевич, — дал еще один совет Генеральный. — Иногда это помогает.— Спасибо, я об этом помню постоянно.— Звоните Олегу Ивановичу... Докладывайте, как будут складываться дела.Вместо ответа Пафнутьев скорчил заговорщицкую гримасу и потряс в воздухе кулаком — он почему-то решил, что уже может себе позволить такую вольность в разговоре с Генеральным. И тот не увидел в этом жесте ничего для себя недопустимого. На прощанье даже подмигнул Пафнутьеву: держись, дескать. * * * Барселона встретила Пафнутьева столь нестерпимо ярким солнцем, что он поначалу был даже озадачен — неужели так бывает? Видимо, в каждой стране свое понимание о ярком солнце, о погоде пасмурной, снежной, дождливой. Даже сквозь затемненные стекла здания аэропорта было видно, какое бесноватое светило висит над городом, куражась над людьми слабыми и беспомощными. Впрочем, присмотревшись, Пафнутьев опять же с озадаченностью увидел, что люди вовсе не выглядят столь уж подавленными, они ведут себя так, как должны вести себя люди просто в хорошую погоду.Проходя на выход с небольшим своим чемоданчиком, он увидел человека невзрачной наружности, лысоватого, но с явно спортивной выправкой, чем-то он занимался в тренажерном зале, это было заметно сразу. В высоко поднятой руке он держал лист бумаги, на котором было написано одно слово — «Пафнутьев». Сомнений быть не могло — человек встречал именно Пафнутьева Павла Николаевича.В этом не было ничего удивительного, поскольку перед самым отлетом из Москвы на Пафнутьева опять вышел Лубовский. Даже на расстоянии чувствовалось его хорошее настроение, даже не то чтобы хорошее, а задиристое, боевое, он как бы уже готовился к схватке со следователем. Но Пафнутьев понял — играет Лубовский, играет увлеченно и даже привычно. Он уже начал привыкать к наступательной манере Лубовского, к его постоянной готовности рассмеяться, пошутить, бросить словечко дерзкое и рискованное. Но в то же время, в то же время Лубовский умудрялся вести себя как человек, настроенный дружественно и даже панибратски. Дескать, в чем дело, ребята, все мы здесь свои люди и договориться всегда сумеем легко и просто. Такая вот у него была тональность разговора, хотя помнил Пафнутьев, хорошо помнил и другой тон Лубовского — настороженный, провоцирующий, если не сказать — угрожающий. Но он быстро брал себя в руки и опять превращался в своего парня, готового посмеяться, похлопать собеседника по спине, поприжать его к груди, показывая полнейшее расположение, а то и любовь, да, ребята, даже любовь к ближнему удавалось проявлять Лубовскому легко и непосредственно.Но и тут Пафнутьев не заблуждался, ничуть, ребята, не заблуждался, хотя, как человек искренний и открытый, охотно принимал расположение к себе, от кого бы то ни исходило, даже от Лубовского. И в этом была не глупость и простоватость, а затаенная мужицкая хитринка, обостренная, доведенная до совершенства многолетней его работой.— Здравствуйте, Павел Николаевич! — с подъемом произнес Лубовский, когда Пафнутьев в квартире Халандовского едва поднял тост, чтобы выпить за мягкую посадку в Барселоне.— Приветствую вас, Юрий Яковлевич! — с неменьшим подъемом произнес Пафнутьев — он уже перестал удивляться нечеловеческой осведомленности Лубовского. Понимал — шутки это, и за ними не столько ум и проницательность, за ними почти неуловимая ограниченность, желание произвести впечатление и озадачить собеседника. Так иногда ведут себя домашние фокусники, поражая полупьяных гостей карточными вывертами. — Как ваше здоровье, Юрий Яковлевич? — продолжал куражиться Пафнутьев, но понимал при этом — есть жесткая граница, на которой он должен остановиться.— Вашими молитвами, Павел Николаевич, вашими молитвами живу и существую. Говорят, вы собираетесь в наши края? К испанскому солнышку потянуло?— Какое солнышко, Юрий Яковлевич! К вам меня начальство посылает, к вам!— Если посылает — это хорошо. Я тоже иногда кое-кого посылаю, но это бывает не часто. Приезжайте, ждем. Когда намерены вылететь, когда намерены прилететь?— Вылетаю завтра, на Барселону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30