.. Две тысячи! — громко сказал Пафнутьев, приблизившись сзади к Шаланде.— Что? — тот вздрогнул от неожиданности.— Говорю: в домишке этом две тысячи квадратных метров полезной площади.— Так не бывает.— Четыре этажа, включая мансардный. Множь, Шаланда, множь. Размер дома у основания примерно двадцать на двадцать. Вот и получается две тысячи квадратных метров. А у тебя в квартире сколько?— Шестьдесят, — проворчал Шаланда, словно уличенный в чем-то недостойном.— У меня тоже шестьдесят, — сказал Пафнутьев. — Заметь: не жилая, а общая.— Перебьешься, — Шаланда не сумел скрыть своего удовлетворения — у него квартира, оказывается, ничуть не меньше.— Перебиваюсь, — развел руками Пафнутьев и, ухватив за рукав мужика, который в очередной раз суетливо проносился мимо, подтащил к себе. — Скажи, старик, кто ты есть?— Не понял? — обернулся тот, безуспешно пытаясь высвободить рукав.— Повторяю — кто ты есть? Почему носишься по двору? Кто тебе поручил встречать нас? Как вообще понимать твое здесь пребывание? Я внятно выражаюсь?— Докладываю... Вохмянин моя фамилия. Охранник.— Или телохранитель?— Можно и так сказать.— Значит, не уберег ты тело своего хозяина?— Тело на месте.— Это где же? — Шаланда тоже решил принять участие в разговоре.— В кровати.— Тело мертвое?— Вполне.— Что случилось?— Выстрел в голову.— Куда именно? — уточнил подкравшийся сзади Худолей.— Пуля вошла между ухом и виском. Это важно?— Очень, — кивнул Худолей.— Наверное, это о многом говорит? — Вохмянин явно нарывался на крутой разговор.— Да, — кивнул Худолей. — О многом. Для убийства надежнее точки нет.— Между ухом и виском? — простодушно удивился Вохмянин. — А мне всегда казалось, что лучше всего стрелять в затылок.— Затылок — тоже ничего, — согласился Худолей и отошел, чувствуя, что перебил начальственный разговор. — В конце концов, все зависит от ловкости рук, — пробормотал он уже про себя.— Может быть, войдем в дом? — предложил Вохмянин.— Обязательно, — и Шаланда первым направился к причудливому арочному сооружению со ступеньками — там, по его представлению, должны были находиться двери.Из какой-то ниши раздался рык громадной собаки, но в темноте ее не было видно, а судя по тому, что Вохмянин не обратил на рык никакого внимания, собака была надежно привязана.Сразу за дверью оказался просторный вестибюль с вешалкой, зеркалом и небольшим диванчиком.— Неплохо, — сказал Пафнутьев. — Я бы не отказался.— Что-то ты, Паша, последнее время все увиденное примериваешь на себя, — проворчал Шаланда, стаскивая тесноватый плащ.— Конечно, на себя, — не задумываясь, ответил Пафнутьев. — На тебя ведь все мало. И этот дом на тебя мал, как я вижу.— Какую я недавно женщину примерил, — негромко пробормотал Худолей, но Пафнутьев его услышал.— И что? — спросил он.— Велика оказалась. По запросам.— Сюда, — сказал Вохмянин, распахивая двустворчатую дверь. За ней Пафнутьев увидел большой зал с тремя окнами и камином. Посредине стоял стол овальной формы, а вокруг него — около десятка стульев. — Присядем? — предложил Вохмянин. — Я доложу обстановку, а потом уж вы приступайте.— Пусть так, — солидно кивнул Шаланда. — Только без ненужных подробностей.— А мне, пожалуйста, с подробностями, — заметил Пафнутьев. — Причем мне больше всего нравятся ненужные подробности.Вохмянин посмотрел на одного, на другого, пытаясь понять столь противоречивые указания, и лишь после того, как Пафнутьев подмигнул ему, кажется, понял — начальство шутит.— Значит, так, — Вохмянин скромно присел к столу между Худолеем и оперативником. — Был ужин... Часа три-четыре назад. Можно уточнить. Присутствовал сам Константин Александрович...— Это кто? — спросил Шаланда.— Объячев.— Ах да! Продолжай.— Жена... Маргарита.— Кстати, где она?— Наверху. У себя. Пьяная.— Напилась за ужином или после?— После. За ужином трудно было напиться... Сухие красные вина, виски, мясо, овощи... Хозяин пил водку.— Много? — успел вставить Пафнутьев.— Не знаю, как кому... Бутылку выпил.— Поллитровую?— Да. Пол-литра.— Кто еще был?— Секретарша.— Она здесь?— Все здесь. Никто не ушел. Я не позволил.— Молодец! — похвалил Шаланда. — Ужинаешь вместе со всеми?— Когда как.— А сегодня?— Сегодня — со всеми.— Кто еще?— Этот... Как его, — неулыбчивое лицо Вохмянина напряглось в задумчивости. — Вьюев Олег Игоревич.— Кто такой? — спросил Шаланда, не желая выпускать из рук нить разговора.— Ну... Назовите его деловым партнером. Он уже несколько дней здесь околачивается. Гостит. И вот дождался. Теперь, как я понимаю, не скоро уедет к себе на Украину.— Дети? — спросил Пафнутьев.— Сын. Сергей.— Хороший сын?— Чего ж ему быть нехорошим... Но, опять же, не без некоторых недостатков.— Ну? — требовательно произнес Шаланда.— Немножко наркоман.— Со стажем? — уточнил Пафнутьев.— Да. Лечился.— Безуспешно?— А в этом деле, как я понимаю, не бывает больших успехов, — Вохмянин пожал тяжелыми, литыми плечами. — Разве что в одиночку запереть, лет этак на десять.Разговор продолжался, и Пафнутьев, прислушиваясь к звукам за пределами каминного зала, все-таки улавливал, улавливал некоторые признаки жизни. Что-то упало наверху, хлопнула дверь, по трубе, замурованной в стене, глухо прошумела вода, кто-то прошел за дверью, он услышал осторожные шаги и всхлипы. Басовито и беззлобно пролаяла собака на крыльце, включившись в поселковый собачий перебрех. Дом был явно пустоват, людей здесь было гораздо меньше, чем требовалось для нормальной жизни на таких площадях.Пафнутьев встал, прошелся по комнате, заглянул в камин, но, кроме мятых бумаг, упаковок, ничего не увидел, — видимо, его использовали именно для этих целей — сжигали мусор. Дом продолжал строиться, и везде были видны цементная пыль, опилки, стружки, в углу стояли еще не приколоченные плинтусы, дорогие плинтусы, дубовые, хорошей гладкой выделки.— Выстрел слышали? — неожиданно спросил Пафнутьев у Вохмянина.— Нет, никто не слышал.— Вы заходили к Объячеву, когда он уже был убит?— Я зашел, чтобы спросить...— Оружие видели?— Не было никакого оружия.— Пулю подобрали?— Не было пули.— Но рана сквозная?— Да.— А пули нет?— А пули нет, — послушно повторил охранник.— Вы ее не нашли или не искали?— Искал, но не нашел.— Значит, убийца не торопился? У него было много времени?— Почему вы так решили?— Ну, как же... Он прицелился, увидел, нащупал и выстрелил в очень продуманную точку — между ухом и виском, так? А потом, не обращая внимания на колотящееся в судорогах тело, принялся искать пулю и ушел вместе с ней. И с оружием. Я правильно понимаю происшедшее?— Ничего не могу возразить, — Вохмянин беспомощно развел руки в стороны.— Ведите нас к хозяину.... — Какому... хозяину?— Мертвому! — с вызовом произнес Пафнутьев, чем окончательно сбил с толку охранника. — Коли не уберегли живого, ведите к мертвому.— Как-то вы выражаетесь...— Как?— Я бы сказал — недостаточно почтительно.— А вы? Вы — телохранитель, вы почтительно выражаетесь о своем хозяине?— Так ли уж важно, как я выражаюсь, — пробормотал Вохмянин.— Вот и я о том же, — с легким раздражением подхватил Пафнутьев. — Так ли уж важно, как я выражаюсь. Убийца в доме, я правильно понимаю?Вохмянин остановился, постоял, опустив голову, словно увидел на полу что-то важное, потер кончиками пальцев складки лба, поднял глаза на Пафнутьева.— Вы видели собаку у входа? Среднеазиатская овчарка. Ростом с теленка. Она никого не впустит.— И не выпустит?— Своих, конечно, выпустит, но чужих... Нет.И Вохмянин направился к круглой башне, в которой была смонтирована винтовая лестница. Видимо, вначале ее сварили из металлических уголков, а уже потом на них закрепили дубовые ступени. Лестница была еще не закончена, предполагалось, что металл будет обшит дубом, и тогда башня приобретет обжитой вид. Лестница освещалась тусклым светом, идущим откуда-то сверху; дубовые ступени, привинченные к уголкам стальными болтами, даже не поскрипывали под ногами полудюжины гостей.Вохмянин остановился на третьем этаже, подождал, пока все поднимутся в небольшой холл, отделанный вагонкой.— Здесь, — сказал он, показывая на дверь. — Спальня.Шаланда решительно шагнул вперед и первым вошел в комнату. Но там оказалось совершенно темно, и он беспомощно оглянулся. Вохмянин протиснулся между дверным косяком и застрявшим в дверях Шаландой, нащупал выключатель, нажал кнопку.Свет оказался мягким, сумрачным.Но главное, что было в этой комнате, все увидели сразу.На широкой двуспальной кровати, отделанной дубовой резьбой, разбросав руки в стороны, лежал громадный детина с залитой кровью головой.— Я не стал поправлять тело, — пояснил Вохмянин, — вдруг, думаю, вам это не понравится.Объячев был в белом махровом халате с подкатанными рукавами, обнажившими сильные, крупные руки. На запястье, у основания большого пальца, синели наколки, но разобраться сейчас в их содержании было невозможно.— Обитатели дома — громко сказал Пафнутьев, привлекая внимание Вохмянина, — видели Объячева в таком вот виде?— Да.— Все видели?— Все.— Никто не упал в обморок?— Должен сказать, — Вохмянин опять потер кончиками пальцев молодые морщины на лбу, — здесь публика собралась... не слабая. С хорошими нервами. Поэтому, если вы думаете, что кто-то дрогнет...— Хотите, признаюсь? — улыбнулся Пафнутьев. — Я никогда ни о чем не думаю. Нет надобности. Все уже передумал. Представляете, как здорово? И теперь живу, слова всякие произношу. А думать... Упаси боже.— Может, это и правильно, — Вохмянин уже привык к тому, что с начальством спорить не следует. Впрочем, по его искреннему взгляду можно было догадаться, что он и в самом деле согласился с Пафнутьевым.Худолей протиснулся вперед — пробил его час. Молча, но твердо он отодвинул в сторону Шаланду, его оперативника, Пафнутьев сам догадался отойти к стене. Сфотографировать Объячева можно было только со вспышкой, слабый свет спальни не позволял делать снимки без дополнительного освещения. Худолей заходил с разных сторон, приседал, даже умудрился снять Объячева, взобравшись на подоконник.Оперативник, оставшийся в одиночестве после того, как его напарника Шаланда высадил на дороге, молча и сосредоточенно, стараясь не мешать Худолею, принялся осматривать вещи, маленькие дубовые тумбочки по обе стороны кровати, стоящий в углу шкаф. Спальня было достаточно большой, метров двадцать пять. Лиловый мохнатый палас покрывал весь пол, до самых стен, как выражаются строители, под плинтус. На одной из тумбочек стояла початая бутылка виски и хрустальный ребристый стакан тоже с виски на дне, из чего можно было заключить, что хозяин перед смертью пригубил этого золотистого напитка.Оперативник хотел было осмотреть бутылку повнимательнее и уже потянулся к ней, но Худолей успел ударить его по руке.— Не прикасаться! — сказал он. — Ни к чему!— Вряд ли отпечатки что-нибудь скажут вам, — проговорил Вохмянин. — Всем было позволено ходить по комнатам. Даже строителям.— Каким строителям? — быстро повернулся к нему Пафнутьев.— Я, наверное, не сказал — в доме живут двое шабашников с Украины.— Что они здесь делают?— Отделочные работы. Вагонка, уголки, плинтусы, обналичка, лестница... Это все на них.— Где они обитают?— В подвале. Там тепло, сухо, тихо.— Они и сейчас там?— Конечно, где же им быть. Днем по всему дому шастают, а на ночь — к себе, в подвал.Пафнутьев подошел к окну, осмотрел шпингалеты, запоры, петли. Поколебавшись, отдернул штору, долго всматривался в ночную темноту. Шаланда тоже подошел к окну, склонился к самому стеклу и, прижав ладони к глазам, долго смотрел в ночь, будто хотел увидеть что-то важное — такое, что никому никогда не увидеть.— Пуля прошла навылет и ударилась вот сюда, — Худолей показал на стене выбоину.— И что же из этого следует? — недовольно проворчал Шаланда, задетый тем, что не его подчиненный увидел след.— Из этого следует, — Худолей повернулся к Пафнутьеву, давая понять, что отвечает своему начальству, а не каким-то там посторонним. — Из этого следует, Павел Николаевич, что убийца стрелял не от двери, не от окна, не от той или этой стены. Убийца спокойно приблизился к своей жертве и с близкого расстояния, присев и выбрав точку, спустил курок.— Выходит, что... — начал было Пафнутьев, но Худолей его перебил.— Маленькая подробность, Павел Николаевич...Пуля прошла сквозь голову и над полом горизонтально. Убийца действительно в момент выстрела присел. Ему, видимо, не хотелось стрелять в лицо...— Это говорит о многом, — заметил Пафнутьев.— Очень о многом. — Худолей, не выдержав, подмигнул красноватым своим глазом, давая понять, что уж мы-то с вами, Павел Николаевич, прекрасно знаем, что здесь произошло и как все надо понимать.— О чем же это говорит? — спросил Шаланда, пересилив обиду.— Это говорит о характере убийцы, о его отношениях с жертвой, может быть, даже и о половой принадлежности.— Что значит половая принадлежность? Гомик он, что ли? — Шаланда все больше раздражался, чувствуя, что понимает не все намеки Худолея. — Педик? Сексуал какой-то вонючий?— У гомика вообще половая принадлежность как бы смазана. Я говорю о другом — мужчина это или женщина.— И кто же это?— Будем работать. — Худолей развел ладошки в стороны, прося не торопить его, дать возможность сделать выводы правильные, грамотные, должным образом поданные.— Что-то ты темнишь, я смотрю.— Пуля ударилась вот здесь и упала вот сюда, — показал Худолей на маленькое известковое пятнышко в ворсе ковра. — Злоумышленник явно не торопился — он увидел пулю на полу и, несмотря на то что за его спиной колотилась в агонии эта громадная особь, подошел, наклонился, взял ее и унес с собой. Как и орудие преступления.— Боже, сколько слов! — простонал Шаланда.— Зато по делу, — проворчал чуть слышно Худолей, кротко взглянув на Пафнутьева, — дескать, мог бы и заступиться.— У тебя есть еще мысли? — спросил Пафнутьев, откликаясь на жалобный худолеевский взгляд.— И немало, — горделиво ответил тот.— Слушаем тебя внимательно.— Убийца чувствовал себя в этой комнате совершенно спокойно.— Из чего это следует? — раздраженно спросил Шаланда, видя, что и он, и его опер не участвуют в разговоре, оказавшись как бы отодвинутыми в сторону.— С вашего позволения, я вернусь к своей незаконченной мысли, — церемонно проговорил Худолей, давая понять, что Шаланда ведет себя не лучшим образом. — Так вот, убийца вел себя не просто спокойно, но еще и свободно. Причин может быть несколько. Возможно, он часто бывал в этой комнате, и она для него была почти родной. И, войдя сюда, он просто пришел к себе. Он мог даже закрыть за собой дверь на ключ.— Она что, закрывается? — спросил Шаланда.— Да, — ответил Худолей, не оборачиваясь, — он осмотрел дверь раньше, едва только вошел. — А сделав свое черное дело, убийца отпер дверь и вышел. Возможно иное объяснение его спокойствия и неторопливости при совершении столь жестокого преступления.— О боже, — чуть слышно простонал Шаланда.— Да, с вашего позволения, я бы назвал это преступление действительно жестоким, — когда Худолей видел, что его слушают, когда ему и в самом деле было что сказать, он становился необыкновенно многословным и выспренним. Эта его значительность при невзрачной наружности многих или раздражала, или попросту смешила. И только Пафнутьев, зная о сверхчеловеческой чувствительности Худолея, обостренной многолетним и безудержным употреблением всяких напитков, только Пафнутьев всегда слушал его терпеливо, понимая, что тот частенько говорит больше, чем сам понимает. — Так вот... Вторая причина, по которой преступник чувствовал себя здесь безопасно и безнаказанно — состояние, в котором находился этот несчастный человек... — Худолей кивнул на громадное тело Объячева.— И в каком состоянии он находился? — спросил Пафнутьев.— В совершенно беспомощном, — ответил Худолей и горделиво вскинул подбородок с уже выступившей седоватой щетиной — его тоже подняли с постели, и он не успел даже привести себя в порядок.— А это из чего следует? — маясь от нетерпения, спросил Шаланда.— Скорее всего он был смертельно пьян. Потому что, если бы он просто спал, преступник не мог бы вести себя столь дерзко.— В чем же выразилась дерзость?— Дерзость выразилась в том, что он подошел со своим орудием преступления к жертве вплотную, поднес пистолет к голове, расчетливо выбрав самую уязвимую точку. И спустил курок. Обратите внимание, у него возле уха обожжены волосы. Значит, стрелял злодей с расстояния в двадцать-тридцать сантиметров. Как вы понимаете, — Худолей всех обвел пристальным взглядом, — с такого расстояния промахнуться трудно. — Он уронил голову на грудь, как это делают знаменитые скрипачи, исполнив нечто умопомрачительное. — Кстати, след пули в стене позволяет достаточно точно представить, в каком положении находился гражданин Объячев в момент убийства.— В каком же положении он находился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27