А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Гигантская «колбаса», покачиваясь на стальных упругих тросах, медленно поднимается вверх. Мы с интересом смотрим на нее. В ту же минуту за нами раздается рев мотора. И-16, подняв пыль, мчится по аэродрому и вскоре уже набирает высоту. Между тем в просветах облаков проходит четверка вражеских истребителей — прикрытие аэростата.
— А ну! — кричит Егор. — Надо помочь!
Мы бросаемся на стоянку. Но наши самолеты еще не готовы к вылету. Впрочем, помощь Петру Бринько уже не требуется. Он атакует аэростат. На наших глазах за долю секунды от «колбасы» остается одна шкурка да темное облачко, подгоняемое ветром. И шкурка, и корзина наблюдателя летят вниз. А самолет Бринько уже мчится над аэродромом и заходит на посадку.
— Вот так, Игорек, — говорит мне Егор. — Видал, как работать надо? Зашел, дал по мозгам — и на посадку. Звание Героя, брат, зря не дают…
Приземлившись, Бринько заруливает на прежнее место, ловко выскакивает из кабины, посылает кого-то из мотористов за бензозаправщиком и, завернув уши шлема за резинки очков, опять садится на свой парашют.
— Ну, Егор, так на чем мы там остановились-то?.. А, вспомнил! — весело говорит он и, улыбаясь, возобновляет прерванную беседу…
Да, это был замечательный человек. Увидел я его в тот раз впервые, но наслышан был о нем немало. Корреспонденции о Петре Бринько часто печатались в нашей дивизионной газете «Победа», С автором этих корреспонденции Михаилом Львовым мы дружили. Он превосходно знал прославленного летчика и мог рассказывать о нем бесконечно. Небезынтересно заметить, что Львов брал факты только из первых рук, причем нередко в бою. В качестве воздушного стрелка он участвовал в бомбовых ударах по врагу, не раз отражал атаки фашистских истребителей и одного из них сбил. Находясь на полуострове Ханко, Михаил был свидетелем многих воздушных боев, которые вел Петр Бринько.
Все услышанное и прочитанное мной об этом великолепном летчике навсегда врезалось в память. Кое — что я уже после войны уточнил, беседуя с Михаилом Львовым, ныне подполковником запаса. Живем мы, правда, в разных городах (он — в Москве, я — в Новгороде), но ежегодно встречаемся в Ленинграде, куда к 9 Мая съезжаются ветераны Балтийской авиации.
Бринько служил на Дальнем Востоке, когда вспыхнул военный конфликт на финляндско — советской границе. Желающих поехать на фронт было много. Командование выбрало лучших, Петр Антонович и его боевые товарищи на своих истребителях перелетели на Балтику. Лейтенант Бринько принимал участие в штурмовке наземных войск противника, сопровождал наши бомбардировщики, вел воздушную разведку целей. За мужество и отвагу, проявленные в боях зимой сорокового года, молодой летчик был награжден орденом Красного Знамени.
С самого начала Великой Отечественной войны Бринько служил в полку Героя Советского Союза майора Романенко и оборонял полуостров Ханко. Здесь-то и раскрылся в полной мере боевой характер этого человека, горячо влюбленного в свою нелегкую и опасную профессию.
3 июля 1941 года два фашистских истребителя неожиданно напали на аэродром. Бринько сумел под огнем поднять свою машину в воздух и набрать высоту. Тут же, над аэродромом, он сбил один из вражеских самолетов.
Через день он уничтожил «юнкере». Вражеские бомбардировщики приблизились в тот раз к аэродрому, используя низкую облачность. Считанные секунды — и самолет Бринько взмыл в воздух. Он дерзко атаковал «юнкерсы», и вскоре один из них упал на землю.
8 июля, возвращаясь на аэродром после штурмовки вражеских войск, Бринько встретил и атаковал фашистский бомбардировщик неизвестной ему конструкции. Моторные гондолы придавали ему вид Ю-88, а двухкилевый хвост — МЕ-110. Петр Бринько со второй атаки сбил этот воздушный гибрид, и тот плюхнулся в воду. Летчики погибли. Затонувший самолет был извлечен из воды и установлен на центральной площади Ханко. Как выяснилось, он носил наименование Ю-86.
Товарищи восхищались храбростью и боевым умением Петра Бринько, учились у него летному мастерству. Но сам он, как правило, был недоволен собой:
— Нет — нет, и на этот раз я поздно взлетел. Надо быстрей. Надо больше тренироваться. Все было у него рассчитано и расписано до секунды: что в том или ином случае должен делать техник, что моторист, а что он сам,
— Если я вылечу на секунду раньше, — говорил Бринько, — погибнет враг. Если задержусь на одну секунду — погибну сам.
Как-то во время обеда Бринько, не доев суп, выскочил из землянки и стремглав кинулся к своему самолету. Многие тоже поднялись с мест, думая, что объявлена тревога. Но обедавший вместе с летчиками командир полка майор Романенко успокоил их, пояснив, что никакой тревоги нет. Тем не менее некоторые из любопытства вышли из землянки посмотреть, чем занят Бринько. А он подбежал к самолету, сунул руки в лямки парашюта, для удобства повешенного на куст, кинулся в кабину, завел мотор и поглядел на часы. Возвратясь в землянку, досадливо махнул рукой:
Опять не уложился… Кто-то упрекнул Бринько:
— Баламутишь, Петро, честной народ. Тебе что — больше всех надо?
Бринько ответил лишь коротким сердитым взглядом. Да, когда речь шла о деле, ему надо было больше всех. Кстати, таким же беспокойным и отважным человеком был и его боевой товарищ — ведущий пары Алексей Антоненко, с кем Бркнько летал с первых дней войны, 14 июля 1941 года и тот и другой получили высокое звание Героя Советского Союза. А через два дня это памятное событие было ознаменовано новой победой над врагом.
На рассвете 16 июля в землянку, где спали Антоненко и Бринько, вбежал дежурный.
— Два «фиата» над аэродромом! — крикнул он.
Через минуту Антоненко и Бринько были уже в воздухе. А еще через десять минут оба «фиата» догорали на земле.
23 июля Антоненко и Бринько вылетели на разведку. Выполнив задание, они решили заглянуть на морской аэродром противника. А там покачивались на воде фашистские гидропланы. Сделав несколько стремительных заходов, друзья подожгли четыре вражеских самолета. Потом они возвратились домой, доложили командиру о результатах разведки, а вечером в сопровождении двух «чаек» повторили налет на морской аэродром.
Но теперь их тут встретила шестерка самолетов противника. Завязался бой. Четыре наших истребителя одержали победу над пятью «фоккерами». Два из них сбил БринЬко, Так в один день он уничтожил четыре вражеских самолета.
Неиссякаем был боевой порыв этого человека. 2 августа звено «фоккероз» пришло штурмовать аэродром. И опять первым под огнем врага поднялся в воздух самолет Бринько, Набрав высоту, он с первой же атаки уничтожил фашистский истребитель. А 7 августа отважный летчик сбил над островом Даго фашистский бомбардировщик Ю-88.
И еще один поистине редкий эпизод. Машина Бринько требовала ремонта. Командир приказал Петру лететь в Таллин, где были авиаремонтные мастерские. Приземлившись на таллинском аэродроме, старший лейтенант сдал самолет технику и уже собирался было идти в мастерские, но в это время загрохотали зенитки. Над городом шел разведчик Ю-88, Петр бросился к своему самолету. Но, как выяснилось, техник уже взял из кабины истребителя парашют. Сесть прямо в низкое чашеобразное сиденье? Но в таком положении ничего не увидишь. Да и прицел будет выше уровня глаз. Что же делать? И вот Бринько упирается ногами в педали управления рулем поворота, а спиной в спинку сиденья — и взлетает. Нечего и говорить, сколь это было опасно. Но Бринько думал только о том, чтобы сбить появившийся над городом разведывательный самолет противника. И он сбил его на глазах изумленных таллинцев. Один из членов экипажа Ю-88 погиб вместе с машиной, а трое приземлились на парашютах и были взяты в плен. Они оказались матерыми воздушными волками; все были награждены гитлеровскими «железными крестами».
Бринько благополучно посадил свой самолет.
— Ну вот, теперь можно и ремонтировать! — сказал он не на шутку встревоженному технику…
Я невольно вспоминал все, что знал о Бринько, пока тот беседовал со своими друзьями у нас на аэродроме. Было известно, что Петр Антонович прилетел сюда по какому-то неотложному делу и что скоро он возвратится к себе на Ханко. Держался прославленный летчик очень просто, вызывая к себе дружеское расположение каждого, кто был рядом с ним. Я, может быть, несколько наивно попросил у Бринько разрешения поближе посмотреть на его золотую звездочку. Он добродушно улыбнулся, сдвинул в сторону закрывавшую медаль лямку парашюта:
— Пожалуйста…
Я приподнял звездочку на пальцах, ощущая тяжесть металла, потом повернул обратной стороной, «Герой СССР» — значилось на ней.
— Большая награда, — сказал я, бережно опуская медаль на китель Бринько. — Здорово воюете, товарищ капитан!
Он опять улыбнулся:
— Всяко бывает…
У меня была мысль попросить Петра Антоновича рассказать нам кое — что о своих боевых делах. Помешал мне хлопок ракеты. Со стоянки донесся возглас:
— Звену Костылева — вылет!
Мы с Егором поспешили к своим самолетам.
Уже в воздухе, внимательно следя за машиной своего ведущего, я все еще думал о Бринько, этом простом, душевном человеке, Герое Советского Союза, Сбить пятнадцать вражеских самолетов и аэростат — для этого надо быть поистине асом.
Мог ли я знать, что больше никогда не увижу Петра Бринько! Через день его не стало. Атаковав еще один аэростат противника, он был смертельно ранен осколком зенитного снаряда. Попытка зайти на посадку не удалась Бринько. Подбитый самолет резко потерял высоту, задел крылом за высоковольтную опору линии электропередачи и упал…
Друзья похоронили Петра Бринько рядом с Гусейном лиевым под сенью березок. А на другой день по этим местам прошли фашистские войска. Гитлеровцы разруши наше Низино, уничтожили аэродром, срубили и сравняли с землей могильные холмики. Вандалы, они обрушивали свою слепую и бессмысленную ярость даже на мертвых.
ВОРОНКИ НА ЛЕТНОМ ПОЛЕ
Моросит мелкий, точно пропущенный сквозь сито, нудный дождь, С залива дует холодный, порывистый ветер. Он зло срывает с кустов последние листья, и они летят над аэродромом, устилают влажную землю. Еще вчера так ярко светило солнце и было так тепло! А сегодня уже настоящая осень.
Грицаенко и Алферов открыли капот, тщательно осматривают самолет. Идет подготовка к выполнению очередного боевого задания. Я выхожу из кабины, разминаю уставшие в полете ноги.
А дождь все идет и идет.
В такую погоду посидеть бы дома возле теплой печки да почитать интересную книгу. Но где он теперь, твой дом? Может, и в нем уже поселились захватчики. Новенький пятистенок — еще и трех лет нет, как срублен. А сад? Сохранился ли сад? И где вы, мои родные, жена с дочуркой? Живы ли? Удалось ли вам эвакуироваться? Ну а если нет? Что вас ждет впереди?
Я прихожу в землянку. Ребята уже спят на нарах. Пристраиваюсь в ногах у Костылева и устало закрываю глаза. Но мысли снова возвращают меня в Новгород. Наши войска оставили его еще 15 августа, а сегодня 13 сентября! И с тех пор ни одной весточки от близких. Письма вообще идут плохо. Говорят, что теперь их доставляют с Большой земли пароходами по Ладожскому озеру. «Большая земля»! Как странно это звучит! А мы, выходит, на «малой». Как быстро все изменилось! Еще недавно мы переживали, что нам не приходится участвовать в воздушных боях. А теперь…
Сегодня, например, многие из нас уже сделали по пять боевых вылетов. И каждый раз одна и та же задача — прикрытие войск в районе Пушкина и Пулкова. Говорят, там, на земле, идет ожесточенное сражение.
Летчикам-истребителям в эти дни редко приходится действовать на малых высотах, И нам далеко не ясно, что делается внизу. Но по частым вспышкам артиллерийских выстрелов то с одной, то с другой стороны, по пыли, поднимаемой танками, по многочисленным пожарищам мы почти точно определяем, где проходит линия фронта. Представляю себе, как тяжело приходится нашим товарищам — бойцам и командирам наземных войск — там, на этой огненной черте… Тревожные мысли не дают уснуть.
— Ты что примостился в ногах? — постылев смотрит на меня заспанными глазами. — Иди, ложись к нам. Места всем хватит.
— Спасибо, Егор. Я лучше пройдусь…
Выхожу осторожно, чтобы не разбудить ребят, прикрываю дверь землянки, и в этот момент оглушительный, громоподобный звук прокатывается по аэродрому. Столб огня и земли высотой до крыши поднимается возле ангара. Не прошло и десяти секунд, как последовал новый взрыв. Скорей к самолету! Вместе с техником и мотористом смотрю на фонтаны земли, взлетающие то там, то тут. Смотрю и не понимаю, что происходит.
—Уходите в укрытия! — кричит кто-то, — Обстрел!..
— Какой обстрел, откуда? — спрашивает Грицаенко.
— Из Ропши, должно быть, — соображаю я. — От сюда до переднего края шесть километров… Вы вот что — быстро по щелям… Мне надо в землянку…
Но не успел я добежать до нее, как пронзительный свист над самой головой вынудил меня броситься на землю. Снаряд разорвался в кустах за стоянкой. Я встал. Мои руки, одежда — все было в липкой глине. Но не успел я после .стремительного рывка нырнуть в землянку, как новый снаряд оглушительно разорвался метрах в пяти от нее. Опять пришлось плюхнуться в грязь…
Наконец я в землянке. Еще от дверей слышу голос адъютанта. Он объявляет приказ командира полка:
— Всему летному составу через двадцать минут по кинуть аэродром. Посадка на запасном аэродроме. Взлет по готовности самостоятельно.
Что же это, Андреич? — говорю я стоящему рядом Ефимову. — Выходит, мы Низино отдаем…
Ефимов два дня назад прилетел к нам с Эзеля. Прилетел как пассажир (у него еще нет своего самолета). Он глядит на меня, что-то обдумывая, потом говорит вполголоса:
— Звонили из штаба… Тебе получать партбилет… Представитель политотдела ждет в «доте»… Идем быстрей…
Я беру свою трехрядку, накидываю на себя плащ, и мы с Ефимовым покидаем землянку. «Дотом» у нас почему-то стали называть небольшое укрытие, врытое в берег речки. До него рукой подать — всего каких-то полсотни метров. Но пробежать эти метры не так-то просто. Новый взрыв сотрясает землю. Снаряд разрывается справа от нас, не причинив никому вреда. Мы падаем, встаем, а над головой опять раздается свист. И снова приходится кланяться этому летающему идолу.
Вымокшие, перепачканные глиной, мы добираемся наконец до «дота». Полковой комиссар Кожемяко встречает нас у дверей.
— Нет ли спичек? Мы тоже пострадали немножко, — шутливо говорит он. — Коптилка вот потухла.
Ефимов достает спички. Вскоре тусклое, колеблющееся пламя коптилки высвечивает цементные стены. Под ногами хрустит стекло, выпавшее из выбитого окошечка. Дверь сорвана с верхней петли и косо держится на нижней,
Это последний снаряд так поддал, — видя, что мы смотрим на дверь, говорит комиссар и наклоняется возле стола, чтобы поднять сметенные на пол взрывной волной документы. Мы помогаем ему.
Вот видите, и так бывает, — говорит Кожемяко, протирая стол обрывком газеты и сдувая пыль с документов.
Потом он становится строже. Мы умолкаем.
В руках у комиссара мой партийный билет. Подавая его мне, Кожемяко с некоторой торжественностью говорит:
— Помните, товарищ Каберов, каким непримиримым к врагам революции был Ленин. Вам выпала честь сражаться с врагами Родины под знаменем его партии. Будьте достойны этой высокой чести!
Вручив мне билет, он тепло, по-товарищески поздравляет и напутствует меня:
— Дерись, понимаешь, как дерутся большевики!..
Самолеты под обстрелом покидают низинский аэродром. Фашисты ведут огонь с интервалами, неодинаковыми по времени. Воспользовавшись паузой, я выруливаю из укрытия. Надо успеть взлететь до очередного выстрела. На учете доли секунды, но я прикасаюсь ладонью к груди. Здесь, над самым сердцем, лежит в кармане кителя только что полученный мной партбилет. И гордое сознание того, что я теперь коммунист, и щемящее чувство потери (ведь мы покидаем Низино) сливаются воедино.
Даю полный газ. Истребитель прямо со стоянки, поперек аэродрома, идет на взлет. Впереди видны комья вывороченной земли. Пытаюсь обойти воронку, но уже поздно. Тяну ручку управления на себя. Самолет взмывает, и я, с трудом удерживая его в воздухе, перескакиваю через воронку. Сильный мотор уводит машину от земли. Но впереди новое препятствие — самолеты соседней эскадрильи. Нажимаю на кнопку уборки шасси, и истребитель, подобрав под себя колеса, благополучно проносится над стоянкой.
Слева занятая противником Ропша. «Прижимаю» машину к лесу и, набрав скорость, разворачиваюсь на обратный курс. Три зенитных разрыва неожиданно впечатываются в воздух перед самым носом истребителя. Выходит, вражеские наблюдатели уже заметили меня. Почти над самыми макушками деревьев ухожу к заливу.
Город на Неве одет густой дымкой. Его почти не видно. До свидания, Низино!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36