Если бы он перешел на прием, это ему удалось бы. Программам Поля было бы достаточно легко представить ему групповое изображение всех желающих. Нараины часто прибегали к этому методу — правда, такие группы, учитывая ограниченность человеческого сознания, редко состояли больше чем из семидесяти человек. И когда Данло обратился к программам Поля с просьбой обеспечить ему полный прием, Изас Лель, должно быть, подумал, что он шутит — или сошел с ума.“Понимаете ли вы, пилот, о чем просите?” Голос Изаса Леля прервал поток вопросов и лиц в сознании Данло.“Думаю, да”.“Полный прием? Нет-нет, это недопустимо”.“Но почему?”“Вы знаете, что сейчас в одном пространстве с вами находится девятьсот семьдесят шесть миллионов человек? Почти миллиард, пилот”.“Так много?”“Слишком много. В миллион раз больше, чем нужно. Еще никто не контактировал с таким количеством людей одновременно”.“Значит, я буду первым?”“Вы не понимаете”.“У ваших компьютеров есть какие-то ограничения?”“Разумеется, нет! Но столько изображений, такая невероятная степень разрешения… опасно играть с воспроизведениями таким образом”.“Правда? ” Изас Лель замолчал так надолго, что пауза отозвалась в уме Данло, как вздох.“Правда в том, пилот, что никто еще не контактировал со столькими изображениями, и поэтому неизвестно, в чем, собственно, заключается опасность”.“Может быть, это вовсе не так уж опасно?”“Неизвестность — вот что опасно”.“Нет. Неизвестность всегда радует”.“Миллиард человек! Кому это нужно — контактировать со столькими сразу?”“Значит, моя просьба будет удовлетворена?”“Если вы действительно этого хотите, то приготовьтесь”.Данло, сидя в затемненном зале собраний, не видел ни трансценденталов в своих роботах, ни увядших цветов в вазах, ни красок на мерцалевых стенах. Он вообще ничего не видел, как снаружи, так и внутри себя, и не слышал никаких звуков, кроме собственного дыхания, проходящего через флейту горла. Потом настал момент, и его черное, мертвое поле зрения наполнилось огнями. Сначала огоньки были малочисленными и слабыми, розовато-сиреневыми, как световые шары, потом их количество и яркость стали нарастать. Каждый огонек представлял собой человеческое лицо — яркое, уникальное, выразительное и при этом крохотное, как светлая точка. Данло опешил, глядя на этот световой куб, насчитывающий по тысяче лиц в ширину, в глубину и по диагонали. Был момент, когда он почти разглядывал каждую из этих точек, более того — прочел на каждом отдельном лице высокомерие, надежду и множество других эмоций. Почти расслышал жалобы и заботы миллиарда человек, одновременно задающих ему свои вопросы. Все это шло напрямую из их умов в его, без помощи программ Поля, сортирующих вопросы и, следовательно, слегка искажающих суть того, что эти люди хотели бы знать.Количество этой информации переполняло его. Куб из миллиарда световых точек слился в одну ослепительную вспышку, насквозь прожегшую его мозг, голоса слились в один голос, накрывший Данло приливной волной и оглушивший.Но это был только момент.“Пилот, у вас все в порядке? ” В сознании Данло снова воцарились мрак и тишина, если не считать озабоченного голоса Изаса Леля. “Пилот?”“Да, все в порядке”.“Вы . уверены?”“Да, вполне”.“Я боялся, что у вас временно помрачился рассудок”.Данло, улыбнувшись про себя, послал Изасу Лелю успокаивающую мысль.“Нет, я в здравом уме”.“Полный прием! Какой опасный, совершенно бесполезный эксперимент!”“Опасный — возможно, но не бесполезный”.Под миллионами заданных Данло вопросов проглядывала общая тема. Если вырвать лишние слова, как смолу деревьев йау при производстве лекарства тифуи, остался бы единственный, основной вопрос: возможно ли человеку достичь божественного состояния, или это только кибернетическая мечта народа, изолированного от всего остального человечества.“Вы извлекли из полного приема что-то полезное, пилот?”“Возможно”.“Что же? ”“Возможно, я стал более глубоко понимать ваш народ”.“Что же вы поняли? ”“Это трудно объяснить”.“Попытайтесь все-таки, прошу вас”.“Как хотите. Ваши люди стремятся стать чем-то высшим”.“Не обязательно было прибегать к полному приему, чтобы понять это”.“Да, но… ”“Продолжайте, я слушаю вас”.“Ирония в том, что, когда живешь ради чего-то невозможного, возможности жизни становятся… очень ограниченными. Безобразно ограниченными. Ваш народ боится этой ограниченности. Глубоко в себе, вне блеска Поля, люди боятся, что попусту тратят свою жизнь”.Подобное наблюдение, хотя и шло от чистого сердца, вряд ли могло понравиться Изасу Лелю — и действительно не понравилось. Его слова обожгли сознание Данло, как луч лазерной пушки: “По-вашему, переход в божественное состояние невозможен? ”“Думаю, что возможно восхождение к нему. Я правда не знаю. Но ваш народ мечтает о чем-то большем”.“О чем? ”“О самой трансценденции. Об освобождении от своих тел, от себя самих. От жизни”.“Кому же захочется жить эн гетик, когда существует нечто безмерно большее?”“Существует ли? ”“Скоро вы это увидите. Если вы готовы, мы перейдем к контакту с Трансцендентальными Единствами. Вы сами просили об этом, пилот. Если вы не передумали, мы воспроизведемся в трансцендентальной степени”.“Я не передумал”.“Отсюда следует, что вы уже прибегали к полной симуляции? ”“Да, много раз”.“В таком случае я вас оставлю. Когда мы встретимся снова, я буду лишь частью Единства по имени Абраксас”.“Трансцендентального Единства”.“Да. Его голос укажет вам дорогу. Приготовьтесь, пилот”.Контакт с Полем прервался, и Данло снова оказался в зале собраний. Семеро мужчин и женщин, мертвых на вид, сидели в своих роботах, а ему наконец-то предстояла встреча с их высшим “я”, Трансцендентальными Единствами Нового Алюмита. Глава 14РАЙ Однажды мне приснилось, что я бабочка, порхающая туда-сюда по своим делам. Внезапно я пробудился и теперь не знаю, кто я: человек, которому приснилось, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она человек? Чжуань Цзу
Данло, все так же сидя на своей подушке, снова закрыл глаза, и его снова встретили мрак, покой и тишина. Потом вдоль позвоночника прошла легкая вибрация, как будто сквозь него пропустили электрический ток, — незнакомое, не слишком приятное ощущение. Может быть, нараинские компьютеры генерировали более сильное логическое поле, чем компьютеры невернесской библиотеки? Данло не знал этого, но предполагал, что так действуют на него нейросхемы за стенами зала собраний. Они стимулировали нервы его конечностей, и Данло чувствовал зуд и жжение в печени, почках, легких и других органах, как будто его тело переделывалось изнутри. В животе загорелся огонь, в мозгу — яркий свет. Он испытывал одновременно тошноту и ликование в предчувствии какой-то великой перемены, происходящей в нем.В это время компьютеры Поля начали подавать ему в мозг образы, краски, запахи, звуки и осязательные ощущения. Он открыл глаза и посмотрел на свою руку. То, что он увидел, изумило его. Кисть руки сохранила свою структуру — ладонь, костяшки и пять пальцев, но кожа преобразилась в радужную субстанцию, красивую, как мерцаль или паутинный шелк. На пальцах сохранились знакомые завитки и линии, но теперь они светились аметистом, киноварью и тысячью других оттенков, поражая его своей красотой.Это открытие так взволновало Данло, что он не мог больше сидеть на месте. Он почувствовал, что взлетает со своей подушки и распрямляется. Но его ноги не коснулись пола: он парил, оставаясь в вертикальном положении, легкий, как перо талло на ветру. Как будто компьютеры отменили гравитацию, сделав его кости и мускулы не зависящими от притяжения планеты. Он ощущал такую легкость, как будто вообще лишился материальности. Его одежда, черный пилотский комбинезон, исчезла. Он был наг, как новорожденный, и все его тело, как и рука, переливалось яркими красками.Это преображение в светозарное существо напомнило Данло, как он однажды выкурил трубку с семенами трийи — одним из самых сильных визуальных психоделиков. Но воспроизведение его компьютерами Поля было гораздо полнее.Таково действие компьютерной симуляции, создающей кибернетическую персону и заставляющей мозг вместе с органами чувств воспринимать ее как реальную. В юности Данло чуть ли не больше смерти боялся перепутать реальное с нереальным и потому поклялся одолеть все премудрости симуляции.Теперь он опять, охотно и дерзко, воспроизвел себя в виде кибернетической фигуры, достигнув на этот раз степени полной трансцендентальности, и приготовился вступить в неизведанный мир.— Данло ви Соли Рингесс! — раздался голос, и Данло повернул голову, пытаясь определить его источник. Его красивое новое тело своим сиянием освещало весь зал. Стены теперь отсвечивало тускло-красным, увядшие цветы в вазе были черными как засохшая кровь. Семеро трансценденталов сидели в своих роботах с плотно зажмуренными глазами, белые как мрамор — ни дать ни взять мертвецы. Из их недвижных губ не исходило ни звука. — Данло ви Соли Рингесс! — снова позвал голос. Данло оглянулся и увидел, что двери зала собраний таинственным образом отворились.В проем хлынул золотой свет, столь прекрасный, что Данло пошел на него — и на множество голосов, которые шептали и звали его за порогом. Он шел, не касаясь ногами пола, перебирая ими в воздухе, точно в невесомости. Собравшись переступить через порог, он ощутил в себе что-то глубокое, похожее на течение крови, на взаимодействие живых тканей между собой — он помнил это чувство по своему давнему пребыванию в чреве матери. Но еще больше это напоминало музыку, глубокую, ритмическую, сакральную музыку, гармонично звучащую в каждой клетке его тела.Данло знал, что в реальности он не плывет к открытой двери, а по-прежнему сидит на подушке, которую почти что чувствовал под собой. Мощная сюрреальность, созданная Полем, почти целиком владела его ощущениями. Он был слеп ко всему, кроме виртуальных красок, глух ко всему, кроме голосов, подаваемых ему в мозг сложными программами. И осязать он должен был только то, на что его запрограммировали. Его светящиеся пальцы действительно переливались необычно ярко и простирались к свету, льющемуся в открытую дверь.И все-таки дело обстоял не совсем так. В реальности его пальцы, материальные пальцы, которых он почти уже не чувствовал, держались за стержень флейты, прижимаясь к ее твердым ровным отверстиям. Данло чувствовал правду этого прикосновения. Чувство самовосприятия, лежащее глубже зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания, осознавало существование тела в пространстве и времени. Самовосприятие отзывалось на собственные, внутренние стимулы: работу нервов, движение клеток, на глубокую реальность материальных процессов, лежащую намного ниже сознания. Из всех чувств самовосприятие подавить было труднее всего, но нараины, мастера симуляции, даже на него нашли управу. Данло обладал столь сильным и острым чувством реальности только благодаря тому, что в свое время отточил самовосприятие, как алмазный резец. Многие его собратья по Ордену, погружаясь в соленую воду библиотечных бассейнов, теряли себя в сюрреальных кибернетических пространствах и блуждали по ним, как во сне. Но Данло гордился тем, что всегда сознавал свое местонахождение в пространстве-времени, знал, кто он в реальности, и никогда не терял из виду ярких внутренних звезд, указывавших ему путь. Вот и теперь он, двигаясь к открытой двери зала собраний, в реальности не двигался с места. Он сознавал, что существует двумя способами одновременно; он обрел двойственное сознание охотника, который, входя в сон-время, алтиранга митьина, посылает свое второе, дремлющее “я” искать на замерзшем море тюленей и других животных.— Вот где проходит наша реальная жизнь, Данло ви Соли Рингесс.Данло наконец переступил через порог, и под ним, как бесконечный золотой лист, раскинулась огромная равнина.Данло искал глазами горизонт этого блистающего нового мира, но горизонта не было. Неба тоже не было — только резкий белый свет, как у поставленного на слишком большую мощность холодного шара. Равнина уходила в бесконечность по всем направлениям.Данло условно определил направление, к которому стоял лицом, как север — значит позади, за дверью зала собраний, находился юг. Справа был восток, левая рука указывала на запад. Ребенком он часто молился на четыре стороны света и теперь тоже стал медленно оборачиваться по кругу, чтобы почтить этот мир, каким бы сюрреальным и странным тот ни казался. Он обернулся на восток и тут увидел, что дверь у него за спиной исчезла. Тогда он завертелся быстрее, стараясь сориентироваться — на юг, запад, север и снова на восток. Он вертелся почти как дервиш, отыскивая дорогу обратно в зал собраний, где осталось жить его реальное тело, но не мог найти дверь. В конце концов, одолеваемый одышкой и головокружением, он перестал вращаться. Он потерял чувство направления, и золотая гладкая равнина не давала ему никаких ориентиров.— Данло ви Соли Рингесс, мы ждем тебя. Ты знаешь дорогу.Тихий, безмятежный голос слышался с востока (а может быть, с запада, севера или юга). Данло решил идти на этот голос, повернулся к нему лицом и двинулся вперед шаг за шагом. Вскоре он начал терять терпение, поскольку ему казалось, что он совсем не приближается к голосу, к которому теперь присоединилось множество других:— Иди, Данло, иди — мы ждем тебя.Хорошо бы иметь лыжи, чтобы скользить по этой золотой глади, подумал Данло — уж очень ему хотелось скорее добраться до этих далеких нежных голосов. Он подумал об этом и тут же заскользил, как бабочка, над тем, что называл землей.Он летел сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, уже как ястреб. Ветер дул в лицо, отбрасывая назад его длинные черные волосы. Если бы не этот свежий ветер, Данло вообще бы не чувствовал, что движется, поскольку золотая равнина внизу не имела никаких примет, позволяющих определить пройденное расстояние. Свою точную скорость он тоже не мог определить, но чувствовал, что по-прежнему летит слишком медленно. Внезапно его скорость начала возрастать. Он несся над равниной, как ракета. Встречный ветер превратился в твердую стену, и Данло приходилось прикрывать нос и рот, чтобы дышать. Ему вспомнилось его путешествие в Невернес, когда ветер, называющийся Дыханием Змея, обморозил ему лицо и чуть его не убил. Хорошо бы здесь не было этого ветра, который тормозил его и затруднял дыхание. Данло подумал об этом, и ветра не стало. Остались только холод и тишина, как в высоких слоях атмосферы. По оценке Данло, отлетел милях в десяти над поверхностью равнины, но поскольку она была гладкой, как кларий, и бесконечной, как Большой Морбио, он мог находиться и в миллионе миль, и в сотне футов над ней.Через некоторое время — то ли через час, то ли через несколько секунд — вдали появилась небольшая возвышенность.Как будто сильный свет, идущий с неба (или того, что Данло называл небом) разогрел землю так, что она вспучилась. Еще миг спустя Данло пролетел над этим вздутием и увидел под собой другие вздутия, низкие и округлые, как снежные хижины. Чем дальше он летел, тем выше и многочисленнее становились они. Сотни курганов вздымались над сверкающей равниной. Одни были конические, как вулканы, другие щетинились золотыми утесами, зубчатые, как увенчанные снегом горы его детства. Данло летел над широкими долинами, где струились серебристо-золотые ледники. Он летел, и золотые горы делались все выше и выше.Голоса все звали его из туманного далека. Он пожелал лететь еще быстрее — полетел. Горы внизу слились в размытое золотое пятно. Их было так много, что он потерял им счет.Теперь он, как полагал, двигался быстро, очень быстро, возможно, даже быстрее света. Его тело струилось фиолетовыми, малиновыми, алыми полосами, и он чувствовал себя восхитительно быстрым. Как свет. В некотором смысле он почти совсем не чувствовал своего тела — оно сделалось таким же светлым и нематериальным, как молитва святого. Он мог бы продолжать этот немыслимый полет вечно, но вспомнил, что вошел в это кибернетическое пространство не ради экстаза.— Данло ви Соли Рингесс, ты на верном пути.Голоса теперь слышались где-то впереди. Если он будет достаточно скор, то вот-вот отыщет источник этих небесных звуков. Там, где свет мира уходит в бесконечность, быть может, в миллионе миль от него, стояла гора выше всех остальных. Вся золотая и алая, она вонзалась в небеса, как копье. Она была так велика, эта чудесная гора, Что казалось, будто вся равнина была создана лишь для того, чтобы служить ей основанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Данло, все так же сидя на своей подушке, снова закрыл глаза, и его снова встретили мрак, покой и тишина. Потом вдоль позвоночника прошла легкая вибрация, как будто сквозь него пропустили электрический ток, — незнакомое, не слишком приятное ощущение. Может быть, нараинские компьютеры генерировали более сильное логическое поле, чем компьютеры невернесской библиотеки? Данло не знал этого, но предполагал, что так действуют на него нейросхемы за стенами зала собраний. Они стимулировали нервы его конечностей, и Данло чувствовал зуд и жжение в печени, почках, легких и других органах, как будто его тело переделывалось изнутри. В животе загорелся огонь, в мозгу — яркий свет. Он испытывал одновременно тошноту и ликование в предчувствии какой-то великой перемены, происходящей в нем.В это время компьютеры Поля начали подавать ему в мозг образы, краски, запахи, звуки и осязательные ощущения. Он открыл глаза и посмотрел на свою руку. То, что он увидел, изумило его. Кисть руки сохранила свою структуру — ладонь, костяшки и пять пальцев, но кожа преобразилась в радужную субстанцию, красивую, как мерцаль или паутинный шелк. На пальцах сохранились знакомые завитки и линии, но теперь они светились аметистом, киноварью и тысячью других оттенков, поражая его своей красотой.Это открытие так взволновало Данло, что он не мог больше сидеть на месте. Он почувствовал, что взлетает со своей подушки и распрямляется. Но его ноги не коснулись пола: он парил, оставаясь в вертикальном положении, легкий, как перо талло на ветру. Как будто компьютеры отменили гравитацию, сделав его кости и мускулы не зависящими от притяжения планеты. Он ощущал такую легкость, как будто вообще лишился материальности. Его одежда, черный пилотский комбинезон, исчезла. Он был наг, как новорожденный, и все его тело, как и рука, переливалось яркими красками.Это преображение в светозарное существо напомнило Данло, как он однажды выкурил трубку с семенами трийи — одним из самых сильных визуальных психоделиков. Но воспроизведение его компьютерами Поля было гораздо полнее.Таково действие компьютерной симуляции, создающей кибернетическую персону и заставляющей мозг вместе с органами чувств воспринимать ее как реальную. В юности Данло чуть ли не больше смерти боялся перепутать реальное с нереальным и потому поклялся одолеть все премудрости симуляции.Теперь он опять, охотно и дерзко, воспроизвел себя в виде кибернетической фигуры, достигнув на этот раз степени полной трансцендентальности, и приготовился вступить в неизведанный мир.— Данло ви Соли Рингесс! — раздался голос, и Данло повернул голову, пытаясь определить его источник. Его красивое новое тело своим сиянием освещало весь зал. Стены теперь отсвечивало тускло-красным, увядшие цветы в вазе были черными как засохшая кровь. Семеро трансценденталов сидели в своих роботах с плотно зажмуренными глазами, белые как мрамор — ни дать ни взять мертвецы. Из их недвижных губ не исходило ни звука. — Данло ви Соли Рингесс! — снова позвал голос. Данло оглянулся и увидел, что двери зала собраний таинственным образом отворились.В проем хлынул золотой свет, столь прекрасный, что Данло пошел на него — и на множество голосов, которые шептали и звали его за порогом. Он шел, не касаясь ногами пола, перебирая ими в воздухе, точно в невесомости. Собравшись переступить через порог, он ощутил в себе что-то глубокое, похожее на течение крови, на взаимодействие живых тканей между собой — он помнил это чувство по своему давнему пребыванию в чреве матери. Но еще больше это напоминало музыку, глубокую, ритмическую, сакральную музыку, гармонично звучащую в каждой клетке его тела.Данло знал, что в реальности он не плывет к открытой двери, а по-прежнему сидит на подушке, которую почти что чувствовал под собой. Мощная сюрреальность, созданная Полем, почти целиком владела его ощущениями. Он был слеп ко всему, кроме виртуальных красок, глух ко всему, кроме голосов, подаваемых ему в мозг сложными программами. И осязать он должен был только то, на что его запрограммировали. Его светящиеся пальцы действительно переливались необычно ярко и простирались к свету, льющемуся в открытую дверь.И все-таки дело обстоял не совсем так. В реальности его пальцы, материальные пальцы, которых он почти уже не чувствовал, держались за стержень флейты, прижимаясь к ее твердым ровным отверстиям. Данло чувствовал правду этого прикосновения. Чувство самовосприятия, лежащее глубже зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания, осознавало существование тела в пространстве и времени. Самовосприятие отзывалось на собственные, внутренние стимулы: работу нервов, движение клеток, на глубокую реальность материальных процессов, лежащую намного ниже сознания. Из всех чувств самовосприятие подавить было труднее всего, но нараины, мастера симуляции, даже на него нашли управу. Данло обладал столь сильным и острым чувством реальности только благодаря тому, что в свое время отточил самовосприятие, как алмазный резец. Многие его собратья по Ордену, погружаясь в соленую воду библиотечных бассейнов, теряли себя в сюрреальных кибернетических пространствах и блуждали по ним, как во сне. Но Данло гордился тем, что всегда сознавал свое местонахождение в пространстве-времени, знал, кто он в реальности, и никогда не терял из виду ярких внутренних звезд, указывавших ему путь. Вот и теперь он, двигаясь к открытой двери зала собраний, в реальности не двигался с места. Он сознавал, что существует двумя способами одновременно; он обрел двойственное сознание охотника, который, входя в сон-время, алтиранга митьина, посылает свое второе, дремлющее “я” искать на замерзшем море тюленей и других животных.— Вот где проходит наша реальная жизнь, Данло ви Соли Рингесс.Данло наконец переступил через порог, и под ним, как бесконечный золотой лист, раскинулась огромная равнина.Данло искал глазами горизонт этого блистающего нового мира, но горизонта не было. Неба тоже не было — только резкий белый свет, как у поставленного на слишком большую мощность холодного шара. Равнина уходила в бесконечность по всем направлениям.Данло условно определил направление, к которому стоял лицом, как север — значит позади, за дверью зала собраний, находился юг. Справа был восток, левая рука указывала на запад. Ребенком он часто молился на четыре стороны света и теперь тоже стал медленно оборачиваться по кругу, чтобы почтить этот мир, каким бы сюрреальным и странным тот ни казался. Он обернулся на восток и тут увидел, что дверь у него за спиной исчезла. Тогда он завертелся быстрее, стараясь сориентироваться — на юг, запад, север и снова на восток. Он вертелся почти как дервиш, отыскивая дорогу обратно в зал собраний, где осталось жить его реальное тело, но не мог найти дверь. В конце концов, одолеваемый одышкой и головокружением, он перестал вращаться. Он потерял чувство направления, и золотая гладкая равнина не давала ему никаких ориентиров.— Данло ви Соли Рингесс, мы ждем тебя. Ты знаешь дорогу.Тихий, безмятежный голос слышался с востока (а может быть, с запада, севера или юга). Данло решил идти на этот голос, повернулся к нему лицом и двинулся вперед шаг за шагом. Вскоре он начал терять терпение, поскольку ему казалось, что он совсем не приближается к голосу, к которому теперь присоединилось множество других:— Иди, Данло, иди — мы ждем тебя.Хорошо бы иметь лыжи, чтобы скользить по этой золотой глади, подумал Данло — уж очень ему хотелось скорее добраться до этих далеких нежных голосов. Он подумал об этом и тут же заскользил, как бабочка, над тем, что называл землей.Он летел сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, уже как ястреб. Ветер дул в лицо, отбрасывая назад его длинные черные волосы. Если бы не этот свежий ветер, Данло вообще бы не чувствовал, что движется, поскольку золотая равнина внизу не имела никаких примет, позволяющих определить пройденное расстояние. Свою точную скорость он тоже не мог определить, но чувствовал, что по-прежнему летит слишком медленно. Внезапно его скорость начала возрастать. Он несся над равниной, как ракета. Встречный ветер превратился в твердую стену, и Данло приходилось прикрывать нос и рот, чтобы дышать. Ему вспомнилось его путешествие в Невернес, когда ветер, называющийся Дыханием Змея, обморозил ему лицо и чуть его не убил. Хорошо бы здесь не было этого ветра, который тормозил его и затруднял дыхание. Данло подумал об этом, и ветра не стало. Остались только холод и тишина, как в высоких слоях атмосферы. По оценке Данло, отлетел милях в десяти над поверхностью равнины, но поскольку она была гладкой, как кларий, и бесконечной, как Большой Морбио, он мог находиться и в миллионе миль, и в сотне футов над ней.Через некоторое время — то ли через час, то ли через несколько секунд — вдали появилась небольшая возвышенность.Как будто сильный свет, идущий с неба (или того, что Данло называл небом) разогрел землю так, что она вспучилась. Еще миг спустя Данло пролетел над этим вздутием и увидел под собой другие вздутия, низкие и округлые, как снежные хижины. Чем дальше он летел, тем выше и многочисленнее становились они. Сотни курганов вздымались над сверкающей равниной. Одни были конические, как вулканы, другие щетинились золотыми утесами, зубчатые, как увенчанные снегом горы его детства. Данло летел над широкими долинами, где струились серебристо-золотые ледники. Он летел, и золотые горы делались все выше и выше.Голоса все звали его из туманного далека. Он пожелал лететь еще быстрее — полетел. Горы внизу слились в размытое золотое пятно. Их было так много, что он потерял им счет.Теперь он, как полагал, двигался быстро, очень быстро, возможно, даже быстрее света. Его тело струилось фиолетовыми, малиновыми, алыми полосами, и он чувствовал себя восхитительно быстрым. Как свет. В некотором смысле он почти совсем не чувствовал своего тела — оно сделалось таким же светлым и нематериальным, как молитва святого. Он мог бы продолжать этот немыслимый полет вечно, но вспомнил, что вошел в это кибернетическое пространство не ради экстаза.— Данло ви Соли Рингесс, ты на верном пути.Голоса теперь слышались где-то впереди. Если он будет достаточно скор, то вот-вот отыщет источник этих небесных звуков. Там, где свет мира уходит в бесконечность, быть может, в миллионе миль от него, стояла гора выше всех остальных. Вся золотая и алая, она вонзалась в небеса, как копье. Она была так велика, эта чудесная гора, Что казалось, будто вся равнина была создана лишь для того, чтобы служить ей основанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64