– А что хозяйская дочь? Она любезна с тобой? – Имя девушки он сразу припомнить не смог, но бывший жрец нечаянно помог ему – он покраснел и сконфуженно промямлил:– Релата… Она даже не замечает меня!В дрогнувшем голосе немедиец явственно уловил нотки скрытой ярости. Более того, в нем была неожиданная сила. А парень-то не такой уж сопляк, подумалось ему вдруг. Со временем он еще заставит с собой считаться. Релата… Так значит, эту смазливую вертихвостку зовут Релата. Хм. Похоже, что в садике Тиберия вырос ядовитый крин – лилия, манящая к себе усталых странников, чтобы усыпить их насмерть своим дивным ароматом. Он прищурил глаза и напряг память. Где-то он видел эту плутовку, и совсем недавно, не тогда, когда он привез Ораста, в ту пору девица, если он не ошибается, по словам Тиберия, гостила у сановной родни. Да! Вспомнил… Осенний Гон. Королевская охота, Эрлик всех забери. Тогда еще этот чванливый Нумедидес, будучи в беспамятстве, пытался цапать ее точеные ножки. Он задумчиво перевел взгляд на Ораста, который отрешенно смотрел в небольшое оконце, забранное бронзовой решеткой.Для Амальрика большой редкостью было относиться к кому бы то ни было с искренней симпатией. Люди для него, как правило, были полезны или опасны – либо непонятны, а стало быть, опасны вдвойне. Однако к этому мальчишке он проникся неожиданным сочувствием, еще когда они с принцем Тараском спасли его от костра. И дело тут совсем не в том, что барон связывал какие-то надежды с расшифровкой ахеронского фолианта, который по словам Ораста, назывался Скрижаль Изгоев. В глубине души он не верил в удачливость данного предприятия: навряд ли полуобразованному митрианскому служке удастся проникнуть в святая святых магов Пифона, – слишком уж мощь разума усопших чародеев несопоставима с жалким умишком юного чернокнижника! Не интересовал его Ораст и как мальчик для его изощренных плотских утех, хотя в Немедии не считалось зазорным вступать в связь с мужчиной; нет, скорее он разглядел в молодом отступнике некий стержень, что-то твердое и несгибаемое, надежно спрятанное под оболочкой умышленной подобострастности и нарочитого смирения. И это делало его личность молодого отшельника привлекательной для Амальрика. «Немедийский дух» – так он именовал про себя эту черту, – немедийский дух, который стал встречаться так редко у потомков славного Брагораса, а ведь люди, обладающие им, способны становиться великими воинами и вождями, топча железной стопой мириады жалких слизняков, тщащиеся называться людьми, вроде тех же Винсента и Дельрига.Именно поэтому он старался расположить к себе злополучного некроманта – давал ему денег, старался проявлять участие ко всем его бесхитростным делам, даже взял с собой в Аквилонию. Ему казалось, что в ответ юноша искренне привязался к своему спасителю и был беззаветно, по-собачьи предан ему.Немедиец был уверен, что у жреца нет от него секретов, однако сейчас Ораст явно что-то скрывал от него. Это было заметно по неуверенному, бегающему взгляду, нервным движениям тонких пальцев, без устали теребящих отворот накидки… Посланник знал, что, стоит ему чуть поднажать, и жрец откроет все, – однако, сам не зная почему, не стал делать этого. Должно быть, чувствовал, что без женщины здесь не обошлось… а ему совершенно не улыбалось стать поверенным первой, безответной страсти этого храмового девственника. Вместо того он поспешил переменить разговор:– А виделся ли ты с Марной в последнее время?Как ни странно, эта тема также не принесла облегчения. Ораст пробурчал в ответ что-то нечленораздельное, всем видом своим показывая, что не склонен продолжать беседу. Амальрик ощутил прилив раздражения.В конце концов, этот мальчишка для него никто. Может, у лесной ведьмы и были на него какие-то виды, как дала она понять туманными намеками, однако сам барон Торский решительно не видел, какая польза может быть от бывшего жреца в их замыслах. Он просто пытался проявить дружелюбие, но Ораст, как видно, не нуждался в нем.Натянуто улыбаясь, Амальрик поднялся.– Ну, не буду отрывать тебя от дел… – Юноша казался настолько поглощен своими мыслями, что не попытался возразить даже из вежливости. – Если понадоблюсь, то некоторое время я еще буду здесь.Жрец лишь коротко кивнул в ответ. На тонких бесцветных губах его внезапно заиграла усмешка, но покрасневшие от недосыпа глаза устремлены были вдаль, и Амальрик даже не мог сказать с уверенностью, что тот слышал его. Выругавшись вполголоса, он вышел за дверь, едва сдержавшись, чтобы не садануть ею со всего размаха. Однако сделав несколько шагов по темному коридору, он пожал плечами, и напомнив себе, что ничто не помогает так обрести утраченное равновесие, как верховая прогулка, отправился на конюшню, чтобы с соизволения радушного хозяина выбрать себе новую лошадь.Во дворе к Амальрику подскочил бледный Винсент, – похоже, он специально поджидал дуайена.Немедиец, не замедляя шага, досадливо бросил через плечо:– Ну что еще тебе нужно? Здесь слишком много лишних глаз и ушей, чтобы говорить о чем-либо, кроме цен на овес и урожае винограда…– Мы не нашли его, месьор, – пролепетал юноша, сжавшись в комок.– Что?! – Дуайен на мгновение забыл об осторожности и застыл как вкопанный. – Как это не нашли?– Мы обыскали все вокруг! – Юнец чуть не плакал, губы его дрожали. – Этот проклятый Бернан словно сквозь землю провалился.– Ну что же, – Амальрик уже восстановил утраченное равновесие и холодно улыбнулся. – Я полагаю, не пройдет и дня, как тебя и твоего отважного братца закуют в кандалы. А там, глядишь, через пару седьмиц мы в столице сможем насладиться зрелищем вашей казни. Воистину говорят, на все воля Митры! – Посланник картинно воздел руки к небу. – Как видно, ваши жалкие жизни не нужны Небожителю, раз он отступился от вас! – Барон небрежно потрепал опешившего Винсента по щеке. – Сочувствую тебе, мальчик, но единственное, чем я могу помочь – это посоветовать уйти из жизни как подобает дворянину, бросившись на клинок! А можете вскрыть жилы, по обычаю офирцев. Говорят, это более легкая смерть, чем от веревки или топора палача. Впрочем, это дело вкуса. Ступай щенок, и постарайся побыстрее исполнить свой последний долг! Бедный Тиберий, ума не приложу, как он будет на старости лет смотреть в глаза людям после такого позора…– Месьор! – Винсент упал на колени и припал к его руке. – Умоляю вас, помогите! Я видел, как вы исцелили Дельрига! Такое может сделать только могущественный чародей. Я знаю, вам подвластны духи! И если вы захотите, то можете добить эту падаль одним мановением руки. Заклинаю вас всем, что свято! Не губите нас с братом!Амальрик настороженно заозирался по сторонам. Хорошо хоть повезло, и во дворе никого нет. Еще не хватало, чтобы немедийского дуайена заподозрили в чернокнижии, со слов этого сопляка. И без этого не оберешься разговоров. Если сейчас, не приведи Митра, кто их увидит, то потом только и будут чесать языки о том, как амилийский наследник ползал в пыли перед немедийским гостем. Не ровен час, слухи дойдут до короля. И без того его присутствие здесь более чем двусмысленно. Да, жаль, он не прикончил этого гандера. Что ему стоило лишний раз ударить палашом! А теперь… теперь если эту мразь подберут крестьяне, один Зандра ведает, что тот может наплести про самого Амальрика. Эрлик всех их забери! Какой демон его дергал за язык, когда он распинался там в лесу, словно жрец перед паствой, вместо того, чтобы покончить дело одним ударом. А теперь никуда не денешься, придется снова прибегать к ворожбе.Он рывком поставил Винсента на ноги.– Иди умойся, – приказал он ему. – А то еще придется объяснять твоему папаше, чем это я так напугал его бравого сынка! Прочь с глаз моих! С этой минуты ты и твой братец будете вести себя тихо, словно примерные школяры, и ждать моих приказаний. Наступит вечер, и я помогу вам… в последний раз. И никому ни слова, слышишь – никому!Амальрик прибыл в столицу еще засветло. Всю неблизкую дорогу до Тарантии он обдумывал предстоящее колдовство. Только глупые щенки, вроде Винсента, убеждены, что достаточно пары заклинаний – и враг сражен наповал! Но на самом деле нужно быть очень могущественным чародеем, чтобы умерщвлять людей на расстоянии. Если бы он умел делать нечто подобное, то разве стал бы плести паутину заговора против короля? Навел бы чары, поводил руками и пожалуйте – Рубиновый Трон свободен! Но не так все просто. Чтобы разить врагов издали, нужно быть по меньшей мере Посвященным Черного Круга. Или Адептом Солнцеликого из таинственной секты митрианцев где-то в южной Гиркании, которая, чтобы противостоять силам Тьмы, рассылает по всему свету воителей…Поначалу, отъехав от замка Тиберия, он вознамерился было повернуть в лес, чтобы поискать там как следует свою жертву. Гандер не мог уползти далеко с перерезанными сухожилиями. Скорее всего, забился в какую-нибудь нору, откуда его выкурить пара пустяков. Эти два сосунка, небось, покрутили по сторонам головами и – наутек, как бы кто не увидел. Но тут же одернул себя. Нельзя! Не приведи Митра наткнуться на вороватых крестьян, решивших втихомолку угостить своих свиней желудями из господского леса… Но что же тогда делать?Прибыв во дворец, барон отказался от ужина и не раздеваясь прошел к себе в кабинет, где добросовестно перерыл все пожелтевшие от времени свитки, все заплесневелые манускрипты, изъятые у чернокнижников в канун Избиения Волхвов. Ничего не отыскав там, он весь вечер ходил из угла в угол, снедаемый тревогой. Он понимал, что его надежды тщетны – зловещая тайна ментального удара слишком страшна, чтобы можно было доверить ее перу, что его поиски бессмысленны. Но как же быть тогда? Может, вернуться в Амилию! Но почти сутки прошли. Эту тварь мог кто-нибудь обнаружить…Барон подошел к камину. Что-то похолодало под вечер, чувствуется, скоро зима. Он протянул к огню озябшие руки. Живительное тепло быстро согрело, и пальцы стало приятно покалывать. Амальрик присел на корточки пред разверстой пастью очага и залюбовался языками пламени, которые весело потрескивали на смолистых сосновых поленьях. Он любил смотреть на огонь, получая от его созерцания такое же наслаждение, какое иные получают, разглядывая шпалеры или слушая музыку. Пожалуй, огонь притягивал его гораздо больше, чем люди. Они все одинаковы: мелочны, глупы, завистливы, а огонь каждый миг такой разный. То дик и необуздан как молодой жеребчик, плюется искрами и ревет в дымоход, а то тих, печален и робко рдеет на угольях, напоминая сказочный цветок папоротника.В комнате стемнело и на задумчивом лице немедийца мелькали багряные отблески пламени, обрисовывая беспощадные губы, хищный нос и раскосые рысьи глаза. Иногда кажется, что в языках пламени видишь города, объятые пожаром, костры с корчащимися колдунами, факельные процессии санитаров, сгребающих трупы во время чумы, извержения вулканов меркнущие светила или лохматые кометы, несущие безумие. И почему-то никогда – освещенные окна заснеженных домов или фейерверки карнавалов. Амальрик провел теплыми ладонями по лицу. И все же чаще эти рыжие, вишневые, алые, пунцовые и пурпурные протуберанцы напоминают танец саламандр, которым поклонялись древние…Стоп!Амальрик взвился, чуть не опрокинув каминную решетку. Вот оно! То, что нужно!Одним прыжком он подскочил к столу, заваленному свитками и томами и стал лихорадочно в них рыться, что-то бормоча себе под нос и отбрасывая лишнее.Саламандры! Огненные саламандры! Как он мог забыть о них?Аквилонские жрецы считали саламандру червем, резвящемся в пламени. Туранские мудрецы допускали, что это четвероногий зверь, плетущий коконы, из которых впоследствии, якобы, и добывают парчовую нить. Шемиты были убеждены, что саламандра – это птица Баала, вьющая гнезда в очагах. Она умирает, когда тушат пламя, и возрождается, когда его вновь возжигают.Амальрик знал, что все это вздор. Саламандра не червь, не зверь и уж, тем более, не птица. Это дух пламени! Огненный элементал! Воплощение одной из четырех стихий, основ мироздания! Древние маги, которые стояли гораздо ближе к природе, чем их нынешние собратья, умели подчинить себе эти огненные существа и заставляли их служить себе. Сейчас! Сейчас он отыщет нужную формулу, и духи огня, словно рой светлячков, послушно помчаться туда, куда он укажет, и выжгут на лигу внутрь, всю землю вокруг проклятого места! Лес станет пустыней: растрескавшаяся почва, обугленные камни и черные остовы деревьев! Ничто живое не уйдет от них! Конечно, пожар может легко перекинуться на какую-нибудь деревню, но, в конце концов, что такое сотня ничтожных аквилонских жизней…Он нашел нужный свиток и заскользил взглядом по рунам. Эх, жаль, нельзя пользоваться этим заклятьем чаще, чем раз в три зимы. А то бы уж как он отвел душу, превращая в пепел города и веси этой ненавистной державы… Ну ничего, начнем с малого! Он представил себе разбойника, корчившегося в языках пламени, и мстительно усмехнулся. Да, бедняжка, тебе не очень-то будет приятно зажариться заживо…Амальрик Торский закатил глаза и простер руки над очагом. Губы его беззвучно зашевелились. ОБРАЗ ОГНЯ Небольшой отряд наемников, увеличившийся за время странствий по Аквилонии еще на двух человек, выехал на большой амилийский тракт. В этом баронстве удача вновь отвернулась от них, – кого ни расспрашивал Конан, все в один голос твердили, что Тиберий, владетель Амилии, хоть и был неплохим воякой в молодости и немало помахал мечом в свое время, ныне остепенился, полюбил покой, держит всего десять человек дружины – меньше было бы просто неприлично, сообразно с рангом, – и упорно не желает тратить деньги на военные забавы. Врагов у него почти нет, с соседями живет в мире, а если заведется пара лишних золотых, предпочтет скорее купить бычка-трехлетку для своего знаменитого на всю Аквилонию стада, нежели меч или боевые доспехи. Так что для Вольного Отряда здесь работы найтись не могло, и Конан принял решение даже не тратить времени и не заезжать в замок, а прямым ходом направиться в столицу. Тарантия оставалась их последней надеждой.Семеро наемников неспешно трусили по ровной, широкой, прямой, точно полет стрелы, дороге. Настроение, несмотря на то, что со службой пока их преследовали неудачи, было бодрым. Да и много ли надо солдату, чтобы почувствовать себя счастливым? Чтобы была крыша над головой и горячий ужин, чтобы вино плескалось во фляге, да солнце светило, и пыль не летела в глаза…Пока всего этого у них было в избытке. Правда, больше половины сбережений Конана ушло на то, чтобы купить на первой же ярмарке добрых коней для Барха и Невуса, взамен тех, что были загублены трольхом; да нанять еще пару крепких молодцов, все на той же ярмарке. Конан не без оснований считал, что отряд его должен быть достаточно представительным, чтобы будущий наниматель заплатил хорошую цену за службу. Пятеро же это не отряд – так, компания оболтусов! Кто захочет с ними считаться?! В планах же его было довести численность наемников хотя бы до дюжины…И все же, какая досада! Втайне Конан очень рассчитывал на этого Тиберия, ибо немало наслышан был о его подвигах от ветеранов по всему свету. Имя барона до сих пор произносилось ими с уважением. Кто бы мог подумать, что годы способны так изменить человека! И лоб киммерийца невольно морщился под блестящим шлемом.Если бы он еще отвечал только за себя, насколько проще было бы все сейчас. Деньги, крыша над головой, еда – все это было, разумеется, приятно, однако никогда не являлось для варвара первостепенным. Он без труда способен был вынести любые лишения и нужду, в особенности, если азарт и жажда приключений подстегивали его. Но сейчас он чувствовал себя подобно вольному соколу, которого поймали, спутали лапы, нахлобучили клобучок и лишили свободы. И путами этими была для него ответственность за отряд.Сперва было не так. Они не так зависели от него, бунтовали, отказывались считать за старшего, и он не чувствовал себя ни в чем обязанным этим людям, словно то были случайные попутчики. Однако после битвы с трольхом в разоренной деревне все переменилось. Даже когда улеглось возбуждение, наемники Йермака продолжали относиться к нему с благоговением, даря нового предводителя безусловной, нерассуждающей и абсолютной преданностью. Это было приятно, знать, что по одному его слову четыре человека готовы сделать все, что угодно, хоть броситься с обрыва в реку… Но Конан в тот миг даже предположить не мог, какую ответственность наложит это на него. Теперь же он чувствовал себя отцом четверых – нет, уже шестерых – неразумных младенцев, жизнь которых целиком и полностью находится в его руках.Все чаще это тяготило свободолюбивого, привыкшего к одиночным странствиям киммерийца; однако изменить что бы то ни было оказалось уже не в его силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48