Римляне Восточной империи, прелестные графини и маркизы Людовика XV - и те не могли бы проявить столь изысканного вкуса, как наши современники; и всякий, кто попадал в парадные комнаты леди Клеверинг, бывал вынужден признать, что они великолепны и что такого "строгого" убранства не увидишь даже в самых красивых гостиных Лондона - ни у леди Харли Квин, ни у леди Хэнуэй Уордор, ни у миссис Ходж-Поджсон, супруги прославленного железнодорожного магната.
Бедная леди Клеверинг мало смыслила в таких вещах и на окружавшую ее роскошь взирала без должного почтения.
- Я знаю одно - что денег на это ухлопали пропасть, - сообщила она своему гостю, - и не советую вам садиться на те вон золотые стульчики. Я сама один продавила в тот вечер, когда у нас был второй званый обед. И что вы раньше к нам не зашли? Мы бы и вас пригласили.
- Вам было бы, вероятно, очень интересно посмотреть, как мама сломала стул, правда, мистер Пенденнис? - спросила милочка Бланш с недоброй улыбкой.
Она сердилась, потому что Пен смеялся и разговаривал с ее мамашей, потому что ее мамаша, расписывая дом, несколько раз попала пальцем в небо... да мало ли еще почему.
- Я бы с радостью помог леди Клеверинг подняться, - с поклоном отвечал Пен.
- Quel preux chevalier! Какой доблестный рыцарь! (франц.). воскликнула Сильфида, тряхнув головкой.
- Не забудьте, я сочувствую всем, кто падает, - сказал Пен. - Когда-то я сам сильно на этом пострадал.
- И уехали домой искать утешения у Лоры, - сказала мисс Амори.
Пен поморщился. Он не любил вспоминать, как его тогда утешила Лора, и не очень ему было приятно обнаружить, что о его осечке всем известно. А так как ответить ему было нечего, он стал с подчеркнутым интересом разглядывать мебель и расхваливать вкус хозяйки.
- Меня-то нечего хвалить, - сказала прямодушная леди Клеверинг, - это все подрядчики да капитан Стронг. Они тут все устроили, пока мы жили в деревне, и... и леди Рокминстер у нас побывала и, говорит, салоны вполне хороши, - произнесла леди Клеверинг очень почтительно.
- Моя кузина Лора недавно гостила у нее, - заметил Пен.
- Да я не о вдовствующей, я о самой леди Рокминстер.
- Неужто? - воскликнул майор, услышав это громкое имя. - Ну, леди Клеверинг, если вы заслужили одобрение миледи, значит, все в порядке. Да, да, значит, все в порядке. Должен тебе сказать, Артур, что леди Рокминстер законодательница мод и хорошего вкуса. А комнаты и в самом деле прекрасны! И майор, говоря о знатной леди, понизил голос и окинул гостиную благоговейным взором, словно своды церкви.
- Да, леди Рокминстер нам протежирует, - сказала леди Клеверинг.
- Протежирует, мама, - резко поправила ее Бланш.
- Ну, пусть так, - согласилась миледи. - Это с ее стороны очень любезно, и когда привыкнешь, может, даже ничего будет, а поначалу-то не очень приятно, когда тебе проке... протежируют. Она и балы за нас хочет давать, и на обеды к нам приглашать по своему выбору. Ну, да уж этого я не потерплю. Старых друзей непременно буду звать, а то что же это? Она будет рассылать приглашения, а ты сиди как дура во главе собственного стола? Вы к нам приходите, Артур и майор... знаете когда? Четырнадцатого. Это у нас не из самых парадных обедов, Бланш, - добавила она, оглянувшись на дочь, а та прикусила губу и нахмурилась, очень свирепо для сильфиды.
Майор с улыбкой и поклоном сказал, что такое маленькое сборище прельщает его гораздо больше, нежели званый обед. Он насмотрелся этих парадных банкетов и предпочитает посидеть и побеседовать просто, в домашнем кругу.
- По-моему, обед всегда вкуснее на второй день, - сказала леди Клеверинг, стремясь исправить свою оплошность, - Четырнадцатого нас будет совсем немного, очень даже уютно посидим.
Мисс Бланш, в отчаянии всплеснув руками, проговорила:
- Ах, мама, vous etes incorrigible Вы неисправимы (франц.)..
Майор Пенденнис поклялся, что больше всего на свете любит маленькие, уютные обеды, и мысленно послал миледи ко всем чертям - как она посмела пригласить его на вчерашний обед! Но он был человек бережливого склада и, сообразив, что, если подвернется что-нибудь получше, этих людишек можно и надуть, принял приглашение почтительно и благодарно. Что касается до Пена, то у него еще не было тридцатилетнего опыта званых обедов и он не видел причин отказываться от вкусного обеда в гостеприимном доме.
- Что это за пикировка произошла у вас с мисс Амори, ваша милость? спросил майор у Пена на обратном пути. - Мне казалось, что к тебе там были очень благосклонны.
- "Были" - это ничто, когда речь идет о женщинах, - отвечал Пен с видом заправского фата. - "Были" и "есть" - разные вещи, сэр, в особенности применительно к женскому сердцу.
- Да, женщины так же изменчивы, как и мы, - вздохнул майор. - Помню, когда мы огибали мыс Доброй Надежды, одна дама грозилась отравиться из-за твоего покорного слуги; а через три месяца сбежала от мужа с кем-то другим, ей-богу. Ты смотри, не попадись в сети этой мисс Амори. Она бойка, жеманна и плохо воспитана; и репутация у ней немного того... ну, да это не важно. Но ты о ней не мечтай: десять тысяч фунтов - это не то, что тебе нужно. Что такое десять тысяч фунтов, мой милый? На проценты с них не оплатить даже тряпок этой девицы.
- А вы, дядюшка, видно, знаток по части тряпок.
- Был когда-то, мой мальчик, не скрою. А ты ведь знаешь, старый боевой конь, как заслышит звук трубы, так сразу... хе-хе... Ну, ты понимаешь...
Тут им встретилась въезжавшая в Хайд-парк коляска, и майор приветствовал ее поклоном и улыбкой несколько одряхлевшего сердцееда.
- Коляска леди Кэтрин Мартингал, - пояснил он. - Дочери очень хороши собой. Но я, черт побери, помню их мать, когда она была в сто раз красивее. Нет, Артур, дорогой мой, при твоей наружности, при твоих задатках ты рано или поздно должен взять за женой хороший куш. И знаешь ли, плут ты этакий... только не разболтай в Фэроксе, что я это сказал... слава человека немного порочного, d'un homme dangereux Опасного мужчины (франц.)., отнюдь не вредит молодому человеку в глазах женщин. Им это нравится, а благонравных юношей они терпеть не могут... Молодости, знаешь ли, многое прощается. Но брак, - продолжал умудренный жизнью моралист, - брак это другое дело. Женись на деньгах. Я уже тебе говорил: найти богатую жену так же легко, как и бедную, а обедать сытно и вкусно за изящно сервированным столом куда приятнее, нежели садиться вдвоем с женой за холодную баранину. Четырнадцатого, у сэра Фрэнсиса Клеверинга, нас накормят отличным обедом. Вот к этому пусть и сведутся твои сношения с этим семейством. Бывай у них, но только ради обедов. И чтобы я больше не слышал твоих дурацких рассуждений про рай в шалаше.
- Шалаш должен быть с каретным сараем, сэр, чтоб не стыдно в нем жить дворянину, - процитировал Пен известную балладу "Черт на прогулке"; но дядюшка не знал этих стихов (хотя, возможно, вел Пена путем их героя) и продолжал развивать свою философию, очень довольный тем, что ему попался такой восприимчивый ученик. Артур Пенденнис и в самом деле был неглупый малый и к любому собеседнику приспосабливался с легкостью, пожалуй, даже излишней.
Ворчун Уорингтон ворчал, что Пен до того зазнался, что скоро сделается совершенно невыносим. Но в душе он радовался успехам и лихости своего младшего товарища. Ему нравилось видеть Пена веселым, оживленным, пышущим здоровьем, бодростью, надеждами: так человек, которого клоун и арлекин давно уже не забавляют, радуется, глядя, как дети смотрят пантомиму. Пену везло, и от былой его угрюмости не осталось и следа: он расцветал, потому что на него светило солнце.
Глава XXXVIII,
в которой полковник Алтамонт появляется и опять исчезает
В назначенный день майор Пенденнис, которому не подвернулось ничего получше, и Артур, который ничего лучшего не желал, вместе явились на обед к сэру Фрэнсису Клеверингу. В гостиной они застали только сэра Фрэнсиса с супругой, да еще капитана Стронга. Артур очень обрадовался встрече со старым знакомым, майор же глядел на Стронга весьма хмуро - ему вовсе не улыбалось обедать за одним столом с этим чертовым мажордомом, как он про себя непочтительно называл его. Но вскоре прибыл мистер Уэлбор Уэлбор, сосед Клеверинга и тоже член парламента, и старший Пенденнис сменил гнев на милость: хотя Уэлбор был скучнейший человек и в застольной беседе участвовал не больше, чем лакей, стоявший за его стулом, но все же это был почтенный землевладелец, древнего рода и с годовым доходом в семь тысяч фунтов, и в таком обществе майор всегда чувствовал себя на месте. Затем появились и другие достаточно знатные гости: вдовствующая леди Рокминстер, у которой были свои основания благоволить к Клеверингам, и леди Агнес Фокер со своим сыном Гарри, давнишним нашим знакомым. Мистер Пинсент не мог приехать обязанности члена парламента требовали его присутствия в палате, и он не пренебрегал ими как два его старших коллеги. Последней в гостиную вошла мисс Бланш Амори. На ней было восхитительное белое платье, над вырезом которого сверкали во всей красе ее перламутровые плечики. Фокер, глядя на нее с нескрываемым восхищением, шепнул Пену, что она "ужасная милашка". На этот раз она обошлась с Артуром очень ласково - сердечно протянула ему руку, заговорила о милом Фэроксе, расспросила о милой Лоре и о матушке, сказала, что всей душой рвется назад в деревню, и вообще держалась просто, приветливо и безыскусственно.
Гарри Фокер решил, что в жизни не видывал создания столь любезного и обворожительного. Он не очень-то привык к обществу дам и в присутствии их обычно немел, а тут оказалось, что при мисс Амори он может говорить, и он сделался чрезвычайно оживлен и разговорчив еще раньше, чем слуга возвестил "обед подан" и гости спустились в столовую. Ему очень бы хотелось предложить руку прелестной Бланш и вести ее вниз по широкой, устланной ковром лестнице; но это счастье выпало на долю Пена, а Фокер, как внук графа, был удостоен чести вести к столу миссис Уэлбор.
Но временно разлученный с предметом своих воздыханий, за столом он оказался ее соседом и мысленно поздравил себя с тем, как ловко сумел занять эту выгодную позицию. Возможно, впрочем, что ловкость проявил не он, а кто-то другой. Таким образом, оба молодых человека сидели рядом с Бланш, один справа от нее, другой слева, и наперебой с нею любезничали.
Мамаша Фокера смотрела через стол на своего ненаглядного мальчика и дивилась его необычайной живости. Он без умолку болтал со своей соседкой.
- Вы видели Тальони в "Сильфиде", мисс Амори?.. Будьте добры, подайте мне су прем деволяй (эти слова были обращены к лакею), очень вкусно... и как, интересно, делают этот супрем, куда они девают ноги от кур?.. В "Сильфиде" она просто чудо, верно? - И он тут же напел прелестную мелодию, которая пронизывает этот прелестнейший из балетов, ныне отошедший в прошлое вместе с самой красивой и грациозной из танцовщиц. Суждено ли нашей молодежи увидеть что-нибудь столь же чарующее и классическое, что-нибудь подобное Тальони?
- Мисс Амори и сама Сильфида, - сказал Пен.
- Какой у вас приятный тенор, мистер Фокер, - воскликнула Бланш. - И школа чувствуется превосходная. Я тоже немножко пою. Вот бы нам спеть вместе.
Пен вспомнил, что с очень похожими словами та же девица обращалась к нему и когда-то не прочь была петь с ним на два голоса. Со сколькими еще мужчинами с тех пор распевала она дуэты? Но задать этот язвительный вопрос вслух он не счел приличным и только сказал с умильным видом:
- Как я хотел бы снова послушать ваше пение, мисс Бланш! Ни один голос, кажется, не доставлял мне такого удовольствия.
- А я думала, вам нравится голос Лоры, - сказала мисс Бланш.
- У Лоры контральто, а вы ведь знаете, этот голос часто фальшивит, проговорил Пен с горечью. - В Лондоне я очень много слушаю музыку, продолжал он, - и профессиональные певцы мне надоели. Не то они поют слишком громко, не то я постарел и все мне приелось. В Лондоне старишься очень быстро, мисс Амори, и я, как все старики, теперь люблю только те песни, что слышал в молодости.
- А я больше всего люблю английскую музыку, - объявил мистер Фокер. Иностранные романсы - это не по мне... Подайте мне седло барашка.
- Я просто обожаю английские баллады, - сказала мисс Амори.
- Спойте мне после обеда какую-нибудь старую песню, хорошо? - умоляюще протянул Пен.
- Спеть вам после обеда какую-нибудь старую песню? - спросила Сильфида, поворотясь к Фокеру. - Только с условием, что вы не засидитесь в столовой. И она стрельнула в него глазами, как целая батарея.
- А я сразу приду наверх, - отвечал он простодушно. - Я не люблю рассиживаться после обеда. За обедом выпил сколько полагается - и баста. А потом можно и в гостиную, пить чай. Я человек домашний, мисс Амори, веду простой образ жизни... и когда все по мне, я всегда в духе - верно, Пен?.. Желе, пожалуйста... нет не этого, другого, которое с вишенками. Как это они, черт возьми, умудряются засовывать вишни в желе?
Мисс Амори слушала эту нехитрую болтовню с неиссякаемой благосклонностью. Когда дамы встали из-за стола, она взяла с обоих молодых людей обещание как можно скорее прийти в гостиную и на прощанье бросила каждому по ласковому взгляду. Она уронила перчатки справа от себя, а платок слева, чтобы дать обоим возможность услужить ей. Пожалуй, она поощряла Фокера чуть-чуть больше, чем Артура, но по доброте душевной сделала все, чтобы осчастливить обоих. Фокеру достался ее последний взгляд, уже с порога: скользнув по широкому белому жилету мистера Стронга, этот красноречивый взгляд вонзился Гарри Фокеру прямо в грудь. Когда дверь за чаровницей затворилась, он со вздохом опустился на стул и залпом выпил стакан кларета.
Поскольку обед был "не из самых парадных", он состоялся в более ранний час, нежели те торжественные пиршества, что по велению моды начинаются во время лондонского сезона чуть ли не в девять часов вечера; и поскольку гостей было мало, и мисс Бланш, которой не терпелось заняться музыкой, усиленно делала матери знаки, что пора переходить в гостиную, и та не замедлила ее послушаться, - было еще совсем светло, когда дамы поднялись в эту комнату, где с расшитых цветами балконов открывался вид на оба парка, на бедно одетую детвору и парочки, все еще бродившие в одном из них, и на светских дам в колясках и нарядных всадников, въезжавших через арку в другой. Иными словами, солнце еще не опустилось за вязы Кенсингтонского сада и еще золотило статую, воздвигнутую английскими дамами в честь его светлости герцога Веллингтона, когда леди Клеверинг и ее гостьи удалились, оставив мужчин пить вино.
Окна столовой стояли отворенные, чтобы не было душно, так что глазам прохожих открывалась приятная, а может, и дразнящая аппетит картина: шесть джентльменов в белых жилетах и на столе перед ними множество графинов и изобилие фруктов. Мальчишки, вприпрыжку пробегая мимо дома, заглядывали в окна и кричали друг другу: "Эй, Джим, вот бы нам с тобой отведать того ананаса!" Проезжали в колясках знатные господа, спешившие на приемы в Белгрэйвию; полицейский мерно вышагивал взад-вперед по тротуару перед особняком; стали сгущаться тени, фонарщик зажег фонари у крыльца сэра Фрэнсиса; дворецкий вошел в столовую и засветил старинную люстру над старинным столом резного дуба. Таким образом, с улицы открывалась сцена пиршества при восковых свечах, а из окон открывался вид на тихий летний вечер, на стену Сент-Джеймского парка и небо, в котором уже мерцали первые звезды.
Джимс, подпирая спиною парадные двери и скрестив ноги, стоял, устремив задумчивый взор на вторую из этих картин, в то время как первую с интересом разглядывал какой-то человек, прислонившийся к решетке. Полицейский не смотрел ни на ту, ни на другую, но сосредоточил внимание на этом человеке, который, крепко держась за решетку, глядел не отрываясь в столовую сэра Фрэнсиса Клеверинга, где Стронг что-то громко, со смехом, рассказывал, поддерживая разговор и за себя и за всех остальных.
Человек у решетки был богато разряжен - свет из окна ярко озарял его цепочки, булавки, жилеты; сапоги его блестели, на сюртуке горели медные пуговицы, из рукавов торчали широкие белые манжеты. Глядя на все это великолепие, полицейский решил, что перед ним член парламента или еще какой-нибудь важный барин. Однако сей член парламента или иной важный барин находился под сильным влиянием винных паров: на ногах он держался отнюдь не твердо, и шляпа его была надвинута на безумные, налитые кровью глаза под таким углом, какого не позволила бы себе ни одна трезвая шляпа. Густая черная шевелюра была у него явно поддельная, а бакенбарды крашеные.
Когда из окна раздался раскатистый хохот, которым Стронг приветствовал одну из собственных шуток, этот господин тоже захихикал и засмеялся как-то очень странно и, хлопнув себя по ляжке, подмигнул задумчивому Джимсу, словно говоря: "Неплохо сказано, а, Плюш?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55