Пен, как мы уже сказали, читал эти стихи своим звучным, приятным голосом, дрожавшим от волнения. Он всегда легко возбуждался, а будучи возбужден, заливался краской, и его честные синие глаза выражали чувства столь искренние и благородные, что если бы у мисс Костиган было сердце, оно не могло бы не растаять; остается только предположить, что она и вправду была недостойна той любви, которой Пен так щедро дарил ее.
Чувствительный Сморк заразился волнением своего юного друга. Он сжал Пену руку над блюдами с десертом и пустыми бокалами. Он сказал, что стихи превосходны, что Пен - поэт, великий поэт и, если будет на то божье соизволение, сделает блестящую карьеру.
- Живите и здравствуйте, дорогой Артур! - воскликнул он. - Раны, от которых вы ныне страдаете, заживут, и самое ваше горе очистит и укрепит ваше сердце. Я всегда пророчил вам великолепную будущность, стоит вам только исправить некоторые недостатки и слабости, вам присущие. Но вы их преодолеете, мой дорогой, непременно преодолеете, а когда вы достигнете известности и славы, вспомните ли вы старого своего наставника и счастливые дни своей юности?
Пен поклялся, что вспомнит, и руки их снова встретились над бокалами и абрикосами.
- Я никогда не забуду вашу доброту, Сморк, - сказал Пен. - Не знаю, что бы я без вас делал. Вы - мой лучший друг.
- Это правда, Артур? - спросил Сморк, глядя сквозь очки, и сердце его так застучало, что, кажется, Пен должен был слышать каждый удар.
- Мой лучший друг, мой друг до гроба, - сказал Пен. - Ваше здоровье, старина. - И он осушил последний бокал из второй бутылки знаменитого вина, которое хранил его отец, которое купил его дядюшка, которое вывез в Англию лорд Левант и которое теперь, как равнодушная рабыня, услаждало нынешнего своего господина и владельца.
- Разопьем-ка еще бутылочку, старина, - сказал Пен. - Ей-богу. Ура! Пей до дна! Дядюшка мне рассказывал, что Шеридан на его глазах выпил у Брукса пять бутылок, да еще бутылку мараскина. Он говорит, что это лучшее вино во всей Англии. Да так оно и есть, клянусь честью. Где еще сыщешь такое? Nunc vino pellite curas - cras ingens interabimus aequor Сейчас вино прогонит заботу - завтра уходим в море (лат.) - строки из оды 7 Горация. наливайте, друг мой Сморк, вреда не будет, хоть целую бочку выпейте. - И мистер Пен затянул застольную песню из "Фрейшица". Окна столовой были отворены, и Элен Пенденнис прохаживалась но лужайке, пока маленькая Лора любовалась закатом. Свежий, звонкий голос Пена достиг ушей вдовы. Она порадовалась, что сын ее весел.
- Вы... вы слишком много пьете, Артур, - робко произнес мистер Сморк.Вы не в меру возбуждены.
- Нет, - сказал Пен. - Похмелье бывает не от вина, а от женщин. Наливайте, дружище, и выпьем... слышите, Сморк, выпьем за нее... за _вашу_ нее, не за мою... я-то по своей больше не тоскую ни капли... ни чуточки... ни вот столько, клянусь вам. Расскажите про вашу красавицу, Сморк, я уже давно вижу, как вы но ной вздыхаете.
- Ах! - простонал Сморк, н его батистовая манишка и блестящие запонки приподнялись от силы чувства, волновавшего истерзанную грудь.
- Боже мой, какой вздох! - вскричал Пен, совсем развеселившись. Наливайте, дорогой мой, и пейте. Раз я предложил тост - надобно пить. Какой же джентльмен отказывается пить за даму? Будьте счастливы, старина, и пусть она поскорее переменит фамилию.
- Это вы говорите. Артур? - вопросил Сморк, весь дрожа. - Вы в самом деле ото говорите?
- Ну конечно, говорю. За здоровье будущей миссис Сморк - до дна. Гип, гип, ура!
Сморк чуть не подавился, глотая вино, а Пен, размахивая бокалом, так раскричался, что его матушка и Лора не знали, что и думать, а опекун, успевший задремать в гостиной над газетой, вздрогнул и проворчал: "Слишком много пьет мальчишка". Сморк отставил бокал.
- Я верю в это предзнаменование, - пролепетал он, красный как рак. - О дорогой мой Артур, вы... вы ее знаете.
- Как, Майра Портмен? Поздравляю... талия у нее, правда, необъятная, но все же... поздравляю, дружище!
- Ах, Артур! - снова простонал священник и умолк, поникнув головой.
- Прошу прощенья... не хотел вас обидеть... но талия у ней, вы же сами знаете... необъятная, - не унимался Пен: как видно, третья бутылка начала оказывать свое действие.
- Это не мисс Портмен, - замирающим голосом сказал Сморк.
- Значит, кто-нибудь в Чаттерисе? Или в Клепеме?.. Или здесь у нас? Уж не старуха ли Пайбус? О мисс Ролт с фабрики и я мысли не допускаю - ей всего четырнадцать лет.
- Она старше меня, Пен! - воскликнул Сморк и, вскинув глаза на друга, затем виновато опустил их долу.
Пен расхохотался.
- Это мадам Фрибсби, честное слово! Мадам Фриб, клянусь бессмертными богами!
Сморк не выдержал.
- О Пен! - вскричал он. - Неужели вы думаете, что какая-нибудь из этих более чем обыденных женщин, вами названных, могла задеть мое сердце, когда я был удостоен изо дня в день созерцать совершенство! Пусть я безумен, пусть я греховно честолюбив, пусть я слишком возомнил о себе, но уже два года сердце мое хранит один образ, не знает иного кумира. Разве я не люблю вас, как сына, Артур?.. Скажите, разве Чарльз Сморк не любит вас, как сына?
- Ну конечно, старина, вы всегда были ко мне очень добры, - отвечал Пен, хотя сам питал к своему наставнику отнюдь не сыновние чувства.
- Признаюсь, - очертя голову продолжал Сморк, - в средствах я пока ограничен, и моя матушка не так щедра, как мне бы хотелось, но с ее смертью все ее достояние перейдет ко мне. А ежели она узнает, что я женюсь на женщине родовитой и обеспеченной, она расщедрится, непременно расщедрится. Все, что я имею и что унаследую... а это составит не менее пятисот фунтов в год... все будет принадлежать ей, а... а после моей смерти и вам... то есть...
- Что вы городите, черт возьми? - крикнул Пен, вне себя от изумления. Какое мне дело до ваших денег?
- Артур, Артур! - исступленно возопил Сморк. - Вы назвали меня своим лучшим другом. Позвольте же мне быть для вас больше, чем другом. Неужели вам не ясно, что ангел, которого я люблю... самая чистая, самая прекрасная из женщин... что это не кто иной, как... как несравненная ваша матушка?
- Матушка? - вскричал Артур, вскакивая с места и сразу протрезвившись. - Черт вас возьми, Сморк, вы с ума сошли, да она лет на восемь вас старше!
- А _вас_ это разве смутило? - жалобно возразил Сморк, намекая, разумеется, на зрелую пассию самого Пена. Юноша понял намек и густо покраснел.
- Это совсем разные вещи, Сморк, и сравнения здесь неуместны. Мужчине позволительно забыть о своем звании и возвысить до себя любую женщину; но тут, осмелюсь сказать, дело иного рода.
- Как мне вас понимать, милый Артур? - печально вопросил священник, чувствуя, что сейчас услышит свой приговор.
- Понимать? А вот так и понимать. Мой наставник - повторяю, _мой наставник_ - не имеет права просить руки леди, занимающей такое положение в обществе, как моя мать. Это злоупотребление доверием. Это вольность с вашей стороны, Сморк. Вот как это надобно понимать.
- О Артур! - взмолился перепуганный священник, просительно сложив руки; по Артур топнул ногой и стал дергать сонетку.
- Довольно об этом. Давайте лучше выпьем кофе, - сказал он властно и тут же отдал приказание старому лакею, явившемуся на звонок.
Старый Джон, бросив удивленный взгляд на три пустые бутылки из-под кларета, доложил, что кофе подан в гостиную, куда дядюшка просил пожаловать и мистера Артура. Сморк сказал, что лучше... лучше, пожалуй, не пойдет в гостиную, на что Артур холодно отвечал: "Как угодно", - и велел седлать лошадь мистера Сморка. Бедняга грустно проговорил, что знает дорогу в конюшню и сам оседлает свою лошадку; он вышел в сени и стал одеваться.
Пен, с непокрытой головой, вышел за ним следом. Элен все еще любовалась закатом, и священник, сняв шляпу, издали ей поклонился, а затем повернул к калитке во двор, за которой они оба и скрылись. Дорога в конюшню и в самом деле была Сморку знакома. Он долго возился с подпругой, которую Пен помог ему затянуть, взнуздал лошадку и вывел ее во двор. Когда он садился в седло, на лице его была написана такая скорбь, что у Пена дрогнуло сердце. Он протянул Сморку руку, тот молча ее пожал.
- Полноте, Сморк, - сказал Пен, волнуясь. - Простите, ежели я говорил слишком резко, вы всегда были ко мне очень, очень добры. Но это невозможно, дорогой мой, невозможно. Будьте же мужчиной. Храни вас бог.
Сморк безмолвно кивнул головой и выехал из ворот; Пен смотрел ему вслед, пока лошадка не скрылась за деревьями и стук копыт не замер вдали. Элен поджидала сына на лужайке, она откинула ему волосы со лба и нежно поцеловала. Она опасалась, не слишком ли много он выпил вина.
- А почему мистер Сморк уехал без чая?
Пен поглядел на нее ласково и лукаво.
- Сморк нездоров, - отвечал он, смеясь. Давно уже Элен не видела сына таким веселым. Он обнял ее за плечи и стал прохаживаться с ней из конца в конец террасы. Лора, кивая и смеясь, барабанила в окно гостиной.
- Идите домой. - крикнул майор Пенденнис. - Кофе остынет.
Когда Лора ушла спать, Пен, которого так и распирало открыть свой секрет, описал печальную, но уморительную сцену в столовой. Элен выслушала его рассказ, от смущения заливаясь румянцем, который очень красил ее бледное лицо, что мошенник Пен не преминул отметить.
- Экая наглость, - сказал майор Пенденнис и взял со стола свечу для спальни. - До чего доходит самомнение этих людишек!
Пен в тот вечер долго беседовал с матерью - любовно, доверительно, весело и почему-то впервые за несколько месяцев крепко спал ночь, а утром проснулся отдохнувший и бодрый.
До того как уехать из Чаттериса, знаменитый мистер Долфин не только заключил с мисс Фодерингэй выгодный ангажемент, но также оставил ей некоторую сумму для уплаты долгов, которые могли накопиться у нее за время пребывания в этом городе (благодаря ее разумной бережливости они оказались не так уж велики). Счетец капитана Костигана у виноторговца уже был оплачен майором Пенденнисом, и хотя капитан поговаривал о том, чтобы отдать ему все до последнего пенни, он, сколько известно, так и не привел свою угрозу в исполнение, да и законы чести вовсе того не требовали.
Удостоверившись, что все долги уплачены сполна, мисс Костиган отдала оставшиеся деньги отцу, и тот стал без удержу приглашать и угощать своих друзей, задарил малолетних Кридов яблоками и пряниками (так что вдова Крид до гроба вспоминала о своем квартиранте с великим уважением, а детишки, провожая его, заливались слезами), словом - распорядился деньгами так ловко, что в несколько дней истратил их все и, когда настало время уезжать, вынужден был просить того же мистера Долфина ссудить их небольшой суммой на дорожные расходы.
В одной из гостиниц Чаттериса еженедельно происходили шумные, даже буйные собрания некоего общества джентльменов, именовавших себя "пиратами". Членами этого веселого клуба состояли лучшие умы города. На пиратском корабле плавали и Грэйвс, аптекарь и прекраснейший малый, и Смарт, одаренный и язвительный художник-портретист с Главной улицы, и Крокер, превосходный аукционист, и неподкупный Хикс, бессменный редактор "Хроники графства" в течение двадцати трех лет; антрепренер Бингли тоже любил провести с ними субботний вечер, всякий раз, как получал на то разрешение своей супруги.
В прежние дни пиратствовал помаленьку и Костиган. Но за последнее время он, как неаккуратный плательщик, оказался исключен из этого общества: хозяин гостиницы имел наглость заявить, что пират, который не платит по счету, недостоин звания морского разбойника. Однако когда стало известно, что мисс Фодерингэй подписала блестящий ангажемент, чувства пиратов к капитану Костигану разом переменились. Солли, хозяин "Винограда", рассказал им, как благородно поступил капитан: обошел всех, кому был должен в городе, и со всеми расплатился, вот и ему отдал три фунта и четырнадцать шиллингов; этот Кос - хороший малый и в душе джентльмен: он, Солли, всегда это говорил; и в конце концов ему удалось так растрогать пиратов, что они решили дать в честь капитана обед.
Банкет состоялся накануне отъезда Костиганов, и Солли не ударил лицом в грязь. Миссис Солли наготовила простых и вкусных подлинно английских блюд, и за праздничный стол уселись восемнадцать джентльменов. Председательствовал мистер Джаббер (видный суконщик с Главной улицы), почетного гостя усадили по правую его руку. Бессменный Хикс был помощником председателя; присутствовали почти все члены клуба, а также друзья капитана Костигана мистер Фокер и мистер Спэйвин. Когда скатерть убрали, председатель сказал:
- Костиган, есть вино, не хотите ли?
Но капитан предпочел пунш, и все дружно его поддержали. Господа Бингли, Хикс и Булби (соборный певчий, великий мастер выпить и закусить) проникновенно спели "Non nobis" "Не нам" (лат.) - начало церковного песнопения: "Не нам, не нам, но имени твоему...", после чего председатель провозгласил тост за короля и, едва верноподданные жители Чаттериса осушили по первому бокалу, без дальних околичностей предложил выпить за здоровье "нашего друга капитана Костигана".
Когда стихли приветственные клики, которые, должно быть, слышал весь город, капитан Костиган поднялся и двадцать минут произносил ответную речь, неоднократно умолкая от избытка чувств.
Доблестный капитан просил не взыскать, если речь его будет бессвязна сердце его так переполнено, что слова не идут с языка. Он покидает город, который славится своей древностью и гостеприимством, красотой своих женщин, мужеством и веселым радушием своих мужчин (крики "браво!"). Он уезжает из этого старинного и почтенного юрода, о котором, пока память ему не изменит, будет вспоминать с волнением и любовью, в столицу, где талант его дочери засверкает в полную силу и где сам он будет заботиться о ней, как ангел-хранитель. Он никогда не забудет, что именно в Чаттерисе она приобрела умение, которое теперь обнаружит в иных сферах, и от ее имени и своего он, Джек Костиган, благодарит их и призывает на них благословение божие. Речь его была встречена оглушительными криками и рукоплесканиями.
Мистер Хикс в изящных и сжатых словах предложил выпить за мисс Фодерингэй.
Капитан Костиган поблагодарил красноречиво и прочувствованно.
Мистер Джаббер предложил выпить за драму и чаттерисский театр, и мистер Бингли уже поднялся было с места, но ему помешал капитан Костиган - от лица своей дочери и как человек, долгое время бывший связан со здешним театром, он сам поблагодарил собравшихся. Он также сообщил им, что был когда-то в составе гарнизона в Гибралтаре и на Мальте и участвовал во взятии Флиссингена. Герцог Йоркский - покровитель театра; он, капитан Костиган, не раз имел честь обедать с его королевским высочеством, а также с герцогом Кентским; первого из них справедливо назвали другом солдата. (Аплодисменты.)
Затем был предложен тост за армию, и капитан Костиган опять отвечал. В течение вечера он спел свои любимые песни: "Дезертир", "Старушка Ирландия", "Свинка под кроватью" и "Долина Авоки". Этот вечер был для него великим триумфом - и он кончился. Всем триумфам и всем вечерам приходит конец. А на следующий день, - после того как мисс Костиган распрощалась со всеми своими друзьями и помирилась с мисс Раунси, оставив ей бусы и белое атласное платье, - на следующий день он и мисс Костиган проехали в дилижансе "Конкурент" мимо ворот Фэрокса - а Пен их так и не увидел.
Кучер Том Смит указал на Фэрокс мистеру Костигану, который сидел на козлах, весь пропахший ромом; и капитан заметил, что именьице неважное, вот посмотрел бы ты, братец, на замок Костиган в графстве Мэйо! - на что Том отвечал, что он бы с превеликим удовольствием.
Они уехали, а Пен так и не повидал их! Он узнал об их отъезде только на следующий день, из сообщения в газете, и тотчас поскакал в Чаттерис проверить эту новость. Да, уехали. В знакомом окошке виднелся билетик "Сдаются комнаты". Он взбежал по лестнице и огляделся. Долго просидел он у окна, выходившего в сад настоятеля, - сколько раз они с Эмили вместе глядели в это окно. Замирая от страха, он вошел в ее опустевшую спаленку. Она была чисто выметена и приготовлена для новых жильцов. Зеркало, что еще недавно отражало ее прекрасное лицо, сверкало в ожидании ее преемницы. Полог, аккуратно сложенный, лежал на узкой кровати; Пен упал на колена и зарылся лицом в несмятую подушку.
В то утро он нашел на своем туалетном столико кошелек, связанный Лорой, в который миссис Пенденнис вложила несколько золотых. Один из них Пен дал девушке, которая прислуживала Костиганам, другой - ребятишкам, когда они сказали, что без нее скучно. Всего несколько месяцев назад он впервые вошел в эту комнату, а казалось - с тех пор прошло много лет. Теперь он в самом деле почувствовал, что все кончено. Даже в том, что он пропустил ее дилижанс, было что-то роковое. Пустота, усталость, безмерная тоска и одиночество охватили бедного юношу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55