Наверно, за пятьдесят. Не сомневаюсь, что настанет день, когда его возраст будет установлен, но для этого придётся сделать на Бобби срез, как на дереве, и отсчитать года по кольцам. Ты не собираешься за него замуж, Динни? Между прочим, Уолтер – вдовец. Но он из невоспламеняемого материала – новообращённый тори с квакерской кровью в жилах.– За Динни нужно долго ухаживать, – заметила леди Монт.– Можно мне встать из-за стола, тётя Эм? Я хочу съездить к Майклу.– Скажи Флёр, что завтра утром я приду навестить Кита. Я купила ему новую игру. Она называется "Парламент". Это звери, разделённые на партии. Визжат, рычат, – словом, ведут себя непристойно. Премьер-министр зебра, министр финансов – тигр. Он полосатый. Блор, такси для мисс Динни.Майкл был в палате, но Флёр оказалась дома. Она сообщила, что предисловие мистера Блайта уже отослано Бобби Феррару. Что касается боливийцев, то посол ещё не вернулся, но атташе, который замещает его, обещал неофициально поговорить с Бобби. Он изумительно учтив, поэтому Флёр не сумела угадать, что у него на уме. Она подозревает, что там вообще ничего нет.Динни вернулась на Маунт-стрит, по-прежнему терзаясь неизвестностью. Ясно, что всё упирается в Бобби. Но ему за пятьдесят, он всего навидался, давно утратил пылкость и дар убеждения. Впрочем, может быть, это к лучшему. Взывать к чувствам – рискованно. Хладнокровие, расчёт, уменье намекнуть на неприятные последствия и тонко указать на возможные выгоды – это, вероятно, как раз то, что требуется. Динни была в полной растерянности. Какими же, в конце концов, мотивами руководствуются власти? Майкл, Флёр, сэр Лоренс разговаривали порой таким тоном, словно им это известно, но Динни чувствовала, что на самом деле они знают не больше, чем она сама. Все балансировало на остриё ножа. Исход любого дела зависел от настроения и характера. Девушка легла в постель, но так и не смогла уснуть.Прошёл ещё один такой же день, а затем Динни поняла, что испытывает моряк, когда его судно, выйдя из штилевой полосы, вновь начинает двигаться: за завтраком ей подали конверт без марки со штампом министерства иностранных дел. "Дорогая мисс Черрел.Вчера вечером я вручил министру внутренних дел дневник вашего брата. Он обещал прочесть книгу ночью, и сегодня в шесть вечера я увижусь с ним. Если вы можете быть в министерстве иностранных дел без десяти шесть, мы отправимся к нему вместе. Искренне ваш Р. Феррар".
Наконец-то! Но впереди ещё целый день. Сейчас Уолтер уже прочёл дневник, возможно, уже принял решение. Получив эту записку, Динни почувствовала себя заговорщицей, обязанной хранить тайну. Инстинктивно она умолчала о записке; инстинктивно захотела остаться одна, пока всё не кончится. Должно быть, больной перед операцией переживает то же самое. Утро было погожее, Динни вышла на улицу и остановилась, размышляя, куда пойти. Подумала о Национальной галерее и решила, что картины требуют слишком напряжённого внимания; подумала о Вестминстерском аббатстве и вспомнила Миллисент Пол. Флёр устроила её манекенщицей к Фриволлу. Почему бы не сходить туда посмотреть зимние модели и, возможно, увидеться с этой девушкой? Довольно противно заставлять показывать себе платья, раз ты не собираешься покупать и только зря беспокоишь людей. Нет, если только Хьюберта освободят, она разойдётся и купит настоящее платье, хотя бы это стоило всех её карманных денег. Отбросив колебания, Динни повернула к Бонд-стрит, форсировала этот узкий, медлительный поток пешеходов и машин, добралась до Фриволла и вошла в магазин.– Прошу вас, мадам!Динни провели и усадили на стул. Она сидела, слегка склонив голову набок, улыбаясь и говоря продавщицам приятные слова, – девушка помнила, что ей однажды сказали в универсальном магазине: "Вы не представляете, мэм, как важно для нас, когда покупатель улыбается и проявляет немножко интереса. У нас бывает так много привередливых клиенток и… А, да что говорить!" Модели были самых последних фасонов, очень дорогие и в большинстве случаев совершенно неподходящие для неё, как решила Динни вопреки неизменным уверениям: "Это платье вам замечательно пойдёт, мадам. У вас такая фигура и цвет лица!"Колеблясь, вызвать ли ей Миллисент Пол – может быть, она этим только повредит девушке, Динни выбрала два вечерних платья. Первое – сооружение из чёрного с белым – демонстрировалось тоненькой надменной девушкой с приятной маленькой головкой и широкими плечами. Она прохаживалась взад и вперёд, уперев руку туда, где полагается быть правому бедру, и повернув голову так, словно отыскивала левое, чем и укрепила в Динни отвращение к платью, которое и без того не приглянулось ей. Затем, во втором платье цвета морской воды с серебром, которое понравилось Динни всем, кроме цены, появилась Миллисент Пол. С профессиональным безразличием она не удостоила клиентку взглядом, как будто желая дать ей понять: "Нечего заноситься! Попробовала бы сама целый день разгуливать в нижнем белье и прятаться от взглядов стольких мужей!" Затем, повернувшись, она на лету поймала улыбку Динни, ответила на неё с неожиданным удивлением и радостью и опять двинулась дальше с обычным томным видом. Динни встала, подошла к манекенщице, остановила её и зажала двумя пальцами складку на подоле платья, словно желая попробовать качество ткани.– Рада видеть вас.Нежная улыбка тронула похожие на цветок губы девушки."До чего же прелестна!" – подумала Динни.– Я знакома с мисс Пол, – объяснила она продавщице. – Это платье замечательно на ней сидит.– Но, мадам, оно же совершенно в вашем стиле. Мисс Пол для него чуть-чуть полновата. Разрешите примерить на вас?Динни, не очень уверенная, что получила комплимент, ответила:– Сегодня я ничего не решу: я не знаю, смогу ли себе его позволить.– Это не важно, мадам. Мисс Пол, пройдите на минутку сюда, снимите платье, и мы примерим его мадам.В примерочной манекенщица разделась. "Так она ещё прелестней! Хотела бы я выглядеть в нижнем белье так же!" – подумала Динни и позволила снять с себя платье.– Мадам чудо какая тоненькая! – восхитилась продавщица.– Худа, как щепка.– О нет! Мадам в хорошей форме.– У мадам все как раз в меру. У неё есть стиль! – с некоторой пылкостью воскликнула манекенщица.Продавщица застегнула крючок.– Как на заказ! – объявила она. – Пожалуй, вот здесь чуть-чуть широковато, но это мы подгоним.– Не чересчур открыто? – усомнилась Динни.– Но это же очень красиво при вашей коже!– Нельзя ли мне взглянуть, как выглядит на мисс Пол то, первое платье – чёрное с белым?Динни сказала это, рассчитывая, что девушку не пошлют за платьем в одном белье.– Разумеется. Я сейчас принесу. Помогите мадам, мисс Пол.Оставшись вдвоём, девушки улыбнулись друг другу.– Нравится вам работа, Милли? Вы же мечтали о такой.– Не совсем о такой, мисс.– Бесперспективная?– Не то. Я ведь и не жду того, о чём вы думаете. Могло быть, конечно, куда хуже.– Знаете, я пришла, чтобы повидать вас.– Верно? Но платье вы всё-таки купите, мисс, – оно вам очень идёт. Вы в нём чудесно выглядите.– Осторожней, Милли, не то вас живо переведут в продавщицы.– Ну, нет, за прилавок я не пойду. Там только я делать, что комплименты отпускать.– Где оно расстёгивается?– Вот здесь. Очень удобно: всего один крючок… Можно и самой – нужно только изогнуться. Я читала насчёт вашего брата, мисс. По-моему, с их стороны это просто срам.– Да, – ответила Динни, забыв, что на ней нет платья. Затем порывисто протянула девушке руку. – Желаю счастья, Милли.– И вам также, мисс.Не успели они отдёрнуть руки, как вернулась продавщицаДинни встретила её улыбкой.– Мне так неудобно, что я побеспокоила вас, но я окончательно решила взять вот это, если, конечно, смогу его себе позволить. Безумная цена!– Вы находите, мадам? Это же парижская модель. Я выясню, не может ли мистер Беттер чем-нибудь вам помочь, – платье создано для вас. Мисс Пол, не пригласите ли сюда мистера Беттера?Манекенщица, теперь уже одетая в сооружение из чёрного с белым, вышла.Динни снова натянула своё платье и спросила:– Манекенщицы подолгу работают у вас?– Нет, не очень. Весь день раздеваться и одеваться – довольно хлопотно.– Куда же они деваются?– Так или иначе выходят замуж.Как благоразумно! Вслед за тем мистер Беттер, худощавый мужчина с седыми волосами и превосходными манерами, объявил, что "ради мадам" снизит цену до такой, которая всё ещё казалась безумной. Динни ответила, что решит завтра, и вышла на бледное ноябрьское солнце. Оставалось убить ещё шесть часов. Она двинулась на северо-восток, к Лугам, пытаясь успокоить тревогу мыслью о том, что у каждого встречного, как бы он ни выглядел, тоже есть свои тревоги. Все семь миллионов лондонцев чемнибудь да встревожены. Одни это скрывают, другие – нет. Динни посмотрела на своё отражение в зеркальной витрине и нашла, что она относится к первым. И всё-таки самочувствие у неё ужасное. Вот уж верно: человеческое лицо маска. Динни добралась до Оксфорд-стрит и остановилась на краю тротуара, ожидая, когда можно будет перейти улицу. Рядом с девушкой оказалась костлявая с белыми ноздрями голова ломовой лошади. Динни погладила её по шее и пожалела, что не захватила с собой кусок сахару. Ни лошадь, ни возчик не обратили на неё внимания. Да и зачем им обращать? Из года в год они проезжают здесь и останавливаются, останавливаются и проезжают через эту стремнину – медленно, натужно, ничего не ожидая от будущего, пока оба не свалятся и тела их не оттащат с дороги. Полисмен поменял местами свои белые рукава, возчик натянул поводья, фургон покатился, и длинная вереница автомобилей последовала за ним. Полисмен опять взмахнул руками, и Динни пересекла улицу, дошла до Тоттенхем-корт-род и снова остановилась в ожидании. Какое кипение, какая путаница людей и машин! К чему, с какой тайной целью они движутся? Чего ради суетятся? Поесть, покурить, посмотреть в кино на так называемую жизнь и закончить день в кровати! Миллион дел, выполняемых порой добросовестно, порой недобросовестно, – и все это для того, чтобы иметь возможность поесть, немного помечтать, выспаться и начать всё сначала! Девушке показалось, что сама жизнь неумолимо схватила её за горло здесь, на перекрёстке. Она издала сдавленный вздох. Какой-то толстый мужчина извинился:– Прошу прощения, мисс. Я, кажется, наступил вам на ногу.Динни улыбнулась и ответила: "Нет", – но тут полисмен поменял местами свои белые рукава. Она пересекла улицу, очутилась на удивительно безлюдной Гауэр-стрит и быстро пошла по ней. "Ещё одну реку, ещё одну реку осталось теперь переплыть", – и девушка очутилась в Лугах, этом сплетении сточных канав и грязных мостовых, на которых играла детвора. Вот и дом священника. Дядя Хилери и тётя Мэй ещё не выходили. Они собирались завтракать. Динни тоже села за стол. Она не уклонилась от обсуждения с ними предстоящей "операции", – они ведь жили в самом центре всевозможных "операций". Хилери сказал:– Старый Тесбери и я просили Бентуорта поговорить с министром внутренних дел. Вчера я получил от Помещика записку: "Уолтер ответил кратко: он поступит в соответствии с истинным характером дела и безотносительно к тему, что он назвал "социальным положением" вашего племянника. Что за стиль! Я всегда говорил, что этому типу следовало остаться либералом".– Мне только и нужно, чтобы он поступил в соответствии с истинным характером дела! – вскричала Динни. – Тогда Хьюберт был бы в безопасности. Ненавижу это раболепие перед тем, что они именуют демократией! Будь это не Хьюберт, а шофёр такси, Уолтер решил бы в его пользу.– Это реакция на прошлое, Динни, и, как всякая реакция, она зашла слишком далеко. В годы моего детства людей из привилегированных классов всё-таки не осуждали несправедливо. Теперь стало иначе: положение в обществе – отягчающее обстоятельство перед законом. В любом деле самое трудное – выбрать средний путь. Каждому хочется быть справедливым, да не каждому удаётся.– Я всё думала, дядя, пока шла, какой смысл для вас, и Хьюберта, и папы, и дяди Эдриена, и для тысяч других честно выполнять свою работу, если отбросить хлеб с маслом, который вы получаете за неё?– Спроси свою тётку, – ответил Хилери.– Тётя Мэй, какой смысл?– Не знаю, Динни. Меня воспитали так, чтобы я видела в этом смысл. Вот я и вижу. Выйди ты замуж и будь у тебя семья, ты не задавала бы таких вопросов.– Я так и знала, что тётя Мэй уклонится от ответа. Ну, дядя?– Я тоже не знаю, Динни. Мэй же сказала тебе: мы делаем то, что привыкли делать, – вот и все.– Хьюберт пишет в дневнике, что уважение к людям есть в конечном счёте уважение к самому себе. Это правда?– Сформулировано довольно примитивно. Я бы сказал иначе: мы настолько зависим друг от друга, что человек, заботясь о себе, не может не заботиться и о других.– А стоят ли другие, чтобы мы о них заботились?– Ты хочешь спросить, стоит ли вообще жить?– Да.– Через пятьсот тысяч лет (Эдриен утверждает – миллион) после появления человека население мира стало гораздо многочисленнее, чем раньше. Так вот, прими во внимание все бедствия и войны и подумай, продолжалась ли бы сознательная жизнь человека, если бы жить не стоило?– Думаю, что нет, – задумчиво проговорила Динни. – Видимо, в Лондоне теряешь чувство пропорции.В этот момент вошла горничная:– К вам мистер Камерон, сэр.– Ведите его сюда, Люси. Он поможет тебе обрести утраченное, Динни. Это ходячее воплощение любви к жизни: болел всеми болезнями на свете, включая тропическую лихорадку, участвовал в трёх войнах, дважды попадал в землетрясение и во всех частях света делал самую всевозможную работу. Сейчас сидит вообще без всякой, а у него вдобавок больное сердце.Вошёл мистер Камерон, невысокий худощавый человек с яркими серыми глазами кельта, тёмной седеющей шевелюрой и чуть-чуть горбатым носом. Одна рука у него была забинтована, как будто он растянул связки.– Хэлло, Камерон! – поздоровался, вставая, Хилери. – Опять воюете?– Знаете, викарий, там, где я живу, есть парни, которые жутко обращаются с лошадьми. Вчера сцепился с одним: он лупил послушную лошадь, а бедняжка просто была перегружена… Не могу такого вытерпеть!– Надеюсь, дали ему жару?Глаза мистера Камерона сверкнули.– Разбил ему нос всмятку и повредил себе руку. Я зашёл сказать, сэр, что получил работу в ризнице. Это не густо, но меня выручит.– Чудно! Вот что. Камерон, мне очень жаль, но мы с миссис Черрел уходим на собрание. Оставайтесь, выпейте чашку кофе и поболтайте с моей племянницей. Расскажите ей о Бразилии.Мистер Камерон взглянул на Динни. У него была обаятельная улыбка.Следующий час пролетел быстро и принёс девушке облегчение.Мистер Камерон был хороший рассказчик. По существу, он изложил ей свою биографию – начал с детства, проведённого в Австралии, перешёл к бурской войне, на которую уехал шестнадцати лет, и кончил мировой войной. Он всего навидался – кормил собой насекомых и микробов всего мира, имел дело с лошадьми, китайцами, кафрами и бразильцами, сломал себе ключицу и ногу, был отравлен газами и контужен, но сейчас, как он подробно объяснил, у него всё в порядке, только вот сердце пошаливает. Лицо его светилось каким-то внутренним светом, а речь доказывала, что он отнюдь не считает себя человеком из ряда вон выходящим. Камерон был самым лучшим противоядием, какое Динни могла принять в данную минуту, и она постаралась предельно затянуть беседу. Наконец он ушёл. Динни вскоре последовала за ним и, душевно освежённая, вступила в уличную толчею. Была половина четвёртого, и девушке предстояло убить ещё два с половиной часа. Динни отправилась в Риджент-парк. На деревьях почти не осталось листвы, в воздухе стоял запах костров, на которых её сжигали. Девушка шла через синеватый дымок, раздумывая о мистере Камероне и борясь с новым приступом уныния. Что за жизнь он прожил! И какой интерес сохранил к ней до сих пор! Она обогнула Большой пруд, озарённый последними лучами бледного солнца, выбралась на Мерилебон-род и вспомнила, что до появления в министерстве иностранных дел ей следовало бы куданибудь зайти и привести себя в порядок. Она выбрала магазин Хэрриджа и вошла. Была половина пятого, у прилавков кишела толпа. Она потолкалась в ней, купила новую пуховку, выпила чаю, привела себя в порядок и вышла. Оставалось ещё добрых полчаса, и Динни опять пошла пешком, хотя уже устала. Ровно без четверти шесть она вручила свою карточку швейцару министерства иностранных дел, и её провели в приёмную. Зеркал там не было, поэтому Динни вынула пудреницу и посмотрела на своё отражение в этом заляпанном кусочке стекла. Она показалась себе чересчур простенькой, и это ей не понравилось, хотя, в конце-то концов, она даже не увидит Уолтера – сядет в сторонке и опять будет ждать. Вечное ожидание!– Мисс Черрел!Бобби Феррар показался в дверях. Он выглядел как всегда. Ещё бы!Ему ведь все безразлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Наконец-то! Но впереди ещё целый день. Сейчас Уолтер уже прочёл дневник, возможно, уже принял решение. Получив эту записку, Динни почувствовала себя заговорщицей, обязанной хранить тайну. Инстинктивно она умолчала о записке; инстинктивно захотела остаться одна, пока всё не кончится. Должно быть, больной перед операцией переживает то же самое. Утро было погожее, Динни вышла на улицу и остановилась, размышляя, куда пойти. Подумала о Национальной галерее и решила, что картины требуют слишком напряжённого внимания; подумала о Вестминстерском аббатстве и вспомнила Миллисент Пол. Флёр устроила её манекенщицей к Фриволлу. Почему бы не сходить туда посмотреть зимние модели и, возможно, увидеться с этой девушкой? Довольно противно заставлять показывать себе платья, раз ты не собираешься покупать и только зря беспокоишь людей. Нет, если только Хьюберта освободят, она разойдётся и купит настоящее платье, хотя бы это стоило всех её карманных денег. Отбросив колебания, Динни повернула к Бонд-стрит, форсировала этот узкий, медлительный поток пешеходов и машин, добралась до Фриволла и вошла в магазин.– Прошу вас, мадам!Динни провели и усадили на стул. Она сидела, слегка склонив голову набок, улыбаясь и говоря продавщицам приятные слова, – девушка помнила, что ей однажды сказали в универсальном магазине: "Вы не представляете, мэм, как важно для нас, когда покупатель улыбается и проявляет немножко интереса. У нас бывает так много привередливых клиенток и… А, да что говорить!" Модели были самых последних фасонов, очень дорогие и в большинстве случаев совершенно неподходящие для неё, как решила Динни вопреки неизменным уверениям: "Это платье вам замечательно пойдёт, мадам. У вас такая фигура и цвет лица!"Колеблясь, вызвать ли ей Миллисент Пол – может быть, она этим только повредит девушке, Динни выбрала два вечерних платья. Первое – сооружение из чёрного с белым – демонстрировалось тоненькой надменной девушкой с приятной маленькой головкой и широкими плечами. Она прохаживалась взад и вперёд, уперев руку туда, где полагается быть правому бедру, и повернув голову так, словно отыскивала левое, чем и укрепила в Динни отвращение к платью, которое и без того не приглянулось ей. Затем, во втором платье цвета морской воды с серебром, которое понравилось Динни всем, кроме цены, появилась Миллисент Пол. С профессиональным безразличием она не удостоила клиентку взглядом, как будто желая дать ей понять: "Нечего заноситься! Попробовала бы сама целый день разгуливать в нижнем белье и прятаться от взглядов стольких мужей!" Затем, повернувшись, она на лету поймала улыбку Динни, ответила на неё с неожиданным удивлением и радостью и опять двинулась дальше с обычным томным видом. Динни встала, подошла к манекенщице, остановила её и зажала двумя пальцами складку на подоле платья, словно желая попробовать качество ткани.– Рада видеть вас.Нежная улыбка тронула похожие на цветок губы девушки."До чего же прелестна!" – подумала Динни.– Я знакома с мисс Пол, – объяснила она продавщице. – Это платье замечательно на ней сидит.– Но, мадам, оно же совершенно в вашем стиле. Мисс Пол для него чуть-чуть полновата. Разрешите примерить на вас?Динни, не очень уверенная, что получила комплимент, ответила:– Сегодня я ничего не решу: я не знаю, смогу ли себе его позволить.– Это не важно, мадам. Мисс Пол, пройдите на минутку сюда, снимите платье, и мы примерим его мадам.В примерочной манекенщица разделась. "Так она ещё прелестней! Хотела бы я выглядеть в нижнем белье так же!" – подумала Динни и позволила снять с себя платье.– Мадам чудо какая тоненькая! – восхитилась продавщица.– Худа, как щепка.– О нет! Мадам в хорошей форме.– У мадам все как раз в меру. У неё есть стиль! – с некоторой пылкостью воскликнула манекенщица.Продавщица застегнула крючок.– Как на заказ! – объявила она. – Пожалуй, вот здесь чуть-чуть широковато, но это мы подгоним.– Не чересчур открыто? – усомнилась Динни.– Но это же очень красиво при вашей коже!– Нельзя ли мне взглянуть, как выглядит на мисс Пол то, первое платье – чёрное с белым?Динни сказала это, рассчитывая, что девушку не пошлют за платьем в одном белье.– Разумеется. Я сейчас принесу. Помогите мадам, мисс Пол.Оставшись вдвоём, девушки улыбнулись друг другу.– Нравится вам работа, Милли? Вы же мечтали о такой.– Не совсем о такой, мисс.– Бесперспективная?– Не то. Я ведь и не жду того, о чём вы думаете. Могло быть, конечно, куда хуже.– Знаете, я пришла, чтобы повидать вас.– Верно? Но платье вы всё-таки купите, мисс, – оно вам очень идёт. Вы в нём чудесно выглядите.– Осторожней, Милли, не то вас живо переведут в продавщицы.– Ну, нет, за прилавок я не пойду. Там только я делать, что комплименты отпускать.– Где оно расстёгивается?– Вот здесь. Очень удобно: всего один крючок… Можно и самой – нужно только изогнуться. Я читала насчёт вашего брата, мисс. По-моему, с их стороны это просто срам.– Да, – ответила Динни, забыв, что на ней нет платья. Затем порывисто протянула девушке руку. – Желаю счастья, Милли.– И вам также, мисс.Не успели они отдёрнуть руки, как вернулась продавщицаДинни встретила её улыбкой.– Мне так неудобно, что я побеспокоила вас, но я окончательно решила взять вот это, если, конечно, смогу его себе позволить. Безумная цена!– Вы находите, мадам? Это же парижская модель. Я выясню, не может ли мистер Беттер чем-нибудь вам помочь, – платье создано для вас. Мисс Пол, не пригласите ли сюда мистера Беттера?Манекенщица, теперь уже одетая в сооружение из чёрного с белым, вышла.Динни снова натянула своё платье и спросила:– Манекенщицы подолгу работают у вас?– Нет, не очень. Весь день раздеваться и одеваться – довольно хлопотно.– Куда же они деваются?– Так или иначе выходят замуж.Как благоразумно! Вслед за тем мистер Беттер, худощавый мужчина с седыми волосами и превосходными манерами, объявил, что "ради мадам" снизит цену до такой, которая всё ещё казалась безумной. Динни ответила, что решит завтра, и вышла на бледное ноябрьское солнце. Оставалось убить ещё шесть часов. Она двинулась на северо-восток, к Лугам, пытаясь успокоить тревогу мыслью о том, что у каждого встречного, как бы он ни выглядел, тоже есть свои тревоги. Все семь миллионов лондонцев чемнибудь да встревожены. Одни это скрывают, другие – нет. Динни посмотрела на своё отражение в зеркальной витрине и нашла, что она относится к первым. И всё-таки самочувствие у неё ужасное. Вот уж верно: человеческое лицо маска. Динни добралась до Оксфорд-стрит и остановилась на краю тротуара, ожидая, когда можно будет перейти улицу. Рядом с девушкой оказалась костлявая с белыми ноздрями голова ломовой лошади. Динни погладила её по шее и пожалела, что не захватила с собой кусок сахару. Ни лошадь, ни возчик не обратили на неё внимания. Да и зачем им обращать? Из года в год они проезжают здесь и останавливаются, останавливаются и проезжают через эту стремнину – медленно, натужно, ничего не ожидая от будущего, пока оба не свалятся и тела их не оттащат с дороги. Полисмен поменял местами свои белые рукава, возчик натянул поводья, фургон покатился, и длинная вереница автомобилей последовала за ним. Полисмен опять взмахнул руками, и Динни пересекла улицу, дошла до Тоттенхем-корт-род и снова остановилась в ожидании. Какое кипение, какая путаница людей и машин! К чему, с какой тайной целью они движутся? Чего ради суетятся? Поесть, покурить, посмотреть в кино на так называемую жизнь и закончить день в кровати! Миллион дел, выполняемых порой добросовестно, порой недобросовестно, – и все это для того, чтобы иметь возможность поесть, немного помечтать, выспаться и начать всё сначала! Девушке показалось, что сама жизнь неумолимо схватила её за горло здесь, на перекрёстке. Она издала сдавленный вздох. Какой-то толстый мужчина извинился:– Прошу прощения, мисс. Я, кажется, наступил вам на ногу.Динни улыбнулась и ответила: "Нет", – но тут полисмен поменял местами свои белые рукава. Она пересекла улицу, очутилась на удивительно безлюдной Гауэр-стрит и быстро пошла по ней. "Ещё одну реку, ещё одну реку осталось теперь переплыть", – и девушка очутилась в Лугах, этом сплетении сточных канав и грязных мостовых, на которых играла детвора. Вот и дом священника. Дядя Хилери и тётя Мэй ещё не выходили. Они собирались завтракать. Динни тоже села за стол. Она не уклонилась от обсуждения с ними предстоящей "операции", – они ведь жили в самом центре всевозможных "операций". Хилери сказал:– Старый Тесбери и я просили Бентуорта поговорить с министром внутренних дел. Вчера я получил от Помещика записку: "Уолтер ответил кратко: он поступит в соответствии с истинным характером дела и безотносительно к тему, что он назвал "социальным положением" вашего племянника. Что за стиль! Я всегда говорил, что этому типу следовало остаться либералом".– Мне только и нужно, чтобы он поступил в соответствии с истинным характером дела! – вскричала Динни. – Тогда Хьюберт был бы в безопасности. Ненавижу это раболепие перед тем, что они именуют демократией! Будь это не Хьюберт, а шофёр такси, Уолтер решил бы в его пользу.– Это реакция на прошлое, Динни, и, как всякая реакция, она зашла слишком далеко. В годы моего детства людей из привилегированных классов всё-таки не осуждали несправедливо. Теперь стало иначе: положение в обществе – отягчающее обстоятельство перед законом. В любом деле самое трудное – выбрать средний путь. Каждому хочется быть справедливым, да не каждому удаётся.– Я всё думала, дядя, пока шла, какой смысл для вас, и Хьюберта, и папы, и дяди Эдриена, и для тысяч других честно выполнять свою работу, если отбросить хлеб с маслом, который вы получаете за неё?– Спроси свою тётку, – ответил Хилери.– Тётя Мэй, какой смысл?– Не знаю, Динни. Меня воспитали так, чтобы я видела в этом смысл. Вот я и вижу. Выйди ты замуж и будь у тебя семья, ты не задавала бы таких вопросов.– Я так и знала, что тётя Мэй уклонится от ответа. Ну, дядя?– Я тоже не знаю, Динни. Мэй же сказала тебе: мы делаем то, что привыкли делать, – вот и все.– Хьюберт пишет в дневнике, что уважение к людям есть в конечном счёте уважение к самому себе. Это правда?– Сформулировано довольно примитивно. Я бы сказал иначе: мы настолько зависим друг от друга, что человек, заботясь о себе, не может не заботиться и о других.– А стоят ли другие, чтобы мы о них заботились?– Ты хочешь спросить, стоит ли вообще жить?– Да.– Через пятьсот тысяч лет (Эдриен утверждает – миллион) после появления человека население мира стало гораздо многочисленнее, чем раньше. Так вот, прими во внимание все бедствия и войны и подумай, продолжалась ли бы сознательная жизнь человека, если бы жить не стоило?– Думаю, что нет, – задумчиво проговорила Динни. – Видимо, в Лондоне теряешь чувство пропорции.В этот момент вошла горничная:– К вам мистер Камерон, сэр.– Ведите его сюда, Люси. Он поможет тебе обрести утраченное, Динни. Это ходячее воплощение любви к жизни: болел всеми болезнями на свете, включая тропическую лихорадку, участвовал в трёх войнах, дважды попадал в землетрясение и во всех частях света делал самую всевозможную работу. Сейчас сидит вообще без всякой, а у него вдобавок больное сердце.Вошёл мистер Камерон, невысокий худощавый человек с яркими серыми глазами кельта, тёмной седеющей шевелюрой и чуть-чуть горбатым носом. Одна рука у него была забинтована, как будто он растянул связки.– Хэлло, Камерон! – поздоровался, вставая, Хилери. – Опять воюете?– Знаете, викарий, там, где я живу, есть парни, которые жутко обращаются с лошадьми. Вчера сцепился с одним: он лупил послушную лошадь, а бедняжка просто была перегружена… Не могу такого вытерпеть!– Надеюсь, дали ему жару?Глаза мистера Камерона сверкнули.– Разбил ему нос всмятку и повредил себе руку. Я зашёл сказать, сэр, что получил работу в ризнице. Это не густо, но меня выручит.– Чудно! Вот что. Камерон, мне очень жаль, но мы с миссис Черрел уходим на собрание. Оставайтесь, выпейте чашку кофе и поболтайте с моей племянницей. Расскажите ей о Бразилии.Мистер Камерон взглянул на Динни. У него была обаятельная улыбка.Следующий час пролетел быстро и принёс девушке облегчение.Мистер Камерон был хороший рассказчик. По существу, он изложил ей свою биографию – начал с детства, проведённого в Австралии, перешёл к бурской войне, на которую уехал шестнадцати лет, и кончил мировой войной. Он всего навидался – кормил собой насекомых и микробов всего мира, имел дело с лошадьми, китайцами, кафрами и бразильцами, сломал себе ключицу и ногу, был отравлен газами и контужен, но сейчас, как он подробно объяснил, у него всё в порядке, только вот сердце пошаливает. Лицо его светилось каким-то внутренним светом, а речь доказывала, что он отнюдь не считает себя человеком из ряда вон выходящим. Камерон был самым лучшим противоядием, какое Динни могла принять в данную минуту, и она постаралась предельно затянуть беседу. Наконец он ушёл. Динни вскоре последовала за ним и, душевно освежённая, вступила в уличную толчею. Была половина четвёртого, и девушке предстояло убить ещё два с половиной часа. Динни отправилась в Риджент-парк. На деревьях почти не осталось листвы, в воздухе стоял запах костров, на которых её сжигали. Девушка шла через синеватый дымок, раздумывая о мистере Камероне и борясь с новым приступом уныния. Что за жизнь он прожил! И какой интерес сохранил к ней до сих пор! Она обогнула Большой пруд, озарённый последними лучами бледного солнца, выбралась на Мерилебон-род и вспомнила, что до появления в министерстве иностранных дел ей следовало бы куданибудь зайти и привести себя в порядок. Она выбрала магазин Хэрриджа и вошла. Была половина пятого, у прилавков кишела толпа. Она потолкалась в ней, купила новую пуховку, выпила чаю, привела себя в порядок и вышла. Оставалось ещё добрых полчаса, и Динни опять пошла пешком, хотя уже устала. Ровно без четверти шесть она вручила свою карточку швейцару министерства иностранных дел, и её провели в приёмную. Зеркал там не было, поэтому Динни вынула пудреницу и посмотрела на своё отражение в этом заляпанном кусочке стекла. Она показалась себе чересчур простенькой, и это ей не понравилось, хотя, в конце-то концов, она даже не увидит Уолтера – сядет в сторонке и опять будет ждать. Вечное ожидание!– Мисс Черрел!Бобби Феррар показался в дверях. Он выглядел как всегда. Ещё бы!Ему ведь все безразлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34