Халлорсен незамедлительно ответил:"Фотография изумительная. Что может быть приятней для меня, чем поездка с вашим дядей? Сейчас же свяжусь с ним".И подписался:"Ваш неизменно покорный слуга".Динни прочитала письмо с благодарностью, но без всякого трепета, за что и выругала себя бесчувственной скотиной. Успокоенная таким образом относительно Эдриена, – она знала, что заботу о годичном отпуске можно целиком возложить на Хилери, – девушка сосредоточила все свои мысли на Хьюберте. Её всё сильнее одолевали недобрые предчувствия. Она пыталась доказать себе, что это – следствие её бездеятельной жизни, истории с Ферзом и постоянного нервного возбуждения, в котором тот её держал, но все эти объяснения были неубедительны. Если уж здесь Хьюберту верят так мало, что власти готовы его выдать, то на что же рассчитывать ему там? Динни украдкой склонялась над картой Боливии, словно очертания этой страны могли помочь проникнуть в психику её жителей. Девушка никогда не любила Кондафорд более пылко, чем в эти трудные дни. Поместье – майорат. Если Хьюберта выдадут, осудят, уморят в тюрьме или он будет убит одним из этих погонщиков мулов, а у Джин не окажется сына, Кондафорд перейдёт к старшему из детей Хилери – двоюродному брату Динни, которого она видела всего несколько раз: мальчик учился в закрытой школе. Имение, правда, останется в семье, но для Динни оно будет потеряно. Судьба её любимого дома была неотделима от судьбы Хьюберта. Девушка возмущалась тем, что думает о себе, когда надХьюбертом нависла бесконечно более страшная угроза, но всё-таки не могла отделаться от мысли о Кондафорде.Однажды утром она попросила Клер отвезти её в Липпингхолл. Динни терпеть не могла сама водить машину – и не без основания: присущая ей манера замечать все, мимо чего она проезжала, нередко навлекала на неё неприятности. Сестры прибыли к завтраку. Леди Монт, садившаяся за стол, приветствовала их восклицанием:– Мои дорогие, как досадно! Вы же не едите морковь… Вашего дяди нет дома… Она так очищает. Блор, взгляните, нет ли у Огюстины жареной дичи. Да, ещё! Попросите её, Блор, приготовить те чудесные блинчики с вареньем, которых мне нельзя есть.– Бога ради, тётя Эм, ничего такого, что вам нельзя есть!– Мне сейчас ничего нельзя есть. Ваш дядя поправляется, поэтому я должна худеть. Блор, подайте поджаренный хлеб с тёртым сыром и яйцами, вино и кофе.– Но этого слишком много, тётя Эм!– И виноград, Блор. И папиросы – они наверху, в комнате мистера Майкла. Ваш дядя их не курит, а я курю сигареты с фильтром, поэтому они не убывают. Да, ещё, Блор…– Да, миледи?– Коктейли, Блор.– Тётя Эм, мы не пьём коктейлей.– Нет, пьёте. Я сама видела. Клер, ты плохо выглядишь. Ты тоже худеешь?– Нет. Я просто была в Шотландии, тётя Эм.– Значит, ходила на охоту и рыбную ловлю. Ну, ступайте, прогуляйтесь по дому. Я вас подожду.Прогуливаясь по дому. Клер спросила Динни:– Скажите на милость, где это тётя Эм приучилась глотать "г"?– Папа как-то рассказывал, что в её школе непроглоченное «г» считалось худшим грехом, чем проглоченное "р". Тогда ведь в моду входило все сельское – протяжный выговор, охотничьи рога и всякое другое. Она чудная, правда?Клер, подкрашивая губы, кивнула.Возвращаясь в столовую, они услышали голос леди Монт:– Брюки Джеймса, Блор.– Да, миледи?– У них такой вид, словно они сваливаются. Займитесь ими.– Да, миледи.– А, вот и вы! Динни, твоя тётя Уилмет собирается погостить у Хен. Они будут расходиться во мнениях на каждом углу. Вы получите по холодной куропатке. Динни, что ты решила насчёт Алена? Он такой интересный, а завтра у него кончается отпуск.– Ничего я не решила, тётя Эм.– Вот это и плохо. Нет, Блор, мне дайте морковь. Ты не намерена выйти за него замуж? Я слышала, у него есть перспективы. Какое-то наследство в Уилтшире. Дело в верховном суде. Он является сюда и не даёт мне покоя разговорами о тебе.Под взглядом Клер Динни оцепенела. Вилка её повисла в воздухе.– Если ты не примешь мер, он добьётся перевода в Китай и женится на дочке судового казначея. Говорят, в Гонконге таких полно. Да, мой портулак погиб – Босуэл и Джонсон полили его фекальным раствором. Они совершенно лишены обоняния. Знаешь, что они однажды сделали?– Нет, тётя Эм.– Заразили сенной лихорадкой моего племенного кролика – чихнули над клеткой, и бедняжка издох. Я предупредила их об увольнении, но они не ушли. И не уходят, представляешь себе! А ты собираешься осупружиться. Клер?– Тётя Эм, что за выражение?– Я нахожу его довольно приятным. Оно так часто попадается в этих невоспитанных газетах. Итак, ты собираешься замуж?– Конечно, нет.– Почему? У тебя нет времени? Нет, всё-таки не люблю морковь – она такая однообразная. Но у вашегго дяди сейчас такой период… Я должна быть предусмотрительна. По существу, ему уже пора выйти из него.– Он и вышел, тётя Эм. Дяде Лоренсу – шестьдесят девять. Разве вы не знали?– Он ещё не подаёт никаких признаков. Блор!– Да, миледи.– Можете идти.– Да, миледи.Когда дверь закрылась, леди Монт сказала:– Есть некоторые темы, которых при Блоре нельзя касаться, – противозачаточные меры, ваш дядя и прочее. Бедная киска!Она поднялась, подошла к окну и сбросила кошку на цветочную клумбу.– Как любовно к ней относится Блор! – шепнула Динни сестре.– Мужчины, – объявила леди Монт, возвращаясь, – сбиваются с пути и в сорок пять, и в шестьдесят пять, и ещё не знаю когда. Я никогда не сбивалась с истинного пути, но мы думали об этом с пастором.– Он теперь очень одинок, тётя?– Нет, – отрезала тётя Эм. – Он развлекается. Он очень часто заходит к нам.– Вот было бы замечательно, если бы о вас начали сплетничать!– Динни!– Дяде Лоренсу это понравилось бы.Леди Монт впала в оцепенение.– Где Блор? – воскликнула она. – Я всё-таки съем блинчик.– Вы отослали Блора.– Ах да!– Позвонить, тётя Эм? – предложила Клер. – Кнопка как раз под моим стулом.– Я поместила её там из-за твоего дяди. Он пытался мне читать "Путешествия Гулливера". А это непристойно.– Меньше, чем Рабле или даже Вольтер.– Как! Ты читаешь непристойные книги?– Но это же классики.– Есть ещё какая-то книга – «Ахиллес» – или что-то в этом роде. Твой дядя купил её в Париже, но в Дувре её отобрали. Ты читала?– Нет, – сказала Динни.– Я читала, – вмешалась Клер.– Не следовало бы, судя по тому, что мне рассказывал твой дядя.– Ну, сейчас все все читают, тётя. Это не имеет никакого значения.Леди Монт поочерёдно окинула взором племянниц и глубокомысленно заметила:– Но ведь есть же библия. Блор!– Да, миледи?– Кофе подайте в холл к тигру, Блор. И подбросьте что-нибудь в камин для запаха. Где моё виши?Леди Монт выпила свой стакан виши, и все поднялись.– Просто как в сказке! – шепнула Клер на ухо Динни.– Что вы предпринимаете насчёт Хьюберта? – спросила леди Монт, усаживаясь у камина в холле.– Обливаемся холодным потом, тётя.– Я велела Уилмет поговорить с Хен. Вы же знаете, она встречается с особами королевской фамилии. Существует, наконец, авиация. Почему он не улетит?– Сэр Лоренс внёс за него залог.– Лоренс не будет возражать. Мы можем обойтись без Джеймса – у него аденоиды – и нанять одного садовника вместо Босуэла и Джонсона.– Но Хьюберт будет возражать.– Люблю Хьюберта, – объявила леди Монт. – Он женился слишком быстро… Сейчас запахнет.Появился Блор с кофейницей и папиросами. За ним шествовал Джеймс с кипарисовым поленом. Наступила благоговейная тишина – леди Монт заваривала кофе.– Сколько сахару, Динни?– Две ложечки, пожалуйста.– Я кладу себе три. Знаю, знаю – от этого полнеют. Тебе, Клер?– Одну.Девушки отхлебнули. Клер охнула:– Потрясающе!– О да! Тётя Эм, а ведь у вас кофе несравнимо лучше, чем у других.– Ты права, – сказала тётка. – Я так рада за несчастного Ферза: в конце концов, он мог вас просто покусать. Теперь Эдриен женится на ней. Это так отрадно.– Это будет не так скоро, тётя Эм. Дядя Эдриен едет в Америку.– Зачем?– Мы все считаем, что так лучше всего. Он сам – тоже.– Когда он вознесётся на небо, с ним надо отправить провожатого, иначе он не попадёт в рай, – сказала леди Монт.– Ну, уж ему-то там уготовано место.– Это ещё вопрос. В прошлое воскресенье пастор произнёс проповедь на эту тему.– Он хорошо говорит?– Как тебе сказать? Приятно.– По-моему, проповеди ему писала Джин.– Пожалуй. В них была изюминка. От кого я подхватила это слово?– Наверное, от Майкла, тётя.– Он вечно нахватается всякой всячины. Пастор сказал, что мы должны уметь отрешаться от себя. Он часто приходит сюда позавтракать.– Чтобы вкусно поесть?– Да.– Сколько он весит, тётя Эм?– Без одежды – не знаю.– А в одежде?– О, страшно много! Он собирается писать книгу.– О чём?– О Тесбери. У них была в роду дама, – правда, не Тесбери, а Фицхерберт, которую все уже похоронили, а она оказалась во Франции. Был ещё один – он участвовал в сражении при Спагетти – нет, другое слово. Я всегда вспоминаю о нём, если Огюстина подаёт слишком жирный суп.– При Наварине. А он действительно сражался?– Да, хотя кое-кто утверждает противное. Пастор собирается это выяснить. Потом был ещё один – ему отсекли голову, и он не позаботился упомянуть об этом в хрониках. Но наш пастор раскопал эту историю.– В чьё царствование это случилось?– Я не могу запоминать все царствования, Динни. При Эдуарде Шестом или Эдуарде Четвёртом – почём я знаю… Он был сторонник Красной розы. Затем был ещё какой-то, который женился на одной из наших. Его звали Роланд или в этом роде. Он натворил что-то страшное, и у него отобрали землю. Он не признал короля главой церкви. Что это значит?– При государе-протестанте это значило, что он католик.– Сначала сожгли его дом. О нём упоминается в "Mercurius rusticus" Сельский Меркурий" (лат.).
или в какой-то другой книгге. Пастор утверждает, что его у нас очень любили. Не помню, что было сперва – то ли дважды сожгли его дом, то ли ограбили. Там был ещё ров с водой. Есть даже список всего, что взяли.– Как интересно!– Варенье, и серебро, и цыплят, и белье, и даже зонтик или что-то смешное в этом роде.– Когда всё это было, тётя?– Во время гражданской войны. Он был роялистом. Вспомнила – этого звали не Роланд, а по-другому. Её звали Элизабет, как тебя, Динни. История повторяется.Динни смотрела на полено в камине.– Потом был ещё последний в роду адмирал при Вильгельме Четвёртом, который умер пьяным. Не Вильгельм, а он. Пастор это отрицает. Он и пишет для того, чтобы это опровергнуть. Он говорит, что адмирал прозяб и выпил от простуды рому, а организм не сработал. Где я подхватила это слово?– Я иногда употребляю его, тётя.– Ну, конечно. Так что у него целая масса выдающихся предков, не считая всяких обыкновенных, и они восходят прямо к Эдуарду Проповеднику или кому-то ещё. Пастор хочет доказать, что Тесбери древнее нас. Какая нелепость!– Не волнуйтесь, милая тётя! – замурлыкала Клер. – Ну кто станет это читать?– Не скажи. Он просто любит разыгрывать сноба – это его поддерживает. А, вот и Ален! Клер, ты видела мой портулак? Не пойти ли нам посмотреть?– Тётя Эм, вы бесстыдница, – шепнула Динни ей на ухо. – И потом, это ни к чему.– Помнишь, что нам твердили по утрам в детстве? Час терпеть – век жить. Клер, подожди, я возьму шляпу.– Итак, ваш отпуск кончен, Ален? – спросила Динни, оставшись наедине с молодым человеком. – Куда вас направляют?– В Портсмут.– Это хорошо?– Могло быть хуже. Динни, я хочу поговорить с вами о Хьюберте. Если дело плохо обернётся в суде, что тогда?Динни разом утратила свою "шипучесть". Она опустилась на подушку перед камином и подняла на Алена встревоженный взгляд.– Я наводил справки, – продолжал молодой Тесбери. – В таких случаях даётся отсрочка на две-три недели, чтобы министр внутренних дел мог ознакомиться с решением суда. Как только он утверждает его, виновного немедленно выдают. Отправляют обычно из Саутгемптона.– Вы серьёзно думаете, что до этого дойдёт?– Не знаю, – угрюмо ответил Ален. – Представьте себе, что боливиец кого-то здесь убил и уехал. Мы-то ведь тоже постарались бы заполучить его и нажали бы для этого на все пружины.– Это чудовищно!Молодой человек посмотрел на неё с решительным и сочувственным видом:– Будем надеяться на лучшее, но если дело пойдёт плохо, придётся принять меры. Ни я, ни Джин так просто не сдадимся.– Но что же делать?Молодой Тесбери прошёлся по холлу, заглянул за двери. Затем наклонился к девушке и сказал:– Хьюберт может улететь. После возвращения из Чичестера я ежедневно практикуюсь в пилотировании. На всякий случай мы с Джин разработали один план.Динни схватила его за руку:– Это безумие, мой мальчик!– На войне приходилось делать и не такое.– Но это погубит вашу карьеру!– К чёрту карьеру! Что же, по-вашему, лучше сложить руки и смотреть, как вас и Джин сделают несчастными на долгие годы, а такого человека, как Хьюберт, навсегда изломают?Динни конвульсивно сжала его руку, потом выпустила её.– Этого не может быть. До этого не дойдёт. Кроме того, как вы доберётесь до Хьюберта? Он же будет под стражей.– Пока не знаю, но буду знать, когда наступит время. Мне ясно одно: если его увезут, там уж совсем никаких шансов не останется.– Вы говорили с Хьюбертом?– Нет. Покамест все очень неопределённо.– Я уверена, что он не согласится.– Этим займётся Джин.Динни покачала головой:– Вы не знаете Хьюберта. Он никогда вам не позволит.Ален усмехнулся, и Динни внезапно заметила, что в нём есть какая-то всесокрушающая решительность.– Профессор Халлорсен посвящён в ваш план?– Нет, и не будет без крайней необходимости, хотя, должен сознаться, он – славный малый.Девушка слабо усмехнулась:– Да, славный, только чересчур большой.– Динни, вы не увлечены им?– Нет, мой дорогой!– Ну и слава богу! Видите ли, – продолжал моряк, – с Хьюбертом вряд ли станут обращаться, как с обыкновенным преступником. Это облегчит нам задачу.Динни смотрела на него, потрясённая до мозга костей. Последняя реплика окончательно убедила её в серьёзности его намерений.– Я начинаю понимать, что произошло в Зеебрюгге. Но…– Никаких «но» и встряхнитесь! Пакетбот прибывает послезавтра, и дело назначат к вторичному слушанию. Увидимся в суде. Мне пора, Динни, – у меня каждый день тренировочный полет. Я просто хотел поставить вас в известность, что мы не сложим оружие, если дела обернутся плохо. Кланяйтесь леди Монт. Я её больше не увижу. До свидания. Желаю удачи.И, прежде чем она успела сказать хоть слово, он поцеловал ей руку и вышел из холла.Притихшая и растроганная, Динни сидела у камина, где тлело кипарисовое полено. До сих пор мысль о бунте никогда не приходила ей в голову, девушка никогда по-настоящему не верила, что Хьюберта могут предать суду, не верила даже сейчас, и «безумный» план казался ей от этого ещё более рискованным: давно замечено, что опасность тем страшней, чем она маловероятней. К волнению девушки примешивалось тёплое чувство, – Ален даже не сделал ей очередного предложения. Это лишний раз убеждало Динни в том, что он говорил серьёзно. И, сидя на шкуре тигра, доставившего не слишком много волнений восьмому баронету, который со спины слона застрелил её владельца в ту минуту, когда тот отнюдь не стремился обратить на себя внимание, Динни согревала тело жаром кипарисового полена, а душу сознанием того, что она никогда ещё не была так близка к пламени жизни. Куинс, чёрный с белыми подпалинами старый спаниель её дяди, который во время частых отлучек хозяина обычно не проявлял особого интереса к людям, медленно пересёк холл, улёгся на пол, опустил голову на лапы и поднял на Динни глаза в покрасневших ободках век. Взгляд его как будто говорил: "Может быть, будет, а может, и нет". Полено негромко затрещало, и высокие стоячие часы в дальнем углу холла, как, всегда медлительно, пробили три часа. XXXII Там, где речь идёт о деле, исход которого сомнителен – будь то спортивный матч, ньюмаркетские скачки, ультиматум или отправка человека на виселицу, возбуждение всегда достигает апогея в последнюю минуту. Поэтому в день, когда Хьюберт должен был вторично предстать перед судом, ожидание стало для семьи Черрелов особенно мучительным. Родственники Хьюберта собрались в полицейском суде, словно древний шотландский клан, который немедленно стекался, как только опасность грозила одному из его сочленов. Налицо были все за исключением Лайонела, у которого шла сессия, и детей Хилери, уже уехавших в школу. Всё это напоминало бы свадьбу или похороны, не будь лица так угрюмы и не таись в душе у каждого обида на незаслуженную несправедливость. Динни и Клер сидели между отцом и матерью; справа от них расположились Джин, Ален, Халлорсен и Эдриен. Сзади них – Хилери с женой. Флёр с Майклом и тётя Уилмет. На третьей скамье сэр Лоренс и леди Монт. Пастор Тесбери в последнем ряду замыкал этот боевой порядок, имевший вид перевёрнутого треугольника.Хьюберт, входя в зал со своим адвокатом, улыбнулся сородичам, как горец клану перед боем.Теперь, когда наконец дошло до суда, Динни испытывала нечто похожее на апатию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
или в какой-то другой книгге. Пастор утверждает, что его у нас очень любили. Не помню, что было сперва – то ли дважды сожгли его дом, то ли ограбили. Там был ещё ров с водой. Есть даже список всего, что взяли.– Как интересно!– Варенье, и серебро, и цыплят, и белье, и даже зонтик или что-то смешное в этом роде.– Когда всё это было, тётя?– Во время гражданской войны. Он был роялистом. Вспомнила – этого звали не Роланд, а по-другому. Её звали Элизабет, как тебя, Динни. История повторяется.Динни смотрела на полено в камине.– Потом был ещё последний в роду адмирал при Вильгельме Четвёртом, который умер пьяным. Не Вильгельм, а он. Пастор это отрицает. Он и пишет для того, чтобы это опровергнуть. Он говорит, что адмирал прозяб и выпил от простуды рому, а организм не сработал. Где я подхватила это слово?– Я иногда употребляю его, тётя.– Ну, конечно. Так что у него целая масса выдающихся предков, не считая всяких обыкновенных, и они восходят прямо к Эдуарду Проповеднику или кому-то ещё. Пастор хочет доказать, что Тесбери древнее нас. Какая нелепость!– Не волнуйтесь, милая тётя! – замурлыкала Клер. – Ну кто станет это читать?– Не скажи. Он просто любит разыгрывать сноба – это его поддерживает. А, вот и Ален! Клер, ты видела мой портулак? Не пойти ли нам посмотреть?– Тётя Эм, вы бесстыдница, – шепнула Динни ей на ухо. – И потом, это ни к чему.– Помнишь, что нам твердили по утрам в детстве? Час терпеть – век жить. Клер, подожди, я возьму шляпу.– Итак, ваш отпуск кончен, Ален? – спросила Динни, оставшись наедине с молодым человеком. – Куда вас направляют?– В Портсмут.– Это хорошо?– Могло быть хуже. Динни, я хочу поговорить с вами о Хьюберте. Если дело плохо обернётся в суде, что тогда?Динни разом утратила свою "шипучесть". Она опустилась на подушку перед камином и подняла на Алена встревоженный взгляд.– Я наводил справки, – продолжал молодой Тесбери. – В таких случаях даётся отсрочка на две-три недели, чтобы министр внутренних дел мог ознакомиться с решением суда. Как только он утверждает его, виновного немедленно выдают. Отправляют обычно из Саутгемптона.– Вы серьёзно думаете, что до этого дойдёт?– Не знаю, – угрюмо ответил Ален. – Представьте себе, что боливиец кого-то здесь убил и уехал. Мы-то ведь тоже постарались бы заполучить его и нажали бы для этого на все пружины.– Это чудовищно!Молодой человек посмотрел на неё с решительным и сочувственным видом:– Будем надеяться на лучшее, но если дело пойдёт плохо, придётся принять меры. Ни я, ни Джин так просто не сдадимся.– Но что же делать?Молодой Тесбери прошёлся по холлу, заглянул за двери. Затем наклонился к девушке и сказал:– Хьюберт может улететь. После возвращения из Чичестера я ежедневно практикуюсь в пилотировании. На всякий случай мы с Джин разработали один план.Динни схватила его за руку:– Это безумие, мой мальчик!– На войне приходилось делать и не такое.– Но это погубит вашу карьеру!– К чёрту карьеру! Что же, по-вашему, лучше сложить руки и смотреть, как вас и Джин сделают несчастными на долгие годы, а такого человека, как Хьюберт, навсегда изломают?Динни конвульсивно сжала его руку, потом выпустила её.– Этого не может быть. До этого не дойдёт. Кроме того, как вы доберётесь до Хьюберта? Он же будет под стражей.– Пока не знаю, но буду знать, когда наступит время. Мне ясно одно: если его увезут, там уж совсем никаких шансов не останется.– Вы говорили с Хьюбертом?– Нет. Покамест все очень неопределённо.– Я уверена, что он не согласится.– Этим займётся Джин.Динни покачала головой:– Вы не знаете Хьюберта. Он никогда вам не позволит.Ален усмехнулся, и Динни внезапно заметила, что в нём есть какая-то всесокрушающая решительность.– Профессор Халлорсен посвящён в ваш план?– Нет, и не будет без крайней необходимости, хотя, должен сознаться, он – славный малый.Девушка слабо усмехнулась:– Да, славный, только чересчур большой.– Динни, вы не увлечены им?– Нет, мой дорогой!– Ну и слава богу! Видите ли, – продолжал моряк, – с Хьюбертом вряд ли станут обращаться, как с обыкновенным преступником. Это облегчит нам задачу.Динни смотрела на него, потрясённая до мозга костей. Последняя реплика окончательно убедила её в серьёзности его намерений.– Я начинаю понимать, что произошло в Зеебрюгге. Но…– Никаких «но» и встряхнитесь! Пакетбот прибывает послезавтра, и дело назначат к вторичному слушанию. Увидимся в суде. Мне пора, Динни, – у меня каждый день тренировочный полет. Я просто хотел поставить вас в известность, что мы не сложим оружие, если дела обернутся плохо. Кланяйтесь леди Монт. Я её больше не увижу. До свидания. Желаю удачи.И, прежде чем она успела сказать хоть слово, он поцеловал ей руку и вышел из холла.Притихшая и растроганная, Динни сидела у камина, где тлело кипарисовое полено. До сих пор мысль о бунте никогда не приходила ей в голову, девушка никогда по-настоящему не верила, что Хьюберта могут предать суду, не верила даже сейчас, и «безумный» план казался ей от этого ещё более рискованным: давно замечено, что опасность тем страшней, чем она маловероятней. К волнению девушки примешивалось тёплое чувство, – Ален даже не сделал ей очередного предложения. Это лишний раз убеждало Динни в том, что он говорил серьёзно. И, сидя на шкуре тигра, доставившего не слишком много волнений восьмому баронету, который со спины слона застрелил её владельца в ту минуту, когда тот отнюдь не стремился обратить на себя внимание, Динни согревала тело жаром кипарисового полена, а душу сознанием того, что она никогда ещё не была так близка к пламени жизни. Куинс, чёрный с белыми подпалинами старый спаниель её дяди, который во время частых отлучек хозяина обычно не проявлял особого интереса к людям, медленно пересёк холл, улёгся на пол, опустил голову на лапы и поднял на Динни глаза в покрасневших ободках век. Взгляд его как будто говорил: "Может быть, будет, а может, и нет". Полено негромко затрещало, и высокие стоячие часы в дальнем углу холла, как, всегда медлительно, пробили три часа. XXXII Там, где речь идёт о деле, исход которого сомнителен – будь то спортивный матч, ньюмаркетские скачки, ультиматум или отправка человека на виселицу, возбуждение всегда достигает апогея в последнюю минуту. Поэтому в день, когда Хьюберт должен был вторично предстать перед судом, ожидание стало для семьи Черрелов особенно мучительным. Родственники Хьюберта собрались в полицейском суде, словно древний шотландский клан, который немедленно стекался, как только опасность грозила одному из его сочленов. Налицо были все за исключением Лайонела, у которого шла сессия, и детей Хилери, уже уехавших в школу. Всё это напоминало бы свадьбу или похороны, не будь лица так угрюмы и не таись в душе у каждого обида на незаслуженную несправедливость. Динни и Клер сидели между отцом и матерью; справа от них расположились Джин, Ален, Халлорсен и Эдриен. Сзади них – Хилери с женой. Флёр с Майклом и тётя Уилмет. На третьей скамье сэр Лоренс и леди Монт. Пастор Тесбери в последнем ряду замыкал этот боевой порядок, имевший вид перевёрнутого треугольника.Хьюберт, входя в зал со своим адвокатом, улыбнулся сородичам, как горец клану перед боем.Теперь, когда наконец дошло до суда, Динни испытывала нечто похожее на апатию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34