Боярская дума, конечно, участвовала в Соборе в полном своем составе. По полноте представительства этот Собор можно назвать одним из удачнейших Земских соборов. (Мы помним, что в Соборе 1613 года участвовали представители только пятидесяти городов). Этим выборным людям новое Уложение было «чтено», как выражается предисловие нового кодекса.
Рассматривая этот кодекс, или, как его называли, Уложение, мы замечаем, что это, во-первых, не Судебник, то есть не законодательство исключительно о суде, а кодекс всех законодательных норм, выражение действующего права государственного, гражданского и уголовного. Состоя из двадцати пяти глав и почти тысячи статей, Уложение обнимает собою все сферы государственной жизни. Это был свод законов, составленный из старых русских постановлений с помощью права византийского и литовского.
Во-вторых, Уложение представляет собою не механический свод старого материала, а его переработку; оно содержит в себе многие новые законоположения, и когда мы всматриваемся в характер их и соображаем их с положением тогдашнего общества, то замечаем, что новые статьи Уложения не всегда служат дополнением или исправлением частностей прежнего законодательства; они, напротив, часто имеют характер крупных общественных реформ и служат ответом на общественные нужды того времени.
Так, Уложение отменяет урочные лета для сыска беглых крестьян и тем окончательно прикрепляет их к земле. Отвечая этим настоятельной нужде служилого сословия, Уложение проводит тем самым крупную реформу одной из сторон общественной жизни.
Далее, оно запрещает духовенству приобретать вотчины. Еще в XVI веке шла борьба против права духовенства приобретать земли и владеть вотчинами. На это право боярство, да и все служилые люди смотрели с большим неудовольствием. И вот сперва в 1580 году было запрещено вотчинникам передавать свои вотчины во владение духовенству по завещанию «на помин души», а в 1584 году были запрещены и прочие виды приобретения духовенством земель. Но духовенство, обходя эти постановления, продолжало собирать значительные земли в свои руки. Неудовольствие на это служилого сословия прорывается в XVII веке массою челобитных, направленных против землевладельческих привилегий и злоупотреблений духовенства вообще и монастырей в частности. Уложение удовлетворяет этим челобитьям, запрещая как духовным лицам, так и духовным учреждениям приобретать вотчины вновь (но прежде приобретенные отобраны не были). Вторым пунктом неудовольствия против духовенства были различные судебные привилегии. И здесь новый законодательный сборник удовлетворил желанию населения: он учреждает Монастырский приказ, которому с этих пор делается подсудным духовное сословие наравне с светскими людьми, и ограничивает прочие судебные льготы духовенства.
Далее, Уложение впервые со всею последовательностью закрепляет и обособляет посадское население, обращая его в замкнутый класс: так посадские становятся прикрепленными к посаду. Из посада теперь нельзя уйти, зато и в посад нельзя войти постороннему и чуждому тяглой общине. Исследователи замечали, конечно, тесную связь между всеми этими реформами и обычными жалобами земщины в половине XVII столетия, но недавно только в научное сознание вошла идея о том, что выборным людям пришлось не только слушать Уложение, но и самим выработать его. По ближайшему рассмотрению оказывается, что все крупнейшие новины Уложения возникли по коллективным челобитьям выборных людей, по их инициативе, что выборные принимали участие в составлении и таких частей Уложения, которые существенно их интересов не касались. Словом, оказывается, что, во-первых, работы по Уложению вышли за пределы простой кодификации и, во-вторых, что реформы, проведенные в Уложении, основывались на челобитьях выборных и проведены согласно с духом челобитий.
Здесь-то и кроется значение Земского собора 1648– 1649 годов: насколько Уложение было реформой общественной, настолько оно в своей программе и направлении вышло из земских челобитий и программ. В нем служилые классы достигли большего, чем прежде, обладания крестьянским трудом и успели остановить дальнейший выход вотчин из служилого оборота. Тяглые посадские общины успели добиться обособления и защитили себя от вторжения в посад высших классов и от уклонений от тягла со стороны своих членов. Посадские люди этим самым достигли облегчения тягла – по крайней мере в будущем. Вообще же вся земщина достигла некоторых улучшений в деле суда с боярством и духовенством и в отношениях к администрации. Торговые люди на том же Соборе значительно ослабили конкуренцию иностранных купцов посредством уничтожения некоторых льгот. Таким образом, велико ли было значение выборных 1648 года, решить нетрудно; если судить по результатам их деятельности, оно было очень велико...
Церковные дела при Алексее Михайловиче
Обратимся теперь к делам в сфере церковной времени царя Алексея. Значение тогдашних церковных событий было очень велико: тогда возник раскол, остающийся и теперь еще вопросом не только истории, но и жизни; тогда же возник вопрос об отношениях церковной и светской властей. И тот и другой вопросы связаны с деятельностью Никона. Поэтому прежде всего обратимся к самой личности замечательного патриарха.
Патриарх Никон, в миру Никита, один из самых крупных, могучих русских деятелей XVII века, родился в мае 1605 года в крестьянской семье, в селе Вельеманове близ Нижнего Новгорода. Мать Никиты умерла вскоре после его рождения, и ему еще ребенком пришлось много вытерпеть от мачехи, женщины очень злого нрава. Уже тут Никита выказал присутствие сильной воли, хотя постоянное гонение и не могло не оказать дурного влияния на его характер. Никита обнаружил необыкновенные способности, быстро выучился грамоте, и книга увлекла его. Он захотел уразуметь всю мудрость божественного писания и удалился в монастырь Макария Желтоводского, где и занялся прилежным чтением священных книг. Но родня вызвала его из монастыря обратно. Никита женился, на двадцатом году был посвящен в священники и священствовал в одном селе, откуда по просьбе московских купцов, узнавших о его начитанности, Никита перешел в Москву. Но тут он был не долго: потрясенный смертью всех своих детей, умиравших один за другим, он ушел на Белое море и постригся в Анзерском скиту под именем Никона. Поссорившись там с начальным старцем Елеазаром, Никон удалился в Кожеозерскую пустынь, где и был игуменом с 1642 по 1646 год. На третий год после своего поставления он отправился по делам пустыни в Москву и здесь явился с поклоном к молодому царю Алексею Михайловичу, как вообще в то время являлись с поклоном к царю настоятели монастырей. Царю до такой степени понравился кожеозерский игумен, что патриарх Иосиф по царскому желанию посвятил Никона в сан архимандрита Новоспасского монастыря в Москве, где была родовая усыпальница Романовых. В силу последнего обстоятельства набожный царь часто ездил туда молиться за упокой своих предков и много беседовал с Никоном. Алексей Михайлович был из таких сердечных людей, которые не могут жить без дружбы, всей душой привязываются к людям, которые им нравятся по своему складу, и вот он приказал архимандриту приезжать для беседы каждую пятницу во дворец. Пользуясь расположением царя, Никон стал «печаловаться» царю за всех обиженных и утесненных и таким образом приобрел в народе славу доброго защитника и ходатая. Вскоре в его судьбе произошла новая перемена: в 1648 году скончался новгородский митрополит Афанасий и царь предпочел всем своего любимца. Иерусалимский патриарх Паисий рукоположил Новоспасского архимандрита в сан митрополита новгородского. В Новгороде Никон стал известен своими прекрасными проповедями. Когда в новгородской земле начался голод, он много помогал народу и хлебом и деньгами да, кроме того, устроил в Новгороде четыре богадельни. В 1650 году вспыхнул народный мятеж, и в образе действий Никона во время этих волнений мы уже видим проявление того крупного и решительного характера, который мы увидим и в деле раскола: он сразу наложил на всех коноводов мятежа проклятие и раздражил этим народ настолько, что подвергся даже насилию со стороны бунтовщиков. Но вместе с тем Никон ходатайствовал перед царем за новгородцев.
Будучи новгородским митрополитом, Никон следил, чтобы богослужение совершалось с большою точностью, правильностью и торжественностью. А в то время, надо сказать, несмотря на набожность наших предков, богослужение велось в высшей степени неблаголепно, потому что для скорости разом читали и пели разное, так что молящиеся не могли ничего разобрать. Для благочиния митрополит уничтожил это многогласие и заимствовал киевское пение вместо очень неблагозвучного, так называемого раздельноречного пения. В 1651 году, приехав в Москву, Никон посоветовал царю перенести мощи митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву и этим загладить давний грех Ивана Грозного перед святителем. Царь послал (1652) в Соловки за мощами самого Никона.
В то время когда Никон ездил в Соловки за мощами, скончался московский патриарх Иосиф (1652). На престол патриарший был избран Никон; он отвечал отказом на это избрание; тогда в Успенском соборе царь и окружавшие его со слезами стали умолять митрополита не отказываться. Наконец Никон согласился, но под условием, если царь, бояре, Священный собор и все православные дадут торжественный обет пред Богом, что они будут сохранять «евангельские Христовы догматы и правила святых апостолов и святых отец и благочестивых царей законы» и будут слушаться его, Никона, во всем, «яко начальника и пастыря и отца краснейшего». Царь, за ним власти духовные и бояре поклялись в этом, и 25 июля 1652 года Никон был поставлен патриархом.
Одной из первейших его забот было исправление книг, то есть тот вопрос, который привел к расколу.
Мы знаем, что в служебных рукописных книгах было много неправильностей. Еще Иван IV на Стоглавом соборе поставил вопрос о божественных книгах: он говорил Собору, что «писцы пишут книги с неправильных переводов, а написав, – не правят». Хотя Стоглавый собор и обратил большое внимание на неправильности в рукописных книгах, тем не менее в своих постановлениях он сам впал в погрешность, узаконив, например, двуперстие и сугубое «аллилуйя». Об этих вопросах спорили еще на Руси в XV веке, не зная, двумя или тремя перстами креститься, петь «аллилуйя» дважды или трижды.
В первых печатных богослужебных книгах при Иване IV допущено было много ошибок; то же самое было и в книгах, напечатанных при Шуйском. Когда же после смуты был восстановлен Печатный двор, то прежде всего решили исправить книги. И вот в 1616 году это было поручено Дионисию, известному нам архимандриту Троицкого монастыря, и монахам того же монастыря Логгину, Филарету и другим «духовным и разумным старцам». Относительно Дионисия мы знаем, что это была за личность: добродушная и высокая его натура, умевшая будить в массах патриотизм в бедственное время смуты, оказалась не способной к практической обыденной деятельности; архимандрит не мог держать в строгом повиновении себе братию. Большим, чем архимандрит, влиянием пользовались в монастыре певчие-монахи Логгин и Филарет, оба с удивительными голосами. Филарет был так невежествен, что искажал не только смысл духовных стихов, но и православное учение (например, божество он почитал человекообразным). Оба они ненавидели Дионисия, и вот с такими-то пришлось архимандриту приняться за дело исправления книг. Уже из одного того факта, что никто из справщиков книг не знал по-гречески, видно, что дело исправления не могло идти удовлетворительно. Да и мысль о поверке исправляемых книг по старым русским и греческим рукописям никому не приходила в голову. Как бы то ни было, принялись за исправление. Между справщиками дело не обошлось без распрей. Вначале возник спор по следующему случаю: Дионисий вычеркнул в молитве водоосвящения ненужное слово «и огнем». Пользуясь этим, Логгин, Филарет и ризничий дьякон Маркел отправили в Москву на Дионисия донос, обвинив его в еретичестве.
В то время в Москве еще дожидались Филарета Никитича и делами патриаршества управлял крутицкий митрополит Иона, человек, не способный как следует рассудить это дело. Он стал на сторону врагов Дионисия. Кроме того, вооружили против Дионисия и царскую мать – царицу Марфу, – да и в народе распустили слух, что явились такие еретики, которые «огонь из мира хотят вывести». Дело кончилось осуждением Дионисия на заключение в Кирилло-Белозерский монастырь; но это заточение не было продолжительно. Вскоре в Москву приехал иерусалимский патриарх Феофан, при котором возвратился и Филарет Никитич и был поставлен в патриархи. Снова произвели дознание о деле Дионисия и оправдали его; но в Москве продолжался спор о так называемом прилоге «и огнем». Филарет, не успокоенный доказательствами Феофана, просил его, приехав в Грецию, хорошенько разузнать об этом прилоге. Феофан исполнил его просьбу и вместе с александрийским патриархом прислал в Москву грамоты, подтверждавшие, что прибавка «и огнем» должна быть исключена. Таким образом, решено было уничтожить прилог.
Исправление книг не прекращалось и при патриархах Филарете (1619–1633) и Иосифе (1634–1640), но на исправление смотрели как на дело домашнее, ограничиваясь исправлениями ошибок пера, исправляя домашними средствами, то есть не считая нужным прибегать к сличению наших книг с древнейшими греческими. Мысль о необходимости этих сличений, однако, проскользнула еще при Филарете: в 1632 году приехал с Востока архимандрит Иосиф и был определен для перевода на славянский язык греческих книг, необходимых для церковных нужд, и книг на «латинские ереси», да и кроме того, его обязали «учити на учительном дворе малых ребят греческого языка и грамоте». Но в начале 1634 года Иосиф умер, и школа его заглохла.
И при патриархе Иосифе (1642–1652) исправление шло все тем же путем, то есть исправляли русские люди, не обращаясь к греческим книгам. На дело исправления много влияли при Иосифе некоторые люди, ставшие потом во главе раскола, – таковы протопопы Иван Неронов, Аввакум и дьякон Благовещенского собора Феодор, все из кружка Степана Вонифатьева, близкого к патриарху благовещенского протопопа и царского духовника. Может быть, их влиянием и было внесено и распространено при Иосифе много ошибок и неправильных мнений в новых книгах, как, например, двоеперстие, которое стало с тех пор считаться единственным правым крестным знамением.
Но вместе с тем со времени Иосифа замечается поворот к лучшему. В 1640 году пришло предложение Петра Могилы, киевского митрополита, устроить в Москве монастырь и школу по образцу коллегии западнорусского края. Затем в 1645 году приходит предложение цареградского патриарха Парфения через митрополита Феофана об устройстве в Москве для печатания греческих и русских богослужебных книг типографии, а также и школы для русских детей. Но при царе Михаиле Феодоровиче как то, так и другое предложение не встретило сочувствия. С воцарением Алексея Михайловича дела пошли иначе. Тишайший царь писал (в 1649 году) преемнику Петра Могилы – киевскому митрополиту Сильвестру Косову, прося его прислать ученых монахов, и, согласно царскому желанию, в Москву приехали Арсений Сатановский и Епифаний Славинецкий, сделавшийся впоследствии первым ученым авторитетом в Москве. Они приняли участие в исправлении наших богослужебных книг. Одновременно с этим постельничий Феодор Михайлович Ртищев устраивает под Москвой Андреевский монастырь, а в нем общежитие ученых киевских монахов, вызванных им с юга. Таким образом впервые входила к нам киевская наука.
В том же 1649 году в Москву приехал иерусалимский патриарх Паисий и, присмотревшись к нашим богослужебным обрядам, указал царю и патриарху на многие новшества; это произвело огромное впечатление, так как, по понятиям того времени, дело шло об ереси; и вот возможность неумышленно впасть в ересь побудила правительство обратить большее внимание на эти новшества в обрядах и в книгах. Результатом этого была посылка монаха Арсения Суханова на Афон и в другие места с целью изучения греческих рукописей. Через несколько времени Суханов прислал в Москву известие, еще более взволновавшее всех, – известие о сожжении на Афоне тамошними монахами богослужебных книг русской печати, как признанных еретическими. В то же время московская иерархия решила обратиться за советом к цареградскому духовенству по поводу различных – с нашей точки зрения, не особенно важных – церковных вопросов, которые, однако, казались тогда «великими церковными потребами», главным же образом по поводу вопроса о знакомом уже нам многогласии, об уничтожении коего сильно хлопотали, между прочим, Ртищев и протопоп Неронов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Рассматривая этот кодекс, или, как его называли, Уложение, мы замечаем, что это, во-первых, не Судебник, то есть не законодательство исключительно о суде, а кодекс всех законодательных норм, выражение действующего права государственного, гражданского и уголовного. Состоя из двадцати пяти глав и почти тысячи статей, Уложение обнимает собою все сферы государственной жизни. Это был свод законов, составленный из старых русских постановлений с помощью права византийского и литовского.
Во-вторых, Уложение представляет собою не механический свод старого материала, а его переработку; оно содержит в себе многие новые законоположения, и когда мы всматриваемся в характер их и соображаем их с положением тогдашнего общества, то замечаем, что новые статьи Уложения не всегда служат дополнением или исправлением частностей прежнего законодательства; они, напротив, часто имеют характер крупных общественных реформ и служат ответом на общественные нужды того времени.
Так, Уложение отменяет урочные лета для сыска беглых крестьян и тем окончательно прикрепляет их к земле. Отвечая этим настоятельной нужде служилого сословия, Уложение проводит тем самым крупную реформу одной из сторон общественной жизни.
Далее, оно запрещает духовенству приобретать вотчины. Еще в XVI веке шла борьба против права духовенства приобретать земли и владеть вотчинами. На это право боярство, да и все служилые люди смотрели с большим неудовольствием. И вот сперва в 1580 году было запрещено вотчинникам передавать свои вотчины во владение духовенству по завещанию «на помин души», а в 1584 году были запрещены и прочие виды приобретения духовенством земель. Но духовенство, обходя эти постановления, продолжало собирать значительные земли в свои руки. Неудовольствие на это служилого сословия прорывается в XVII веке массою челобитных, направленных против землевладельческих привилегий и злоупотреблений духовенства вообще и монастырей в частности. Уложение удовлетворяет этим челобитьям, запрещая как духовным лицам, так и духовным учреждениям приобретать вотчины вновь (но прежде приобретенные отобраны не были). Вторым пунктом неудовольствия против духовенства были различные судебные привилегии. И здесь новый законодательный сборник удовлетворил желанию населения: он учреждает Монастырский приказ, которому с этих пор делается подсудным духовное сословие наравне с светскими людьми, и ограничивает прочие судебные льготы духовенства.
Далее, Уложение впервые со всею последовательностью закрепляет и обособляет посадское население, обращая его в замкнутый класс: так посадские становятся прикрепленными к посаду. Из посада теперь нельзя уйти, зато и в посад нельзя войти постороннему и чуждому тяглой общине. Исследователи замечали, конечно, тесную связь между всеми этими реформами и обычными жалобами земщины в половине XVII столетия, но недавно только в научное сознание вошла идея о том, что выборным людям пришлось не только слушать Уложение, но и самим выработать его. По ближайшему рассмотрению оказывается, что все крупнейшие новины Уложения возникли по коллективным челобитьям выборных людей, по их инициативе, что выборные принимали участие в составлении и таких частей Уложения, которые существенно их интересов не касались. Словом, оказывается, что, во-первых, работы по Уложению вышли за пределы простой кодификации и, во-вторых, что реформы, проведенные в Уложении, основывались на челобитьях выборных и проведены согласно с духом челобитий.
Здесь-то и кроется значение Земского собора 1648– 1649 годов: насколько Уложение было реформой общественной, настолько оно в своей программе и направлении вышло из земских челобитий и программ. В нем служилые классы достигли большего, чем прежде, обладания крестьянским трудом и успели остановить дальнейший выход вотчин из служилого оборота. Тяглые посадские общины успели добиться обособления и защитили себя от вторжения в посад высших классов и от уклонений от тягла со стороны своих членов. Посадские люди этим самым достигли облегчения тягла – по крайней мере в будущем. Вообще же вся земщина достигла некоторых улучшений в деле суда с боярством и духовенством и в отношениях к администрации. Торговые люди на том же Соборе значительно ослабили конкуренцию иностранных купцов посредством уничтожения некоторых льгот. Таким образом, велико ли было значение выборных 1648 года, решить нетрудно; если судить по результатам их деятельности, оно было очень велико...
Церковные дела при Алексее Михайловиче
Обратимся теперь к делам в сфере церковной времени царя Алексея. Значение тогдашних церковных событий было очень велико: тогда возник раскол, остающийся и теперь еще вопросом не только истории, но и жизни; тогда же возник вопрос об отношениях церковной и светской властей. И тот и другой вопросы связаны с деятельностью Никона. Поэтому прежде всего обратимся к самой личности замечательного патриарха.
Патриарх Никон, в миру Никита, один из самых крупных, могучих русских деятелей XVII века, родился в мае 1605 года в крестьянской семье, в селе Вельеманове близ Нижнего Новгорода. Мать Никиты умерла вскоре после его рождения, и ему еще ребенком пришлось много вытерпеть от мачехи, женщины очень злого нрава. Уже тут Никита выказал присутствие сильной воли, хотя постоянное гонение и не могло не оказать дурного влияния на его характер. Никита обнаружил необыкновенные способности, быстро выучился грамоте, и книга увлекла его. Он захотел уразуметь всю мудрость божественного писания и удалился в монастырь Макария Желтоводского, где и занялся прилежным чтением священных книг. Но родня вызвала его из монастыря обратно. Никита женился, на двадцатом году был посвящен в священники и священствовал в одном селе, откуда по просьбе московских купцов, узнавших о его начитанности, Никита перешел в Москву. Но тут он был не долго: потрясенный смертью всех своих детей, умиравших один за другим, он ушел на Белое море и постригся в Анзерском скиту под именем Никона. Поссорившись там с начальным старцем Елеазаром, Никон удалился в Кожеозерскую пустынь, где и был игуменом с 1642 по 1646 год. На третий год после своего поставления он отправился по делам пустыни в Москву и здесь явился с поклоном к молодому царю Алексею Михайловичу, как вообще в то время являлись с поклоном к царю настоятели монастырей. Царю до такой степени понравился кожеозерский игумен, что патриарх Иосиф по царскому желанию посвятил Никона в сан архимандрита Новоспасского монастыря в Москве, где была родовая усыпальница Романовых. В силу последнего обстоятельства набожный царь часто ездил туда молиться за упокой своих предков и много беседовал с Никоном. Алексей Михайлович был из таких сердечных людей, которые не могут жить без дружбы, всей душой привязываются к людям, которые им нравятся по своему складу, и вот он приказал архимандриту приезжать для беседы каждую пятницу во дворец. Пользуясь расположением царя, Никон стал «печаловаться» царю за всех обиженных и утесненных и таким образом приобрел в народе славу доброго защитника и ходатая. Вскоре в его судьбе произошла новая перемена: в 1648 году скончался новгородский митрополит Афанасий и царь предпочел всем своего любимца. Иерусалимский патриарх Паисий рукоположил Новоспасского архимандрита в сан митрополита новгородского. В Новгороде Никон стал известен своими прекрасными проповедями. Когда в новгородской земле начался голод, он много помогал народу и хлебом и деньгами да, кроме того, устроил в Новгороде четыре богадельни. В 1650 году вспыхнул народный мятеж, и в образе действий Никона во время этих волнений мы уже видим проявление того крупного и решительного характера, который мы увидим и в деле раскола: он сразу наложил на всех коноводов мятежа проклятие и раздражил этим народ настолько, что подвергся даже насилию со стороны бунтовщиков. Но вместе с тем Никон ходатайствовал перед царем за новгородцев.
Будучи новгородским митрополитом, Никон следил, чтобы богослужение совершалось с большою точностью, правильностью и торжественностью. А в то время, надо сказать, несмотря на набожность наших предков, богослужение велось в высшей степени неблаголепно, потому что для скорости разом читали и пели разное, так что молящиеся не могли ничего разобрать. Для благочиния митрополит уничтожил это многогласие и заимствовал киевское пение вместо очень неблагозвучного, так называемого раздельноречного пения. В 1651 году, приехав в Москву, Никон посоветовал царю перенести мощи митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву и этим загладить давний грех Ивана Грозного перед святителем. Царь послал (1652) в Соловки за мощами самого Никона.
В то время когда Никон ездил в Соловки за мощами, скончался московский патриарх Иосиф (1652). На престол патриарший был избран Никон; он отвечал отказом на это избрание; тогда в Успенском соборе царь и окружавшие его со слезами стали умолять митрополита не отказываться. Наконец Никон согласился, но под условием, если царь, бояре, Священный собор и все православные дадут торжественный обет пред Богом, что они будут сохранять «евангельские Христовы догматы и правила святых апостолов и святых отец и благочестивых царей законы» и будут слушаться его, Никона, во всем, «яко начальника и пастыря и отца краснейшего». Царь, за ним власти духовные и бояре поклялись в этом, и 25 июля 1652 года Никон был поставлен патриархом.
Одной из первейших его забот было исправление книг, то есть тот вопрос, который привел к расколу.
Мы знаем, что в служебных рукописных книгах было много неправильностей. Еще Иван IV на Стоглавом соборе поставил вопрос о божественных книгах: он говорил Собору, что «писцы пишут книги с неправильных переводов, а написав, – не правят». Хотя Стоглавый собор и обратил большое внимание на неправильности в рукописных книгах, тем не менее в своих постановлениях он сам впал в погрешность, узаконив, например, двуперстие и сугубое «аллилуйя». Об этих вопросах спорили еще на Руси в XV веке, не зная, двумя или тремя перстами креститься, петь «аллилуйя» дважды или трижды.
В первых печатных богослужебных книгах при Иване IV допущено было много ошибок; то же самое было и в книгах, напечатанных при Шуйском. Когда же после смуты был восстановлен Печатный двор, то прежде всего решили исправить книги. И вот в 1616 году это было поручено Дионисию, известному нам архимандриту Троицкого монастыря, и монахам того же монастыря Логгину, Филарету и другим «духовным и разумным старцам». Относительно Дионисия мы знаем, что это была за личность: добродушная и высокая его натура, умевшая будить в массах патриотизм в бедственное время смуты, оказалась не способной к практической обыденной деятельности; архимандрит не мог держать в строгом повиновении себе братию. Большим, чем архимандрит, влиянием пользовались в монастыре певчие-монахи Логгин и Филарет, оба с удивительными голосами. Филарет был так невежествен, что искажал не только смысл духовных стихов, но и православное учение (например, божество он почитал человекообразным). Оба они ненавидели Дионисия, и вот с такими-то пришлось архимандриту приняться за дело исправления книг. Уже из одного того факта, что никто из справщиков книг не знал по-гречески, видно, что дело исправления не могло идти удовлетворительно. Да и мысль о поверке исправляемых книг по старым русским и греческим рукописям никому не приходила в голову. Как бы то ни было, принялись за исправление. Между справщиками дело не обошлось без распрей. Вначале возник спор по следующему случаю: Дионисий вычеркнул в молитве водоосвящения ненужное слово «и огнем». Пользуясь этим, Логгин, Филарет и ризничий дьякон Маркел отправили в Москву на Дионисия донос, обвинив его в еретичестве.
В то время в Москве еще дожидались Филарета Никитича и делами патриаршества управлял крутицкий митрополит Иона, человек, не способный как следует рассудить это дело. Он стал на сторону врагов Дионисия. Кроме того, вооружили против Дионисия и царскую мать – царицу Марфу, – да и в народе распустили слух, что явились такие еретики, которые «огонь из мира хотят вывести». Дело кончилось осуждением Дионисия на заключение в Кирилло-Белозерский монастырь; но это заточение не было продолжительно. Вскоре в Москву приехал иерусалимский патриарх Феофан, при котором возвратился и Филарет Никитич и был поставлен в патриархи. Снова произвели дознание о деле Дионисия и оправдали его; но в Москве продолжался спор о так называемом прилоге «и огнем». Филарет, не успокоенный доказательствами Феофана, просил его, приехав в Грецию, хорошенько разузнать об этом прилоге. Феофан исполнил его просьбу и вместе с александрийским патриархом прислал в Москву грамоты, подтверждавшие, что прибавка «и огнем» должна быть исключена. Таким образом, решено было уничтожить прилог.
Исправление книг не прекращалось и при патриархах Филарете (1619–1633) и Иосифе (1634–1640), но на исправление смотрели как на дело домашнее, ограничиваясь исправлениями ошибок пера, исправляя домашними средствами, то есть не считая нужным прибегать к сличению наших книг с древнейшими греческими. Мысль о необходимости этих сличений, однако, проскользнула еще при Филарете: в 1632 году приехал с Востока архимандрит Иосиф и был определен для перевода на славянский язык греческих книг, необходимых для церковных нужд, и книг на «латинские ереси», да и кроме того, его обязали «учити на учительном дворе малых ребят греческого языка и грамоте». Но в начале 1634 года Иосиф умер, и школа его заглохла.
И при патриархе Иосифе (1642–1652) исправление шло все тем же путем, то есть исправляли русские люди, не обращаясь к греческим книгам. На дело исправления много влияли при Иосифе некоторые люди, ставшие потом во главе раскола, – таковы протопопы Иван Неронов, Аввакум и дьякон Благовещенского собора Феодор, все из кружка Степана Вонифатьева, близкого к патриарху благовещенского протопопа и царского духовника. Может быть, их влиянием и было внесено и распространено при Иосифе много ошибок и неправильных мнений в новых книгах, как, например, двоеперстие, которое стало с тех пор считаться единственным правым крестным знамением.
Но вместе с тем со времени Иосифа замечается поворот к лучшему. В 1640 году пришло предложение Петра Могилы, киевского митрополита, устроить в Москве монастырь и школу по образцу коллегии западнорусского края. Затем в 1645 году приходит предложение цареградского патриарха Парфения через митрополита Феофана об устройстве в Москве для печатания греческих и русских богослужебных книг типографии, а также и школы для русских детей. Но при царе Михаиле Феодоровиче как то, так и другое предложение не встретило сочувствия. С воцарением Алексея Михайловича дела пошли иначе. Тишайший царь писал (в 1649 году) преемнику Петра Могилы – киевскому митрополиту Сильвестру Косову, прося его прислать ученых монахов, и, согласно царскому желанию, в Москву приехали Арсений Сатановский и Епифаний Славинецкий, сделавшийся впоследствии первым ученым авторитетом в Москве. Они приняли участие в исправлении наших богослужебных книг. Одновременно с этим постельничий Феодор Михайлович Ртищев устраивает под Москвой Андреевский монастырь, а в нем общежитие ученых киевских монахов, вызванных им с юга. Таким образом впервые входила к нам киевская наука.
В том же 1649 году в Москву приехал иерусалимский патриарх Паисий и, присмотревшись к нашим богослужебным обрядам, указал царю и патриарху на многие новшества; это произвело огромное впечатление, так как, по понятиям того времени, дело шло об ереси; и вот возможность неумышленно впасть в ересь побудила правительство обратить большее внимание на эти новшества в обрядах и в книгах. Результатом этого была посылка монаха Арсения Суханова на Афон и в другие места с целью изучения греческих рукописей. Через несколько времени Суханов прислал в Москву известие, еще более взволновавшее всех, – известие о сожжении на Афоне тамошними монахами богослужебных книг русской печати, как признанных еретическими. В то же время московская иерархия решила обратиться за советом к цареградскому духовенству по поводу различных – с нашей точки зрения, не особенно важных – церковных вопросов, которые, однако, казались тогда «великими церковными потребами», главным же образом по поводу вопроса о знакомом уже нам многогласии, об уничтожении коего сильно хлопотали, между прочим, Ртищев и протопоп Неронов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51