– Звучит многообещающе, – сказала я, когда Гуннар умолк в ожидании моей реакции. – Но, как я понимаю, в этой бочке меда не обошлось без ложки дегтя.
– К сожалению, это так. Вся беда в том, что шкура, давая человеку могущество, одновременно обретает над ним огромную власть. Достаточно лишь единожды испробовать ее в действии, чтобы до конца дней своих оказаться в полной от нее зависимости. Король Ивэйн не расставался с ней отнюдь не от хорошей жизни – он просто не мог без нее обойтись. В своем завещании он предупреждал, что, хотя шкура не губит душу человека и не вредит его здоровью, использовать ее следует лишь в самом крайнем случае, когда над государством нависнет смертельная угроза. Львиная шкура Ивэйна стала символом нашего рода, и за прошедшую тысячу с лишним лет только один король Лиона, Гавэйн Третий, который жил девять веков назад, рискнул надеть ее на себя. Добром это не кончилось, и трагическая судьба короля Гавэйна послужила предостережением для всех его потомков.
– Ну, в таком случае, – осторожно произнесла я, – может, оно и к лучшему, что Женес похитил шкуру. Теперь ни у тебя, ни у твоих детей и внуков не возникнет соблазна воспользоваться ею.
Гуннар энергично взъерошил свои коротко остриженные соломенные волосы.
– Наверное, ты права. Ведь я, в сущности, поддался соблазну – меня спасло лишь то, что шкура так и не попала ко мне. Прошлой осенью я приказал перевезти ее из Руана в Альбину, обосновывая свое решение тем, что ситуация на Агрисе день ото дня становится все более напряженной и руанский собор уже перестал быть надежным местом для хранения такого ценного артефакта. На самом же деле я хотел заполучить ее в свои руки – и отнюдь не для того, чтобы просто любоваться ею. Однако гвардейский отряд, которому было поручено доставить шкуру в столицу, подвергся нападению банды Женеса. Все гвардейцы, за исключением одного человека, были убиты, а тот, что чудом уцелел, повредился в уме, наблюдая из своего укрытия, как разбойники расчленяли тела его товарищей…
– Погоди! – перебила я. – Ты, часом, говоришь не о том нападении, что случилось недалеко от Шато-Бокер в вечер перед нашим прибытием на Агрис?
– Да, о нем, – подтвердил Гуннар. – Кстати, именно поэтому Женес не напал на вас сразу. Плененные во время штурма замка разбойники на допросе показали, что ночью и в первой половине дня его не было на Агрисе. После нападения на отряд он взял львиную шкуру, которую везли гвардейцы, и куда-то ушел, а вернулся лишь к следующему вечеру и тотчас организовал атаку на Шато-Бокер. По свидетельству разбойников, в нескольких часах пути от Агриса, на одной из необитаемых Граней, Женес устроил свое логово, нечто вроде главной базы, где хранил самые ценные свои трофеи. Туда он, судя по всему, и отнес шкуру Ивэйна. Среди пленных нашлось несколько человек, которые пару раз сопровождали Женеса до его логова, но никто из них не был магом и не мог указать нам дорогу.
– Это логово так и не нашли?
– Увы, нет. Вот если бы я хоть раз надевал шкуру, тогда другое дело – я смог бы почуять ее и при помощи более сильного мага найти к ней путь.
– Так ты жалеешь об этом? – пристально посмотрев на него, спросила я.
Гуннар в смущении опустил глаза:
– Даже не знаю, Инга. Ведь как-никак это сила. Могущество. Возможность путешествовать по Граням… Тебе трудно понять меня – все то, о чем я только мечтаю, ты имеешь с самого рождения.
Что я могла сказать? Разве что посочувствовать ему. Гуннар принадлежал к числу тех слабеньких чародеев, которых инквизиторы относили к так называемой «группе риска». Свыше девяноста процентов всех черных магов были выходцами из этой среды – в отличие от обычных ведунов, они обладали достаточно развитыми способностями, чтобы управлять инфернальными силами. И в награду за верную службу Нижний мир давал им то, на что поскупилась природа, – в частности, доступ на Трактовую Равнину. А если к этому прибавить долгую жизнь, практически полное отсутствие болезней, быструю заживляемость ран, то становится понятным, почему так много людей соглашаются служить стихии, которая ставит своей целью уничтожение мира земного.
– А как эта история соотносится с твоими снами? – спустя минуту спросила я.
Гуннар закурил вторую сигарету подряд и, сделав затяжку, ответил:
– Самым непосредственным образом. Мне снится шкура.
– Та самая?
– Да, львиная шкура короля Ивэйна. Я узнал ее по особым золотым застежкам на передних лапах. Впервые она мне приснилась еще в Вечном Городе, за несколько дней до нашего отъезда. Я видел юношу… нет, даже не юношу, а мальчишку лет тринадцати – четырнадцати, стоявшего посреди какой-то комнаты – то ли кабинета, то ли алхимической лаборатории. На нем была шкура Ивэйна, в руках он держал тяжелый серебряный меч и смотрел на дверь, в которую с другой стороны кто-то ломился. Наконец он вышиб дверь…
– Тот, кто ломился? – на всякий случай уточнила я.
– Нет, парень. Он вышиб ее не ногами и не руками, а магией… Впрочем, я не совсем уверен, что это он вышиб дверь, но факт, что она сорвалась с петель и отлетела в противоположную от него сторону, припечатав к стене двух… – Гуннар замялся. – Даже не знаю, как их назвать. Людьми – язык не поворачивается. Скорее, это были нелюди. Они обладали человеческими телами, но явно не были живыми людьми. Скорее, они смахивали на ходячих мертвецов.
– Может, зомби? – предположила я.
– Возможно. Правда, я никогда не встречался с зомби наяву, бог миловал… В общем, за дверью находилось четверо нелюдей. Двух из них сшибло дверью, а двое, что стояли под стеной, сразу ворвались в комнату. Парень без труда расправился с ними: одного поразил огнем, другого – мечом. Потом он погасил начинавший было разгораться пожар, вышел из комнаты и по спиральной каменной лестнице спустился во двор замка, где…
– Так он был в замке?
– Да, в старом полуразрушенном замке.
– Понятно. И что было дальше?
– При выходе из башни парень столкнулся с еще одним… существом, которое передвигалось так неуклюже, словно все кости у него были сломаны. Он убил и его. Потом обошел башню и прикончил шестого – как оказалось, последнего противника. Тут нервы мальчишки не выдержали, он упал на землю и, по-моему, заплакал.
– Кстати, ты можешь показать его «картинку»?
– Попробую.
Хотя Гуннар был слабеньким магом, мысленное изображение получилось у него на удивление четким и детальным – он, безусловно, обладал незаурядными художественными способностями, которые с лихвой компенсировали недостаток магических. С «картинки» на меня сосредоточенно смотрел поразительно красивый, как девочка, мальчик лет четырнадцати, темноволосый, сероглазый, выше среднего роста, довольно крепкого, но не атлетического телосложения. В правой руке он сжимал рукоять длинного, не меньше метра, меча, с трудом удерживая его на весу. Одет он был в светло-коричневый дорожный костюм, поверх которого была наброшена львиная шкура. Передние лапы крест-накрест охватывали его грудь и крепились к поясу при помощи золотых цепочек с застежками. За плечами паренька виднелась пышная рыжая грива. Он стоял на фоне обвалившейся крепостной стены, за которой протекала небольшая речка, а дальше виднелся лес.
Постаравшись запомнить «картинку» во всех деталях, я попросила Гуннара продолжать.
– Так вот, – вновь заговорил он. – Полежав немного на траве, парень поднялся и пошел обратно к башне. Но во дворе он вдруг остановился, постоял, оглядываясь по сторонам, затем развернулся и зашагал к воротам. Возле подъемного моста он бросил свой меч на землю и быстро побежал вперед. А шагов через тридцать окружающий мир внезапно изменился – из весеннего леса он попал в заснеженную степь.
– Перешел на другую Грань?
– Да. Насколько я понимаю, он пересек Ребро в месте Вуали. Похоже, для него это явилось неожиданностью. Некоторое время парень постоял, кутаясь в шкуру, и у меня создалось впечатление, будто он спорит сам с собой. В конце концов он вернулся обратно, поманил к себе пасшуюся неподалеку лошадь и вместе с ней направился к замку. Вот тут-то на сцене появилось еще одно действующее лицо – человек в серой монашеской сутане. – Гуннар ненадолго задумался. – Хотя я не уверен, что он появился именно в этот момент. Возможно, он был там и раньше, просто я его не замечал.
– И что же он делал?
– Прятался среди развалин и украдкой наблюдал за парнем. А когда тот вошел во двор, монах двинулся было ему навстречу, но затем, видимо, передумал и остался в своем укрытии. Как мне кажется, он сообразил, что в таком взвинченном состоянии мальчишка сначала прикончит его для подстраховки, а лишь потом начнет разбираться, кто он и с чем пожаловал. Хотя не исключено, что позже монах все-таки открылся – этого я не знаю, потому что вскоре проснулся.
– Покажи мне того монаха! – попросила я, испытывая какое-то странное предчувствие.
И оно не обмануло меня – на переданной Гуннаром «картинке» я увидела того самого лжемонаха, который больше года назад пытался натравить на нас с Владиславом загорян. Очевидно, для создания обоих Эмиссаров была использована одна и та же телесная матрица, а это значило, что и тот и другой, скорее всего, были направлены одним… нет, не человеком – существом.
– Вот черт! – в сердцах проговорила я, и сказано это было не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. – ты можешь не сомневаться, кузен: то, что тебе приснилось, не было плодом твоего воображения. Этот сон отражал объективную реальность – если не целиком, то частично.
– Так ты знаешь этого монаха?
– Я знаю его хозяина, – уклончиво ответила я, решив повременить с подробностями. – Но продолжай. Что было дальше?
– Этот сон произвел на меня сильное впечатление, однако всерьез я к нему не отнесся, а со временем почти позабыл о нем. Сама понимаешь: мало ли что может присниться человеку, тем более что весь прошедший год я часто думал о шкуре, ломал себе голову, как ее отыскать. А накануне прибытия на Истру мне снова приснился тот паренек – и опять на нем была шкура Ивэйна. Он ехал верхом на лошади через Грани.
– По Трактовой Равнине?
– Нет, просто переходил с Грани на Грань сквозь Ребра. Мне кажется, хотя ручаться за это не могу, что он за кем-то следовал. Или следил. Позавчера ночью этот сон повторился… Нет, не в том смысле, что я увидел его точное повторение. Сон был другой, но очень похожий на предыдущий: мальчишка продолжал свое путешествие, все ехал и ехал, болтал сам с собой на незнакомом мне языке, а к концу моего сна решил сделать привал. Я проснулся, когда он сидел у костра, готовил себе ужин и напевал какую-то песню. – Гуннар хмыкнул. – И вот эта песня добила меня окончательно. Я не мог сам сочинить ее – ни во сне, ни наяву. Я очень слаб в стихосложении, тем более по-латыни. А что касается музыки, то в детстве мне медведь на ухо наступил. Было бы вопиющей несправедливостью, если бы я, бесталанный, сочинил такую замечательную песню.
– Ты помнишь ее?
– К сожалению, нет. Когда я проснулся, слова мигом вылетели из моей головы. Кажется, в ней пелось об учителях и студентах, об академии…
– А ну постой! Случайно не эта?
И я тихо Напела:

Vivat Academia
Vivant professores
Vivat membram qudlfbet…

Глаза Гуннара сверкнули.
– Да, точно она! – перебил он меня. – Ты ее знаешь?
– Ясное дело. Ведь это «Гаудеамус» – популярный на Основе студенческий гимн.
– Значит, паренек родом с Основы?
– Необязательно. «Гаудеамус» известен и на Гранях. Его можно услышать в инквизиторских школах и академиях, в других учебных заведениях для магов.
Гуннар бросил окурок на землю и раздавил его каблуком.
– Ну то, что мальчишка маг, ясно и без песни. Притом довольно сильный маг, раз сумел снять со шкуры охранные чары, которые не позволяли воспользоваться ею никому, кроме потомков Ивэйна. – Он на секунду умолк и тряхнул головой:
– Нет, не получается. Если бы парень был таким умелым магом, то шел бы по Трактовой Равнине, а не сквозь Ребра. Да и вообще, тогда бы ему не понадобилась шкура. Здесь что-то не то.
– Почему же, – возразила я. – Все то. Во-первых, чары мог снять Женес. Или кто-то другой, к кому затем попала шкура. А во-вторых, мальчик вполне может быть потомком Ивэйна. Посчитай, сколько поколении сменилось за двенадцать с лишним веков, и прикинь, в жилах скольких людей должна быть хоть капля крови нашего предка. Тем более что род Ивэинов, насколько я могу судить по своим скудным знаниям из истории Агриса, всегда славился своей плодовитостью.
– Возможно, возможно, – не стал спорить Гуннар. – Сейчас я затрудняюсь назвать хотя бы один из известных мне королевских домов Лемосского архипелага, с которым мы не были бы связаны кровным родством. Да и в соседних архипелагах живет немало наших родичей. Поэтому все может быть. Правда, я всегда считал, что шкура признает за «своих» только потомков Ивэйна по мужской линии – то есть, по-научному, носителей его игрек-хромосомы… А впрочем, какая разнина! Меня больше занимает другое: что значат мои сны, почему они мне снятся?
– Я думаю, особого подтекста искать в них не стоит, – сказала я. – Скорее всего, они значат именно то, что ты видел: какой-то мальчик завладел шкурой Ивэйна, перебил кучу зомби и сейчас куда-то направляется. Остается выяснить лишь самую малость: кто этот мальчик, где он взял шкуру, как оказался в компании восставших мертвецов и наконец куда он держит путь? – Я усмехнулась. – Ну а почему тебе снятся эти сны, вопрос посложнее. Одно из возможных объяснений кроется в уже упомянутой тобой игрек-хромосоме. Она хранит в себе наследственную память всех твоих предков по мужской линии, в том числе и короля Ивэйна, который многие годы носил львиную шкуру. Так что связь с ней у тебя есть – и, может, поэтому ты видишь свои сны.
Гуннар в задумчивости потер подбородок.
– Интересная мысль. Но это, скорее, ответ на вопрос «как». А вот «почему» – в смысле «зачем», «для чего», «с какой целью», – остается неясным.
– Мне тоже хотелось бы это знать. Одно несомненно: тот мальчик каким-то образом связан с нами. Со всеми нами – с тобой, со мной, с Владиславом… Да, кстати, о Владиславе. Я думаю, нам следует рассказать ему о твоих снах.
– Не возражаю, – согласился Гуннар.
Я мысленно позвала мужа, объяснив, что речь идет об очень важном деле. Владислав немедленно извинился перед Джозефом Арно, поднялся с травы и подошел к нам. Но не успел он спросить, что случилось, как в нашу компанию вклинился Баз, который в своем кошачьем облике здорово напоминал миниатюрного барса.
– Посмотрите! – пискляво произнес он, указывая передней лапой в сторону озера. – Мой папа совсем рехнулся!
По озеру плыл Леопольд. Нас это не удивило – в отличие от большинства котов, воды он не боялся и плавал как левиафан. Вместе с тем он полностью разделял нелюбовь своих соплеменников ко всему слишком мокрому, и лишь крайние обстоятельства могли вынудить его добровольно полезть в воду.
– В чем дело? – спросила я у База.
– Не знаю. Папа сидел-сидел на берегу, смотрел-смотрел на озеро, а потом взял – р-раз! – прыгнул и поплыл. Сдурел, короче.
Тем временем Леопольд доплыл почти до середины озера, нырнул, через некоторое время вынырнул и быстро погреб обратно к берегу. Присмотревшись внимательнее, я увидела, что во рту он держит какой-то небольшой предмет
Выбравшись на берег, Леопольд энергично отряхнулся от воды и рысцой затрусил к нам. Когда он приблизился, Владислав потрясение прошептал:
– Боже мой! Неужели.
Я вполне разделяла его чувства – ведь предмет, который Леопольд сжимал в зубах, был хорошо знакомый нам перстень с небольшим желтовато-зеленым камнем, похожим на хризолит. Точно такой перстень я более года назад надела на палец Сандры, оградив ее от воздействия Нижнего мира. Вначале предполагалось, что она будет носить его недолго – лишь до тех пор, пока мы не доберемся до ближайшего очага цивилизации, где опытный экзорцист полностью освободит ее от инфернальной зависимости, а заодно и от магического дара, который был безнадежно загублен чарами Женеса. Но когда обнаружилось, что Сандра беременна, было решено не подвергать ее экзорцизму до родов, так как эта процедура могла сильно повредить ребенку Она носила перстень, ни на секунду не снимая его, и в середине сентября исчезла из дворца вместе с ним. А теперь он нашелся – если не тот самый перстень Бодуэна, то его брат-близнец, и не где-нибудь, а на Истре, в озере рядом с родовым замком князей Верховинских, откуда двадцать шесть лет назад Ривал де Каэрден, действуя по прямой указке Мэтра, похитил двухмесячного младенца, который впоследствии стал моим мужем…
Снедаемый нетерпением, Владислав торопливо опустился на корточки, буквально силой вырвал изо рта Леопольда перстень и принялся осматривать его. Я подалась вперед и прикоснулась пальцем к гладкому камешку
– Это он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40