Одно, что неприятно волновало царя, — это полусвет палевой ночи…«Нельзя будет врасплох накрыть врага… Ах, эти чухонские ночи!» — сердился в душе государь.Но флотилия продолжала двигаться, стараясь держаться в тени, отбрасываемой береговыми лесами.Об этом говорит и автор «Панорамы Санкт-Петербурга».«Погода, — пишет историк Башуцкий, — сначала тихая и светлая, не благоприятствовала предприятию русского монарха, но мало-помалу ветер изменялся, тучи скоплялись и вскоре после полуночи, обложив небо непроницаемою пеленою, разразились проливным дождём.Флотилия, достигнув входа в речку Кеме, ныне Фонтанку разделилась на два отряда. Государь со своими пятнадцатью карбасами с преображенцами вступил в Малую Неву и огибая берега острова Хирвисари — ныне Васильевский, тихо подвигался к взморью. Меншиков же с остальными пятнадцатью карбасами с семеновцами вошёл в Фонтанку».Достигнув устьев этих рек, обе флотилии остановились, ожидая под покровом бурной ночи благоприятного для нападения времени.«Через несколько часов ожидания, — продолжает Башуцкий, — благоприятное время настало, и посреди мрака и бури оссиановской ночи Пётр, в поте лица трудившийся для России, ударил с двух сторон на изумлённых неприятелей. Пример вождя одушевил предводимых. Под градом ядер, гранат и пуль, сыпавшихся на царскую флотилию не только с абордированных Взятых на абордаж, то есть сцеплением крючьями своего и неприятельского судна для ведения рукопашного боя.
судов, но и с остальной эскадры, вступившей под паруса в намерении их выручить, но остановленной мелководьем, взлетели русские на суда, где смерть являлась во всех видах. Ни губительное действие неприятельских выстрелов, ни отчаянные усилия защищавшихся не спасли сих последних от угрожающей им смерти. Царь с гранатою в руке взошёл первый на шняву Двухмачтовое морское судно типа шхуны.
, и через несколько минут оба судна находились в его власти. Из 77 человек, составлявших их экипаж, только 19 сохранили жизнь ценою плена».Ночь, первая ночь после первой морской победы…Кругом сон, сон и над завоёванною крепостью, и над лагерем войска.Не спит один Пётр. Он тихо, чтоб не разбудить денщика, выходит из своей палатки и идёт ещё раз, без посторонних глаз, взглянуть на дорогое приобретение. Душа его ищет уединения.Медленно приближается он к стоящим на Неве кораблям, которые в дымке палевой весенней ночи кажутся великанами в сравнении с крохотными лодками-карбасами.Долго стоит он в задумчивости. Кажется, что в такой же тихой задумчивости и Нева спокойно и величаво катит свои многоводные струи к морю, уже окрашенному первою победною кровью.Он не подозревает, что его юный денщик, которого он считал спящим, раздвинув немного полу палатки, следит за ним издали, и Павлуше кажется в дымке весенней ночи, что на берегу стоит исполин.Да, это был действительно исполин…Невольно, представляя себе этот великий момент в жизни русского исполина, поддаёшься гипнозу гениального стиха великого поэта — стиха, относящегося к этому именно великому моменту: На берегу пустынных волнСтоял он, дум великих полн,И вдаль глядел. Пред ним широкоРека неслася; бедный чёлнПо ней стремился одиноко.По мшистым, топким берегамЧернели избы здесь и там,Приют убогого чухонца;И лес, неведомый лучамВ тумане спрятанного солнца,Кругом шумел. И думал он:Отсель грозить мы будем шведу.Здесь будет город заложенНазло надменному соседу.Природой здесь нам сужденоВ Европу прорубить окно,Ногою твёрдой стать при море.Сюда по новым им волнамВсе флаги в гости будут к нам. И в его возбуждённом, вдохновенном воображении здесь, на этой многоводной Неве, уже развевались флаги всего мира, величаво двигались великаны-корабли; отовсюду, со всей вселенной стекались к этим пустынным берегам, чтобы потом из этого «нового сердца России» устремиться внутрь страны по всем её водяным и сухопутным артериям движения, а к новому сердцу, обратно, притягивать живую кровь и созидательные соки и избыток их выбрасывать из сердца во все концы мира…Творческая мысль лихорадочно работает, созидает, обновляет… Нет предела для созданий его мысли, нет конца гениальным замыслам… Его великая душа стремится объять необъятное…«Окно в Европу!.. Нет, мало того! Все двери настежь, великие объятия великой страны — настежь!.. Я взял море, оно теперь моё, и моими станут все океаны… Никогда не будет заходить солнце в моей стране… Уже совершилось небывалое… Завтра же повелю монетному двору выбить медаль с написанием на оной: „Не бывалое бывает“… И такая медаль действительно была выбита и пожалована всей участникам морской баталии.
Завтра же отправлюсь выбрать место для заложения крепости моей новой столицы… А там, приходи, швед, милости просим…»Уже совсем рассветало, когда государь возвращался к своей палатке.Проходя мимо ставки царевича Алексея Петровича, он услыхал там голоса.«И Алексей не спит, — сказал про себя государь. — А може, встал уже».И царь вошёл в палатку сына. Там он увидел старого полкового священника, который, сидя рядом с царевичем, показывал ему что-то в раскрытой перед ним рукописи.При виде государя царевич и священник быстро встали.Подойдя под благословение священника и поздоровавшись с царевичем, государь спросил:— Что это у вас за рукописание?— Летописец, государь, древний, — отвечал священник. — И я вот показываю благоверному царевичу знамение, его же Господь и сподоби и тебя, благоверный государь.— Какое знамение?— А то знамение, государь, что брезе реки сей и на море родичи твои, святые мученики Борис и Глеб, помогаша тебе одолети врага, как помогли они, во время оно, сродственнику твоему, святому благоверному князю Александру Невскому, сокрушити врагов на сих же невских берегах. И зде, в сём же летописце, оное знамение и чудо записаны.Государь взял рукопись, раскрытую на том месте, где летопись повествовала о видении старца Пелгусия и о поражении шведов новгородским князем Александром Ярославичем на берегах Невы при чудесной помощи святых Бориса и Глеба.— Сказание о старце Пелгусии мне ведомо, а токмо как оно записано в летописце, сего я не читал, — сказал Пётр.— Так прочти, государь, — сказал священник, — и царевич послушает.Заинтересованный, царь стал читать:— «Бе некто муж, старейшина в земли Ижорской, именем Пелгусии. Поручена бе ему стража морская. Восприять же святое крещение и живеше посреде рода своего, погана суща, и наречено бысть ему имя в святом крещении Филипп. Живяше богоугодно, в среду и пяток пребывания в алчбе, там же сподоби его Бог видению страшну. Уведав силу ратных…»— То были рати шведского короля Бергеля, государь, — пояснил священник.— Бергера, а по другим — Биргера, — поправил его государь и продолжал чтение: — «И иде оный Пелгусии противу князя Александра, да скажет ему стани, обрете бо их. Стоящю же ему при край моря, стрегущи обои пути и пребысть всю нощь в бдении. Яко же нача выходити солнце, и услыша шум страшен по морю, и виде насад Судно.
един гребущ, посреди же насада стояща Бориса и Глеба в одеждах червлёных, и беста руки держаще на рамах, гребцы же седяща аки в молнию одеяны. И рече Борис: «Брате Глебе! Вели грести, да поможем сроднику своему Александру». Видев же Пелгусий таковое видение и слышав таковой глас от святую, стояще трепетень, дондеже насад отыде от очию его. Потом скоро поехал к Александру, он же видев его радостными очимы, исповеда ему единому, яко же видя и слыша. Князь же отвеща ему: «Сего не рци никому же…»Пётр остановился в задумчивости.— И меня, государь, сподоби Господь такова же видения, — проговорил священник.— Как? И тебе было видение? — с недоверием спросил государь.— Было, о царю! — торжественно воскликнул священник. — Я видел, государь, как рядом с тобою взыде на большой свейский Шведский.
корабль святый Борис, огненным мечом поражая свеев, а Глеб стояще поруч с Александром Данилычем, на меньшем корабле, посекая огненным же мечом врагов нашей церкви.— И ты все это видел? — с улыбкою спросил царь.— Видех, государь, в нощи, в сонии, — смело отвечал попик.— А! Во сне?— В сонии, государь, духовными очима.— А! Духовными…Государь взглянул на царевича.— Я верю… Без веры нет спасения… Вера — сила необоримая, — тихо сказал государь. — В Евангелии читается: «Аще имати веру яко зерно горушно, — говорил Христос ученикам, — и рече-то горе сей: „Прейди отсюда“ — тамо и прейдет…»— Аминь, — подтвердил священник и многозначительно глянул на царевича. 23 В тот же день государь собрал военный совет для решения важного государственного дела: в каком месте при устьях Невы заложить крепость и новую столицу Российского государства?Перед открытием совета генерал-адмирал Головин, первый в России кавалер знатнейшего ордена св. Андрея Первозванного (вторым был гетман Мазепа), торжественно возложил знаки этого ордена на главных виновников морской победы над шведами — на самого царя и его любимца, Меншикова. Таким образом, государь был третьим кавалером высшего в России ордена.Военный совет постановил: тотчас же отправиться в полном составе для всестороннего осмотра всех устьев Невы, её дельты и всех омываемых здесь Невою островов.Маленькая флотилия, проследовав Большою Невою на всём её протяжении, вышла на взморье.Шведский флот все ещё стоял неподвижно против устья Большой Невы, но на таком расстоянии, что пушки его не могли достигнуть скромной флотилии русских карбасов, как бы дразнивших собою шведских великанов. С кораблей заметили царя и его приближённых. Зрительные трубы шведских капитанов направились на дерзкие лодчонки.Меншиков снял шляпу и замахал ею в воздухе…— Здравствуйте, друга, несолоно хлебавши! — крикнул он.Государь весело рассмеялся. Взор его выражал вдохновенное торжество.— Близок локоть, да не укусишь, — сказал он.— Они грозят кулаками, государь, — заметил Ягужинский.Зоркие глаза Павлуши заметили эту бессильную угрозу.— Кабы мы не лишили их лоцманов, нам бы не справиться с Нумерсом, — серьёзно заметил генерал-адмирал. — Кстати же и ветер им на руку с моря.— Да и вода поднимается, им же на руку, — сказал государь.Головин, сам правивший рулём на царском карбасе, скомандовал гребцам, и царский карбас вместе с другими стал огибать, по взморью, остров Хирвисари, чтобы войти в Малую Неву.— И чего они стоят в море? Чего ждут? — говорил Пётр.— Подмоги, чаю, государь, сухопутной, либо от Выборга, либо от Нарвы, — заметил Головин.— Добро пожаловать! — сверкнул глазами Пётр. — Мои молодцы теперь уже не те, что были под Нарвой, наука нам впрок пошла.Долго маленькая флотилия плутала по лабиринту всех рукавов Невы. Обогнув остров Хирвисари со взморья, она проследовала Малой Невой вверх, мимо острова Койвисари, ныне Петербургской стороны, и мимо маленького острова Иенисари, где ныне крепость, и повернула в Большую Невку, следуя мимо острова Кивисари, ныне Каменного, мимо Мусмансгольма, ныне Елагина, и, обогнув остров Ристисари, ныне Крестовский, Малою Невою вошла опять в Большую Невку.На всём останавливался взор царя, все обсуждала и взвешивала его творческая мысль, во все вникал его всеобъемлющий гений.— Сими дыхательными путями будут дышать великие лёгкие моей России, — говорил он в каком-то творческом гипнозе.— Отдушины знатные, — согласился Головин.— Воды что в Ниле,-продолжал государь. У него из ума, по-видимому, не выходил Александр Македонский с его новой столицей в дельте Нила.Меншиков, умевший отгадывать мысли царя, заметил:— А поди, он, Александр Филиппович, не с таким тщанием, как ты, государь, изучал дельту Нила.— Да у Александра Филиппыча, чаю, не стоял за спиной Нумерс со шведским флотом, как ноне у меня, — проговорил Пётр.Карбасы, выйдя из Большой Невки, снова повернули вниз по Большой Неве.— Стой! — сказал царь, когда его карбас поравнялся опять с островом Иенисари. — Осмотрим сие место.Карбас причалил к берегу. Все вышли на островок и исследовали его со всех сторон.— Государь! — вдруг радостно воскликнул Павлуша Ягужинский. — Изволь взглянуть наверх.— Что там? — спросил Пётр.— Над тобою, государь, кружит царь-птица! — с юношеской живостью говорил Павлуша. — Орёл над тобой, государь, — счастливое знамение.— Откуда тут быть орлу? — удивился царь.— А вон и гнездо на дереве, государь, — сказал Меншиков.Огромная шапка, точно гнездо аиста, чернела между ветвей с начинавшими распускаться зелёными листьями.— Знамение, знамение! — радовался Ягужинский. — Такой же орёл кружил над Цезарем, когда он переходил через Рубикон.Государь задумчиво следил за плавными взмахами гигантских крыльев царственной птицы.— Какой полет! — тихо заметил он.— Твой полет, государь, — сказал Меншиков.Исследовав островок Иенисари и его окрестности, государь остановился на решении, что лучше этого островка для сооружения крепости и быть не может.— Кругом вода, и никаких рвов копать нет надобности, — говорил он возбуждённо. — Сие место не Ниеншанцу чета. Мимо сего островка, чаю, не токмо корабли с моря, но и рыбацкая лодка не проскользнёт. А по другим рукавам Невы большим судам ходу нет. Назло братцу моему Карлу я новую свою столицу срублю моим топором на его земле, на сей стороне Невы, на острове Койвисари, а на левой стороне Невы разведу огород на славу, сей огород украшу статуями, каковые я видел в Версале, и назову сие место «Парадизом». Самый же город расположу на острове Хирвисари. А по малом времени, чаю, с Божьей помощью, и на левую сторону Невы перекину город.— А орёл все кружит, — не переставал радоваться Ягужинский. — Теперь я вижу, что на гнезде сидит орлица.— Ну, Павлуша, — ласково проговорил Пётр, — не вывести уж тут ей своих орлят.— Почему, государь?— А потому, что завтра же мой топор учнет тут ходить по деревам, — сказал Пётр. — И будет прочна моя тут построечка: стоять ей здесь, пока земля стоять будет и солнце по небу ходит.Окончательно было решено: на Иенисари заложить крепость, а новую столицу — там же, только за протоком, на острове Койвисари, что ныне Петербургская сторона.Возвращаясь после этого в лагерь, государь долго погружён был в думы; но Меншиков и Ягужинский, привыкшие читать в его душе по глазам и по лицу, понимали состояние этой великой души… То, о чём он по целым дням и ночам мечтал в своём рабочем покое в Москве, к чему с неудержимою страстию рвались его думы, теперь достигнуто. Нева — это окно в Европу, — его река! «Чужое» море — теперь его море!— Там я заложу верфь, — указывал он на левый берег Невы, где ныне Адмиралтейство. — Здесь — артиллерийский парк, — указал он на берег Выборгской стороны.Потом, обратясь к артиллерийскому полковнику Трезини, родом итальянцу …обратясь к артиллерийскому полковнику Трезини, родом итальянцу…— Доменико Трезини (ок. 1670-1734) — русский архитектор, представитель раннего барокко. По национальности швейцарец (возможно, родом из Италии). С 1703 года жил и работал в России. Возводил дворец Петра I (1710-1714), собор Петропавловской крепости (1712-1733), здание Двенадцати коллегий (1722-1734).
, Пётр сказал: — Тебе работы будет по горло.— Рад служить великому государю, — поклонился Трезини.— Чаю, не позабыл своей науки, живучи у московских варваров?— Архитектуры, государь? — спросил Трезини.— Да, стройки, да только вечной, как вечен ваш Рим.— Думаю, государь… Но построить новый Рим — не хватит человеческой жизни, — отвечал бравый потомок Гракхов. — Даже о Коринфе старая римская пословица говорит: Alta die solo non est exstructa Corinthus.— А сие что означает?— И Коринф построен не в один день.— A y нас, государь, у немцев, имеется такая же пословица о Риме, — сказал полковник Рене: — Rom ist nicht auf einmal erbaut.Но государь, кажется, все забыл, когда карбас его поравнялся с шведскими великанами, отбитыми столь молодецки, кораблями «Астрель» и «Гедан». Глаза его сверкнули гордою радостью.— Данилыч! — окликнул он Меншикова, сидевшего около Головина.— Что изволишь приказать, государь? — отозвался тот.— Сегодня же посылай гонца в Новгород к митрополиту Ионе с указом, чтоб немедля прибыл сюда для освящения мест под крепость и новую столицу.— Слушаю, государь, а к какому дню?— К Троице.Так жаждала великая душа заложить первый камень на том месте, где теперь раскинулся на сотни вёрст великий город с его величественными храмами, дворцами, город с его миллионным населением, с парками, садами, всевозможными учебными заведениями, город, изрезанный стальными полосами рельсов, опутанный паутиною телеграфных и телефонных проводов, из которого исходят вести вплоть до бурных вод Тихого океана…Как было не трепетать великой душе, провидевшей мировую миссию своего народа в будущем! 24 Настал, наконец, желанный день.К 16 мая войска, взявшие Ниеншанц и овладевшие всею Невою и её дельтою и стоявшие лагерем — пехота по ту сторону Невы, а кавалерия — на левом её берегу, все придвинулись к месту закладки крепости и новой столицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
судов, но и с остальной эскадры, вступившей под паруса в намерении их выручить, но остановленной мелководьем, взлетели русские на суда, где смерть являлась во всех видах. Ни губительное действие неприятельских выстрелов, ни отчаянные усилия защищавшихся не спасли сих последних от угрожающей им смерти. Царь с гранатою в руке взошёл первый на шняву Двухмачтовое морское судно типа шхуны.
, и через несколько минут оба судна находились в его власти. Из 77 человек, составлявших их экипаж, только 19 сохранили жизнь ценою плена».Ночь, первая ночь после первой морской победы…Кругом сон, сон и над завоёванною крепостью, и над лагерем войска.Не спит один Пётр. Он тихо, чтоб не разбудить денщика, выходит из своей палатки и идёт ещё раз, без посторонних глаз, взглянуть на дорогое приобретение. Душа его ищет уединения.Медленно приближается он к стоящим на Неве кораблям, которые в дымке палевой весенней ночи кажутся великанами в сравнении с крохотными лодками-карбасами.Долго стоит он в задумчивости. Кажется, что в такой же тихой задумчивости и Нева спокойно и величаво катит свои многоводные струи к морю, уже окрашенному первою победною кровью.Он не подозревает, что его юный денщик, которого он считал спящим, раздвинув немного полу палатки, следит за ним издали, и Павлуше кажется в дымке весенней ночи, что на берегу стоит исполин.Да, это был действительно исполин…Невольно, представляя себе этот великий момент в жизни русского исполина, поддаёшься гипнозу гениального стиха великого поэта — стиха, относящегося к этому именно великому моменту: На берегу пустынных волнСтоял он, дум великих полн,И вдаль глядел. Пред ним широкоРека неслася; бедный чёлнПо ней стремился одиноко.По мшистым, топким берегамЧернели избы здесь и там,Приют убогого чухонца;И лес, неведомый лучамВ тумане спрятанного солнца,Кругом шумел. И думал он:Отсель грозить мы будем шведу.Здесь будет город заложенНазло надменному соседу.Природой здесь нам сужденоВ Европу прорубить окно,Ногою твёрдой стать при море.Сюда по новым им волнамВсе флаги в гости будут к нам. И в его возбуждённом, вдохновенном воображении здесь, на этой многоводной Неве, уже развевались флаги всего мира, величаво двигались великаны-корабли; отовсюду, со всей вселенной стекались к этим пустынным берегам, чтобы потом из этого «нового сердца России» устремиться внутрь страны по всем её водяным и сухопутным артериям движения, а к новому сердцу, обратно, притягивать живую кровь и созидательные соки и избыток их выбрасывать из сердца во все концы мира…Творческая мысль лихорадочно работает, созидает, обновляет… Нет предела для созданий его мысли, нет конца гениальным замыслам… Его великая душа стремится объять необъятное…«Окно в Европу!.. Нет, мало того! Все двери настежь, великие объятия великой страны — настежь!.. Я взял море, оно теперь моё, и моими станут все океаны… Никогда не будет заходить солнце в моей стране… Уже совершилось небывалое… Завтра же повелю монетному двору выбить медаль с написанием на оной: „Не бывалое бывает“… И такая медаль действительно была выбита и пожалована всей участникам морской баталии.
Завтра же отправлюсь выбрать место для заложения крепости моей новой столицы… А там, приходи, швед, милости просим…»Уже совсем рассветало, когда государь возвращался к своей палатке.Проходя мимо ставки царевича Алексея Петровича, он услыхал там голоса.«И Алексей не спит, — сказал про себя государь. — А може, встал уже».И царь вошёл в палатку сына. Там он увидел старого полкового священника, который, сидя рядом с царевичем, показывал ему что-то в раскрытой перед ним рукописи.При виде государя царевич и священник быстро встали.Подойдя под благословение священника и поздоровавшись с царевичем, государь спросил:— Что это у вас за рукописание?— Летописец, государь, древний, — отвечал священник. — И я вот показываю благоверному царевичу знамение, его же Господь и сподоби и тебя, благоверный государь.— Какое знамение?— А то знамение, государь, что брезе реки сей и на море родичи твои, святые мученики Борис и Глеб, помогаша тебе одолети врага, как помогли они, во время оно, сродственнику твоему, святому благоверному князю Александру Невскому, сокрушити врагов на сих же невских берегах. И зде, в сём же летописце, оное знамение и чудо записаны.Государь взял рукопись, раскрытую на том месте, где летопись повествовала о видении старца Пелгусия и о поражении шведов новгородским князем Александром Ярославичем на берегах Невы при чудесной помощи святых Бориса и Глеба.— Сказание о старце Пелгусии мне ведомо, а токмо как оно записано в летописце, сего я не читал, — сказал Пётр.— Так прочти, государь, — сказал священник, — и царевич послушает.Заинтересованный, царь стал читать:— «Бе некто муж, старейшина в земли Ижорской, именем Пелгусии. Поручена бе ему стража морская. Восприять же святое крещение и живеше посреде рода своего, погана суща, и наречено бысть ему имя в святом крещении Филипп. Живяше богоугодно, в среду и пяток пребывания в алчбе, там же сподоби его Бог видению страшну. Уведав силу ратных…»— То были рати шведского короля Бергеля, государь, — пояснил священник.— Бергера, а по другим — Биргера, — поправил его государь и продолжал чтение: — «И иде оный Пелгусии противу князя Александра, да скажет ему стани, обрете бо их. Стоящю же ему при край моря, стрегущи обои пути и пребысть всю нощь в бдении. Яко же нача выходити солнце, и услыша шум страшен по морю, и виде насад Судно.
един гребущ, посреди же насада стояща Бориса и Глеба в одеждах червлёных, и беста руки держаще на рамах, гребцы же седяща аки в молнию одеяны. И рече Борис: «Брате Глебе! Вели грести, да поможем сроднику своему Александру». Видев же Пелгусий таковое видение и слышав таковой глас от святую, стояще трепетень, дондеже насад отыде от очию его. Потом скоро поехал к Александру, он же видев его радостными очимы, исповеда ему единому, яко же видя и слыша. Князь же отвеща ему: «Сего не рци никому же…»Пётр остановился в задумчивости.— И меня, государь, сподоби Господь такова же видения, — проговорил священник.— Как? И тебе было видение? — с недоверием спросил государь.— Было, о царю! — торжественно воскликнул священник. — Я видел, государь, как рядом с тобою взыде на большой свейский Шведский.
корабль святый Борис, огненным мечом поражая свеев, а Глеб стояще поруч с Александром Данилычем, на меньшем корабле, посекая огненным же мечом врагов нашей церкви.— И ты все это видел? — с улыбкою спросил царь.— Видех, государь, в нощи, в сонии, — смело отвечал попик.— А! Во сне?— В сонии, государь, духовными очима.— А! Духовными…Государь взглянул на царевича.— Я верю… Без веры нет спасения… Вера — сила необоримая, — тихо сказал государь. — В Евангелии читается: «Аще имати веру яко зерно горушно, — говорил Христос ученикам, — и рече-то горе сей: „Прейди отсюда“ — тамо и прейдет…»— Аминь, — подтвердил священник и многозначительно глянул на царевича. 23 В тот же день государь собрал военный совет для решения важного государственного дела: в каком месте при устьях Невы заложить крепость и новую столицу Российского государства?Перед открытием совета генерал-адмирал Головин, первый в России кавалер знатнейшего ордена св. Андрея Первозванного (вторым был гетман Мазепа), торжественно возложил знаки этого ордена на главных виновников морской победы над шведами — на самого царя и его любимца, Меншикова. Таким образом, государь был третьим кавалером высшего в России ордена.Военный совет постановил: тотчас же отправиться в полном составе для всестороннего осмотра всех устьев Невы, её дельты и всех омываемых здесь Невою островов.Маленькая флотилия, проследовав Большою Невою на всём её протяжении, вышла на взморье.Шведский флот все ещё стоял неподвижно против устья Большой Невы, но на таком расстоянии, что пушки его не могли достигнуть скромной флотилии русских карбасов, как бы дразнивших собою шведских великанов. С кораблей заметили царя и его приближённых. Зрительные трубы шведских капитанов направились на дерзкие лодчонки.Меншиков снял шляпу и замахал ею в воздухе…— Здравствуйте, друга, несолоно хлебавши! — крикнул он.Государь весело рассмеялся. Взор его выражал вдохновенное торжество.— Близок локоть, да не укусишь, — сказал он.— Они грозят кулаками, государь, — заметил Ягужинский.Зоркие глаза Павлуши заметили эту бессильную угрозу.— Кабы мы не лишили их лоцманов, нам бы не справиться с Нумерсом, — серьёзно заметил генерал-адмирал. — Кстати же и ветер им на руку с моря.— Да и вода поднимается, им же на руку, — сказал государь.Головин, сам правивший рулём на царском карбасе, скомандовал гребцам, и царский карбас вместе с другими стал огибать, по взморью, остров Хирвисари, чтобы войти в Малую Неву.— И чего они стоят в море? Чего ждут? — говорил Пётр.— Подмоги, чаю, государь, сухопутной, либо от Выборга, либо от Нарвы, — заметил Головин.— Добро пожаловать! — сверкнул глазами Пётр. — Мои молодцы теперь уже не те, что были под Нарвой, наука нам впрок пошла.Долго маленькая флотилия плутала по лабиринту всех рукавов Невы. Обогнув остров Хирвисари со взморья, она проследовала Малой Невой вверх, мимо острова Койвисари, ныне Петербургской стороны, и мимо маленького острова Иенисари, где ныне крепость, и повернула в Большую Невку, следуя мимо острова Кивисари, ныне Каменного, мимо Мусмансгольма, ныне Елагина, и, обогнув остров Ристисари, ныне Крестовский, Малою Невою вошла опять в Большую Невку.На всём останавливался взор царя, все обсуждала и взвешивала его творческая мысль, во все вникал его всеобъемлющий гений.— Сими дыхательными путями будут дышать великие лёгкие моей России, — говорил он в каком-то творческом гипнозе.— Отдушины знатные, — согласился Головин.— Воды что в Ниле,-продолжал государь. У него из ума, по-видимому, не выходил Александр Македонский с его новой столицей в дельте Нила.Меншиков, умевший отгадывать мысли царя, заметил:— А поди, он, Александр Филиппович, не с таким тщанием, как ты, государь, изучал дельту Нила.— Да у Александра Филиппыча, чаю, не стоял за спиной Нумерс со шведским флотом, как ноне у меня, — проговорил Пётр.Карбасы, выйдя из Большой Невки, снова повернули вниз по Большой Неве.— Стой! — сказал царь, когда его карбас поравнялся опять с островом Иенисари. — Осмотрим сие место.Карбас причалил к берегу. Все вышли на островок и исследовали его со всех сторон.— Государь! — вдруг радостно воскликнул Павлуша Ягужинский. — Изволь взглянуть наверх.— Что там? — спросил Пётр.— Над тобою, государь, кружит царь-птица! — с юношеской живостью говорил Павлуша. — Орёл над тобой, государь, — счастливое знамение.— Откуда тут быть орлу? — удивился царь.— А вон и гнездо на дереве, государь, — сказал Меншиков.Огромная шапка, точно гнездо аиста, чернела между ветвей с начинавшими распускаться зелёными листьями.— Знамение, знамение! — радовался Ягужинский. — Такой же орёл кружил над Цезарем, когда он переходил через Рубикон.Государь задумчиво следил за плавными взмахами гигантских крыльев царственной птицы.— Какой полет! — тихо заметил он.— Твой полет, государь, — сказал Меншиков.Исследовав островок Иенисари и его окрестности, государь остановился на решении, что лучше этого островка для сооружения крепости и быть не может.— Кругом вода, и никаких рвов копать нет надобности, — говорил он возбуждённо. — Сие место не Ниеншанцу чета. Мимо сего островка, чаю, не токмо корабли с моря, но и рыбацкая лодка не проскользнёт. А по другим рукавам Невы большим судам ходу нет. Назло братцу моему Карлу я новую свою столицу срублю моим топором на его земле, на сей стороне Невы, на острове Койвисари, а на левой стороне Невы разведу огород на славу, сей огород украшу статуями, каковые я видел в Версале, и назову сие место «Парадизом». Самый же город расположу на острове Хирвисари. А по малом времени, чаю, с Божьей помощью, и на левую сторону Невы перекину город.— А орёл все кружит, — не переставал радоваться Ягужинский. — Теперь я вижу, что на гнезде сидит орлица.— Ну, Павлуша, — ласково проговорил Пётр, — не вывести уж тут ей своих орлят.— Почему, государь?— А потому, что завтра же мой топор учнет тут ходить по деревам, — сказал Пётр. — И будет прочна моя тут построечка: стоять ей здесь, пока земля стоять будет и солнце по небу ходит.Окончательно было решено: на Иенисари заложить крепость, а новую столицу — там же, только за протоком, на острове Койвисари, что ныне Петербургская сторона.Возвращаясь после этого в лагерь, государь долго погружён был в думы; но Меншиков и Ягужинский, привыкшие читать в его душе по глазам и по лицу, понимали состояние этой великой души… То, о чём он по целым дням и ночам мечтал в своём рабочем покое в Москве, к чему с неудержимою страстию рвались его думы, теперь достигнуто. Нева — это окно в Европу, — его река! «Чужое» море — теперь его море!— Там я заложу верфь, — указывал он на левый берег Невы, где ныне Адмиралтейство. — Здесь — артиллерийский парк, — указал он на берег Выборгской стороны.Потом, обратясь к артиллерийскому полковнику Трезини, родом итальянцу …обратясь к артиллерийскому полковнику Трезини, родом итальянцу…— Доменико Трезини (ок. 1670-1734) — русский архитектор, представитель раннего барокко. По национальности швейцарец (возможно, родом из Италии). С 1703 года жил и работал в России. Возводил дворец Петра I (1710-1714), собор Петропавловской крепости (1712-1733), здание Двенадцати коллегий (1722-1734).
, Пётр сказал: — Тебе работы будет по горло.— Рад служить великому государю, — поклонился Трезини.— Чаю, не позабыл своей науки, живучи у московских варваров?— Архитектуры, государь? — спросил Трезини.— Да, стройки, да только вечной, как вечен ваш Рим.— Думаю, государь… Но построить новый Рим — не хватит человеческой жизни, — отвечал бравый потомок Гракхов. — Даже о Коринфе старая римская пословица говорит: Alta die solo non est exstructa Corinthus.— А сие что означает?— И Коринф построен не в один день.— A y нас, государь, у немцев, имеется такая же пословица о Риме, — сказал полковник Рене: — Rom ist nicht auf einmal erbaut.Но государь, кажется, все забыл, когда карбас его поравнялся с шведскими великанами, отбитыми столь молодецки, кораблями «Астрель» и «Гедан». Глаза его сверкнули гордою радостью.— Данилыч! — окликнул он Меншикова, сидевшего около Головина.— Что изволишь приказать, государь? — отозвался тот.— Сегодня же посылай гонца в Новгород к митрополиту Ионе с указом, чтоб немедля прибыл сюда для освящения мест под крепость и новую столицу.— Слушаю, государь, а к какому дню?— К Троице.Так жаждала великая душа заложить первый камень на том месте, где теперь раскинулся на сотни вёрст великий город с его величественными храмами, дворцами, город с его миллионным населением, с парками, садами, всевозможными учебными заведениями, город, изрезанный стальными полосами рельсов, опутанный паутиною телеграфных и телефонных проводов, из которого исходят вести вплоть до бурных вод Тихого океана…Как было не трепетать великой душе, провидевшей мировую миссию своего народа в будущем! 24 Настал, наконец, желанный день.К 16 мая войска, взявшие Ниеншанц и овладевшие всею Невою и её дельтою и стоявшие лагерем — пехота по ту сторону Невы, а кавалерия — на левом её берегу, все придвинулись к месту закладки крепости и новой столицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97