По знаку патриарха молодой послушник принёс из соседней ризницы ковш воды и поднёс к губам Игнатия. Тот жадно припал к воде.«Жажду!» — припомнились не одному архиерею слова Христа на кресте. — «Жажду!»…— Ободрись, владыко, — шепнул пристав несчастному, поддерживая его, — Бог милостив.Слова эти слышали архиереи и сам патриарх. «Добер, зело добер пристав у его святейшества», — мысленно произнесли архиереи.Игнатий понемногу пришёл в себя, перекрестился.— Господь больше страдал, владыко, — снова шепнул пристав.Игнатий глубоко вздохнул и, обведя глазами архиереев, увидел на лице каждого глубокое к нему сочувствие и жалость. Это ободрило несчастного.«Они все за меня», — понял он и облегчённо перекрестился.Теперь он заговорил твёрже:— За те его, Григорьевы, слова и тетрати…— Гришкины, — автоматически твердил патриарх.Талицкий презрительно улыбнулся и переменил позу, звякнув цепями.— И за те его, Гришкины, слова и тетрати, — продолжал Игнатий, — я похвалил его и говорил: Павловы-де твои уста…«Воистину, воистину Павловы его уста, апостола Павла, такожде страждавшего в оковах», — повторил мысленно не один из архиереев.— Павловы-де твои уста, — продолжал Игнатий, — пожалуй, потрудись, напиши поперечневатее.«Именно поперечневатее, — повторил про себя простодушный пристав, — экое словечко! Поперечневатее.. Н-ну! Словечко!»— Напиши поперечневатее, почему бы мне можно познать истину, и к тем моим словам он, Григорий.— Гришка! Сказано, Гришка!— И к тем моим словам он, Григорий, говорил мне: возможно ль-де тебе о сём возвестить святейшему патриарху, чтоб про то и в народе было ведомо?Слова эти поразили патриарха. Мгновенная бледность покрыла старческие щеки верховного главы всероссийского духовенства, и он с трудом проговорил:— Ох, чтой-то занеможилось мне, братия, не то Утин Боль в крестце или пояснице.
во хребет, не то под сердце подкатило, смерть моя, ох!— Помилуй Бог, помилуй Бог! — послышалось среди архиереев.— Не отложить ли напредь дело сие? — сказал кто-то.— Отложить, отложить! — согласились архиереи.По знаку старшего из епископов тотчас же увели из Крестовой палаты и Игнатия, и Талицкого. 5 Патриарху Адриану не суждено было докончить допрос тамбовского епископа Игнатия.Не «утин во хребте», или попросту прострел, был причиною его внезапной болезни, а слова Игнатия о том, что Талицкий советовал ему через патриарха провести «в народ», огласить, значит, на всю Россию вероучение Талицкого о Царе Петре Алексеевиче как об истинном антихристе. Адриан знал, что слова Игнатия дойдут до слуха царя, да, конечно, уже и дошли со стороны Преображенского приказа на основании вымученных там пытками признаний Талицкого. Старик в тот же день слёг и больше не вставал.Пётр, конечно, знал от Ромодановского, что фанатики и поборники старины, опираясь на патриарха, могли посеять в народе уверенность, что на московском престоле сидит антихрист. А духовный авторитет патриарха в древней Руси был сильнее авторитета царского.Пётр не забыл одного случая из своего детства. Присутствуя при церемонии «вербного действа», когда патриарх, по церковному преданию, должен был представлять собою Христа, въезжающего в Иерусалим, то есть в Кремль, «на хребяти осли», и когда царь, отец маленького Петра, Алексей Михайлович должен был вести в поводу это обрядовое «осля» с восседающим на нём патриархом, маленький Пётр слышал, как два стрельца, шпалерами стоявшие вместе с прочими по пути шествия патриарха на «осляти», перешёптывались между собою:— Знамо, кто старше.— А кто? Царь?— Знамо кто: святейший патриарх.— Ой ли? Старше царя?— Сказано, старше: видишь, царь во место конюха служит святейшему патриарху, ведёт осля в поводу.— Дивно мне это, брат.— Не диви! Святейший патриарх помазал царя-то на царство, а не помажь он, и царём ему не быть.Это перешептыванье запало в душу царевича-ребёнка, и он даже раз завёл об этом речь с «тишайшим» родителем.— Скажи, батя, кто старше: ты или святейший патриарх?— А как ты сам, Петрушенька, о сём полагаешь? — улыбнулся Алексей Михайлович.— Я полагаю, батя, что святейший патриарх старше тебя, — отвечал царственный ребёнок.— Ой ли, сынок?— А как же намедни, в вербное действо, ты вёл в поводу осля, а святейший патриарх сидел на осляти, как сам Христос.Теперь царь припомнил и перешептыванье стрельцов, и свой разговор с покойным родителем, когда узнал от князя-кесаря о замысле Талицкого оповестить народ о нём, как об антихристе, через патриарха.— Нет, — сказал Пётр, — ноне песенка патриархов на Руси спета. В вербное действо я ни единожды не водил поводу осляти с патриархом на хребте, как то делал блаженной памяти родитель мой.— Точно, государь, не важивал ты осляти, — сказал Ромодановский.— И никому из царей его больше напредки не водить, да и патриархам на Руси напредки не быть! — строго проговорил Пётр. — Будет довольно и того, что покойный родитель мой хороводился с Никоном… Другому Никону не быть, и патриархам на Руси — не быть!— Аминь! — разом сказали и Меншиков, и Ромодановский.Когда происходил этот разговор, последний на Руси патриарх находился уже в безнадёжном состоянии. В бреду он часто повторял «Павловы уста, Павловы». Это были горячечные рефлексы последнего допроса тамбовского архиерея Игнатия… «Павловы уста, точно»… Старик в душе, видимо, соглашался с Игнатием, и духовное красноречие Талицкого казалось ему равным красноречию апостола Павла.Петру недолго пришлось ждать уничтожения на Руси патриаршества: 16 октября того же 1700 года Адриана не стало.На торжественное погребение верховного на Руси вождя православия и главы российской церкви съехались в Москву все архиереи и митрополиты, и в том числе рязанский митрополит Стефан Яворский …митрополит Стефан Яворский… — (1658-1722) — русский церковный деятель, писатель. С 1700 по 1721 год был местоблюстителем (то есть временно исполнявшим должность) патриаршего престола. Его перу принадлежит направленное против лютеранства сочинение «Камень веры».
, старейший из всех.Похороны патриарха совершили в отсутствие царя, которому не до, того было Пётр с начала октября находился уже под Нарвой и готовился к осаде этого города.После похорон Адриана Стефан Яворский, перед отъездом в Рязань, посетил в Чудовом монастыре могилу бывшего своего учителя Епифания Славинецкого Епифаний Славинецкий (?-1675) — русский и украинский писатель; составитель словарей, переводчик песен и проповедей.
. С ним был и Митрофан воронежский, которого рязанский митрополит уважал более всех московских архиереев.Оба святителя долго стояли над гробом Славинецкого.— Святую истину вещает сие надписание надгробное, — сказал рязанский митрополит, указывая на надпись, начертанную на гробе скромного учёного.И он медленно стал читать её вслух. Преходяй, человече! зде став, да взиравши,Дондеже в мире сём обитавши:Зце бо лежит мудрейший отец Епифаний,Претолковник изящный священных писаний,Философ и иерей в монасех честный,Его же да вселит Господь и в рай небесныйЗа множайшие его труды в писаниях,Тщанно-мудрословные в претолкованияхНа память ему да будетВечно и не отбудет. — Воистину умилительное надгробие, — согласился Митрофан, — и по заслугам.— Истинно по заслугам, ибо коликую войну словесную вёл покойник с пустосвятами! — сказал Стефан Яворский. — Вот хотя бы, к примеру, о таинстве крещения: Никита Пустосвят в своей челобитной обличает Никона за то, будто бы тот не велит при крещении призывать на младенца беса, тогда как якобы церковь повелевает призывать.— Как призывать беса на младенца? — удивился Митрофан.— В том-то вся и срамота! В обряде крещения, как всякому попу ведомо, возглашает иерей; «Да не снидет со крещающимся, молимся Тебе, Господи, и дух лукавый, помрачение помыслов и мятеж мыслей наводяй».— Так, так, — подтвердил Митрофан.— А Никита кричит: подай ему беса!— Не разумею сего, владыко, — покачал головою Митрофан.— Никита так сие место считает: «Молимся Тебе, Господи, и дух лукавый», якобы и к «духу лукавому», к «бесу», относится сие моление. Теперь вразумительно?— Нет, владыко, не вразумительно, — смиренно отвечал Митрофан.Воронежский святитель не знал церковнославянской грамматики и потому не мог отличить именительного падежа «дух» от звательного, если бы слово «молимся» относилось и к «Господу» и к «духу лукавому» также, то тогда следовало бы говорить, «молимся Тебе, Господи, и душе лукавый». Этого грамматического правила воронежский святитель, к сожалению, не знал. Тогда Стефан Яворский, учившийся богословию и риторике, а следовательно, и языкам в Киево-Могилевской коллегии, и объяснил Митрофану это простое правило:— Если бы, по толкованию Никиты Пустосвята, следовало и Господа, и духа лукавого призывать и молить при крещении, тогда подобало бы тако возглашать. «Молимся Тебе, Господи, и душе лукавый»… Вот почему Никита и требует молиться и бесу, а его якобы в новоисправленных книгах хотя оставили на месте, а не велят ему молиться.— Теперь для меня сие стало вразумительно, — сказал Митрофан.— У сего-то Епифания и Симеон Полоцкий сосал млеко духовное и, по кончине его, выдавал за своё молочко, но токмо оное было «снятое», — улыбнулся Стефан Яворский.— Как, владыко, «снятое»? — удивился Митрофан. — Я творения Полоцкого — и «Жезл правления», и «Новую Скрижаль» — чел не единожды и видел в них млеко доброе, а не «снятое».— Что у него доброе, то от Епифания, а своё молочко — жидковато… Вот хотя бы препирание сего Симеона с попом Лазарем о «палате».— Сие я, владыко, каюсь, запамятовал, — смиренно признался воронежский святитель, — стар и немощен, потому и память мне изменяет.— Как же! Лазарь корил церковников за то, что на ектениях Молитвы, входящие в православные богослужения.
возглашают: «О всей палате и воинстве»… Это-де молятся о каких-то «каменных палатах»… Сие-де зазорно — молиться о камне, о кирпиче.— Так, так… теперь припоминаю, — сказал Митрофан.— Так и сие претолкование Симеон похитил у Епифания, — настаивал рязанский митрополит. — Сего-то ради и в зримом нами ныне надгробии Епифания сказано, что был он «претолковник изящных священных писаний» и что «труды» его были «тщанно-мудрословные в претолкованиях».Поклонившись в последний раз гробу учёного, святители возвратились в свои подворья и в тот же день выехали из Москвы: Стефан Яворский в Рязань, а Митрофан — в Воронеж.Они потому поспешили оставить Москву, что им не хотелось присутствовать при архиерейском расследовании дела тамбовского епископа Игнатия и книгописца Григория Талицкого. Страшное это было дело! 6 Дело Талицкого росло подобно снежной лавине.Игнатий-епископ все ещё сидел в патриаршем дворе «за приставы», а в Преображенском приказе работали дыба и кнут.После похорон Адриана архиереи опять собрались в патриаршей Крестовой палате и велели привести Талицкого и Игнатия.После возглашения первоприсутствующим архиереем обычного «во имя Отца и Сына и Святаго духа» первоприсутствующий, напомнив Игнатию его показание, что Талицкий просил его донести в народ весть об антихристе через патриарха, приказал допрашиваемому продолжать своё показание.— Когда Григорий посоветовал мне возвестить о том святейшему патриарху, — тихо заговорил Игнатий, — и я ему, Григорию, сказал: я-де один, что мне делать? И про книгу «О пришествии в мир антихриста и падении Вавилона», в которой написана на великого государя хула с поношением на словах, он, Григорий, мне говорил…Видя, что первоприсутствующий не останавливает его при слове «Григорий», как останавливал патриарх, и не велит говорить «Гришка», Игнатий понял, что судьи относятся к нему милостивее патриарха.И он продолжал смелее:— И после взятья тех тетратей я с иконником Ивашком Савиным прислал к нему, Григорию, за те численные тетрати денег пять рублёв, а перед поездом моим в Тамбов за день он, Григорий, принёс ко мне на Казанское подворье написанные гетрати и отдал мне, а приняв тетрати, я дал ему. Григорию за те гетрати денег два рубля.В это время патриарший дьяк, в стороне записывающий показания подсудимых, встав с места и поднеся исписанные столбцы к первоприсутствующему, что-то тихонько ему шепнул. Тот взглянув на столбцы и возвращая их дьяку, сказал:— Блажени милостивии Блажени милостивый…— «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Евангелие от Матфея, Нагорная проповедь).
.Дьяк поклонился и опять сел на своё место Игнатий понял недосказанное и продолжал:— А прежь сего в очной ставке Григорий сказал, как-де те гетрати он, Григорий, ко мне принёс и, показав, те тетрати передо мною чел, и рассуждения у меня просил, и я, слушав тех тетратей, плакал и, приняв у него те тетрати, поцеловал.Дьяк глянул на Талицкого, и тот утвердительно кивнул головой.Дьяк что-то отметил на столбце.Игнатий продолжал:—Подлинно, те тетрати я слушал, а плакал ли и, приняв их, поцеловал ли, того не упомню.Талицкий опять кивнул дьяку. Игнатий это заметил и, став вполоборота к Талицкому, сказал:— Он, Талицкий, тетрати «и пришествии в мир антихриста» и «Врата» хотел, пришед в Суздаль, дать и суздальскому митрополиту. — И, обратясь к первоприсутствующему, добавил: — А в Суздаль он, Григорий, ходил ли и те тетрати дал ли, про то я не ведаю, ведает про то он, Григорий.Теперь все обратились к Талицкому. Он смело выступил вперёд.— В Суздаль к митрополиту Иллариону для рассуждения тех тетратей я точно хотел идти, — сказал он, — да не ходил, затем что в дороге питаться мне было нечем, денег не было, просил я денег у тамбовского епископа, да он не дал, и своих тетратей к митрополиту я не посылал. А знаком мне тот митрополит потому, что я напред сего продал ему книгу «Великое Зерцало».Он замолчал и, звякнув кандалами, гордо отошёл в сторону.— И ты, Григорий Талицкий, утверждаешься на всём том, что сказал? — спросил первоприсутствующий.— Утверждаюсь! И на костре возвещу народу что настали последние времена и что на Москве.Но пристав силою зажал рот фанатику.— Отвести его в Преображенский, — сказал первоприсутствующий.Талицкого увели, но с порога он успел крикнуть:— Не потеряй венца ангельского, Игнатий! Он ждёт нас на небесах, а здесь…Голос его ещё звучал за дверями, но слов не было слышно.Тогда первоприсутствующий обратился к Игнатию:— Игнатий, епископ тамбовский утверждаешься ли ты на всём том, что показал здесь?— Утверждаюсь, троекратно утверждаюсь.— Иди с миром, — сказал первоприсутствующий.Увели и Игнатия. Архиереи переглянулись.— Вина его велика… но… блаженны милующие, — тихо сказал один из них и взглянул на первоприсутствующего.— Лишению архиерейского сана повинен, — проговорил последний.— И лишению монашеского чина, — добавили другие.— Обнажению ангельского лика, но не смерти, — заключил первоприсутствующий.Прошло несколько дней.В Преображенском приказе, в застенке, перед князь-кесарем Ромодановским и перед заплечными мастерами стоит епископ Игнатий.Но он уже не епископ и не Игнатий.Он — Ивашка Шалгин, и не в епископской рясе и не в клобуке, а совсем голый и с бритою головой.— Стоишь на своём, Ивашка? — спрашивает его князь-кесарь.— Стою.Ромодановский глянул на палачей:— Действуйте да чисто чтоб!Палачи моментально схватили бывшего архиерея, скрутили и подняли на дыбу.Послышался страшный стон, и плечевые суставы рук выскочили из своих мест.Мученик лишился сознания.— Жидок архиерей, — презрительно кинул князь-кесарь приказному, записывающему «застенное действо» — Снять с дыбы!Несчастного сняли и положили на рогожу. Он казался мёртвым.— Вправить руки в плечевые вертлюги, — приказал Ромодановский.При ужасающем крике очнувшегося страдальца палачи, опытные хирурги, вправили то, что вывихнула дыба. Страдалец опять был в обмороке.— Отлить водой! Оклемается.Стали несчастному лить воду на лицо, на голову, против сердца.Когда, немного погодя, он пришёл в себя и открыл глаза, Ромодановский сказал палачам:— Подбодрите владыку «теплотой».Тогда заплечные мастера силою открыли рот и влили в него целую косушку водки.— Разрешение вина и елея Разрешение вина и елея…— Князь-кесарь ёрничает и богохульствует, так как сравнивает пытки, учиняемые в его приказе с церковным праздником; в Великий четверг (предпасхальной Страстной недели) Господь причащал учеников своих вином и елеем.
…— злорадствовал князь-кесарь.Водка быстро подействовала на ослабевший организм расстриженного архиерея, и он привстал на рогоже.— Сможешь теперь говорить? — спросил Ромодановский.— Смогу, — был ответ.— Говори, да токмо сущую правду, а то «копчению» предам.Что означало в древней судебной терминологии слово «копчение», неизвестно: может быть, это и было сожжение на костре, которому был подвергнут в Пустозерске знаменитый протопоп Аввакум, самый энергичный и неустрашимый расколоучитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
во хребет, не то под сердце подкатило, смерть моя, ох!— Помилуй Бог, помилуй Бог! — послышалось среди архиереев.— Не отложить ли напредь дело сие? — сказал кто-то.— Отложить, отложить! — согласились архиереи.По знаку старшего из епископов тотчас же увели из Крестовой палаты и Игнатия, и Талицкого. 5 Патриарху Адриану не суждено было докончить допрос тамбовского епископа Игнатия.Не «утин во хребте», или попросту прострел, был причиною его внезапной болезни, а слова Игнатия о том, что Талицкий советовал ему через патриарха провести «в народ», огласить, значит, на всю Россию вероучение Талицкого о Царе Петре Алексеевиче как об истинном антихристе. Адриан знал, что слова Игнатия дойдут до слуха царя, да, конечно, уже и дошли со стороны Преображенского приказа на основании вымученных там пытками признаний Талицкого. Старик в тот же день слёг и больше не вставал.Пётр, конечно, знал от Ромодановского, что фанатики и поборники старины, опираясь на патриарха, могли посеять в народе уверенность, что на московском престоле сидит антихрист. А духовный авторитет патриарха в древней Руси был сильнее авторитета царского.Пётр не забыл одного случая из своего детства. Присутствуя при церемонии «вербного действа», когда патриарх, по церковному преданию, должен был представлять собою Христа, въезжающего в Иерусалим, то есть в Кремль, «на хребяти осли», и когда царь, отец маленького Петра, Алексей Михайлович должен был вести в поводу это обрядовое «осля» с восседающим на нём патриархом, маленький Пётр слышал, как два стрельца, шпалерами стоявшие вместе с прочими по пути шествия патриарха на «осляти», перешёптывались между собою:— Знамо, кто старше.— А кто? Царь?— Знамо кто: святейший патриарх.— Ой ли? Старше царя?— Сказано, старше: видишь, царь во место конюха служит святейшему патриарху, ведёт осля в поводу.— Дивно мне это, брат.— Не диви! Святейший патриарх помазал царя-то на царство, а не помажь он, и царём ему не быть.Это перешептыванье запало в душу царевича-ребёнка, и он даже раз завёл об этом речь с «тишайшим» родителем.— Скажи, батя, кто старше: ты или святейший патриарх?— А как ты сам, Петрушенька, о сём полагаешь? — улыбнулся Алексей Михайлович.— Я полагаю, батя, что святейший патриарх старше тебя, — отвечал царственный ребёнок.— Ой ли, сынок?— А как же намедни, в вербное действо, ты вёл в поводу осля, а святейший патриарх сидел на осляти, как сам Христос.Теперь царь припомнил и перешептыванье стрельцов, и свой разговор с покойным родителем, когда узнал от князя-кесаря о замысле Талицкого оповестить народ о нём, как об антихристе, через патриарха.— Нет, — сказал Пётр, — ноне песенка патриархов на Руси спета. В вербное действо я ни единожды не водил поводу осляти с патриархом на хребте, как то делал блаженной памяти родитель мой.— Точно, государь, не важивал ты осляти, — сказал Ромодановский.— И никому из царей его больше напредки не водить, да и патриархам на Руси напредки не быть! — строго проговорил Пётр. — Будет довольно и того, что покойный родитель мой хороводился с Никоном… Другому Никону не быть, и патриархам на Руси — не быть!— Аминь! — разом сказали и Меншиков, и Ромодановский.Когда происходил этот разговор, последний на Руси патриарх находился уже в безнадёжном состоянии. В бреду он часто повторял «Павловы уста, Павловы». Это были горячечные рефлексы последнего допроса тамбовского архиерея Игнатия… «Павловы уста, точно»… Старик в душе, видимо, соглашался с Игнатием, и духовное красноречие Талицкого казалось ему равным красноречию апостола Павла.Петру недолго пришлось ждать уничтожения на Руси патриаршества: 16 октября того же 1700 года Адриана не стало.На торжественное погребение верховного на Руси вождя православия и главы российской церкви съехались в Москву все архиереи и митрополиты, и в том числе рязанский митрополит Стефан Яворский …митрополит Стефан Яворский… — (1658-1722) — русский церковный деятель, писатель. С 1700 по 1721 год был местоблюстителем (то есть временно исполнявшим должность) патриаршего престола. Его перу принадлежит направленное против лютеранства сочинение «Камень веры».
, старейший из всех.Похороны патриарха совершили в отсутствие царя, которому не до, того было Пётр с начала октября находился уже под Нарвой и готовился к осаде этого города.После похорон Адриана Стефан Яворский, перед отъездом в Рязань, посетил в Чудовом монастыре могилу бывшего своего учителя Епифания Славинецкого Епифаний Славинецкий (?-1675) — русский и украинский писатель; составитель словарей, переводчик песен и проповедей.
. С ним был и Митрофан воронежский, которого рязанский митрополит уважал более всех московских архиереев.Оба святителя долго стояли над гробом Славинецкого.— Святую истину вещает сие надписание надгробное, — сказал рязанский митрополит, указывая на надпись, начертанную на гробе скромного учёного.И он медленно стал читать её вслух. Преходяй, человече! зде став, да взиравши,Дондеже в мире сём обитавши:Зце бо лежит мудрейший отец Епифаний,Претолковник изящный священных писаний,Философ и иерей в монасех честный,Его же да вселит Господь и в рай небесныйЗа множайшие его труды в писаниях,Тщанно-мудрословные в претолкованияхНа память ему да будетВечно и не отбудет. — Воистину умилительное надгробие, — согласился Митрофан, — и по заслугам.— Истинно по заслугам, ибо коликую войну словесную вёл покойник с пустосвятами! — сказал Стефан Яворский. — Вот хотя бы, к примеру, о таинстве крещения: Никита Пустосвят в своей челобитной обличает Никона за то, будто бы тот не велит при крещении призывать на младенца беса, тогда как якобы церковь повелевает призывать.— Как призывать беса на младенца? — удивился Митрофан.— В том-то вся и срамота! В обряде крещения, как всякому попу ведомо, возглашает иерей; «Да не снидет со крещающимся, молимся Тебе, Господи, и дух лукавый, помрачение помыслов и мятеж мыслей наводяй».— Так, так, — подтвердил Митрофан.— А Никита кричит: подай ему беса!— Не разумею сего, владыко, — покачал головою Митрофан.— Никита так сие место считает: «Молимся Тебе, Господи, и дух лукавый», якобы и к «духу лукавому», к «бесу», относится сие моление. Теперь вразумительно?— Нет, владыко, не вразумительно, — смиренно отвечал Митрофан.Воронежский святитель не знал церковнославянской грамматики и потому не мог отличить именительного падежа «дух» от звательного, если бы слово «молимся» относилось и к «Господу» и к «духу лукавому» также, то тогда следовало бы говорить, «молимся Тебе, Господи, и душе лукавый». Этого грамматического правила воронежский святитель, к сожалению, не знал. Тогда Стефан Яворский, учившийся богословию и риторике, а следовательно, и языкам в Киево-Могилевской коллегии, и объяснил Митрофану это простое правило:— Если бы, по толкованию Никиты Пустосвята, следовало и Господа, и духа лукавого призывать и молить при крещении, тогда подобало бы тако возглашать. «Молимся Тебе, Господи, и душе лукавый»… Вот почему Никита и требует молиться и бесу, а его якобы в новоисправленных книгах хотя оставили на месте, а не велят ему молиться.— Теперь для меня сие стало вразумительно, — сказал Митрофан.— У сего-то Епифания и Симеон Полоцкий сосал млеко духовное и, по кончине его, выдавал за своё молочко, но токмо оное было «снятое», — улыбнулся Стефан Яворский.— Как, владыко, «снятое»? — удивился Митрофан. — Я творения Полоцкого — и «Жезл правления», и «Новую Скрижаль» — чел не единожды и видел в них млеко доброе, а не «снятое».— Что у него доброе, то от Епифания, а своё молочко — жидковато… Вот хотя бы препирание сего Симеона с попом Лазарем о «палате».— Сие я, владыко, каюсь, запамятовал, — смиренно признался воронежский святитель, — стар и немощен, потому и память мне изменяет.— Как же! Лазарь корил церковников за то, что на ектениях Молитвы, входящие в православные богослужения.
возглашают: «О всей палате и воинстве»… Это-де молятся о каких-то «каменных палатах»… Сие-де зазорно — молиться о камне, о кирпиче.— Так, так… теперь припоминаю, — сказал Митрофан.— Так и сие претолкование Симеон похитил у Епифания, — настаивал рязанский митрополит. — Сего-то ради и в зримом нами ныне надгробии Епифания сказано, что был он «претолковник изящных священных писаний» и что «труды» его были «тщанно-мудрословные в претолкованиях».Поклонившись в последний раз гробу учёного, святители возвратились в свои подворья и в тот же день выехали из Москвы: Стефан Яворский в Рязань, а Митрофан — в Воронеж.Они потому поспешили оставить Москву, что им не хотелось присутствовать при архиерейском расследовании дела тамбовского епископа Игнатия и книгописца Григория Талицкого. Страшное это было дело! 6 Дело Талицкого росло подобно снежной лавине.Игнатий-епископ все ещё сидел в патриаршем дворе «за приставы», а в Преображенском приказе работали дыба и кнут.После похорон Адриана архиереи опять собрались в патриаршей Крестовой палате и велели привести Талицкого и Игнатия.После возглашения первоприсутствующим архиереем обычного «во имя Отца и Сына и Святаго духа» первоприсутствующий, напомнив Игнатию его показание, что Талицкий просил его донести в народ весть об антихристе через патриарха, приказал допрашиваемому продолжать своё показание.— Когда Григорий посоветовал мне возвестить о том святейшему патриарху, — тихо заговорил Игнатий, — и я ему, Григорию, сказал: я-де один, что мне делать? И про книгу «О пришествии в мир антихриста и падении Вавилона», в которой написана на великого государя хула с поношением на словах, он, Григорий, мне говорил…Видя, что первоприсутствующий не останавливает его при слове «Григорий», как останавливал патриарх, и не велит говорить «Гришка», Игнатий понял, что судьи относятся к нему милостивее патриарха.И он продолжал смелее:— И после взятья тех тетратей я с иконником Ивашком Савиным прислал к нему, Григорию, за те численные тетрати денег пять рублёв, а перед поездом моим в Тамбов за день он, Григорий, принёс ко мне на Казанское подворье написанные гетрати и отдал мне, а приняв тетрати, я дал ему. Григорию за те гетрати денег два рубля.В это время патриарший дьяк, в стороне записывающий показания подсудимых, встав с места и поднеся исписанные столбцы к первоприсутствующему, что-то тихонько ему шепнул. Тот взглянув на столбцы и возвращая их дьяку, сказал:— Блажени милостивии Блажени милостивый…— «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Евангелие от Матфея, Нагорная проповедь).
.Дьяк поклонился и опять сел на своё место Игнатий понял недосказанное и продолжал:— А прежь сего в очной ставке Григорий сказал, как-де те гетрати он, Григорий, ко мне принёс и, показав, те тетрати передо мною чел, и рассуждения у меня просил, и я, слушав тех тетратей, плакал и, приняв у него те тетрати, поцеловал.Дьяк глянул на Талицкого, и тот утвердительно кивнул головой.Дьяк что-то отметил на столбце.Игнатий продолжал:—Подлинно, те тетрати я слушал, а плакал ли и, приняв их, поцеловал ли, того не упомню.Талицкий опять кивнул дьяку. Игнатий это заметил и, став вполоборота к Талицкому, сказал:— Он, Талицкий, тетрати «и пришествии в мир антихриста» и «Врата» хотел, пришед в Суздаль, дать и суздальскому митрополиту. — И, обратясь к первоприсутствующему, добавил: — А в Суздаль он, Григорий, ходил ли и те тетрати дал ли, про то я не ведаю, ведает про то он, Григорий.Теперь все обратились к Талицкому. Он смело выступил вперёд.— В Суздаль к митрополиту Иллариону для рассуждения тех тетратей я точно хотел идти, — сказал он, — да не ходил, затем что в дороге питаться мне было нечем, денег не было, просил я денег у тамбовского епископа, да он не дал, и своих тетратей к митрополиту я не посылал. А знаком мне тот митрополит потому, что я напред сего продал ему книгу «Великое Зерцало».Он замолчал и, звякнув кандалами, гордо отошёл в сторону.— И ты, Григорий Талицкий, утверждаешься на всём том, что сказал? — спросил первоприсутствующий.— Утверждаюсь! И на костре возвещу народу что настали последние времена и что на Москве.Но пристав силою зажал рот фанатику.— Отвести его в Преображенский, — сказал первоприсутствующий.Талицкого увели, но с порога он успел крикнуть:— Не потеряй венца ангельского, Игнатий! Он ждёт нас на небесах, а здесь…Голос его ещё звучал за дверями, но слов не было слышно.Тогда первоприсутствующий обратился к Игнатию:— Игнатий, епископ тамбовский утверждаешься ли ты на всём том, что показал здесь?— Утверждаюсь, троекратно утверждаюсь.— Иди с миром, — сказал первоприсутствующий.Увели и Игнатия. Архиереи переглянулись.— Вина его велика… но… блаженны милующие, — тихо сказал один из них и взглянул на первоприсутствующего.— Лишению архиерейского сана повинен, — проговорил последний.— И лишению монашеского чина, — добавили другие.— Обнажению ангельского лика, но не смерти, — заключил первоприсутствующий.Прошло несколько дней.В Преображенском приказе, в застенке, перед князь-кесарем Ромодановским и перед заплечными мастерами стоит епископ Игнатий.Но он уже не епископ и не Игнатий.Он — Ивашка Шалгин, и не в епископской рясе и не в клобуке, а совсем голый и с бритою головой.— Стоишь на своём, Ивашка? — спрашивает его князь-кесарь.— Стою.Ромодановский глянул на палачей:— Действуйте да чисто чтоб!Палачи моментально схватили бывшего архиерея, скрутили и подняли на дыбу.Послышался страшный стон, и плечевые суставы рук выскочили из своих мест.Мученик лишился сознания.— Жидок архиерей, — презрительно кинул князь-кесарь приказному, записывающему «застенное действо» — Снять с дыбы!Несчастного сняли и положили на рогожу. Он казался мёртвым.— Вправить руки в плечевые вертлюги, — приказал Ромодановский.При ужасающем крике очнувшегося страдальца палачи, опытные хирурги, вправили то, что вывихнула дыба. Страдалец опять был в обмороке.— Отлить водой! Оклемается.Стали несчастному лить воду на лицо, на голову, против сердца.Когда, немного погодя, он пришёл в себя и открыл глаза, Ромодановский сказал палачам:— Подбодрите владыку «теплотой».Тогда заплечные мастера силою открыли рот и влили в него целую косушку водки.— Разрешение вина и елея Разрешение вина и елея…— Князь-кесарь ёрничает и богохульствует, так как сравнивает пытки, учиняемые в его приказе с церковным праздником; в Великий четверг (предпасхальной Страстной недели) Господь причащал учеников своих вином и елеем.
…— злорадствовал князь-кесарь.Водка быстро подействовала на ослабевший организм расстриженного архиерея, и он привстал на рогоже.— Сможешь теперь говорить? — спросил Ромодановский.— Смогу, — был ответ.— Говори, да токмо сущую правду, а то «копчению» предам.Что означало в древней судебной терминологии слово «копчение», неизвестно: может быть, это и было сожжение на костре, которому был подвергнут в Пустозерске знаменитый протопоп Аввакум, самый энергичный и неустрашимый расколоучитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97