«Сейчас будет пить анисовку… Пьёт… Вторая чарка…»Слышится снова зевок…«Ох, не уснёт, не уснёт».Вдруг Павлуша слышит: хрустнула сургучная печать. Сердце его так и заходило…Зашуршала бумага…— Ба! Аннушка! — слышит Павлуша. — Анна! Как она сюда попала, к Кенигсеку? Стащил разве? Да я у неё не видел этого портрета…Голос царя какой-то странный, не его голос. Ягужинского бьёт лихорадка.— А! Розовые листочки… Её рука, её почерк…«Господи! Спаси и помилуй… Увидел… Читает…»— A! «Mein Lieber… mein Geliebter!» Мой дорогой… мой возлюбленный! (нем.)

Голос задыхается… Слова с трудом вырываются из горла, которое, казалось, как будто кто-то сдавил рукой…— Га!.. «deine Liebhaberin… deine Sclavin…» Твоя любовница… твоя раба! (нем.)

Мне так не писала… шлюха!..Что-то треснуло, грохнуло…— На плаху!.. Мало — на кол!.. На железную спицу!..Опять звякает графин о чарку…Снова тихо. Снова шуршит бумага…— Так… Не любила, говоришь, е г о… это меня-то… тебя-де люблю первого… «deine getreuste Anna…» Твоя вернейшая Анна… (нем.).

. И мне писала «верная до гроба». Скоро будет гроб… скоро…Чарка снова звякает…«Опять анисовка… которая чарка!..»— А! Улизнул, голубчик! В воду улизнул… не испробовал ни дубинки, ни кнута… А я ещё жалел тебя… Добро!..Слышно Павлуше, что государь встал и зашагал по палатке… «Лев в клетке, а растерзать некого… жертва далеко…»Что-то опять треснуло, грохнуло…«Ломает что-то с сердцов…»— Так не любила?.. Добро! Змея… хуже змеи… Ящерица… слизняк…Он заглянул в отделение Ягужинского. Павлуша притворился спящим и даже стал похрапывать.— Спит… умаялся.Воротившись к себе, государь снова зашагал по палатке…— Видно, давно снюхались. Немка к немцу… чего лучше!.. То-то ему из саксонской службы захотелось в русскую, ко мне, чтобы быть ближе к ней… Улизнул, улизнул, голубчик… Счастлив твой Бог… А эта, Анка, не улизнёт… нет!Опять зашуршали бумаги…«Читает… Что-то дальше будет?» — прислушивается Ягужинский.Долго шуршала бумага… не раз снова звякал графин о чарку… И хмель его не берет, особенно когда гневен…— Черт с ней, этой немкой!.. У меня Марта, Марфуша… Эта невинною девочкой полюбила меня. И будет у нас «шишечка».Голос заметно смягчился…— Только бы добыть Ниеншанц да дельту Невы… Добуду!.. Не дам опомниться шведам… А там срублю свою столицу у моря… Вот тем топором… Я давно плотник… Недаром и Данилыч назвал меня Державным плотником… Данилыч угадывает мои мысли… И прорублю-таки окошко в Европу… А там прощай, Москва… Ты мне немало насолила… В Москве и убить меня хотели, и отнять у меня престол… Москва и в антихристы меня произвела… Экое стоячее, гнилое болото!.. Теперь эта подлая Анка рога мне наставила, и все из-за Москвы… Нет! Долой старое, заплесневелое вино… У меня будет новое вино, и я волью его в новые мехи…Пётр имел обыкновение говорить сам с собою, особенно ночам, когда и заботы государственные волновали его, когда новые планы зарождались в его творческой, гениальной голове. Ягужинский это знал и, находясь при царе неотлучно, ранее других подслушивал тайны великого преобразователя России.— Ну и черт с ней! Не стоит она ни плахи, ни кола… Все же была близка по плоти… В монастырь бы следовало заточить, да нельзя, не православная… А то бы вместе с моею Авдотьей пожила там… Постриг бы её в Акулины… Вот тебе и Аннета, Анхен, Акулина!«Опять вспомнил об Анне Монс… Только уж сердце, кажется, отходит», — думает Павлуша, продолжая прислушиваться.— Черт с ней… А за обман накажу… Запру у отца и в кирку не позволю пускать… Пусть знает, как царей обманывать… Уж Марта не обманет, чистая душенька…Он немного помолчал и потом вновь начал ходить по палатке, но уже не такими бурными шагами.«Отходит сердце, слава Богу, отходит», — думал про себя Ягужинский.Пётр опять заговорил сам с собою:— А напрасно я ноне накричал на старика и чуть с раскату не сбросил… Ну да старый Виниус знает меня, моё сердце отходчиво. К вечеру и артиллерийские снаряды прибыли, и лекарства для войска. Теперь же не мешкая и двинемся к шведскому Иерихону, к обетованной земле… Нечего мешкать… Время-то летит, его не остановишь, а дел по горло. Для меня всегда день короток… Иной раз так бы и остановил солнце, чтобы подождало, не двигалось… Токмо мне не дано силы Иисуса Навина, а то и остановил бы солнце.Он ходил все тише и тише. Потом Ягужинский видел из своего отделения, как гигантская тень царя, заслонив собою верх палатки, спустилась вниз.Павлуша догадался, что царь сел к письменному столу.— Ин написать на Москву, чтоб поторопились… Понеже— («Понеже» — его любимое слово… Значит, будет писать приказы», — решил Ягужинский и моментально заснул молодым здоровым сном.)Рано утром, когда он проснулся, то увидел, что в отделении у царя уже было освещено.— Понеже, — доносилось из царского отделения и слышался скрип пера.«Опять пишет… Да полно, не всю ли ночь не спал?» —. недоумевал Павлуша, входя в отделение, где за письменным столом сидел государь.— А, Павел, — заметил он вошедшего Ягужинского. — Выспался ли вдосталь, отдохнул?— А как государь изволил почивать? — поклонился Ягужинский.— Малость уснул, с меня довольно, — отвечал царь.Потом, взглянув в лицо Ягужинского, Пётр спросил:— Вечор, когда ты запечатывал бумаги Кенигсека, видел что печатаешь?Павлуша смутился, но тотчас же оправился и откровенно сказал:— Ненароком, государь, увидел и, не читая, тотчас же запечатал.— Будь же нем, как рыба.— Знаю, государь, свой долг и крепко держу крёстное целование.— Ладно… Поди скажи Меншикову, чтобы не ждали меня и сейчас похоронили бы утопших… Мне недосуг, спешка в работе.Он не мог бы теперь вынести вида своего врага, даже мёртвого.И опять перо заскрипело по бумаге. 18 В тот же день русское войско под начальством Шереметева двинулось вниз по Неве к Ниеншанцу.Двадцать четвёртого апреля, на расстоянии пятнадцати вёрст от этой крепости, Шереметев созвал военный совет, на котором присутствовал и царевич Алексей Петрович.Решено было сделать рекогносцировку Разведку с целью получения сведений о расположении противника, его огневых средств, особенностях местности, где предполагаются боевые действия.

.— Кого, государь, повелишь употребить в сию разведочную кампанию? — спросил Шереметев.— Ты главнокомандующий, Борис Петрович, и тебе подобает указать, кого употребить на сие дело, — отвечал Пётр. — Я только капитан бомбардирской роты.— Я полагал бы, государь, послать полковника Нейдгарта, — сказал Шереметев.— Полковника Нейдгарта я знаю с хорошей стороны, заметил Пётр. — В разведочной службе показал себя и капитан Глебовский.— Я сам о нём думал, государь, — согласился Шереметев.— Так пошли их с двухтысячным отрядом на больших лодках, кои уже имели дело со шведами на Ладоге, — решил государь.Потом, обращаясь к царевичу, который, по-видимому, рассеянно слушал, о чём говорили, сказал с иронией в голосе:— Ты тоже, Алексей, пойдёшь с сим отрядом: тебе пора учиться быть воином, а не пономарём, каковым ты был доселе.Иногда государь называл царевича «раскольничьим начётчиком», зная его пристрастие к старине и к старопечатным книгам, которые тайно подсовывали московские враги петровских «богопротивных новшеств».В тот же день отряд был посажен на лодки и двинулся вниз по Неве.В число охотников вызвался и Терентий Лобарь, которого товарищи прежде дразнили женитьбой и прочили ему в жёны… Марту!В глубочайшей тишине спускалась по Неве разведочная флотилия. Она представляла как бы огромную стаю плывущих по реке чёрных бакланов. И кругом стояла мёртвая тишина. По обоим берегам реки темнели сплошные леса, среди которых только берёзы начали чуть-чуть зеленеть первою листвою, а тёмная зелень сосен и елей придавала ландшафту какую-то суровость. Изредка раздавались первые весенние щебетанья птичек, прилетевших в этот пустынный край с далёкого юга, от тёплых морей.Время подходило к полуночи, когда флотилия находилась уже недалеко от Ниеншанца, однако ингерманландская белесоватая ночь в конце апреля глядела на растянувшуюся стаю чёрных бакланов во все глаза.— Экие здешние ночи: ни она ночь заправская, ни она тебе день, — говорил Нейдгарт, подходя к царевичу Алексею Петровичу, сидевшему в передовой части лодки и безучастно глядевшему на однообразные картины Невы, — как тут укроешься от вражьего ока, коли дозор в исправности!— А шведы ожидают нас? — спросил царевич.— Как не ожидать, государь-царевич! Чать, вести и сороки на хвостах принесли, что-де его царское пресветлое величество жалует к соседям в гости.— Что ж, нас встретят боем?— Знамо, коли они нас ранее дозорят, а не мы их: зато мы и крадёмся, ровно мыши к амбару.Царевич вздохнул и стал вглядываться в дымчато-белесоватую даль.— Теперь бы уж и недалече, — сказал Нейдгарт, взглянув на имевшийся у него набросок чертежа Невы, — Да и темнеет как будто малость. Это нам на руку.И он велел тихонько передавать от лодки к лодке приказ чтобы вся флотилия вытянулась в линию и двигалась у правого берега Невы.— Только бы правые весла не хватали земли. — пояснил он.Но вот вдали показались чуть заметные признаки укреплений.Передовая лодка тихо подплыла к наружному валу, а за нею и другие. Из тех, которые ранее пристали к берегу, в глубочайшей тишине высаживались люди, шёпотом передавая друг другу приказание Нейдгарта и Глебовского.— Сомкнуться лавой и наверх вала!— А там увидим, кого бить.Передовая лава быстро влетела на вал. Шведы, не ожидавшие врага, беспечно спали на передовом посту. «Дядя Терентий», вступивший на вал в голове передовой лавы, первый наткнулся на спавшего на часах шведа…— На бастион! За мной! — скомандовал Нейдгарт.— Где царевич? Я его не вижу! — с тревогой искал Глебовский Алексея Петровича.— Царевич позади, на валу он в безопасности, — успокоил Глебовского один офицер, — с ним люди.Гарнизон бастиона, поражённый неожиданностью, также растерялся и, побросав оружие, обратился в бегство, чтоб укрыться в ближайшем редуте.Бастион был взят.— Спасибо, молодцы! — радостно воскликнул Нейдгарт. — Оправдали надежду на вас батюшки-царя.В крепости теперь забили тревогу. Что оставалось делать горстке героев?— Нам приказано только произвести разведку, сиречь рекогносцировку, — отвечал Нейдгарт на вопросительные взгляды Глебовского. — А мы взяли бастион.— Так возьмём и крепость! — смело воскликнул Глебовский.— Возьмём! — крикнули преображенцы.— Голыми руками возьмём.— Головой «дяди Терентия Фомича» добудем, как сказал батюшка-царь.— Нет, братцы, спасибо вам за усердие, а только батюшка-царь послал нас сюда лишь для разведки, а не крепость брать, — сказал Нейдгарт. — Её возьмёт сам государь.По этому поводу историк говорит весьма основательно:«После такого успеха (взятие бастиона), не много б, казалось, недоставало к занятию остальных укреплений, обороняемых только 800-ми человек; но — неоказание содействия войскам, ворвавшимся в бастион, сомнительная надежда на успех и неимение приказаний на дальнейшие предприятия, кроме рекогносцировки, были причинами, что атакующие не воспользовавшись приобретёнными уже выгодами, отступили. Шведы, имев время прийти в себя от первого изумления и увидев удаление россиян, ободрились, взяли меры предосторожности на, случай нового нападения и, приготовясь, таким образом, к отпору, заставили своих неприятелей потерять неделю времени» Башуцкий Александр. Панорама Санкт-Петербурга: В 3 т. СПб., 1834. Т 1. стр. 9.

.Таким образом, победители отступили.Когда затем разведочная флотилия возвратилась в лагерь к остальным войскам и царь узнал подробности дела, он щедро наградил храбрецов, а «дядю Терентия» горячо обнял и поцеловал.— И чем же, государь, сей Самсон победил шведов…— сказал, улыбаясь, Шереметев.— А чем? — спросил царь.— Головою, да только не своею.— Как так — не своею?..— Шведскою, государь, — улыбнулся Шереметев. — Ворвавшись с товарищами на вал, сгрёб сонного шведина за ноги и давай его головою, словно цепом, колотить направо и налево, как когда-то Илья Муромец молотил татаровей царя Калина: Где махнёт — там улица татаровей, А отмахнётся — с переулками… — Так их же добром да им же и челом! — рассмеялся Пётр. — Ну и молодец же ты, вижу, дядя!Восхищённый такою силой, государь жаловал богатырю пять ефимков. 19 В тот же день, в ночь на 26 апреля, царь Пётр Алексеевич и Шереметев, поняв свою оплошность, быстро двинули все войска и флотилию к Ниеншанцу.Перед наступлением войск у царя наедине с Шереметевым в палатке произошёл следующий разговор.— Знаешь, старый Борька, что я тебе скажу? — промолвил царь.— Говори, государь, приказывай, — отвечал Шереметев.— Видишь, что там в углу?— Вижу, государь, твоя государева дубинка.— А знаешь, где бы ей следовало быть?— Не ведаю, государь.— На моей да на твоей спине.Шереметев смутился.— Твоя воля, государь: коли я провинился, вот моя спина, бей.— А ты меня будешь бить?— Помилуй, государь! На помазанника Божия поднять руку — рука отсохнет.— То-то, Борис… И моя рука не поднимется бить тебя… Невдомёк тебе, за что?— Мекаю, государь… Моя провинка…— И моя… Коли б за разведчиками мы все двинулись тогда же, крепость была бы уже наша.— Точно, государь… Маленько проворонили.— Ну, грех пополам: ни я тебя не бью, ни ты меня… Помазанник не может творить неправду.Утром 26 апреля русские были уже под Ниеншанцем и наскоро разбили лагерь.Место было открытое, и шведы, опомнившись после ночного переполоха и потери бастиона, снова перешедшего в их руки, и приготовившись к отпору, тотчас же начали палить по русскому лагерю. Но снаряды не долетали.— Не доплюнут до нас, — заметил Шереметев.— Да и наши чугунные плевки не долетят до них, — сказал Пётр. — Надо послать главного крота с кротятами.— Это генерала Ламберта, государь?— Его. Пусть возведут траншею саженях в тридцати от крепости и строят батареи для мортир и пушек, что прибыли из Шлиссельбурга на судах, построенных за зиму Александром Данилычем.Осадные работы начались…А на другой день государь решил с достаточным отрядом отправиться на рекогносцировку к самому устью Невы, к выходу её в море. Иначе могло так случиться, что, пока шли осадные работы, шведы явятся на своих кораблях к осаждённой крепости, что они и делали каждую весну, и тогда русские очутились бы между молотом и наковальней.— Помилуй, государь, — взмолился Шереметев, — тебе ли нести святопомазанную главу под выстрелы береговых укреплений?— Если Бог судил мне вывести Россию из тьмы на свет Божий, меня не тронут вражеские ядра, — твёрдо решил Пётр.— Воля твоя, государь, — покорился Шереметев.— Возьми и меня с собою, государь, — робко сказал Ягужинский.— Ладно… Ты мне не помешаешь, Павлуша, — согласился царь. — Притом же твои глаза рассмотрят в море все лучше и скорее подзорной трубы.Вечером 28 апреля государь посадил четыре роты Преображенского и три — Семеновского полков на шестьдесят лодок и под самым убийственным огнём шведских береговых батарей пустился со своею флотилией вниз по Большой Неве.«Прикрытые лесом берега, мимо которых плыла флотилия, — говорит автор „Панорамы Санкт-Петербурга“ Александр Башуцкий, — представляли любопытным взорам царя мрачную картину дикой и сиротствующей природы, коей самые живописные виды не пленяют взора, если он не встречает в них присутствия людей, оживляющего и пустыни. Не одни берега, но и все пространство, занимаемое ныне Петербургом и его красивыми окрестностями, были усеяны лесом и топким болотом; только местами, и то весьма редко, виднелись бедные, большею частью покинутые деревушки, состоявшие из полуразвалившихся хижин, где жили туземные поселяне, промышлявшие рыбною ловлею или лоцманством для провода судов, приходивших с моря в Неву».Таковы были тогда те места, на которых раскинулась теперь шумная, с миллионным населением, с храмами и Дворцами, окутанная паутиной телеграфных и телефонных проволок, горящая электрическим светом столица Петровой России.«Уверив пустынных жителей сего лесистого края в неприкосновенности их лиц и имущества, снабдив их охранными листами и не видя на взморье ни одного неприятельского судна, — продолжает Башуцкий, — Пётр возвратился на другой день в лагерь, оставя на острове Витц-Сари, или Прутовом, ныне Гутуевском, три гвардейские роты, для охранения, невских устий» Панорама Санкт-Петербурга. Т. 1, стр. 10-11.

.— Я вижу, что Нарва дала нам хороший урок, — сказал царь, осмотрев осадные приготовления. — Вижу, Борис Петрович, что ты не забыл сего урока, вижу…— В чём, государь? — спросил Шереметев.— В том, что твой крот и кротята взрыли здесь землю не как под Нарвой, сии кротовые норы зело авантажны Производят благоприятное впечатление.

.— Я рад, государь, за Ламберта, — поклонился Шереметев, — это дело его рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97