- сипела фрау.
- Да нет, - пытался оправдаться Левка. - Мы с ним шутили…
- Ты с ним шутил? - еще пуще озверела Птичка. Она схватила Левку за шиворот и сбросила с тележки.
Фердаммт тут же подскочил и ударил врага пинком в лицо.
«Ну все! Теперь мне конец», - подумал Левка, видя, как Птичка поднимает для удара свою гигантскую ногу.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Овчарка, которая беспокойно металась, не зная, на чью сторону ей перейти в этой расправе, вдруг клацнула зубами и схватила железными челюстями мучительницу за ногу. Баронесса дико вскрикнула и, выпучив от страха глаза, стала медленно садиться на землю.
- Тир! - крикнул Левка. - Тубо!
Собака отпустила баронессу и, прикрыв лежащего, принялась угрожающе рычать на хозяев.
Баронесса кое-как встала и вместе с незадачливым сыном поднялась на крыльцо. Через минуту из дома выскочила Луиза и, сбросив с себя фартук, куда-то побежала.
- Ты куда, Луиза? - крикнул ей вдогонку Левка.
- Доктора надо!
Левка по наивности думал, что врача кличут к нему и перетрусил. Он быстро нашел гвоздь и сделал себе ранку на ноге, надеясь этим обмануть доктора.
Вскоре в сопровождении Луизы во двор вошел высокий, с седыми усиками человек, костюм которого был усыпан табаком. Доктора провели в дом.
Сделав прививку против собачьего укуса баронессе, эскулап захотел посмотреть на «больную» овчарку, чтобы решить ее участь.
- Жаль Тира, - бубнил он по дороге сопровождающим его Луизе и Карлу. - Это всегда был благоразумный пес… И вдруг… Без сомнения, бешенство…
Каково же было удивление врача, когда он увидел, что «бешеная» собака лежит рядом с Левкой на пороге амбара и доверчиво лижет ему руки.
- Тир, ты что делаешь? А ну, Тир, посмотри на меня! - ласково сказал доктор.
Пес встал и виновато подошел к нему.
- Нет, - бормотал врач. - Собака здорова. Что с тобой случилось, Тир? Почему ты обнажил клыки против хозяев?
Вдруг доктор отстранил собаку, нагнулся к Левке, рассматривая вздувшуюся и посиневшую голень:
- Что у тебя с ногой?
- Ужалила гадюка, - проговорил Левка, чувствуя, что обман будет сейчас открыт этим неряшливым стариком.
Доктор осмотрел ранку, которую сделал гвоздем Левка, подозрительно хмыкнул и тут только увидел, что глаз у Большого Уха почти заплыл под большим синяком:
- Тоже змея ужалила?
- Нет маленький змееныш, - посмотрев на Фердаммта, улыбнулся Левка.
При этих словах Тир, словно понимая о ком идет речь, снова зарычал.
- Тубо! Тубо! - тихо успокаивал Большое Ухо собаку, и она моментально стихла, прижалась головой к нему.
Доктор переводил внимательный взгляд с Левки на собаку, с собаки на Карла.
- Или пес сошел с ума, - бормотал старик. - Или, наоборот, у него почти гениальный ум…
Доктор вдруг нагнулся к Левкиному уху:
- А гвоздем ногу ковырять не советую… Может случиться заражение крови…
Он обработал ранку на ноге йодом, положил бинт и, уходя со двора, бросил маленькой немке:
- Луиза, передайте фрау Марте, что собака совершенно здорова, но мальчик в опасности. Его ужалила ядовитая змея.
Левке показалось, что, уходя, доктор подмигнул ему.
Между тем из коровника на Левку смотрели три невольницы. Он оглянулся и в их взглядах прочел сочувствие.
- Как это случилось? - услышал он русский говор Груни. - Тебе очень больно?
- Ничего не больно, - ответил Левка. - Им больнее…
Вскоре вышел с ружьем Карл и, старательно целясь, выстрелил в овчарку. Старого доброго Тира не спасло свидетельство доктора: пес был застрелен за измену господам.
ДОПРОС
Впрочем, я не боялся, и моим единственным опасением было - как бы не подумали, что я боюсь.
П. Мериме. «Взятие редута»
Когда мы с Димкой вернулись в амбар, наш «больной» вынырнул из-под отвернутой половицы:
- Димка, иди помоги!
Оказалось, Левка не дремал. Когда его после расправы с собакой отвели в амбар, он полез под пол и стал делать подкоп. Ему удалось прорыть довольно большую дыру, и когда уже сверху стал виден свет, Большое Ухо уперся в какую-то доску, которая мешала выбраться наружу.
- Пойдем посмотрим, какой у тебя подкоп, - и мы полезли за Левкой.
Димка уперся плечом в доску, и с большим трудом ее удалось отодвинуть. Мы выбрались наружу и очутились в малиннике. Недалеко от нас копался глухонемой.
Мы быстро нырнули снова в амбар, прикрыли доску и Левка усмехнулся.
- Теперь нам ничего не страшно. В случае нужды улизнем…
Мы улеглись на соломе, и Левка принялся рассказывать, как ехал с поля и велел Карлу служить себе. Все это было смешно, но… Вряд ли баронесса спустит такую дерзость.
- Помните, где вы находитесь! - объявил я ребятам. - Баронесса…
- Не пугай, - огрызнулся Левка. - Все равно ползать на брюхе не буду!
- Ты, Молокоед, собираешься сделаться верноподданным Гитлера? - ошарашил меня Димка.
- Недаром его сегодня хвалили… Учитесь, сказал Камелькранц, вон у того хорошего мальчика!
- А мне такая похвала хуже зуботычины!
Я думал, хоть Димка меня поймет - ведь он из нас троих всегда отличался трезвым взглядом на жизнь, но и Дубленая Кожа неожиданно встал на сторону Большого Уха:
- На этот счет очень хорошо выразился один великий русский поэт. Настоящий борец за свое дело не должен считаться с мнением врага. Потому что…
Он ловит звуки одобренья
Не в сладком ропоте толпы,
А в диких криках озлобленья…
В общем, получалось так, что я вроде начал подхалимствовать перед Камелькранцем. И я никак не мог объяснить ребятам, что похвала Камелькранца относится вовсе не ко мне, что это Сигизмунд и Юзеф хотели избавить меня от наказания и помогли выкапывать картошку.
- Так что же, я, по-вашему, предатель, да?
Во мне все так и кипело.
- Предатель не предатель, - проговорил Димка, - но и советского в тебе маловато, Молокоед.
- Ну тогда пусть Левка скажет: советский я или нет…
- Вроде был и советский, - откликнулся Левка.
- Когда в золотоискателей играли, - ехидно усмехнулся Дубленая Кожа.
- Ну, Димка, - прищурился я. - Никогда не думал, что ты от одной зуботычины Камелькранца рассудок потеряешь.
- А я не думал, что ты от одной похвалы фашистским ударником заделаешься.
Мне было обидно до слез. Я отвернулся к стене и стал смотреть сквозь щель во двор. Скоро ребята уснули. А я лежал не смыкая глаз.
Из-за крыши сарая выбралась на небо огромная круглая луна, и мне почему-то вспомнилась ночь в Золотой Долине и старикашка Паппенгейм, стоящий против нашего костра. Я уже стал погружаться в сон, как вдруг увидел его. Он стоял посреди двора и, как тогда, прислушивался, поворачивая голову будто сыч то в одну, то в другую сторону. Я протер глаза, думая, что вижу все это во сне, но Паппенгейм не исчезал. Наоборот, он шевелился, повернувшись ко мне боком, и только тут я рассмотрел у маленького человечка горб. Фу ты, чёрт, это же Верблюжий Венок!
Горбун медленно прохаживался по двору, а потом, словно набравшись мужества, решительно подошел к польскому бараку и тихонько открыл дверь. Оттуда выскользнул кто-то небольшого роста и направился с управляющим к калитке.
Все эти ночные похождения горбуна мне показались странными, но еще более я удивился, узнав в маленьком человечке Франца. Горбун дал Францу велосипед и выпустил в калитку.
Что все это значит? Какие у Камелькранца дела с невольником-поляком? Не может быть, чтобы сам управляющий помогал ему удрать из неволи!
Горбун прикрыл калитку, сел на ступеньку барского крыльца и стал курить свою трубочку. На крыльце появилось что-то белое, как привидение.
- Уехал? - спросил сиплый голос, и я догадался, что во двор вышла наша мучительница.
- Уехал, - ответил невесело Камелькранц. - Но напрасно ты затеяла вое это, Марта… Ничего страшного не было… А теперь мы потеряем несколько работников…
- А ты хочешь, чтобы мы потеряли всех? - со злобой проговорила баронесса. - У нас все поляки побегут, если поощрять этих молокососов. Черт с ними, мне остальные дороже.
- Тебе легко так говорить, Марта. А где я возьму людей, чтобы убирать урожай?
- Если тебе трудно, так и скажи, - обрезала баронесса. - Тогда я буду искать другого управляющего.
Она хлопнула дверью и ушла, а Камелькранц остался сидеть на крыльце.
«Что же он сидит здесь?» - думал я.
Горбун вдруг вскочил, прислушался и бросился открывать калитку. В нее немедленно прошмыгнул Франц и, приставив велосипед к стенке, что-то сказал Камелькранцу и бесшумно исчез в польском бараке.
Минут через двадцать или тридцать на улице послышался шум машин, и в ворота громко начали стучать. Опять во дворе появился Верблюжий Венок:
- Кто там?
С улицы что-то ответили. Горбун открыл ворота, и в них въехали два мотоцикла, а за ними вползла, осветив фарами весь двор, длинная автомашина.
Черный человек в огромной фуражке, пошептавшись с Камелькранцем, направился к нашему амбару. Луч света от фар упал на его рукав, на котором отчетливо выделялось изображение черепа и скрещенных костей.
- Ребята, гестаповцы! - крикнул я.
Камелькранц уже открывал двери. Меня ослепил свет электрического фонарика. Незнакомый скрипучий голос недоуменно спрашивал:
- Такие молокососы?
Нас подняли и повели в замок. Моих товарищей оставили в прихожей, а меня втолкнули в дверь, прикрытую портьерой. Я очутился в богато обставленной комнате, которая, видимо, была чьим-то кабинетом. За письменным столом сидел в кресле совершенно лысый немец в золотом пенсне, с усиками щеточкой, как у Гитлера, и рассматривал фотографию, вставленную в резную рамку.
- Кто это? - спрашивал он у Камелькранца.
- Сын баронессы, лейтенант Рудольф Фогель.
Горбун так низко склонился, что маленький человечек, сидевший у него на спине, скатился к самой шее.
- Хороший офицер! - одобрил гестаповец.
- Фогель! - с ударением сказал Камелькранц.
- Да, барон, - словно завидуя, произнес гестаповец. - Это его кабинет?
- Его… Мы оставили здесь все так, как было в день отъезда Рудольфа.
Я невольно оглядел комнату. На стенах, покрытых красивыми коврами, висели ружья, пистолеты, кинжалы и охотничьи трофеи - рога и чучела. А меня больше всего интересовала карта, занимавшая большую часть одной из стен. На ней ломаной линией сверху вниз тянулись синие флажки. В центре они подходили почти к Москве, и я понял, что молодой барон был в последний раз дома еще позапрошлой осенью.
«Все оставили, как было, - подумал я, усмехнувшись про себя. - На карте осталось, как было, а на фронте уже по-другому…»
В дверь вошел высокий, тощий лейтенант и, щелкнув каблуками, доложил сидевшему за столом:
- Поляки здесь, господин капитан… Прикажите ввести?
- Обождите… Присаживайтесь к столу, Клюге… Допросим сначала этого, - кивнул немец на меня.
«Чего они хотят?» - думал я, а у самого по спине побежали мурашки. Конечно, я уже знал, что значит разговор с гестаповцами. Не то чтобы я испугался их… Я боялся одного: как бы не выдать какой-нибудь тайны, если меня начнут допрашивать под пытками. Я вспомнил нашу пионерскую клятву, которую мы читали совсем недавно, и почти успокоился.
- Трусите, молодой человек? - усмехнулся гестаповец, вытирая о платок пенсне.
- А что мне трусить? - спокойно проговорил я. - Я не сделал ничего такого, чтобы вас бояться…
- О, любопытно! рассмеялся капитан, обнажая в улыбке два золотых зуба. - Ты, верно, думаешь, что мы не знаем, какой ты фрукт?
К моему удивлению, гестаповец начал говорить о том, что я устроил в поле митинг, на котором докладывал о победах Красной Армян и агитировал против немцев. Только тут я подумал, что, пожалуй, и в самом деле, встреча с батраками в поле походила на митинг, и даже обрадовался: узнали бы в Острогорске, чем я занимаюсь в фашистском тылу!
- Ты думаешь, у нас можно митинговать, как в России? - язвительно спрашивал капитан. - Ты очень ошибаешься!
- Ни в чем не ошибаюсь, - отвечал я, удивляясь своему спокойствию. - Вот вы действительно ошибаетесь.
- Это как понимать?
- Митинга я не устраивал… Митинга вообще не было…
- А что было? - впился в меня маленькими голубыми глазками Клюге.
- Ничего особенного, - сказал я, решив корчить из себя дурачка. - Просто меня спросили, откуда мы, я ответил, что из России. Потом мне задавали разные вопросы и я отвечал. Вот и все.
- Какие были другие вопросы? - спросили враз оба гестаповца.
- Вопросы? - я сделал вид, что вспоминаю, а сам думал, что немцы, видно, уже знают о событиях в поле. Я решил, что будет лучше, если я прикинусь искренним и сказал: - Вопросы были такие…
Моя откровенность подействовала. Капитан кивал мне, но Клюге хмурился и неодобрительно посматривал на своего начальника. Не успел я замолчать, как лейтенант опять вонзил в меня маленькие глазки.
- Кто задавал вопросы?
- Не знаю, - пожал я плечами. - Я вообще здесь пока никого не знаю…
- А можешь узнать, если мы тебе их покажем?
- Не знаю. Можно попробовать.
Клюге вышел в коридор, и я понял, что сейчас начнется самое главное. Они требуют от меня, чтобы я указал тех, кто с таким восторгом слушал мои слова о нашей Родине и Москве. Но, нет, я не буду доносчиком! Даже под пытками я не узнаю ни одного из поляков!
Первым ввели Зарембу.
- Он? - спросил Клюге.
Я взглянул на поляка, и наши взгляды встретились.
Мне показалось, что на бритом лице Зарембы промелькнуло не то презренье, не то жалость.
- Не знаю, - ответил я.
Вдруг Клюге ударил меня по лицу. Страшная боль чуть не заставила меня взвыть. Было такое ощущение, что челюсть у меня перекосилась, и я схватился за нее.
- Он?
Я сплюнул на ковер кровь и покачал головой. В черных глазах Зарембы засветилось восхищение. В тот же миг Клюге сильным движением ударил мне в переносицу, у меня завертелось перед глазами, и я рухнул на ковер.
Очнулся я оттого, что капитан выплеснул мне в лицо стакан холодной воды. Его пустой взгляд оживился, и он, ощерясь, спросил:
- Ну как узнаешь?
Я молчал. Тогда Клюге хотел ударить меня ногой.
- Господин капитан! - прикрыл я лицо локтем. - Он убьет меня еще до того, как я смогу вам что-нибудь сказать.
Гестаповец весело расхохотался.
- Ты прав, унтерменш! Сядь, Клюге! У тебя - никакого знания детской психологии! Почему именно ты стал отвечать на вопросы? - повернулся капитан ко мне.
- Потому что лучше других знаю немецкий язык.
- Язык врага? - отчеканивая каждое слово, повторил мои слова гестаповец. - Так, кажется, ты говорил?
- Говорил! - смело ответил я и, сделав наивные глаза, посмотрел на капитана. - Но ведь это же правда. Ведь вы с нами воюете?
Капитан даже хлопнул себя по ляжкам.
- Черт возьми, Клюге, этот маленький унтерменш мне определенно нравится!
В кабинет втолкнули Левку. Он сделал руки по швам и отрапортовал:
- По вашему вызову Лев Гомзин явился!
На Левкином лице было столько серьезности и подобострастия, что даже я не мог понять: дурачит гестаповцев Большое Ухо или докладывает всерьез. Капитан посмотрел на Левку с изумлением:
- Это еще что за оболтус?
Клюге нагнулся к его уху.
- А, - понимающе улыбнулся капитан и приказал: - Подойди сюда! Покажи руки!
Левка протянул плохо разгибающиеся ладони. Гестаповец даже брезгливо сморщился: до того они были грязные. (Большое Ухо рылся под амбаром!)
- Что ты делал сегодня в поле?
- Строил Великую Германию, - выпучив глазищи, гаркнул Левка.
- Что-о? - в изумлении протянул гестаповец.
- Мы только за этим сюда и ехали, - пустился в объяснения Большое Ухо. - Так нам говорил обер-лей-тенант, который стоял у нас на квартире. Честное слово! Вот хоть Ваську спросите!
- Вон оно что, - издевательски улыбнулся капитан. - А ну, покажи свою больную ногу…
- Что вас всех интересуют мои конечности? - пробурчал Левка, поднимая штанину.
- Смотри, как бы нас не заинтересовал твой язык! - вспылил багровея Клюге.
- Могу показать и язык, мне не жалко, - добродушно ответил Левка.
Нога у Левки все еще была припухшей, притом на ней красовалась настоящая повязка. Немцы переглянулись, Клюге с недоумением и плохо скрытой досадой пожал плечами.
Нам велели выйти вон.
В коридоре Левка подошел ко мне. В его огромных, черных глазах прыгали хорошо знакомые мне бесенята.
И вдруг бесенята исчезли, я увидел в Левкиных глазах сочувствие.
- Тебя что, били, Вася?
Я прислонил тыльную сторону ладони ко рту и увидел на ней красное пятно.
- Ерунда! - сплюнул я на ковер. - Чуть-чуть по роже съездил меня этот Клюге.
Но в дверях возник Клюге, громко прокричал:
- Кошедубофф!
Димка скрылся за дверью. Не знаю, долго мы сидели или нет, но вдруг услышали страшный крик.
Вам приходилось слышать, как стонет в зубном кабинете человек, которому дергают зуб? Сейчас так же стонал и кричал Димка.
Я бросился к двери, толкнул ее… Фашистский капитан был уже не тем добрым капитаном, который поощрял меня к откровенным высказываниям. Он держал Димку за руку и что есть силы выворачивал ее.
Димка со страшно перекосившимся лицом, присев от боли, твердил:
- Не имеете права! Не имеете права!
Я не выдержал, закричал:
- Что вы делаете?
Клюге подскочил ко мне, выпихнул из дверей и крикнул Камелькранцу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23