«Шлосс дес геррен Фогель» - сообщали вверху черные железные буквы… По обеим сторонам ворот красовались старинные щиты с ярко начищенными гербами. На них была изображена голова разъяренного зубра с железным кольцом, продетым сквозь ноздри. Герб, без сомнения, должен был свидетельствовать о могуществе хозяев дома, но так не вязался с жалкой фигурой Камелькранца…
- Гербок-то устарел! - насмешливо уронил Димка. - Вместо зубра приклеить бы к щиту карточку хозяина. А для сходства продеть сквозь ноздри такое же кольцо.
Мы с Левкой не выдержали и прыснули,
- Что такое? - грозно повернулся горбун. - Прошу вести себя прилично. Мы в замке баронессы Марты фон Фогель.
- Вот тебе и на! - воскликнул Димка. - Тут, выходит, нельзя даже смеяться.
- Это, видно, обитель слез и печали, - сделав грустное лицо, покачал головой Левка. - Я читал про такие обители, но не знал, что они до сих пор есть.
Мои друзья пытались еще смеяться, но когда я посмотрел на Димку, то на обычно спокойном его лице увидел большую тревогу.
Чем-то встретит нас этот фашистский замок?
ТАИНСТВЕННЫЙ ГОЛОС
Дверь распахнулась настежь, и работорговец появился на пороге.
Бичер Стоу. «Хижина дяди Тома»
Ворота открыл высокий рыжий старик с бледным, хорошо выбритым лицом. Он быстро окинул нас серыми глазами и, улыбнувшись, что-то промычал. Мы поняли, что перед нами немой.
- Живо, живо, Отто, - бубнил Верблюжий Венок, спрыгивая с коляски. Встав перед рыжим стариком, он дал ему понять, что надо отвести лошадей на конюшню.
Мы очутились на огромном, чисто выметенном дворе. По сторонам его высились двухэтажные каменные сараи. Вдоль второго этажа тянулась длинная деревянная галерея. В средине двора большая, обложенная камнем яма была наполнена свежим навозом.
Пока Отто возился с лошадьми, Камелькранц повел нас в глубину двора и велел располагаться в небольшом амбаре. Мы уселись в темноте на пустом деревянном полу.
- Интересно, что нам тут прикажут делать? - спросил Димка.
- Я скажу, что делать ничего не умею, - ответил Левка.
- Заставят!
- Пусть… Я все равно ничего не буду…
- Изобьют.
- Пусть бьют, - твердил свое Левка. - А я не буду. Неужели, Молокоед, ты намерен работать на немцев?
Я и сам всю дорогу думал об этом. Разве работать на немцев в Германии менее позорно, чем в Острогорске? Но и не работать, видимо, нельзя. Димка прав: начнут бить или пороть, пока не запорют до смерти. С другой стороны, прав Левка: работать на врага, значит, быть предателем Родины.
- Будем работать, - ответил я Левке. - Только так, чтобы от нашей работы никакой пользы не было.
Мы привыкли к темноте и стали различать, что кое-где сквозь щели в амбаре пробивается свет. Левка приник к щели внизу, у самого пола.
- Что видишь, Левка? - спросил я.
- Ничего. Вон только вижу лапки какой-то курицы или петуха.
- Маловато, - усмехнулся Димка. - Подсади меня, Молокоед.
Я подошел к стене, и одним махом Дубленая Кожа оказался у меня на плечах. Между стеной и крышей оставалась большая щель. К ней Димка и приник.
- Ну? - вопросительно смотрел я на него.
- Вижу, как Отто ходит по двору с метелкой. Около дома стоят трое… Верблюжий Венок, рядом с ним фрау, длинная-предлинная, и еще одна, с ребенком. Она о чем-то просит высокую, а та отказывает… Лезь сюда, может, ты поймешь, о чем они болтают…
Димка подсадил меня, и я услышал:
- Я вас очень, очень прошу, фрау Марта, - говорила, вытирая глаза, женщина с ребенком. - Мой Генрих уже третий год на войне, старший сын тоже, а я одна, без них, что могу?
- Ничего не поделаешь, госпожа Бреннер. И вообще, в следующий раз попрошу обращаться с такими просьбами к моему брату.
И вдруг эта маленькая Бреннер упала на колени:
- Я вас умоляю, фрау Марта… Смилостивьтесь!
- Не могу, госпожа Бреннер! - высокая повернулась к горбуну: - Идем, Фриц, показывай свое приобретение.
Отто, который смотрел на женщин, облокотившись на свою метлу, сердито махнул рукой и что-то начал мычать. А фрау Марта двинулась к нашему амбару. Камелькранц угодливо шел позади.
Я соскочил вниз, едва успев прошептать:
- Идут…
Громыхнул засов, дверь открылась, и в ней появились Камелькранц и фрау Марта. Я понял, что это, верно, и есть баронесса. Она была одета в темное платье, перехваченное в талии белым поясом и украшенное пелериной. Маленькое лицо почти не оживляли небольшие серые глазки.
Увидев нас, фрау пошевелила тонким, как у змеи, язычком и просипела:
- Они же совсем щенки!
- Я тебе уже говорил, Марта, - начал оправдываться горбун. - Ничего лучшего нельзя было подобрать. Фабриканты забрали все, что годилось для работы.
Тонкий язычок еще быстрее забегал по бледным губам.
- Так что же, нанимать для них няньку? - вспылила баронесса.
Чернявая девочка наших лет принесла из дома соломенное кресло, и помещица бухнулась в него. Кресло затрещало и раздалось, как резиновое.
- Подойди ко мне! - обратилась фрау к Левке. Левка сделал два шага вперед, дурашливо отдал честь и гаркнул по-немецки:
- Прибыл в ваше распоряжение!
Он так заворочал глазами, что мы с Димкой чуть не расхохотались. Но баронесса, удивленная Левкиным знанием немецкого языка, не заметила шутовской выходки.
- Как? Ты говоришь по-немецки? - воскликнула она. - Ты правильно делаешь, унтерменш. Скоро весь мир будет говорить на языке великой германской нации.
- Извините, фрау Марта. Я чистокровный ариец, - без тени улыбки сказал Левка.
Баронесса нахмурилась, побагровела:
- Сними рубашку!
Левка стоял худой и жалкий.
Фрау грубо придвинула его к себе, брезгливо ощупала руки, грудь, спину:
- Дрянь! Следующий!
Я понравился фрау больше. Она только ощупала меня, но ничего не произнесла. Когда же очередь дошла до Димки, не только баронесса - и мы с Левкой залюбовались его сложением. Стройная Димкина фигура была словно выточена из слоновой кости. На руках и груди играли, перекатываясь под кожей, круглые мышцы, а крепкая спина была сплетена из сплошных мускулов и связок.
- Оу, оу, - приговаривала баронесса, похлопывая Димку по спине, плечам и груди.
Камелькранц стоял рядом, раздувая ноздри от удовольствия.
- Что умеешь делать? - спросил он и, думая, что Димка не понимает, приказал мне повторить вопрос.
Я перевел. Вместо ответа Димка вдруг кувыркнулся, встал на руки и быстро, быстро побежал на руках по двору. Вскочил и, то падая на руки, то вставая на ноги, прошелся колесом.
- Ты артист цирка? - изумился Камелькранц.
- Браво! - кричала в восторге баронесса и просила горбуна привести какого-то Карла.
Из дверей выскочила огромная овчарка и вышел толстый малый в коротких штанах, которые чуть не лопались у него на заду. Парень был примерно наших лет, но такой откормленный и рыхлый, что Левка, увидав его, тихонько фыркнул:
- Не жилец на белом свете…
- Почему? - удивился я.
- Так моя бабушка говорила… Как увидит рыхлого да толстого, обязательно скажет: «Не жилец на белом свете».
Овчарка обнюхала наши ноги. Когда она подошла к Левке, он тихонько посвистел, и овчарка вскинула на него умные глаза.
- Какая ты хорошая… - хотел погладить собаку Большое Ухо, но в тот же миг она рванула его за рукав.
- У, черт! - только и проговорил Левка.
- Пусть мальчик покажет Карлу свой номер, - обратилась ко мне баронесса.
И хотя Димка и сам хорошо знал немецкий гешпрех я сказал:
- Покрутись еще, Дубленая Кожа!
- Не буду! - вспыхнул наш самолюбивый друг. Не желая навлекать на парня беду, я вежливо ответил баронессе, что Димка очень устал и не может повторить номер.
- Немного можно, - проговорила баронесса. - Мой Карл так любит цирк.
- Пошли ее к черту! - рассвирепел Димка. - Скажи, что шутом у нее не буду.
Как только мог, я пытался убедить фрау, что после дороги Димка очень ослаб и лучше завтра повторит представление.
- Я его буду пороть! - прошипела баронесса.
- Ну и птица! - воскликнул по-русски Левка.
- Что он сказал? - бешено повернулась ко мне баронесса.
- Их заге: «птичка», - улыбаясь ответил Левка.
- Вас ист дас птишка?
- «Птичка» эс ист ди Фогель, - невинно объяснил Левка. - У вас очень хорошая фамилия, - и тут же добавил попрусски: - Но идет она тебе, как велюровая шляпа раку.
Димка не выдержал и фыркнул. Баронесса почувствовала, что маленький русский сказал по ее адресу грубость и, размахнувшись, изо всей силы ударила Левку по лицу:
- Молчать! Ни слова больше на своем варварском языке!
Левка поднялся с полу - из носа и рассеченной губы текла кровь…
- Удивляюсь! - повернулся Большое Ухо к Камелькранцу. - Баронессе говорят комплименты, а она дерется.
- Унтерменш! - шипела баронесса.
Шумя платьем, она вышла из амбара. Верблюжий Венок сердито махнул нам рукой и повел в сарай. Велел набрать соломы и расстелить ее на полу в амбаре:
- Мьь устроим вам маленький карантин.
- Зо! - с пафосом воскликнул Левка, поднимая палец. - Это есть знаменитая немецкая аккуратность.
Наш хозяин принял насмешку за чистую монету и, похлопав Левку по плечу, плотно прикрыл и замкнул двери амбара:
- Ты прав, унтерменш! Мы очень, очень аккуратны. Мы постелили в углу солому, прямо в одежде улеглись. Левка возился, возился, наконец, сел:
- И долго они нас будут держать в этом карантине?
- Покуда русский дух из тебя не выветрится, - проворчал Димка.
- Что-о? Скорее Верблюжий Венок с баронессой начнут говорить по-китайски…
Пока Левка с Димкой спорили, я уснул и все время видел ужасные сны. То подходила баронесса и, превратившись в змею, шипела на ухо, шевеля своим язычком: «Унтерменш». То Камелькранц «ёкал» на лошадей, и они неслись вскачь. Вот кони поднялись, с грохотом поскакали по островерхим крышам, и топот их ног о черепицу был так громок, что я проснулся.
Через щели амбара свет уже не пробивался. Наверно, была ночь.
- Левка, ты спишь? - тихо спросил я.
- Нет, Чапай думает, - с обычным своим шутовством откликнулся Левка. Но вдруг повернулся ко мне, зашептал:
- Знаешь, я ее сейчас просто ненавижу… эту сволочную немку.
- А здорово она тебя? Нос-то болит?
- Болит…
- Но ты молодец, Левка. И Димка - молодец, так и надо. Ползать перед ними на брюхе не будем.
- Молокоед, а ты помнишь пионерское обещание? - вдруг спросил Димка. Оказывается, и он не спал.
- Ясно помню. А что?
- Забыл слова… Есть там насчет того, как должны вести себя пионеры в нашем положении?
Приподнявшись, я медленно, словно говорил клятву, прочитал:
- Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей обещаю:
- что буду твердо стоять, - подхватил Левка, - за дело Ленина, за победу коммунизма…
Меня эти слова словно пронзили насквозь. Я подумал о том, что никогда еще не чувствовал их смысл так, как теперь. И подумал, что, наверное, такое же чувство охватывает наших солдат, когда они произносят слова присяги перед боем. Теперь мы должны и на деле твердо стоять за дело Ленина.
- Ведь мы же ленинцы, правда, ребята? - спросил я.
- И ленинцами останемся, - подтвердил Димка.
- Пионеры, к борьбе за дело Ленина будьте готовы! Я даже привскочил на соломе. Слова шепнул кто-то в щель снаружи амбара.
- Кто здесь? - вскрикнул я.
Проворчала во дворе собака. Потом послышались быстрые удаляющиеся шаги, а минуту спустя прикрикнул на собаку Камелькранц. Он подошел к амбару, погремел замком и удалился.
- Вася, это кто? - прошептал Левка.
- Не знаю…
- Кто-то наш, - обрадованно вздохнул Димка. - Говорит чисто по-русски.
- Но кто? - возразил я. - Ведь здесь мы не видели ни одного русского.
- Приключение, достойное Шерлока Холмса, - рассмеялся Левка. - На нашем месте он, конечно бы, сказал: «Не кажется ли вам, мистер Ватсон, что в этом старинном доме водятся привидения?» А что! Если тут есть гномы вроде Камелькранца, почему не быть привидениям?
- Давай спать, Шерлок Холмс, - оборвал я Левку.
Мы умолкли, но я еще долго не мог уснуть: у меня не выходил из головы таинственный голос, сказавший нам пионерский пароль.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Для каждого из них это были первые побои в жизни.
Джек Лондон. «В далеком краю»
Мы проснулись от удара колокола. Во дворе сразу поднялась суматоха. Слышались голоса людей, говоривших на каком-то непонятном языке, и странная стукотня, напоминавшая топот копыт по черепице. Тот самый топот который я слышал во сне. Теперь я ощутил его более отчетливо и все же не мог понять, что он означает.
Мы припали к стене амбара, и только тут я понял, что мешало спать. Странный стук издавали десятки человеческих ног, обутых в деревянные дощечки на веревочках. По двору ходили такие же невольники, как и мы. Это видно было по желтым повязкам на рукавах. Мы уже понимали зловещий смысл подобных знаков: ими немцы метили своих рабов.
- Поляки! - вполголоса произнес Димка.
Среди людей, топтавшихся во дворе, я заметил трех женщин. Они, как и мужчины, гремели колодками, но одеты были почище. Особенно бросалась в глаза девушка в простом белом холщовом платье с каштановыми волосами, заплетенными в две косы. Косы опускались ниже пояса.
- Красивая, правда? - шепнул Димка.
На изможденном лице красавицы ярко выделялись тонкие губы и карие глаза под темными, чуточку вразлет, бровями.
Я все время хотел рассмотреть пометку о национальности девушки, но рукава ее холщового платья были высоко закатаны. Две подруги девушки, несомненно, были польками.
В глубине двора под навесом виднелись составленные в ряд столы. Там суетилась чернявая девчонка, приносившая вчера кресло баронессе. Перед девчонкой стояло ведро. Из него она черпала что-то маленьким ковшиком и разливала в алюминиевые миски, стоявшие на столе.
- А нас, что же, и кормить не будут? - спросил Левка. - Я со вчерашнего дня умираю с голоду…
- Карантин, - проворчал Димка.
Появился Камелькранц. Он сел на приступку одного из амбаров, вынул из кармана губную гармошку и заиграл вальс. Невольники, словно по команде, двинулись к столу.
- Подумайте, - фыркнул Димка. - Едят под музыку.
- Культура! - воскликнул Левка.
Камелькранц вдруг вскочил, подбежал к столу и ударил плетью широкоплечего черного поляка.
- Ах ты, сухожилье комара! - побагровев, кричал Верблюжий Венок. - До вечера без пищи!
Из дальнейших выкриков горбуна я понял, что поляк, съев свой кусок хлеба, умудрился взять второй. Я хорошо видел, как поляк доказывал что-то Камелькранцу, но горбун вновь ударил его плетью. У пленного сжались кулаки, он пригнул шею, собираясь броситься на управляющего, но вдруг как-то обмяк и медленно отошел от стола.
Только теперь я по-настоящему разглядел немца. Сунув глубоко руки в карманы, он стоял посреди двора, ощерив желтые зубы, и в глазах его горел такой дикий огонь, что я невольно вспомнил, как дрожали лошади, когда горбун приговаривал свое «столп», «столп». Сетон-Томпсон не ошибался: животные чувствовали, что на козлах сидело существо злее волка.
- Арбайтен! - коротко скомандовал Камелькранц.
Невольники торопливо опрокинули в рот содержимое мисок и стали расходиться: женщины - по коровникам, мужчины разбирали лопаты, стоявшие у сарая, и строились у ворот.
- Копецкий! - крикнул Камелькранц.
Из сарая вышел тот самый поляк, которого горбун бил плетью, присоединился к стоявшим у ворот. Послышался деревянный топот колодок об асфальт, ворота закрылись.
Карантин был строгим. Нас выпустили во двор только после того, как все поляки ушли на работу. Двери амбара изволила открыть сама баронесса. Она придирчиво оглядела наше жилище и приказала убрать солому, служившую нам постелью.
Мы сдвинули солому в угол и только тогда получили разрешение умыться и подойти к длинному столу. Девчонка дала нам по кусочку плотного хлеба, налила в миски какой-то бурды, которую баронесса называла кофе. Противная еда, но голод - не тетка, и мы съели свои куски, не заметив.
- Луиза! - крикнула помещица. - Дай им еще по одной порции.
Девчонка со всех ног бросилась в дом, вынесла еще три куска хлеба, но, когда хотела положить перед Левкой, баронесса остановила ее:
- Этому не давай. А тому, - показала на Димку, - дай еще два куска.
Фрау, наверное, думала, что если мы голодные, то готовы продать товарища за кусок хлеба. Но она ошиблась: Димка отдал хлеб Левке.
- Тому не давать! - крикнула помещица.
Тогда мы с Димкой тоже не стали есть своих порций. Баронесса побагровела, как вчера, и приказала служанке:
- Отдай все свиньям!
Девчонка насупилась и стояла у стола, не торопясь выполнить повеление хозяйки.
- Повторять? - крикнула баронесса.
Луиза собрала со стола хлеб, так и не подняв головы, понесла его в хлев. Мне почудилось, что в глазах у девочки блеснули слезы. Кто же она в доме? Родственница или чужая?
Мы все еще стояли у стола. Я следил за Луизой, но, почувствовав на своем лице чей-то взгляд, оглянулся и увидел ту самую девушку с косами, которую мы видели в толпе невольников. Она стояла в открытых дверях коровника и, облокотившись о лопату, приоткрыв рот, смотрела на нас.
- Что? Или не признала? - неловко усмехнулся я.
- Признала… Вы - русские!
Я радостно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23