Дверь открылась, и Камелькранц, трясясь от злобы, спросил:
- Зачем стучишь?
Я объяснил, в чем дело, сказал, что нужно доктора.
- Не умрет! - проворчал сквозь зубы горбун и хотел втолкнуть меня обратно в амбар. Но я вывернулся, выскочил во двор и крикнул полякам:
- Товарищи, помогите! Левка умирает…
В бараке поднялся шум. Пленные бешено стучали в двери и грозили высадить их, если им не откроют.
Из хозяйского дома вышли Паппенгейм и Рудольф. Узнав, в чем дело, офицер неожиданно приказал Камелькранцу послать за доктором.
«Натворил дел, а теперь испугался», - подумал я.
Но увы, слова - еще не дела. Милосердия Рудольфа хватило только на минуту. Все во дворе успокоились, а Фогелю только того и надо было. Камелькранц исчез со двора, а я его ждал, ждал, ждал…
Димка встретил меня тревожным шепотом:
- Васька, он, наверно, умрет…
Левка не стонал и не метался, но пылал, как раскаленная печка.
- Левка, ты спишь? - спросил я, прикладывая руку к пылающему лбу.
Левка не ответил, но по его дыханию я чувствовал, что бедняга не спит. Когда, наконец, рассвело, и Камелькранц открыл двери, я не узнал Левку: он лежал белый, точно не живой, и казался совсем маленьким.
- Пить! - произнесли чуть слышно запекшиеся губы.
Бедный Левка! Только тут я понял, какая огромная сила таится в его маленьком теле. Жажда мучила нашего товарища всю ночь, а он ни словом, ни стоном не выдал себя, так как знал, что помочь мы ему все равно не сумеем.
Я напоил Левку и, смочив свою рубашку, отер ему влажной полой лицо.
- Нужно бежать, Васька, - шептал Левка.
Можно было подумать, что у него все еще продолжается бред, но больной смотрел на меня большими ясными глазами и ждал ответа.
- Хорошо, Лева. Потерпи еще день.
Я оказал это просто так, не думая, чтобы успокоить раненого, но обрадовался, увидев, какое действие произвели мои слова на Левку. Он весь встрепенулся, и на лице его просияла милая плутовская улыбка прежнего Федора Большое Ухо. Я почувствовал, что уже не вправе отказаться от своего обещания. Изменить ему теперь - значит, убить Левку.
Весь день я мучительно размышлял над тем, как организовать побег. Димка, видимо, тоже жил этой мыслью: когда нам удавалось во время работы быть вместе, он неизменно заговаривал о бегстве.
- Ничего, Димка, - успокаивал я его. - Что-нибудь придумаем.
- А что? - спокойно посматривал он на меня, и мне все время казалось, что мой друг втайне надо мной посмеивается: «Болтаешь, мол, ты, Молокоед, хорохоришься, а что толку?»
Если бы не Паппенгейм и не страшная собака Рудольфа! Эти два пса стояли у нас на дороге и ломали все мои планы.
Во время обеденного перерыва нам удалось улизнуть в лесок на краю поля. Мы нашли небольшую полянку недалеко от дороги, улеглись на мягкой траве.
- Знаешь, что я думаю, Молокоед?
Димка и теперь, когда мы оставались одни, все еще называл меня Молокоедом.
- Пока существует эта собака, нам отсюда не уйти…
- И что ты предлагаешь? - спросил я.
Он ответил так, как я и ожидал:
- Надо ее уничтожить…
Легко сказать! Собака представлялась мне каким-то злым, во разумным существом. Я даже боялся посмотреть ей в глаза, чтобы она не угадала мои мысли.
- Нужно достать иголку и спрятать ее в хлеб, - предложил Димка. - Пес проглотит и - конец!
Не успел я ответить, как в кустах послышался шорох, и на поляну выскочила овчарка. Увидя нас, она остановилась, оглянулась.
Появился Рудольф.
- Вот вы где! - обрадованно воскликнул он. - Без собаки вас не найдешь!
Бросившись в траву, Фогель улегся рядом.
- Ну, друзья, - весело начал он, окинув нас своими мечтательными глазами, - выпроводил я вашего мучителя. Обиделся старик на всю жизнь! Нет, вы подумайте, что он мыслил: решил принудить вас силой подписать какие-то дерьмовые бумаги. Я посмеялся над ним и - все. Кому теперь нужны его бумаги? А он мучает из-за них таких славных ребятишек.
Рудольф сгреб нас своей здоровой ручищей.
- Хотите вернуться на родину? - неожиданно проговорил немец. - Что молчите?
Мы не знали, как себя и вести, до того странным было поведение молодого Фогеля.
- Ну? - неестественно улыбался он. - Хотите?
- Допустим, хотим, - проговорил я. - От этого же ничего не изменится.
Рудольф сел и протянул мне руку:
- Слово германского офицера! Через два дня я возвращаюсь в Россию и беру вас с собой.
Я посмотрел на Димку. Он лежал, опершись на локти, и делал вид, что усиленно рассматривает незабудки.
Наконец, подняв взгляд на немца, Дубленая Кожа спокойно произнес:
- Не морочьте нам голову, господин обер-лейтенант!..
Но германский офицер, вместо того чтобы обидеться, начал расписывать чистоту и искренность своих намерений. Он, видите ли, возмущен тем, как обращаются с нами его родные. Он даже сослался на какую-то конвенцию, которая воспрещает подобное отношение к побежденным…
- Мы не побежденные! - огрызнулся я. - И вы нас никогда не победите!
Немец опешил. Он прервал свои излияния, посмотрел на меня и расхохотался:
- Чем больше я вас узнаю, тем вы все больше и больше мне нравитесь. Вы - настоящие патриоты! И даже, если вы по возвращении на родину начнете действовать против нас, я буду вас уважать.
«Пой, ласточка, пой! - думал я в это время про себя. - То-то мы не видели, как уважают фашисты советских патриотов». Мне снова припомнилась фотография, которую я видел у Карла.
- Вы знаете что-нибудь про партизанку? - спросил я обер-лейтенанта в упор.
Фогель вздрогнул от неожиданности. Взгляд его трусливо забегал.
Быстро справившись, однако, с собой, немец нагло уставился на меня своим обычным мечтательным взглядом:
- Какую партизанку ты имеешь в виду?
- Ту, что вы повесили.
- А, - равнодушно протянул обер-лейтенант. - Нет, не знаю…
Но я-то видел, что он все помнит. Ну как можно было верить после этого «благородным» словам Фогеля!
- Идемте домой, - предложил, как ни в чем не бывало, наш «защитник». - Я скажу, чтобы ва.с приготовили в дорогу. Нельзя же ехать в таком ужасном виде.
Мы пошли с ним, не зная, верить или не верить неожиданному счастью.
Дорогой Рудольф болтал о том о сем, расспрашивал, откуда мы родом, как жили у себя дома, и, наконец, задал вопрос, который сразу меня насторожил:
- А где вы познакомились с дядей?
- В Золотой… - я тут же прикусил язык, подумав, что весь-то разговор Фогель затеял ради этого вопроса.
- Что такое «сёлётёй»? - переспросил он, насторожившись, подозрительно глядя мне в лицо.
- Золотой - это… это прииск, - не моргнув глазом, соврал я.
- А что там делал мой дядя?
- Сторожил золото… Раньше он был хозяином, а потом стал вроде сторожа…
- Да? - недоуменно переспросил Фогель и вдруг громко расхохотался. - Очень остроумно. Очень, очень…
Теперь я уже не сомневался. Фогель решил сам стать обладателем богатств Золотой Долины. Он выставил из имения дядюшку и прикинулся добрячком только потому, что хотел увезти нас с собой и с нашей помощью отыскать дядюшкины сокровища.
- Господин Фогель! - невинно предложил я. - А почему бы вам не стать владельцем богатств Золотого прииска?
Фогель сделал вид, что дядюшкины богатства его совсем не интересуют. Он презрительно махнул рукой и усмехнулся:
- Мне кажется, старый дурак напрасно рисковал… Он, наверно, сторожил не золото, а какие-нибудь блестящие камешки.
- Что вы, - притворно возмутился я. - Паппенгейм - большой специалист. Разве он не мог бы отличить золото от камней?
- Ты думаешь? - внимательно взглянул на меня Фогель. - А сам ты видел золото?
- Конечно! - воскликнул я. - Вот спросите Димку: мы не только видели золото, а даже набрали целых два мешочка… И ваш дядя, когда увидел это, даже стрелял в нас…
- Вот старый дурак! - усмехнулся Рудольф. - А теперь вам нечего бояться. Теперь вы под моей защитой.
- А вы дадите нам немного золота, если мы вам покажем месторождение? - спросил, подмигнув мне, Димка.
- Какой может быть разговор! - воскликнул, окончательно выдав себя, Фогель. - Я вас вознагражу, как вы даже и не мечтаете.
Итак, не успев вырваться из когтей Паппенгейма, мы попали в не менее страшные лапы Фогеля. Вся эта его болтовня о хорошем отношении к нам - чепуха! Да и что могли мы ожидать от человека, который вешал партизан. Он нуждался в нас, потому что мечтал отыскать Золотую Долину. А дальше… Он нас повесит или отправит в концлагерь!
Но не отказываться же от поездки на Родину! Пусть с Фогелем, пусть с кем угодно - только бы попасть домой, а там мы найдем способ убежать!
Мы вернулись с поля, не чуя под собой ног от радости.
- Все, Левка! - крикнул я, входя в амбар. - Через два дня едем домой.
Левка даже привстал со своей соломы, но тут же повалился на спину, побелев, как бумага. Мы бросились к нему.
Через несколько минут Левка усмехнулся:
- Вот проклятый Карл! Так изувечил, что ни повернуться, ни встать. Как же мы поедем?
И только тут мне пришла в голову мысль: Фогель не захочет возиться с больным и оставит Левку здесь. Возьмет ли он Белку?
Между тем Фогель уже подыскал для нас одежду и шел с ней, весело улыбаясь,
Я попросил Белку принести теплой воды. Мы с Димкой сбросили с себя пропахшую потом, вонючую одежду, вымылись и принялись одеваться. Надели на себя нижнее белье, от которого уже успели отвыкнуть, сверху коричневые рубашки, штаны.
- А это надо? - спросил Димка, кивая на длинные желтые чулки.
- Надевай! - улыбнулся я, видя, как преобразился Димка.
- Вы, очевидно, никогда так не одевались? - спросил Фогель.
- Что вы, господин обер-лейтенант! - воскликнул я. - Конечно, нет! - А сам подумал: «Тебе и не снилась, фашистская харя, как мы одевались…»
Мне все больше и больше не нравился Фогель. Он как-то уж очень любезно ухмылялся, а когда отворачивался, его мечтательные глаза смотрели жестко и злобно.
- Господин Фогель, а как же он? - указал я на Левку.
- Он останется здесь, - непреклонно вымолвил Фогель, но, увидев мое лицо, добавил: - До выздоровления.
Мы принялись уговаривать Фогеля взять Левку, а заодно и Белку, чтобы она дорогой была при нем вроде сиделки, но обер-лейтенант и слышать об этом не хотел. Тогда я сделал вид, что согласен, и на всякий случай произнес:
- Ну хорошо! Но чтобы его вылечили и отправили на Родину.
Фогель снова повеселел и побежал отдавать приказания о подготовке к отъезду.
Когда мы остались одни, я объяснил ребятам свой план.
- Завтра мы должны убежать! Одежда у нас есть, остается обмундировать Левку. Это сделает Белка. Провизию, я надеюсь, Фогель тоже для нас приготовит. И как только он уедет в город, мы сядем в коляску, и пусть тогда нас попробуют догнать!
Вечером, когда все батраки ужинали, я подошел к Зарембе и спросил, кто завтра остается дежурить на конюшне.
Он многозначительно посмотрел на меня и, поняв по моему лицу все, улыбнулся:
- Если нужно, могу подежурить и я.
- Спасибо! - с жаром встряхнул я ему руку. - Покормите лошадей!
ПОБЕГ
- Вы знаете латынь? - спросил резко Ла-Ну.
- Да…
- Ну, так вспомните прекрасное изречение: Age quod agis.
П. Мериме. «Хроника времен Карла IX»
Одно меня смущало - я не знал, в каком направлении нам бежать. Сигизмунд, с которым я еще раньше говорил об этом, сказал, что из Германии вое дороги ведут в Советский Союз. Фрицы якобы уже давно готовились к войне против России и построили к ее границам хорошие дороги. Но все-таки хотелось самому посмотреть на карту, чтобы лучше ориентироваться. Поэтому утром, только Фогель уехал в город за документами и билетами, я стал искать случай попасть в кабинет. Но всякий раз, как я подходил к подъезду, дорогу мне преграждала овчарка. Я вспомнил Димкин совет и, воткнув иголку в хлеб, бросил ее собаке. Она обнюхала его, осторожно взяла в рот и важно понесла в дом. По совести говоря, я уже подумал, что все пропало.
Отдаст проклятая собака кому-нибудь из Фогелей хлеб и - все обнаружится.
К счастью, на ступеньках крыльца появилась Белка.
- Скорее возьми у нее хлеб и спрячь! - крикнул я.
Собака уже привыкла к Белке и охотно отдала ей предательский кусок.
- Ты сможешь куда-нибудь спрятать собаку на несколько минут?
Белка кивнула и, позвав овчарку, увела на кухню.
Лучшего момента не могло и быть!
Я подбежал к окну кабинета молодого Фогеля, открыл его и осторожно спрыгнул в комнату.
Карта висела на старом месте. Но флажки располагались совсем не так, как раньше. Я подошел вплотную к карте и чуть не задохнулся от радости.
Наши наступали! Далеко за линией фронта были Орел и Курск, и теперь флажки стояли уже около Киева, Гомеля и Смоленска. Мне показалось, что наши наступают так быстро, что если мы пойдем им навстречу, то через какие-нибудь два-три дня уже встретимся с Красной Армией.
Я отыскал на карте город Грюнберг, неподалеку от которого находилось имение Фогелей, и постарался запомнить все дороги, реки и города, которые должны были встретиться на нашем пути.
На столе у Фогеля лежала бумага и стопка очинённых карандашей. Я взял лист бумаги и начал срисовывать с карты грубую схему, по которой мы могли бы бежать.
Из конюшни за мной следил Заремба. Как только я встал на подоконник, он улыбнулся, помахал рукой. Я спрыгнул, закрыл окно и спокойно направился к конюшне. В тот же момент из сада вышла баронесса в сопровождении Отто. Она улыбнулась мне и спросила:
- Ну как? Не терпится?
- Ой, не говорите! - ответил я как ни в чем не бывало.
- А костюм тебе очень к лицу. Просто настоящий немецкий мальчик. - Птичка повертела меня, оглядывая. - Очень хорошо. К вечеру приедет Рудольф и - отправитесь.
Я поблагодарил баронессу, и она направилась к крыльцу. Отто проводил ее до первых ступенек, потом долго оглядывал меня, и, когда его глаза остановились на моем лице, я прочитал в них какой-то вопрос.
Смотрю, достает из кармана бумагу, пишет:
«Куда это ты нарядился?»
Я взял у него карандаш и ответил:
«Мы едем домой, дядя Отто…»
Он поднял на меня изумленные глаза, и у нас с ним началась длиннейшая беседа на бумаге. Может быть, и не стоило приводить наш разговор, но я узнал из него частичку жизни глухонемого.
Отто: - Я вас очень полюбил, Вася. И тебя, и особенно вашего самого маленького. Как его зовут?
Я: - Левка.
Отто: - О да! Левка мне очень напоминает моего сына Эриха.
Я: - Кем вы доводитесь фрау Марте?
Отто: - Никем. Просто служу у нее садовником.
Я: - Давно?
Отто: - С тех пор, как меня выпустили из гестапо… С 1934 года.
Я ужаснулся: зачем же гестапо держало у себя глухонемого?
Я: - Вы сидели в гестапо? За что?
Отто: - Помогал коммунистам. Я говорил и слышал, как ты. Но эти проклятые гестаповцы своими пытками сделали из меня глухонемого.
Я посмотрел на обездоленного человека, понял, что он так же, как и мы, ненавидит гитлеровцев, и решил открыть ему наш секрет.
«Дядя Отто! - написал я. - Рудольф хочет увезти нас в Россию без Левки, но мы решили бежать все вместе. Поэтому до свиданья».
Старый садовник заулыбался и похлопал меня по спине. Потом взял бумагу, карандаш:
«Лучше всего вам ехать в лодке. Вы сможете проплыть до самой Варшавы».
Вдруг меня осенило. Ведь для того чтобы нести Левку, нужны носилки.
«Помогите нам, дядя Отто, - написал я. - Дайте две палки и крепкий мешок, чтобы сделать носилки».
Он прочитал, улыбнулся и, кивнув, повел в сарай. Мы выбрали пару брусьев и большой новенький мешок.
К нам спешил Димка, и, вспомнив, как он сооружал Золотую Колесницу Счастья, я предложил ему более легкое дело - устроить носилки.
Теперь начиналось самое главное. После прогулки баронесса всегда ложилась отдыхать. Надо было успеть в это время перенести на тележку Левку и уехать как можно дальше от имения Фогелей.
Заремба уже надел на лошадей сбрую. У нас все было собрано. Левку мы переодели в платье Карла, Димке стоило большого труда принудить его лежать спокойно.
На крыльцо вышла, Белка и махнула рукой. Это значило, что баронесса уснула. Мы быстро впрягли лошадей, набросали в телегу сена, перенесли Левку, все наши пожитки и, дождавшись Белки, распростились с Юзефом Зарембой. Он обнял нас всех поочередно, улыбнулся:
- «Помогай вам бог!» - сказали бы мои земляки. Но мы с вами ни в бога, ни в дьявола не верим. На черта сдался нам бог, которого выдумали ксендзы! Бегите и будьте счастливы!
Прикрыв сеном Левку и Белку, мы выехали из ворот. Я нарочно сдерживал лошадей, чтобы не навлечь на себя подозрений. Никто навстречу нам не попался. Мы въехали в лесок, и лошади поскакали. Я встал на ноги и, держа вожжи в одной руке, другой громко щелкал кнутом.
- Ё! - кричал я. - Ё!
Вот так бы и ехать до самого дома!
Пока я не особенно задумывался над тем, куда мы едем, лишь бы ускакать от имения и не попасться Фогелю, не нарваться на Камелькранца. Я все время боялся, как бы не угодить на дорогу, ведущую в Грюнберг.
К счастью, нам не попадались встречные. Мы немного успокоились, и Димка сказал, чтобы я дал лошадям передохнуть.
Понемногу я начал узнавать дорогу. По ней я ездил когда-то в имение Паппенгейма. Сейчас должна быть поляна, на которой я валялся и рвал незабудки для Белки.
- Белка, ты где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23