Руки Кейко были напряжены, так как они удерживали вес нас обоих. Пот выступил у нее на лбу. Она едва сдерживала рвущийся из груди крик.
Наконец Кейко опустила голову, и водопад ее черных распущенных волос упал на розовый мрамор. Я отпустил ее и отошел в сторону. Кейко продолжала стоять, нагнувшись и опершись на туалетный столик. Вяло, в замедленном движении, словно сомнамбула, она поднесла руку к заднему проходу и обнаружила, что из него течет кровь.
– Я причинил вам боль.
– Да, – сказала она, разглядывая пятна алой крови на своих пальцах с ярко-красными ногтями. – Вы ничего не чувствуете, занимаясь любовью, так, словно в ваш член ввели новокаин.
– Почему вы сказали мне, что у вас на теле остался шрам? Неужели весь ваш рассказ был всего лишь выдумкой?
– Идемте со мной, – промолвила Кейко. – Я хочу вам кое-что показать.
Она надела кимоно и направилась к двери. Я последовал за ней. Миновав коридор, мы вошли в комнату, которая оказалась лабораторией для проявления пленок.
– Когда-то здесь была ванная комната, – сказала Кейко. – Но когда началась война, ее переоборудовали под лабораторию.
Стены помещения были выложены кафельной плиткой, но вместо ванны здесь стояли принадлежности для проявления пленки и печатания снимков. Над раковиной сушилось несколько фотографий и пленок. Резкий запах проявителя и тонкая струйка воды, льющейся в ванночку для отпечатков, свидетельствовали о том, что здесь совсем недавно кипела работа.
Мое внимание привлек хорошо знакомый предмет – кинокамера марки «Хассельблад» на треноге. В моей памяти проснулись неприятные воспоминания о том, как я позировал в непристойных позах перед Сэмом Лазаром, у которого тоже была такая камера.
– У Сэма Лазара тоже была такая камера, – заметил я и тут же пожалел о том, что сказал это.
– Я знаю. Но эта камера принадлежит нам, можете в этом не сомневаться.
Стыдливо запахнув одной рукой полы кимоно, другой Кейко отодвинула занавеску, прикрывавшую противоположную от входа стену, и перед моим взором предстало большое круглое окно в спальню, из которой мы только что вышли. Оказывается, висевшее над туалетным столиком зеркало было с обратной стороны прозрачным.
Кейко заглянула в спальню.
– У меня такое чувство, Кокан, словно мы до сих пор находимся в той комнате. Я представляю наши искаженные лица.
– Как хитро все придумано! С помощью этой камеры можно собирать компромат на людей, а потом шантажировать их. Значит, вы намеренно заманили меня в ловушку? Признайтесь, вы действовали по приказу этого негодяя графа Ито?
– Какие глупости! – Кейко засмеялась. – Если бы у меня были намерения шантажировать вас, я давно уже сделала бы это.
– Что вы хотите этим сказать? Вы намекаете на дела, которые я вел с Сэмом Лазаром?
– Вам не следует бояться того, что кто-нибудь узнает о тех мелких махинациях, которые он заставлял вас делать, – промолвила Кейко, глядя на меня с таким выражением лица, с каким она недавно смотрела на свои испачканные кровью пальцы. – Сегодня я уже во второй раз в жизни испытала на себе тяжесть вашего тела. Следующий раз, надеюсь, вы займетесь со мной любовью более общепринятым способом.
Я онемел. Оказывается, все эти двенадцать лет, с тон памятной январской ночи, Кейко знала, кто именно обеими ногами наступил ей на живот, когда она лежала в снегу на автомобильной стоянке. Ее глаза, словно глаза всезнающей луны, спокойно смотрели на меня, и я поспешно отвел взгляд в сторону. Сквозь овальное окно я стал разглядывать маленькие статуэтки, стоявшие на туалетном столике. Это были фарфоровые фигурки собаки, кролика, белки, медведя и лисы. Я смотрел на них, не отрываясь, как смотрит ребенок на выставленные в витрине магазина игрушки. В стекле рядом с моим отражением я увидел смутное отражение призрака, выглядывающей из-за моего плеча полной луны. Кимоно, словно морская пена, с шелестом соскользнуло с плеч Кейко, и я увидел туманное отражение полушарий ее груди, похожих на холмы острова Исе, на котором пряталась богиня Аматерасу. Смутный образ Кейко напоминал мне ныряльщицу с темными, словно водоросли, спутанными волосами, пытающуюся вынырнуть на поверхность воды.
Кейко медленно, шаг за шагом, приближалась ко мне, и ее образ с каждым шагом становился все отчетливее. Я должен был прекратить ее движение, остановить акт ее материализации, не допустить ее появление из глубины вод. Она не должна была дотрагиваться до меня, касаться моего тела. Наш контакт грозил разрушить чудо, которое произошло со мной. Я прошел через зеркало! Это случилось несколько мгновений назад, в спальне Кейко. Я оказался в Зазеркалье, по другую сторону зеркала, там, где можно было наконец увидеть живущую во мне женщину. Я сумел взглянуть на темную сторону луны; невозможное стало вдруг возможным – я разглядел прятавшуюся во мне женщину, которая могла видеть меня, но сама всегда оставалась невидимой. Может быть, это и имела в виду Кейко, когда говорила о «шраме в зеркале»? Может быть, она явилась той акушеркой, которая сделала мне кесарево сечение? Впрочем, нет, мое освобождение от бремени еще не закончилось. Я должен снова надрезать шрам в зеркале, повторно вскрыть рану и выпустить на волю томящуюся во мне женщину. Я должен отделить ее наконец от себя и в самый момент ее рождения похоронить вдали от своего тела.
– Эти фигурки на вашем туалетном столике сделаны из английского фарфора? – спросил я.
– Да, это веджвуд, – ответила Кейко.
Я чувствовал ее горячее дыхание на своей щеке.
– Подарите их мне, – попросил я.
Она заколебалась. Бросив взгляд через плечо, я увидел на лице Кейко печальную улыбку.
– Я не могу, – промолвила она. – Это подарок барона Омиёке, он привез эти статуэтки из Сингапура.
– Они дороги вам как сувенир?
– Да, как сувенир, напоминающий о кратких мгновениях счастья. Именно этим они и дороги мне. А зачем они понадобились вам?
– Фигурки необходимы для того, чтобы написать один рассказ, замысел которого только что созрел у меня.
– Но разве недостаточно того, что вы видели их? Неужели вам непременно нужно обладать ими?
– Дело в том, что по сюжету моего рассказа вы охотно уступаете мне их.
– Что значит – уступаю? Вы хотите, чтобы я потворствовала всем вашим прихотям?
Вместо ответа я показал на микрофон в стене и провода, тянувшиеся к магнитофону, стоявшему рядом с камерой.
– Спальня, по всей видимости, прослушивается, – промолвил я. – Но можно ли передавать звук отсюда в спальню?
– Да, это двухсторонняя система.
– А эта комната звуконепроницаема?
– Конечно. А почему вы спрашиваете?
– Считайте, что это моя очередная прихоть. Вы можете доставить мне ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Ни с чем не сравнимое удовольствие? – Кейко лукаво улыбнулась. – Ваша фантазия сегодня неистощима.
– Вам будет легко выполнить мое желание. – Повернувшись лицом к стеклу, я прижал к нему свои ладони. – Зеркала с детства завораживали меня. Я не понимал, как в них рождается отражение. Это казалось мне настоящим волшебством и будоражило воображение. Сколько я ни бился над разгадкой этой тайны, я не находил разумного объяснения. Я помню, что в детстве, когда мне было три года, я ходил в матроске и на моей бескозырке было написано «Катори», название линейного корабля времен Русско-японской войны. Никогда не забуду тот день, когда я, взглянув на себя в зеркало, прочел перевернутую надпись на бескозырке «иротаК». Комок подступил у меня к горлу, когда я осознал, что зеркало обладает удивительной способностью давать перевернутое изображение. Я буквально заболел от волнения. Это открытие потрясло меня до глубины души и изменило мои представления о действительности. С этого дня я начал ощущать, что в зеркалах таится зло. Зеркало никогда не показывает нас такими, какие мы есть на самом деле, то есть какими нас видят другие люди. Мне хочется однажды встать перед зеркалом, поднять правую руку и увидеть, что мое отражение тоже подняло правую руку, я хочу, чтобы надпись «Катори» читалась в зеркале как «Катори». Я хочу отражаться в зеркале таким, каким видят меня другие люди, то есть вывернутым наизнанку.
– Какие странные мысли у вас, сэнсэй, – усмехнувшись, насмешливо сказала Кейко. – Никто не видит вас вывернутым наизнанку, поверьте мне.
– Я пытаюсь передать состояние души, которое с трудом поддается описанию. Тайна моей натуры состоит в том, что я стремлюсь стать кристаллом, не совпадающим со своим зеркальным отражением.
– Вы стремитесь стать кристаллом? – Кейко расхохоталась. – Я ничего не понимаю.
– Выполните мое желание, и вы будете первой, кто увидит меня таким, каким я хочу предстать перед людьми.
– Что я должна делать?
– Стойте здесь, перед этим стеклом. А я вернусь в спальню и стану лицом к зеркалу. Затем вы включите микрофон так, чтобы я мог слышать вас. После этого вы будете отдавать мне разные команды, вы можете приказывать мне выполнять любые действия.
– Я могу приказывать вам все, что угодно?
– Абсолютно все, что придет вам в голову.
Мои слова удивили Кейко. По дороге в спальню я думал о том, что поступил опрометчиво. Теперь я находился в руках Кейко, и она могла издеваться надо мной и делать из меня дурака. Я сам выдал ей карт-бланш. Мне казалось, что в овальном зеркале уже проступили черты моей гибели. Они были воплощены в прообразе оригинала, материализованном в зеркальном письме.
Приблизившись к овальному зеркалу, вставленному в резную раму, я вгляделся в него так, словно передо мной был чистый лист бумаги, который ждал, когда я запечатлею на нем свои опасные мысли.
– Поставьте на туалетный столик все, что я сбросила с него, – раздался громкий голос Кейко, и я вздрогнул от неожиданности.
Ее команда была похожа на эхо моих собственных действий, потому что я уже начал расставлять на розовой мраморной столешнице баночки с косметическими средствами. Я был старательным слугой высокородной леди, пленником ее желаний, которые беспрекословно выполнял.
Моя невидимая госпожа торопила меня:
– Действуйте быстрее, но не суетитесь. А затем прозвучала вторая команда:
– Разденьтесь!
Я чувствовал себя дамской перчаткой, вывернутой наизнанку и небрежно брошенной на пол. Но я покорно разделся, потому что этого хотела моя госпожа.
Я не должен был ни опережать команды, ни отставать от них. Я должен был уподобиться терпеливой глине, которая ожидает, когда руки гончара придадут ей нужную форму.
– Садитесь и начинайте делать макияж, я буду руководить вашими действиями.
Голос Кейко, который передавала система связи, был похож на журчание воды в трубах. Мне показалось, что в нем звучат насмешливые нотки. Может быть, то была самоирония? Неужели она дает мне шанс выйти из игры и покончить с этим абсурдом? Нет, голос Кейко звучал безжалостно, она не испытывала ко мне ни малейшего сочувствия.
– Сначала наложите тени для век. Да, это они, действуйте.
Я наложил на свои веки бархатистые коричневатые тени, а затем маленькой щеточкой покрасил ресницы.
– В вас нет ничего от самурая, – насмешливо сказала Кейко. – Вас всегда выдавали глаза. Вы пытались сыграть роль крутого парня, но ваш взгляд был всегда по-женски мягок.
– Может быть, теперь, когда вы заставили меня подвести глаза, они кажутся менее мягкими?
Кейко засмеялась.
– То, что мы делаем, – только игра. Я притворяюсь повелительницей, а вы покорным рабом, беспрекословно выполняющим все мои приказы. Мы в плену фантазии, она окутывает нас своим тонким покрывалом и манит своей тайной.
– Я бы сказал, что скорее она окутывает нас хорионом – окружающей плод мембраной.
– Слишком театральный образ. Разве вы не боитесь показаться смешным?
– Все это, конечно, нелепо и смешно. Тайна всегда кажется смешной. Робость, застенчивость, смущение, скептицизм – все это прозрачные вещи. Но чтобы воплотить свои замыслы, необходимо прибегнуть к искусственности. Гримаса фарса превращается в улыбку трагедии.
– Замыслы слишком хрупки, для их воплощения необходима воля.
– Да, необходима такая воля, которая будет сродни состраданию или ностальгии.
– И вам все это по вкусу?
– Не знаю. Я парализован собственным интенсивным сексуальным возбуждением, я застыл и оцепенел на вершине эгоизма, зная, что внизу меня ждет бушующий океан глупости.
Кейко снова расхохоталась. Ее смех как будто заключал наши слова (произнесенные или воображаемые) в круглые скобки.
Тем временем мое преображение продолжалось. Одна команда следовала за другой, как капли воды из крана. По приказу Кейко я наложил на лицо тональный крем смуглого оттенка, а затем нарумянил свои широкие сильно выступающие скулы. Ярко-красная помада придала моему рту устрашающий вид, губы стали похожи на кровоточащую печень.
– Осторожно тонкой линией обведите контур губ с помощью карандаша для бровей.
В конце этой процедуры я попудрил лицо сиреневато-белой пудрой, и оно приобрело неестественный оттенок – я стал похож на труп с накрашенным лицом.
Меня можно было сравнить с ярким необычным закатом, отблески которого отражаются в зеркале Мертвого моря, моя голова, как будто отделенная от тела, бросала кровавые лучи на его гладь. Яркий отсвет моего лица проникал в Зазеркалье, туда, где царила тьма и пряталась луна. И эта девственная луна, управлявшая приливами и токами крови, имела власть над моими внутренними органами.
Странное чувство овладело мной. Я был совершенно уверен в том, что именно с моих губ, которые, судя по отражению в зеркале, не шевелились, слетали раздававшиеся в спальне команды. Я был своего рода чревовещателем, говорившим женским голосом.
– Вы всегда хотели знать, что видит оннагата в зеркале, – раздался голос (мой или Кейко?). – Теперь вы можете это узнать.
– Я всегда отлично знал, что видит оннагата в зеркале, когда он пудрит плечи, как женщина, и потеет, как мужчина. Я даже знаю, что чувствует этот исполнитель женских ролей в театре Кабуки, когда, отыграв спектакль, собирается на свидание, готовится испытать эмоции в реальной жизни на улице, где его уже ждет мокнущий под дождем у служебного входа любовник.
– Вы как будто смотрите живую картину, в которой показывают старомодные орудия пыток – кнут, нож и веревки, и они вдруг оказываются тем, чем они и являются на самом деле, – порнографическими атрибутами, грустными изобретениями человеческого ума, ничем не отличающимися от косметических средств, с помощью которых женщины наводят красоту. Все эти орудия – всего лишь средства, которыми человек пользуется, чтобы скрыть свой ужас.
– Или чтобы избавиться от своего ужаса. На свете существует только одно преступление – неспособность явить красоту, особенно в смерти. Я высоко ценю слова священнослужителя Ямамото Дзете, который выразил основной принцип бусидо в одной-единственной фразе: «Я понял, что Путь Самурая – это смерть». Дзете предписывает самураям использовать косметические средства, чтобы скрыть бледность и желтизну кожи после смерти. Он советует им румянить щеки перед совершением ритуала вспарывания живота, потому что воин всегда должен иметь цветущий вид и быть похожим на цветы вишни, даже после того, как его обезглавят. Умереть, не позаботившись о здоровой красоте своего внешнего вида, позорно и безнравственно. Поэтому мое накрашенное лицо не вызывает во мне ни малейшего стыда и не кажется мне абсурдным. Мимикрия рядящихся в женщин оннагата, аскетическая практика дзен и искусство самоубийства – все это явления одного ряда, в основе которых лежит один принцип. То, что нравственно, то неизбежно прекрасно. В полной мере прекрасно.
– Может быть, лучше сказать: искусственно прекрасно?
– Нет, в полной мере прекрасно.
– Встаньте. Отойдите подальше от зеркала, так, чтобы я могла вас видеть в полный рост.
– Как мало мы знаем женщин, – задумчиво пробормотал я.
– Практически вы ничего не знаете о них. То есть вам предстоит многое узнать.
В комнате воцарилось молчание, как будто кран, из которого сочился голос Кейко, внезапно закрыли. Я чувствовал на себе ее пристальный взгляд и ощущал пульс, биение сердца, нежные прикосновения плоти к плоти, вздохи. Эта тишина была тоже своего рода безжалостным приказом, заполнившим темнотой всю комнату. Я как будто находился посреди беспросветной ночи, в которой зиял овал зеркала.
– Вы используете меня для того, чтобы обрести новое рождение, – упрекнула меня моя повелительница.
– Скорее возродиться, покинуть мир фантазии.
– Мне вовсе не интересно рассматривать вашу наготу. Подойдите к туалетному столику и найдите в его ящиках что-нибудь, чтобы прикрыть части тела, на которые мне неприятно смотреть.
Я подошел к столику и открыл выдвижные ящики, в которых лежало нижнее белье, нежное и воздушное, словно пух на шейке голубки. Что из этих шелковых и атласных вещиц я мог надеть на себя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75