Вера – это хорошо. Мы служим ей, и у нее, конечно же, есть свое место. Но одной верой Церковь не проживет. Такой подвиг под силу лишь деньгам.
– Но, прошу прощения, дон Испете, наш первый долг – нести утешение тому, кто в нужде, указывать им путь к спасению! В этом и есть чудо Церкви!
– Мгм, да. – Дон Испете отломил ножку жареного барашка, обнажив белорозовое гнездо сустава. – Но, дон Годе, то, что делают для Церкви деньги, – тоже чудо. А без них… ну, – он пожал плечами, – милость Церкви не осенит никого. – Он впился в мясо белыми зубами. – Успокойтесь, сын мой, – сказал он, – все во славу Диоса.
ФУГА
На Пласа дель Пескиса было совершенно пусто.
Мойши стоял в густой тени оливковых деревьев, выбрав точку с наилучшим обзором на восток и запал, а также на север, откуда он мог незамеченным наблюдать за домом СегильясовиОривара.
Он сидел тут уже довольно долго. И никто ни разу не вошел в дом и не вышел из него. Четыре человека прошли мимо, не останавливаясь.
Он посмотрел в других направлениях. Пусто. Снов: вернулся к наблюдению за домом. Войти в него можно было только через двери.
Теперь Мойши двигался чрезвычайно быстро и беззвучно, ныряя из одной тени в другую. Так он пересечь площадь. Прошел какойто старик, чуть позже в другую сторону проплыла молодая парочка, держась за руки. Никто Мойши не заметил.
Наконец он добрался до темной боковой улочки справа от дома. Второе дерево на ней было как раз то, что нужно, и Мойши влез на него, затем перебрался со ствола на толстый сук, дугой изгибавшийся как раз нал заросшей плющом стеной дома.
Он встал носком сапога в развилку лозы и, убедившись, что она выдержит его вес, подтянулся. Перебирая руками, цепляясь изо всех сил, он медленно и осторожно поднялся вверх.
Уже будучи довольно высоко, Мойши услышал тихие крики, словно тонкая проволока свистела в воз духе, и один раз ощутил мимолетное легкое прикосновение кожистого крыла. Он не слишком любил летучие мышей, да к тому же они показались ему какимито слишком уж большими, но, хотя они и продолжат метаться рядом с ним и вопить своими характерными высокими голосами, угрозы для него они не представляли, и. притерпевшись к их быстрому полету, он продолжал подъем.
Мойши двигался вдоль стены, как какойто ночной зверь в час охоты. Вскоре он добрался до угла дома. Здесь было посветлее – большей частью от огней с площади. Он глянул на небо – край кучевого облака наполз на восходящую луну, – но он был вполне уверен, что преодолеет этот последний отрезок стены не замеченным снизу.
Мойши осторожно вытянул руку за угол так далеко, как только мог, и нащупал толстую лозу на фасаде дома. Потянул. Лоза держалась крепко. Он схватился покрепче и потянулся ногой.
Потом он думал, как же ему повезло, что он продолжал держаться правой рукой, потому что новая лоза оборвалась под его весом, и он ударился о стену дома, ободрал щеку о плюш и скользнул вниз. Он высвободил левую руку и мгновение висел, раскачиваясь, лишь на одной руке. Сила тяжести тянула его вниз, на улицу.
Упершись носками сапог, он остановил раскачивание и, прижавшись грудью к стене дома, стал искать на фасаде другую лозу. Отыскал, ухватился за нее покрепче. На сей раз она выдержала, и, задержав на несколько мгновений дыхание, Мойши повис на правом балкончике у забранного ставнями окна второго этажа.
На миг он сжался в комок за кованой решеткой, чувствуя себя совершенно беззащитным на свету. К тому же, забравшись сюда, он понял, что балкончик здесь скорее для украшения. Он не был предназначен для таких тяжестей.
Мойши вынул кинжал и всунул его острие в щель между деревянными ставнями. Нащупал простой металлический крючок и поднял его. Проник в комнату и закрыл за собой ставни.
Он оказался в маленькой комнатке с высокой кроватью с пуховиком и резным деревянным комодом, над которым висело очень большое овальное зеркало в бамбуковой лакированной раме. В углу стояло бамбуковое креслокачалка, словно ожидая возвращения хозяина. В комнате слабо пахло ароматами, на столике у кровати горел маленький светильник. Это само по себе было странно, поскольку у комнаты был нежилой вид, несмотря на все явные попытки ее оживить.
В три шага Мойши пересек комнату и приложил ухо к двери. Та оказалась слишком толстой. Он осторожно приоткрыл ее. Галерея с резными перилами огибала поверху то, что он счел за зал первого этажа.
Он вышел и замер. Слышалось слабое эхо тихих голосов. Мойши опустился на колени, вглядываясь сквозь перила. У передней двери стояла сеньора СегильясиОривара и разговаривала с Чиммоку. Похоже, он собирался выйти, поскольку был в темном плате.
– … как можно скорее, – услышал он. – И. ради Диоса, позаботься, чтобы он не выследил тебя.
Чиммоку молча кивнул и выскользнул из дверей. Теперь Мойши должен был быстро решить, что ему делать – остаться ли с сеньорой или посмотреть, что это за дело такое у Чиммоку ночью. Он выбрал первое не только потому, что таков был его первоначальный план, но еще и потому, что обстоятельства были на его стороне, оставив его с сеньорой наедине. Идти сейчас против них означало бы искать неприятностей на свою голову.
Сеньора заперла двери на засов и теперь шла к нему. Она стала подниматься по лестнице.
Мойши быстро и бесшумно отступил в комнату, через которую он проник в дом, прикрыл дверь, оставив щелку. Несмотря на зажженный светильник, он был уверен, что не эта комната спальня сеньоры. Он услышал, как она прошла мимо, и осмелился выглянуть. Он увидел, как она входит в комнату в дальнем конце галереи. Над дверью висел корабельный колокол из полированной меди.
Теперь уже обратного хода нет, подумал он. Чем дольше тянешь, тем больше вероятность того, что Чиммоку успеет вернуться.
Глубоко вздохнув, Мойши открыл дверь, вышел на галерею и беззвучно вошел в комнату сеньоры.
Чиизаи нашла меркадо без особого труда. Это было огромное одноэтажное сооружение в самом центре Корруньи. Меркадо был разделен на тысячи лавочек, каждую из которых снимал какойнибудь купен или торговец. Лавочками можно было владеть постоянно или временно, они могли переходить из рук в руки в течение всего нескольких дней, по мере того как прибывали или уезжали со своими посезонно завозимыми товарами купцы.
Временами, как сейчас, то есть по ночам или в непогоду, весь меркадо был покрыт. Тем не менее днем, под палящим далузийским солнцем, с отдельных лавочек крыши снимали, давая простор свету и бесконечной пестроте и блеску.
Даже сейчас, когда дневная торговля закончилась, в меркадо все еще царило оживление, хотя и другого рода, чем в дневные часы. Говорили, что меркадо Корруньи не спит никогда. Здесь всю ночь работники, сменяя друг друга, разгружали свежий товар, ремесленники трудились над изделиями из кожи, серебра, золота и драгоценных или полудрагоценных камней, жемчуга, над картинами, гобеленами и статуэтками из камня и глины. Далеко на задворках работали в своих раскаленных докрасна кузнях потные кузнецы. Днем только торговали, а ночью меркадо заполнял мастеровой люд, словно мифический ночной народец, исчезающий с рассветом. Поутру их сменяли готовые к отчаянному торгу купцы.
Таков был настоящий меркадо, который мало кто из жителей Корруньи когданибудь видел, поскольку этот город, в отличие от Шаангсея, не бодрствовал сутки напролет.
Чиизаи, очарованная, стояла на пороге меркадо, словно на берегу края обетованного. Она привыкла наблюдать за ремесленниками за работой – каждый буджун был в чемто мастер. «Что хорошего в том буджуне – говаривал ее отец, – который только убивать умеет?» Но она никогда не видела столько мастеров одновременно в одном месте, и от этого у нее голова шла кругом.
Медленно она шла по длинным проходам между помещениями, глядя, как в одном мастер раскалывает неограненный алмаз, в другом женщина прядет серебристую пряжу, а там, дальше, мастер вытравливает кислотой на кожаных ножнах замысловатый тонкий рисунок.
Она остановилась, зачарованная, посмотреть, как женщина обтачивает камень, похожий на огромный рубин, в подобие человеческой головы. Подождала, пока женщина отложит инструмент, чтобы передохнуть, и спросила:
– Это будет мужчина или женщина?
Женщина обернулась, смахнула пот со лба тыльной стороной ладони. Она была темноволосой, с удлиненными глазами, пухлыми губами и длинной точеной шеей. Чиизаи сразу же позавидовала ей. Чиизаи показалось, что лицо ее было олицетворением решительности.
– Женщина, – ответила она. – В конце концов из этого получится женщина.
– Это очень трудно?
– Милая, – рассмеялась женщина, – это почти невозможно.
– Тогда почему ты этим занимаешься?
– Потому что я, вопервых, здесь, а тут никто, кроме меня, на такой труд не отважится, будь он мужчина или женщина. Это моя вторая попытка, поскольку первый свой опыт я считаю неудачным. – Она протянула руку с тонкими длинными пальцами и, словно некое странное насекомое своими усиками, коснулась ими холодной неровной поверхности рубина. – Подойди, милая, и ощути то же, что и я. – Чиизаи протянула руку. – Но я, видишь ли, люблю этот рубин сам по себе, – продолжала женщина, – поскольку он не открывает мне самую свою суть. – Она улыбнулась. – Держится до конца.
– И это важно, – сказала Чиизаи, сама не понимая, вопрос это или нет.
– Для меня это так же важно, как дышать, – ответила женщина. – Поскольку без чудес жизнь теряет смысл, и мне останется только опустить вечером голову на подушку и пожелать себе никогда не проснуться.
Чиизаи неохотно отняла руку от рубина.
– У тебя есть чтонибудь из законченного? Я бы хотела посмотреть, – сказала она.
– Не думаю. – Женщина порылась под прилавком. – Погодика, я нашла коечто. – Она достала фигурку воина, вырезанную из тигрового глаза. – Боюсь, не слишком хорош. Это ранняя работа. И все же… – Ома поставила фигурку на прилавок, и Чиизаи взяла ее. Чтото в этой фигурке привлекло ее.
– Лицо этой фигурки кажется мне чемто знакомым.
– Это тудеск, – сказала женщина. – Ты бывала в РайнТудеске? Я оттуда родом.
Чиизаи подняла взгляд.
– Ты тудеска?
Женщина кивнула.
– Меня зовут Мартина. – Она протянула ей руку. – А тебя?
– Чиизаи. Я буджунка. – Она пожала холодную крепкую руку. – Прости мое невежество, но я думала, что все тудески светловолосы.
– Большинство. Но, видишь ли, я тудеска только по матери. У меня ее светлые глаза, но волосы, насколько я понимаю, отцовы.
Чиизаи снова глянула на фигурку. Резьба была великолепна. На лице воина была явно видна жестокость.
– На нас вчера напали тудески, – сказала она. – На море. – Она чуть подождала, потом добавила: – Похоже, ты не удивлена.
– А чего же удивляться? Они злой народ. Потому я теперь и живу в Далузии.
– Но ты же вырезала его, – показала Чиизаи на фигурку.
– Да. Как напоминание.
– О чем?
– Мой отец пришел с моря. Он был пиратом. Както раз его занесло в РайнТудеску. Там он и повстречался с моей матерью. Теперь они оба мертвы.
– Извини.
– Ладно. Мои родители были необычными людьми. Но мать преступила закон, и за этот грех они оба были убиты.
– Что она такого ужасного совершила, чтобы заслужить смерть?
– Она вышла замуж за моего отца, – ответила Мартина.
Она обернулась, как только Мойши притворил за собой дверь, и издала чтото вроде покорного вздоха.
Глаза ее вспыхнули, и в их нефритовой глубине он увидел коричневые точечки. На ней была свободная шелковая блуза цвета сливок, собранная у ворота на шнур, в овальном вырезе виднелась грудь. Еще на нем была длинная юбка такого темного зеленого цвета, что казалась почти черной.
– Ты! – прошипела она. – Как ты сюда пролез?
«Нет, чтобы спросить – чего тебе надо», – подумал он.
Руки ее свободно висели по бокам.
– Я влез в окно на втором этаже.
– Выметайся отсюда сейчас же!
Это обеспокоило его, поскольку в ней не было страхе и даже сейчас ее руки не сжались в кулаки.
– Не уйду, пока не получу ответов на коекакие вопросы. – Ему пришлось оторвать взгляд от ее вздымающейся груди. Это повредит делу. Он шагнул к ней.
– Сеньора…
– Вон! – Она не собиралась уступать.
Его тело напряглось само по себе, и он начал волноваться, поскольку ему нужно было добыть эти сведения.
– Сеньора, прошу вас. Вы должны выслушать меня. Жизнь вашей дочери…
– Я не собираюсь с тобой разговаривать, – ледяным голосом отрезала она.
Перед глазами Мойши возник лежащий в переулке мертвый Каскарас.
– Я не уйду.
Она шагнула к нему, и, прежде чем его отбросила назад полная силы ее молниеносная атака, он понял, с чем имеет дело. Когда она прыгнула, он успел увидеть ее собранные вместе вытянутые пальцы. Они оба упали, вцепились друг в друга и покатились по полу – он понимал, что, как только перестанет двигаться, ему конец. Одноединственное слово вспыхнуло у него в голове, когда он ударился затылком о деревянные доски и увидел нависшую над ним тень, – коппо.
– Народ РайнТудески живет только по законам, – говорила Мартина, когда они попивали компанью. – Рождаются и воспитываются по законам. В тенетах законов. Так живет эта страна. Рационально и легко. Бескровно. – С лица ее сбежал цвет, когда она рассказывала об этом. – Тудеск может вступить в брак только с тудеской, и никак иначе.
Чиизаи не сказала ничего, только смотрела в золотую глубину вина.
– Тудески ненавидят чужаков, – продолжала Мартина. – О, они терпят тех, торговля с которыми жизненно важна, но в РайнТудеску очень мало кого допускают, и командам купеческих кораблей, привозящих товар, не разрешается сходить на берег, а любой чужак в стране постоянно находится под конвоем.
– И ты не вернулась.
– Нет, – ответила Мартина. – И не вернусь.
– Ты не знала тудеска по имени Хелльстурм? – вдруг спросила Чиизаи.
– Нет. А что?
Чиизаи покачала головой:
– Да ничего. Просто вы оба тудески.
– Меня не интересуют другие из РайнТудески, Чиизаи.
– Может, тогда ты знала далузийского купца по имени Каскарас?
– О да, конечно. – Мартина налила им еще вина. – Но я уже много сезонов не видела его. Он собирался уезжать из города. Обычно он снимал вот эту лавку. – Она показала в пустоту меркадо. – Но это было уже давно. Мы были в хороших отношениях, поскольку он торговал старинными вещами.
– Значит, ты хорошо его знала?
Она покачала головой, окруженной ореолом темных волос:
– Да нет. Емуто хотелось бы получше… познакомиться со мной. Но я обнаружила, что некоторые из его старинных предметов были крадеными.
– Из собраний?
– Нет. Он грабил усыпальницы. По ночам отправлялся на добычу. Обычно к северозападу от города.
Он знал те места так хорошо, что я не раз советовала ему бросить грабеж могил и стать картографом. – Она слегка улыбнулась Чиизаи. – Конечно же, он не слушал меня. Слишком любил опасность… да и огромные барыши тоже.
– А Каскарас ни о чем не рассказывал тебе, когда вы в последний раз виделись с ним? Хоть о чемнибудь?
– А почему он так тебя интересует?
– Его убили, Мартина. В Шаангсее.
– В Шаангсее? – Мартина широко открыла глаза. – С чего это его занесло так далеко на юг?
– Его преследовал тот самый Хелльстурм. Ктото пытал Каскараса. Мы думаем, что это Хелльстурм.
– Если Хелльстурм тулеек, то есть способ узнать это наверняка.
– Да? Как?
Мартина отвернулась от Чиизаи. снова прикоснулась к рубину, к оселку, к талисману, отгоняющему дурные воспоминания.
– Тудески во многом очень дикий народ, хотя на них и есть некий налет цивилизации. – Она помолчала. Судорожно вздохнула. – Мои родители погибли в мой день рождения. Я видела, как они идут к дому, поскольку я сидела у открытого окна и ждала их. Они несли подарки для меня. Когда они переходили улицу, на них напали. Двое поджидали их. Это случилось так быстро, так просто – и вот они уже лежат в луже собственной крови. Мертвые. Только что были – и уже их нет. Я даже и не помню как следует, что было потом. Наверное, я спрягалась, поскольку дом наверняка потом обыскивали. Затем я уже была на улице. Сколько я проблуждала – понятия не имею. Я знала только одно – меня ищут, и я должна добраться до границы. Я старалась не спать, но, конечно же, это было невозможно. Через некоторое время я не выдержала. Както ночью я оказалась в какойто задней аллее, меня пробудила мешанина звуков и возни. Мне надо было бы убежать, но чтото удержало меня, какоето странное оцепенение охватило меня. Но, как оказалось, мне повезло в этом, поскольку я как раз напоролась бы на трех воинов – понимаешь ли, там был тупик.
Она замолчала, поглаживая тонкими пальцами рубин, словно читая прошлое и пытаясь прозреть будущее.
– Они тащили с улицы женщину. Может, она была шлюхой, может, нет. Теперь уж не узнать. Они изнасиловали ее на моих глазах, словно совершая какойто бескровный ритуал – без тени страсти или похоти. Затем, покончив с этим, они вспороли ей грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Но, прошу прощения, дон Испете, наш первый долг – нести утешение тому, кто в нужде, указывать им путь к спасению! В этом и есть чудо Церкви!
– Мгм, да. – Дон Испете отломил ножку жареного барашка, обнажив белорозовое гнездо сустава. – Но, дон Годе, то, что делают для Церкви деньги, – тоже чудо. А без них… ну, – он пожал плечами, – милость Церкви не осенит никого. – Он впился в мясо белыми зубами. – Успокойтесь, сын мой, – сказал он, – все во славу Диоса.
ФУГА
На Пласа дель Пескиса было совершенно пусто.
Мойши стоял в густой тени оливковых деревьев, выбрав точку с наилучшим обзором на восток и запал, а также на север, откуда он мог незамеченным наблюдать за домом СегильясовиОривара.
Он сидел тут уже довольно долго. И никто ни разу не вошел в дом и не вышел из него. Четыре человека прошли мимо, не останавливаясь.
Он посмотрел в других направлениях. Пусто. Снов: вернулся к наблюдению за домом. Войти в него можно было только через двери.
Теперь Мойши двигался чрезвычайно быстро и беззвучно, ныряя из одной тени в другую. Так он пересечь площадь. Прошел какойто старик, чуть позже в другую сторону проплыла молодая парочка, держась за руки. Никто Мойши не заметил.
Наконец он добрался до темной боковой улочки справа от дома. Второе дерево на ней было как раз то, что нужно, и Мойши влез на него, затем перебрался со ствола на толстый сук, дугой изгибавшийся как раз нал заросшей плющом стеной дома.
Он встал носком сапога в развилку лозы и, убедившись, что она выдержит его вес, подтянулся. Перебирая руками, цепляясь изо всех сил, он медленно и осторожно поднялся вверх.
Уже будучи довольно высоко, Мойши услышал тихие крики, словно тонкая проволока свистела в воз духе, и один раз ощутил мимолетное легкое прикосновение кожистого крыла. Он не слишком любил летучие мышей, да к тому же они показались ему какимито слишком уж большими, но, хотя они и продолжат метаться рядом с ним и вопить своими характерными высокими голосами, угрозы для него они не представляли, и. притерпевшись к их быстрому полету, он продолжал подъем.
Мойши двигался вдоль стены, как какойто ночной зверь в час охоты. Вскоре он добрался до угла дома. Здесь было посветлее – большей частью от огней с площади. Он глянул на небо – край кучевого облака наполз на восходящую луну, – но он был вполне уверен, что преодолеет этот последний отрезок стены не замеченным снизу.
Мойши осторожно вытянул руку за угол так далеко, как только мог, и нащупал толстую лозу на фасаде дома. Потянул. Лоза держалась крепко. Он схватился покрепче и потянулся ногой.
Потом он думал, как же ему повезло, что он продолжал держаться правой рукой, потому что новая лоза оборвалась под его весом, и он ударился о стену дома, ободрал щеку о плюш и скользнул вниз. Он высвободил левую руку и мгновение висел, раскачиваясь, лишь на одной руке. Сила тяжести тянула его вниз, на улицу.
Упершись носками сапог, он остановил раскачивание и, прижавшись грудью к стене дома, стал искать на фасаде другую лозу. Отыскал, ухватился за нее покрепче. На сей раз она выдержала, и, задержав на несколько мгновений дыхание, Мойши повис на правом балкончике у забранного ставнями окна второго этажа.
На миг он сжался в комок за кованой решеткой, чувствуя себя совершенно беззащитным на свету. К тому же, забравшись сюда, он понял, что балкончик здесь скорее для украшения. Он не был предназначен для таких тяжестей.
Мойши вынул кинжал и всунул его острие в щель между деревянными ставнями. Нащупал простой металлический крючок и поднял его. Проник в комнату и закрыл за собой ставни.
Он оказался в маленькой комнатке с высокой кроватью с пуховиком и резным деревянным комодом, над которым висело очень большое овальное зеркало в бамбуковой лакированной раме. В углу стояло бамбуковое креслокачалка, словно ожидая возвращения хозяина. В комнате слабо пахло ароматами, на столике у кровати горел маленький светильник. Это само по себе было странно, поскольку у комнаты был нежилой вид, несмотря на все явные попытки ее оживить.
В три шага Мойши пересек комнату и приложил ухо к двери. Та оказалась слишком толстой. Он осторожно приоткрыл ее. Галерея с резными перилами огибала поверху то, что он счел за зал первого этажа.
Он вышел и замер. Слышалось слабое эхо тихих голосов. Мойши опустился на колени, вглядываясь сквозь перила. У передней двери стояла сеньора СегильясиОривара и разговаривала с Чиммоку. Похоже, он собирался выйти, поскольку был в темном плате.
– … как можно скорее, – услышал он. – И. ради Диоса, позаботься, чтобы он не выследил тебя.
Чиммоку молча кивнул и выскользнул из дверей. Теперь Мойши должен был быстро решить, что ему делать – остаться ли с сеньорой или посмотреть, что это за дело такое у Чиммоку ночью. Он выбрал первое не только потому, что таков был его первоначальный план, но еще и потому, что обстоятельства были на его стороне, оставив его с сеньорой наедине. Идти сейчас против них означало бы искать неприятностей на свою голову.
Сеньора заперла двери на засов и теперь шла к нему. Она стала подниматься по лестнице.
Мойши быстро и бесшумно отступил в комнату, через которую он проник в дом, прикрыл дверь, оставив щелку. Несмотря на зажженный светильник, он был уверен, что не эта комната спальня сеньоры. Он услышал, как она прошла мимо, и осмелился выглянуть. Он увидел, как она входит в комнату в дальнем конце галереи. Над дверью висел корабельный колокол из полированной меди.
Теперь уже обратного хода нет, подумал он. Чем дольше тянешь, тем больше вероятность того, что Чиммоку успеет вернуться.
Глубоко вздохнув, Мойши открыл дверь, вышел на галерею и беззвучно вошел в комнату сеньоры.
Чиизаи нашла меркадо без особого труда. Это было огромное одноэтажное сооружение в самом центре Корруньи. Меркадо был разделен на тысячи лавочек, каждую из которых снимал какойнибудь купен или торговец. Лавочками можно было владеть постоянно или временно, они могли переходить из рук в руки в течение всего нескольких дней, по мере того как прибывали или уезжали со своими посезонно завозимыми товарами купцы.
Временами, как сейчас, то есть по ночам или в непогоду, весь меркадо был покрыт. Тем не менее днем, под палящим далузийским солнцем, с отдельных лавочек крыши снимали, давая простор свету и бесконечной пестроте и блеску.
Даже сейчас, когда дневная торговля закончилась, в меркадо все еще царило оживление, хотя и другого рода, чем в дневные часы. Говорили, что меркадо Корруньи не спит никогда. Здесь всю ночь работники, сменяя друг друга, разгружали свежий товар, ремесленники трудились над изделиями из кожи, серебра, золота и драгоценных или полудрагоценных камней, жемчуга, над картинами, гобеленами и статуэтками из камня и глины. Далеко на задворках работали в своих раскаленных докрасна кузнях потные кузнецы. Днем только торговали, а ночью меркадо заполнял мастеровой люд, словно мифический ночной народец, исчезающий с рассветом. Поутру их сменяли готовые к отчаянному торгу купцы.
Таков был настоящий меркадо, который мало кто из жителей Корруньи когданибудь видел, поскольку этот город, в отличие от Шаангсея, не бодрствовал сутки напролет.
Чиизаи, очарованная, стояла на пороге меркадо, словно на берегу края обетованного. Она привыкла наблюдать за ремесленниками за работой – каждый буджун был в чемто мастер. «Что хорошего в том буджуне – говаривал ее отец, – который только убивать умеет?» Но она никогда не видела столько мастеров одновременно в одном месте, и от этого у нее голова шла кругом.
Медленно она шла по длинным проходам между помещениями, глядя, как в одном мастер раскалывает неограненный алмаз, в другом женщина прядет серебристую пряжу, а там, дальше, мастер вытравливает кислотой на кожаных ножнах замысловатый тонкий рисунок.
Она остановилась, зачарованная, посмотреть, как женщина обтачивает камень, похожий на огромный рубин, в подобие человеческой головы. Подождала, пока женщина отложит инструмент, чтобы передохнуть, и спросила:
– Это будет мужчина или женщина?
Женщина обернулась, смахнула пот со лба тыльной стороной ладони. Она была темноволосой, с удлиненными глазами, пухлыми губами и длинной точеной шеей. Чиизаи сразу же позавидовала ей. Чиизаи показалось, что лицо ее было олицетворением решительности.
– Женщина, – ответила она. – В конце концов из этого получится женщина.
– Это очень трудно?
– Милая, – рассмеялась женщина, – это почти невозможно.
– Тогда почему ты этим занимаешься?
– Потому что я, вопервых, здесь, а тут никто, кроме меня, на такой труд не отважится, будь он мужчина или женщина. Это моя вторая попытка, поскольку первый свой опыт я считаю неудачным. – Она протянула руку с тонкими длинными пальцами и, словно некое странное насекомое своими усиками, коснулась ими холодной неровной поверхности рубина. – Подойди, милая, и ощути то же, что и я. – Чиизаи протянула руку. – Но я, видишь ли, люблю этот рубин сам по себе, – продолжала женщина, – поскольку он не открывает мне самую свою суть. – Она улыбнулась. – Держится до конца.
– И это важно, – сказала Чиизаи, сама не понимая, вопрос это или нет.
– Для меня это так же важно, как дышать, – ответила женщина. – Поскольку без чудес жизнь теряет смысл, и мне останется только опустить вечером голову на подушку и пожелать себе никогда не проснуться.
Чиизаи неохотно отняла руку от рубина.
– У тебя есть чтонибудь из законченного? Я бы хотела посмотреть, – сказала она.
– Не думаю. – Женщина порылась под прилавком. – Погодика, я нашла коечто. – Она достала фигурку воина, вырезанную из тигрового глаза. – Боюсь, не слишком хорош. Это ранняя работа. И все же… – Ома поставила фигурку на прилавок, и Чиизаи взяла ее. Чтото в этой фигурке привлекло ее.
– Лицо этой фигурки кажется мне чемто знакомым.
– Это тудеск, – сказала женщина. – Ты бывала в РайнТудеске? Я оттуда родом.
Чиизаи подняла взгляд.
– Ты тудеска?
Женщина кивнула.
– Меня зовут Мартина. – Она протянула ей руку. – А тебя?
– Чиизаи. Я буджунка. – Она пожала холодную крепкую руку. – Прости мое невежество, но я думала, что все тудески светловолосы.
– Большинство. Но, видишь ли, я тудеска только по матери. У меня ее светлые глаза, но волосы, насколько я понимаю, отцовы.
Чиизаи снова глянула на фигурку. Резьба была великолепна. На лице воина была явно видна жестокость.
– На нас вчера напали тудески, – сказала она. – На море. – Она чуть подождала, потом добавила: – Похоже, ты не удивлена.
– А чего же удивляться? Они злой народ. Потому я теперь и живу в Далузии.
– Но ты же вырезала его, – показала Чиизаи на фигурку.
– Да. Как напоминание.
– О чем?
– Мой отец пришел с моря. Он был пиратом. Както раз его занесло в РайнТудеску. Там он и повстречался с моей матерью. Теперь они оба мертвы.
– Извини.
– Ладно. Мои родители были необычными людьми. Но мать преступила закон, и за этот грех они оба были убиты.
– Что она такого ужасного совершила, чтобы заслужить смерть?
– Она вышла замуж за моего отца, – ответила Мартина.
Она обернулась, как только Мойши притворил за собой дверь, и издала чтото вроде покорного вздоха.
Глаза ее вспыхнули, и в их нефритовой глубине он увидел коричневые точечки. На ней была свободная шелковая блуза цвета сливок, собранная у ворота на шнур, в овальном вырезе виднелась грудь. Еще на нем была длинная юбка такого темного зеленого цвета, что казалась почти черной.
– Ты! – прошипела она. – Как ты сюда пролез?
«Нет, чтобы спросить – чего тебе надо», – подумал он.
Руки ее свободно висели по бокам.
– Я влез в окно на втором этаже.
– Выметайся отсюда сейчас же!
Это обеспокоило его, поскольку в ней не было страхе и даже сейчас ее руки не сжались в кулаки.
– Не уйду, пока не получу ответов на коекакие вопросы. – Ему пришлось оторвать взгляд от ее вздымающейся груди. Это повредит делу. Он шагнул к ней.
– Сеньора…
– Вон! – Она не собиралась уступать.
Его тело напряглось само по себе, и он начал волноваться, поскольку ему нужно было добыть эти сведения.
– Сеньора, прошу вас. Вы должны выслушать меня. Жизнь вашей дочери…
– Я не собираюсь с тобой разговаривать, – ледяным голосом отрезала она.
Перед глазами Мойши возник лежащий в переулке мертвый Каскарас.
– Я не уйду.
Она шагнула к нему, и, прежде чем его отбросила назад полная силы ее молниеносная атака, он понял, с чем имеет дело. Когда она прыгнула, он успел увидеть ее собранные вместе вытянутые пальцы. Они оба упали, вцепились друг в друга и покатились по полу – он понимал, что, как только перестанет двигаться, ему конец. Одноединственное слово вспыхнуло у него в голове, когда он ударился затылком о деревянные доски и увидел нависшую над ним тень, – коппо.
– Народ РайнТудески живет только по законам, – говорила Мартина, когда они попивали компанью. – Рождаются и воспитываются по законам. В тенетах законов. Так живет эта страна. Рационально и легко. Бескровно. – С лица ее сбежал цвет, когда она рассказывала об этом. – Тудеск может вступить в брак только с тудеской, и никак иначе.
Чиизаи не сказала ничего, только смотрела в золотую глубину вина.
– Тудески ненавидят чужаков, – продолжала Мартина. – О, они терпят тех, торговля с которыми жизненно важна, но в РайнТудеску очень мало кого допускают, и командам купеческих кораблей, привозящих товар, не разрешается сходить на берег, а любой чужак в стране постоянно находится под конвоем.
– И ты не вернулась.
– Нет, – ответила Мартина. – И не вернусь.
– Ты не знала тудеска по имени Хелльстурм? – вдруг спросила Чиизаи.
– Нет. А что?
Чиизаи покачала головой:
– Да ничего. Просто вы оба тудески.
– Меня не интересуют другие из РайнТудески, Чиизаи.
– Может, тогда ты знала далузийского купца по имени Каскарас?
– О да, конечно. – Мартина налила им еще вина. – Но я уже много сезонов не видела его. Он собирался уезжать из города. Обычно он снимал вот эту лавку. – Она показала в пустоту меркадо. – Но это было уже давно. Мы были в хороших отношениях, поскольку он торговал старинными вещами.
– Значит, ты хорошо его знала?
Она покачала головой, окруженной ореолом темных волос:
– Да нет. Емуто хотелось бы получше… познакомиться со мной. Но я обнаружила, что некоторые из его старинных предметов были крадеными.
– Из собраний?
– Нет. Он грабил усыпальницы. По ночам отправлялся на добычу. Обычно к северозападу от города.
Он знал те места так хорошо, что я не раз советовала ему бросить грабеж могил и стать картографом. – Она слегка улыбнулась Чиизаи. – Конечно же, он не слушал меня. Слишком любил опасность… да и огромные барыши тоже.
– А Каскарас ни о чем не рассказывал тебе, когда вы в последний раз виделись с ним? Хоть о чемнибудь?
– А почему он так тебя интересует?
– Его убили, Мартина. В Шаангсее.
– В Шаангсее? – Мартина широко открыла глаза. – С чего это его занесло так далеко на юг?
– Его преследовал тот самый Хелльстурм. Ктото пытал Каскараса. Мы думаем, что это Хелльстурм.
– Если Хелльстурм тулеек, то есть способ узнать это наверняка.
– Да? Как?
Мартина отвернулась от Чиизаи. снова прикоснулась к рубину, к оселку, к талисману, отгоняющему дурные воспоминания.
– Тудески во многом очень дикий народ, хотя на них и есть некий налет цивилизации. – Она помолчала. Судорожно вздохнула. – Мои родители погибли в мой день рождения. Я видела, как они идут к дому, поскольку я сидела у открытого окна и ждала их. Они несли подарки для меня. Когда они переходили улицу, на них напали. Двое поджидали их. Это случилось так быстро, так просто – и вот они уже лежат в луже собственной крови. Мертвые. Только что были – и уже их нет. Я даже и не помню как следует, что было потом. Наверное, я спрягалась, поскольку дом наверняка потом обыскивали. Затем я уже была на улице. Сколько я проблуждала – понятия не имею. Я знала только одно – меня ищут, и я должна добраться до границы. Я старалась не спать, но, конечно же, это было невозможно. Через некоторое время я не выдержала. Както ночью я оказалась в какойто задней аллее, меня пробудила мешанина звуков и возни. Мне надо было бы убежать, но чтото удержало меня, какоето странное оцепенение охватило меня. Но, как оказалось, мне повезло в этом, поскольку я как раз напоролась бы на трех воинов – понимаешь ли, там был тупик.
Она замолчала, поглаживая тонкими пальцами рубин, словно читая прошлое и пытаясь прозреть будущее.
– Они тащили с улицы женщину. Может, она была шлюхой, может, нет. Теперь уж не узнать. Они изнасиловали ее на моих глазах, словно совершая какойто бескровный ритуал – без тени страсти или похоти. Затем, покончив с этим, они вспороли ей грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30