Мгновение, когда он проник в нее, было исполнено такой нежности, что Габби невольно застонала от наслаждения и прижала его сильнее к себе.
– Боже мой, ты колдунья! – простонал Филип, утопая в море желания.
На какое-то время для Габби все утратило значение, кроме мужчины, который довел ее до блаженства. Не было Амали, не было Марселя, был только мир, взорвавшийся наслаждением, в котором один Филип обладал над ней властью. Содрогаясь от восторга, она улыбнулась Филиппу, но улыбка замерла у нее на губах, когда она увидела презрительно-самодовольную ухмылку на его лице.
– Вот так-то лучше, милая, – сказал он, поглаживая ее живот. – Я знал, что ты не сможешь сопротивляться бесконечно. Я-то хорошо знаю, на что способно твое восхитительное тело, потому что многому тебя научил. Надеюсь, что остальные оценили мою школу, – добавил он с жестокой насмешкой.
Габби ахнула, в глазах у нее потемнело от гнева, и, прежде чем Филип смог остановить ее, она с размаху ударила его по щеке. Непроизвольно он ответил ударом на удар, и его огромная ручища причинила больше вреда, чем маленькая ручка Габби.
У Габби закружилась голова и кровь потекла изо рта, а испуганные глаза в немом изумлении смотрели на Филиппа. Пристыженный тем, что наделал, Филип вскочил с кровати, смочил полотенце в кувшине с водой и осторожно вытер кровь с лица Габби. Весь гнев его испарился в раскаянии, но он не мог заставить себя попросить прощения вслух. Потом он обнял ее и баюкал, пока она не заснула в слезах у него на груди.
Габби не только получила одежду назад, но и полную свободу на борту судна. С того дня, когда Филип ударил ее, он занимался с ней любовью только ночью. Тогда под покровом темноты он наслаждался ею иногда нежно, иногда неистово, но всегда молча. Тело Габби невольно отзывалось, хотя ее суть противилась такому обращению.
К огромному изумлению Габби, в Чарльстоне Филип взял ее на берег и покатал по городу в наемном кабриолете, показывая достопримечательности. Хотя день был холодным, зимнее солнце ярко светило, и Габби получила огромную радость от прогулки. Витрины магазинов были уставлены товарами к Рождеству, до которого оставалась неделя, и Габби с грустью подумала об унылом празднике, ждавшем ее на «Стремительном».
С того дня, когда Габби спровоцировала Филиппа и он ударил ее, Филип старался усмирить свое влечение к ней, но стоило ему представить обольстительное тело Габби и большие фиалковые глаза, горящие желанием, как его охватывала страсть, которая была сильнее его воли. По какой-то причине Габби была так же необходима ему, как вода и питье, это было нечто похожее на болезнь. Можно было предположить, что после той боли, которую она ему причинила, он не пожелает иметь с ней никакого дела, и тем не менее Филип не хотел отпускать ее. Габби принадлежала ему, и никогда больше ни один мужчина не предъявит права на нее. Филип решил, что будет спать с ней, даже унижать ее, если это понадобится, но подчинит ее волю, а потом он заберет ее в Бельфонтен.
Рождество наступило без праздничных приготовлений. Филип отказался взять Габби на берег, несмотря на ее мольбы. Ей хотелось купить фигурки Святого семейства и Младенца в яслях, которые продавались в лавках в канун Рождества, – хоть что-нибудь, что напоминало бы о смысле этого дня, каким бы грустным он ни был для Габби. Филип пошел на берег один после того, как снова отобрал одежду у Габби. Он собирался весь день провести на берегу, занимаясь делами, а доверять Габби в свое отсутствие он не мог... даже когда она сидела под замком. Правда, в этот раз он предусмотрительно оставил в каюте небольшую печку и достаточно одеял, чтобы она смогла закутаться в них.
– Почему ты продолжаешь унижать меня, Филип? – спросила она, когда он собирался уходить. – Если ты так меня ненавидишь, то почему держишь рядом с собой?
– Я никогда не отпущу тебя, Габби, – сказал он, сдерживая волнение. – Ты моя. Ни один мужчина больше тебя не получит. – И он вышел прежде, чем увидел слезы боли и обиды в ее глазах.
Проходили часы, у Габби слюнки текли от вкусных запахов, доносившихся с камбуза. Но с каждым часом она все больше убеждалась, что Филип просто забыл заказать для нее обед, и она злилась на такое пренебрежение, тем более в день Рождества. Стемнело, запас дров для печки иссяк. Габби забралась в постель, чтобы спрятаться от холода. Она заснула, но не раньше, чем опять дала себе клятву уйти от Филиппа при первой возможности.
Уже почти светало, когда вернулся Филип, но Габби спала так крепко, что не слышала, как он нетвердым шагом ходил по каюте и тихо чертыхался, натыкаясь на мебель. Прошло некоторое время, прежде чем он забрался в постель и прижал Габби к себе, впитывая ее тепло. Неожиданное соприкосновение с его холодным телом разбудило ее. Она почувствовала сильный запах виски, а потом уловила аромат мускусных духов. Габби отбивалась от Филиппа, но он был намного сильнее ее.
– Хочу тебя, – неразборчиво пробормотал он, трогая ее за грудь.
– Ты пьян! – возмутилась она. – И ты... ты был с другой женщиной!
– Нужна мне, – пьяным голосом повторял Филип.
– Уходи, откуда пришел! – злобно воскликнула Габби.
– Хочу только тебя, – повторил он, забираясь на нее. – Люби меня, Габби. Покажи, отчего все мужчины хотят тебя.
– Ты мне противен, Филип!
– Зато я никак не могу тобой насытиться. – В доказательство своих слов он резко вошел в нее, так что она вскрикнула от боли, а потом расслабилась и постаралась отвлечься. Наконец он закончил свою пьяную атаку, и Габби глубоко вздохнула, когда перестала ощущать его тяжесть. Филип заснул почти сразу. Габби же долго не могла уснуть, свернувшись в маленький клубочек.
Хотя Филип мало спал этой ночью, тем не менее проснулся первым. Габби спала рядом. Филип внимательно всматривался в ее лицо. Оно было необычным, запоминающимся и манящим, исполненным чистоты и доброты, что не соответствовало ее истинной природе. Чертыхнувшись, он встал из теплой постели, быстро оделся и вышел из каюты, но прежде убедился, что все, что он приготовил ночью, в порядке.
Габби просыпалась медленно, лениво потягиваясь. Она открыла глаза, села, и ее фиалковые глаза широко распахнулись, когда она увидела, что на морском сундуке Филиппа расставлены фигурки, изображавшие Младенца в яслях, Святое семейство и других рождественских персонажей. Рядом лежала маленькая коробочка, завернутая в яркую бумагу и завязанная огромным бантом. Габби вскочила и подбежала к сундуку и стала по очереди брать миниатюрные резные фигурки, любуясь искусной работой. Только после того, как она налюбовалась на Святое семейство, она позволила себе взять коробочку. Она аккуратно снимала оберточную бумагу слой за слоем и наконец открыла крышку и замерла, потрясенная увиденным. На бархатной подушечке лежала пара аметистовых сережек, цвет которых полностью совпадал с цветом ее глаз. Как может Филип так обижать ее и в то же время покупать такой дорогой подарок? Никогда она не поймет странного мужчину, за которого вышла замуж.
Настойчивый стук прервал ее размышления.
– Кто там? – рассеянно отозвалась она.
– Матрос Лавиль, мадам Сент-Сир, – ответил голос за дверью. – – Можно войти? Ваш муж распорядился принести сюда сундук с вашей одеждой.
– Входите, – сказала Габби и удивилась, что дверь просто распахнулась. Неужели Филип забыл запереть ее? Или он затеял еще какую-нибудь игру?
Если матрос Лавиль и удивился, что Габби стояла, закутанная в одеяло, то виду не подал, как и два моряка, которые внесли сундук. Поставив сундук в ногах кровати и пожелав ей счастливого Рождества, они удалились и аккуратно закрыли за собой дверь. Как Габби ни прислушивалась, но звука вставленного или проворачиваемого в замке ключа не было.
С радостным криком Габби открыла крышку сундука и увидела, что вся одежда, которую она привезла с Мартиники, цела. Отложив летние платья, не подходящие к северному климату, она выбрала не очень плотное шерстяное платье сиреневого оттенка, который ей так шел. Выбрав кружевное белье и лиловые туфли под цвет платья, она отложила их и стала умываться ледяной водой из кувшина, стоявшего на умывальнике. Быстро одевшись, чтобы не так мерзнуть, она взяла щетку, оправленную в серебро, и стала расчесывать серебристые волосы, пока они не стали гладкими и блестящими. Последним штрихом были аметистовые серьги. Едва она закончила, как вошел Филип с большим подносом. От блюд, накрытых льняными салфетками, шли такие соблазнительные ароматы, что у Габби слюнки потекли.
– Тебе очень идет, – сказал Филип, скользнув цепким взглядом по ее фигуре, – но без одежды ты не хуже. – Тут он заметил, что Габби надела серьги, подаренные им.
Перехватив его взгляд, Габби машинально тронула одну из сережек.
– Спасибо тебе, Филип, они очаровательны. На мгновение его лицо смягчилось.
– И фигурки Святого семейства мне тоже очень понравились. Но у меня нет никакого подарка для тебя.
– Рождество должно быть радостным временем, как бы то ни было, – пробормотал Филип смущенно. Потом, взяв ее за руку, он подвел ее к столу, на котором он старательно разложил праздничный завтрак, и стал уговаривать ее есть поскорее, пока все не остыло.
Габби с жадностью набросилась на еду, а у Филиппа, который наблюдал за женой, не отводя глаз, было время поразмышлять над причинами своего великодушия. Накануне ночью он вообще чуть не остался на берегу. Когда дела были закончены, Филип пытался распрощаться с Гордоном Блейком, коммерсантом, который покупал у него табак. Но Блейк настоял, чтобы Филип провел рождественский ужин в кругу семьи Блейка. Филип не смог отказаться. За ужином, кроме Блейка и его жены, были двое их сыновей с женами и их хорошенькая черноглазая дочка Ли Энн, которая весь вечер кидала в сторону Филиппа довольно кокетливые взгляды.
Время было позднее, и Филип позволил уговорить себя остаться на ночь у Блейков. Блеск в глазах Ли Энн обещал больше, чем просто хороший отдых. Оставшись в спальне, Филип разделся, забрался в постель и немедленно провалился в пьяный сон, так как бренди, выпитое за ужином, опьянило его. Проснулся он в растерянности и замешательстве от шороха одежды. Он попытался встать, но головокружение заставило его снова свалиться на подушку. Гладкое, шелковистое тело прижалось к нему, и он невольно протянул руки, чтобы прижать гибкую, податливую Ли Энн к себе покрепче.
Она застонала, и он прильнул к ней губами. От опьянения не осталось и следа, когда ее губы раскрылись, сначала податливые, потом требовательные. Она вела себя как дикая кошка, царапалась, кусалась, пожирала его ртом и всем телом. Но хотя тело Филиппа отзывалось на ее страсть, мысли устремились к Габби, которая сидела взаперти в холодной и темной комнате, одинокая и отчаявшаяся из-за бессмысленной жестокости Филиппа.
Однако Ли Энн не дала ему возможности думать о Габби. Она с криком удовольствия помогла ему вонзиться в свою горячую плоть, приветствуя его грубый, жестокий натиск, поощряя его тихими возгласами одобрения. По какой-то неясной ему самому причине Филиппу хотелось наказать Ли Энн за то, что она не та женщина, которая была ему нужна в постели, но чем больше он старался причинить ей боль, тем громче были ее возгласы одобрения. Ли Энн показалось, что все кончилось слишком быстро, когда Филип отпрянул от нее с недовольным ворчаньем, которое она приняла за звук удовлетворения. Почти сразу же ее ровное, спокойное дыхание показало, что она заснула.
Все еще страдая от излишка выпитого, Филип больше всего хотел вернуться на «Стремительный», к Габби. Какая-то внутренняя сила подтолкнула его встать с кровати и одеться. Он бесшумно выскользнул из дома и, невзирая на поздний час, отправился в ближайшую ювелирную лавку, где принялся громко стучать в дверь. Наконец недовольный, сонный владелец лавки впустил его, но, как только он понял, что Филип собирается купить одно из самых дорогих изделий, гнев ювелира сразу прошел.
Сейчас Филип молча наблюдал, как Габби поглощала завтрак, и вспоминал со смягчившимся взглядом тот день, когда ему впервые удалось зажечь в ней страсть. Габби долго сопротивлялась его посягательствам на ее тело, пока бушующий шторм и пыл Филиппа не зажгли наконец в ней ответный огонь и выпустили на волю ее природную пылкость. Филип с удивлением признался себе, что ему приятнее, когда она принимает его с радостью, и он с тоской вспомнил о том, какой любящей она была раньше.
Габби откинулась в кресле, отодвинула свою пустую тарелку и довольно вздохнула.
– Не помню, когда я ела столько вкусного, – сказала она, улыбаясь, как кошка, которая только что съела блюдечко сметаны.
– А я не помню, чтобы ты столько когда-нибудь ела, малышка, – ответил Филип, и улыбка озарила его лицо, – разве только... – Вдруг он замолчал и стал пристально вглядываться в ее лицо, а потом перевел взгляд на стройную, как тростинка, фигуру. Он резко поднялся и вышел из каюты, аккуратно закрыв зверь, но не запирая ее.
Днем Габби храбро открыла дверь и вышла на палубу, гордо подняв голову, как бы бросая вызов тем, кто попробует остановить ее. К своему удивлению, она заметила, что судно почти опустело, а потом сообразила, что члены команды, наверно, пошли на берег праздновать Рождество. Хотя день был холодным, солнце светило ярко, и Габби повернула лицо к солнечным лучам. Внезапно рядом с ней появился Филип.
– Смотри не простудись на холодном ветру, дорогая, – сказал он и опять удивил Габби своим переменчивым настроением.
– А тебе это небезразлично, Филип? – спросила она, повернувшись – к нему.
– Да, конечно, моя маленькая, – ответил он. – Куда ты будешь годиться, если заболеешь? Слабое тело меня не привлекает.
Габби побледнела и ухватилась за бортик. И когда она перестанет реагировать на жестокость Филиппа? – подумала Габби и сглотнула. Повернувшись, она намеренно отошла прочь, но он шел за ней по пятам, пока они оба не оказались в каюте.
– Мы отплываем из Чарльстона завтра, – сказал он с напускным безразличием.
– И возвращаемся на Мартинику?
– Нет, наш следующий порт захода Норфолк.
– Значит, мы будем в море еще много недель, – сказала Габби грустно.
– Да, – холодно ответил Филип. – Может быть, в ближайшие недели ты поймешь наконец, что значит верность.
– И ты тоже, – сказала Габби и усмехнулась, заметив встревоженный вид Филиппа.
15
Холодные ветры с дождем сильно замедлили плавание в Норфолк. День за днем Филип настаивал на своих супружеских правах, иногда не обращая особого внимания на чувства Габби, а иногда с невероятной нежностью. Филип продолжал удивлять Габби сменой своих состояний. Если в какой-то момент Габби казалось, что Филип смягчается, он сразу опровергал это бессердечными насмешками или холодным безразличием.
В тот день, когда показался Норфолк, Габби стояла у борта, овеваемая сильным ветром. Море штормило, и трудно было удержать равновесие.
Внезапно она почувствовала неудержимую тошноту, и завтрак, который она только что съела, полетел в море. Голова закружилась, она пошатнулась, и как раз в тот момент, когда она могла упасть за борт, пара сильных рук подхватила ее.
Габби медленно открыла глаза и увидела, что лежит на кровати, а Филип осторожно промокает ее лоб влажным полотенцем.
– Тебе лучше, малышка? – спросил он, и тревога была в его голосе.
– Да, Филип, – ответила Габби и попыталась встать.
– Не надо, не вставай пока. Не хочу, чтоб ты свалилась у моих ног.
Габби послушно откинулась на подушки. Ей не требовалось объяснений тошноты или обморока. Она не сомневалась, что снова беременна. «Интересно, обрадуется ли Филип?» – подумала она, осторожно глядя на мужа.
Ее беспокойные мысли были резко прерваны, когда Филип положил руку на ее живот и спросил:
– Чей это ребенок, Габби?
Его грубое обвинение возмутило ее.
– Боже мой, Филип, как ты можешь говорить такие вещи? Никто, кроме тебя, не мог стать отцом этого ребенка.
– Откуда ты знаешь? – спросил он холодно. – Я взял тебя через две недели после того, как ты рассталась с Дювалем. Ты не можешь знать наверняка, кто отец ребенка.
– Филип! Пожалуйста, поверь мне! Никого, кроме тебя, не было.
– Я знаю Дюваля и знаю твою страстную натуру. – Он встал и стал шагать по маленькой каюте. – Я сам виноват, – продолжал он с горечью, – в том, что взял тебя, не подумав, позволил похоти затуманить мой рассудок. Я же дал себе слово, что никогда не допущу ситуации, чтобы я сомневался, от кого моя жена понесла ребенка. Боже мой, Габби, что ты со мной сделала? Габби даже стало его жаль.
– Я ничего не сделала, Филип, – возразила она. – Но я вижу, что в твоих глазах я виновна в измене. Если ты не веришь мне, отпусти. Я буду жить своей жизнью и как-нибудь обеспечу ребенка без тебя. Разведись со мной. В наше время это возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Боже мой, ты колдунья! – простонал Филип, утопая в море желания.
На какое-то время для Габби все утратило значение, кроме мужчины, который довел ее до блаженства. Не было Амали, не было Марселя, был только мир, взорвавшийся наслаждением, в котором один Филип обладал над ней властью. Содрогаясь от восторга, она улыбнулась Филиппу, но улыбка замерла у нее на губах, когда она увидела презрительно-самодовольную ухмылку на его лице.
– Вот так-то лучше, милая, – сказал он, поглаживая ее живот. – Я знал, что ты не сможешь сопротивляться бесконечно. Я-то хорошо знаю, на что способно твое восхитительное тело, потому что многому тебя научил. Надеюсь, что остальные оценили мою школу, – добавил он с жестокой насмешкой.
Габби ахнула, в глазах у нее потемнело от гнева, и, прежде чем Филип смог остановить ее, она с размаху ударила его по щеке. Непроизвольно он ответил ударом на удар, и его огромная ручища причинила больше вреда, чем маленькая ручка Габби.
У Габби закружилась голова и кровь потекла изо рта, а испуганные глаза в немом изумлении смотрели на Филиппа. Пристыженный тем, что наделал, Филип вскочил с кровати, смочил полотенце в кувшине с водой и осторожно вытер кровь с лица Габби. Весь гнев его испарился в раскаянии, но он не мог заставить себя попросить прощения вслух. Потом он обнял ее и баюкал, пока она не заснула в слезах у него на груди.
Габби не только получила одежду назад, но и полную свободу на борту судна. С того дня, когда Филип ударил ее, он занимался с ней любовью только ночью. Тогда под покровом темноты он наслаждался ею иногда нежно, иногда неистово, но всегда молча. Тело Габби невольно отзывалось, хотя ее суть противилась такому обращению.
К огромному изумлению Габби, в Чарльстоне Филип взял ее на берег и покатал по городу в наемном кабриолете, показывая достопримечательности. Хотя день был холодным, зимнее солнце ярко светило, и Габби получила огромную радость от прогулки. Витрины магазинов были уставлены товарами к Рождеству, до которого оставалась неделя, и Габби с грустью подумала об унылом празднике, ждавшем ее на «Стремительном».
С того дня, когда Габби спровоцировала Филиппа и он ударил ее, Филип старался усмирить свое влечение к ней, но стоило ему представить обольстительное тело Габби и большие фиалковые глаза, горящие желанием, как его охватывала страсть, которая была сильнее его воли. По какой-то причине Габби была так же необходима ему, как вода и питье, это было нечто похожее на болезнь. Можно было предположить, что после той боли, которую она ему причинила, он не пожелает иметь с ней никакого дела, и тем не менее Филип не хотел отпускать ее. Габби принадлежала ему, и никогда больше ни один мужчина не предъявит права на нее. Филип решил, что будет спать с ней, даже унижать ее, если это понадобится, но подчинит ее волю, а потом он заберет ее в Бельфонтен.
Рождество наступило без праздничных приготовлений. Филип отказался взять Габби на берег, несмотря на ее мольбы. Ей хотелось купить фигурки Святого семейства и Младенца в яслях, которые продавались в лавках в канун Рождества, – хоть что-нибудь, что напоминало бы о смысле этого дня, каким бы грустным он ни был для Габби. Филип пошел на берег один после того, как снова отобрал одежду у Габби. Он собирался весь день провести на берегу, занимаясь делами, а доверять Габби в свое отсутствие он не мог... даже когда она сидела под замком. Правда, в этот раз он предусмотрительно оставил в каюте небольшую печку и достаточно одеял, чтобы она смогла закутаться в них.
– Почему ты продолжаешь унижать меня, Филип? – спросила она, когда он собирался уходить. – Если ты так меня ненавидишь, то почему держишь рядом с собой?
– Я никогда не отпущу тебя, Габби, – сказал он, сдерживая волнение. – Ты моя. Ни один мужчина больше тебя не получит. – И он вышел прежде, чем увидел слезы боли и обиды в ее глазах.
Проходили часы, у Габби слюнки текли от вкусных запахов, доносившихся с камбуза. Но с каждым часом она все больше убеждалась, что Филип просто забыл заказать для нее обед, и она злилась на такое пренебрежение, тем более в день Рождества. Стемнело, запас дров для печки иссяк. Габби забралась в постель, чтобы спрятаться от холода. Она заснула, но не раньше, чем опять дала себе клятву уйти от Филиппа при первой возможности.
Уже почти светало, когда вернулся Филип, но Габби спала так крепко, что не слышала, как он нетвердым шагом ходил по каюте и тихо чертыхался, натыкаясь на мебель. Прошло некоторое время, прежде чем он забрался в постель и прижал Габби к себе, впитывая ее тепло. Неожиданное соприкосновение с его холодным телом разбудило ее. Она почувствовала сильный запах виски, а потом уловила аромат мускусных духов. Габби отбивалась от Филиппа, но он был намного сильнее ее.
– Хочу тебя, – неразборчиво пробормотал он, трогая ее за грудь.
– Ты пьян! – возмутилась она. – И ты... ты был с другой женщиной!
– Нужна мне, – пьяным голосом повторял Филип.
– Уходи, откуда пришел! – злобно воскликнула Габби.
– Хочу только тебя, – повторил он, забираясь на нее. – Люби меня, Габби. Покажи, отчего все мужчины хотят тебя.
– Ты мне противен, Филип!
– Зато я никак не могу тобой насытиться. – В доказательство своих слов он резко вошел в нее, так что она вскрикнула от боли, а потом расслабилась и постаралась отвлечься. Наконец он закончил свою пьяную атаку, и Габби глубоко вздохнула, когда перестала ощущать его тяжесть. Филип заснул почти сразу. Габби же долго не могла уснуть, свернувшись в маленький клубочек.
Хотя Филип мало спал этой ночью, тем не менее проснулся первым. Габби спала рядом. Филип внимательно всматривался в ее лицо. Оно было необычным, запоминающимся и манящим, исполненным чистоты и доброты, что не соответствовало ее истинной природе. Чертыхнувшись, он встал из теплой постели, быстро оделся и вышел из каюты, но прежде убедился, что все, что он приготовил ночью, в порядке.
Габби просыпалась медленно, лениво потягиваясь. Она открыла глаза, села, и ее фиалковые глаза широко распахнулись, когда она увидела, что на морском сундуке Филиппа расставлены фигурки, изображавшие Младенца в яслях, Святое семейство и других рождественских персонажей. Рядом лежала маленькая коробочка, завернутая в яркую бумагу и завязанная огромным бантом. Габби вскочила и подбежала к сундуку и стала по очереди брать миниатюрные резные фигурки, любуясь искусной работой. Только после того, как она налюбовалась на Святое семейство, она позволила себе взять коробочку. Она аккуратно снимала оберточную бумагу слой за слоем и наконец открыла крышку и замерла, потрясенная увиденным. На бархатной подушечке лежала пара аметистовых сережек, цвет которых полностью совпадал с цветом ее глаз. Как может Филип так обижать ее и в то же время покупать такой дорогой подарок? Никогда она не поймет странного мужчину, за которого вышла замуж.
Настойчивый стук прервал ее размышления.
– Кто там? – рассеянно отозвалась она.
– Матрос Лавиль, мадам Сент-Сир, – ответил голос за дверью. – – Можно войти? Ваш муж распорядился принести сюда сундук с вашей одеждой.
– Входите, – сказала Габби и удивилась, что дверь просто распахнулась. Неужели Филип забыл запереть ее? Или он затеял еще какую-нибудь игру?
Если матрос Лавиль и удивился, что Габби стояла, закутанная в одеяло, то виду не подал, как и два моряка, которые внесли сундук. Поставив сундук в ногах кровати и пожелав ей счастливого Рождества, они удалились и аккуратно закрыли за собой дверь. Как Габби ни прислушивалась, но звука вставленного или проворачиваемого в замке ключа не было.
С радостным криком Габби открыла крышку сундука и увидела, что вся одежда, которую она привезла с Мартиники, цела. Отложив летние платья, не подходящие к северному климату, она выбрала не очень плотное шерстяное платье сиреневого оттенка, который ей так шел. Выбрав кружевное белье и лиловые туфли под цвет платья, она отложила их и стала умываться ледяной водой из кувшина, стоявшего на умывальнике. Быстро одевшись, чтобы не так мерзнуть, она взяла щетку, оправленную в серебро, и стала расчесывать серебристые волосы, пока они не стали гладкими и блестящими. Последним штрихом были аметистовые серьги. Едва она закончила, как вошел Филип с большим подносом. От блюд, накрытых льняными салфетками, шли такие соблазнительные ароматы, что у Габби слюнки потекли.
– Тебе очень идет, – сказал Филип, скользнув цепким взглядом по ее фигуре, – но без одежды ты не хуже. – Тут он заметил, что Габби надела серьги, подаренные им.
Перехватив его взгляд, Габби машинально тронула одну из сережек.
– Спасибо тебе, Филип, они очаровательны. На мгновение его лицо смягчилось.
– И фигурки Святого семейства мне тоже очень понравились. Но у меня нет никакого подарка для тебя.
– Рождество должно быть радостным временем, как бы то ни было, – пробормотал Филип смущенно. Потом, взяв ее за руку, он подвел ее к столу, на котором он старательно разложил праздничный завтрак, и стал уговаривать ее есть поскорее, пока все не остыло.
Габби с жадностью набросилась на еду, а у Филиппа, который наблюдал за женой, не отводя глаз, было время поразмышлять над причинами своего великодушия. Накануне ночью он вообще чуть не остался на берегу. Когда дела были закончены, Филип пытался распрощаться с Гордоном Блейком, коммерсантом, который покупал у него табак. Но Блейк настоял, чтобы Филип провел рождественский ужин в кругу семьи Блейка. Филип не смог отказаться. За ужином, кроме Блейка и его жены, были двое их сыновей с женами и их хорошенькая черноглазая дочка Ли Энн, которая весь вечер кидала в сторону Филиппа довольно кокетливые взгляды.
Время было позднее, и Филип позволил уговорить себя остаться на ночь у Блейков. Блеск в глазах Ли Энн обещал больше, чем просто хороший отдых. Оставшись в спальне, Филип разделся, забрался в постель и немедленно провалился в пьяный сон, так как бренди, выпитое за ужином, опьянило его. Проснулся он в растерянности и замешательстве от шороха одежды. Он попытался встать, но головокружение заставило его снова свалиться на подушку. Гладкое, шелковистое тело прижалось к нему, и он невольно протянул руки, чтобы прижать гибкую, податливую Ли Энн к себе покрепче.
Она застонала, и он прильнул к ней губами. От опьянения не осталось и следа, когда ее губы раскрылись, сначала податливые, потом требовательные. Она вела себя как дикая кошка, царапалась, кусалась, пожирала его ртом и всем телом. Но хотя тело Филиппа отзывалось на ее страсть, мысли устремились к Габби, которая сидела взаперти в холодной и темной комнате, одинокая и отчаявшаяся из-за бессмысленной жестокости Филиппа.
Однако Ли Энн не дала ему возможности думать о Габби. Она с криком удовольствия помогла ему вонзиться в свою горячую плоть, приветствуя его грубый, жестокий натиск, поощряя его тихими возгласами одобрения. По какой-то неясной ему самому причине Филиппу хотелось наказать Ли Энн за то, что она не та женщина, которая была ему нужна в постели, но чем больше он старался причинить ей боль, тем громче были ее возгласы одобрения. Ли Энн показалось, что все кончилось слишком быстро, когда Филип отпрянул от нее с недовольным ворчаньем, которое она приняла за звук удовлетворения. Почти сразу же ее ровное, спокойное дыхание показало, что она заснула.
Все еще страдая от излишка выпитого, Филип больше всего хотел вернуться на «Стремительный», к Габби. Какая-то внутренняя сила подтолкнула его встать с кровати и одеться. Он бесшумно выскользнул из дома и, невзирая на поздний час, отправился в ближайшую ювелирную лавку, где принялся громко стучать в дверь. Наконец недовольный, сонный владелец лавки впустил его, но, как только он понял, что Филип собирается купить одно из самых дорогих изделий, гнев ювелира сразу прошел.
Сейчас Филип молча наблюдал, как Габби поглощала завтрак, и вспоминал со смягчившимся взглядом тот день, когда ему впервые удалось зажечь в ней страсть. Габби долго сопротивлялась его посягательствам на ее тело, пока бушующий шторм и пыл Филиппа не зажгли наконец в ней ответный огонь и выпустили на волю ее природную пылкость. Филип с удивлением признался себе, что ему приятнее, когда она принимает его с радостью, и он с тоской вспомнил о том, какой любящей она была раньше.
Габби откинулась в кресле, отодвинула свою пустую тарелку и довольно вздохнула.
– Не помню, когда я ела столько вкусного, – сказала она, улыбаясь, как кошка, которая только что съела блюдечко сметаны.
– А я не помню, чтобы ты столько когда-нибудь ела, малышка, – ответил Филип, и улыбка озарила его лицо, – разве только... – Вдруг он замолчал и стал пристально вглядываться в ее лицо, а потом перевел взгляд на стройную, как тростинка, фигуру. Он резко поднялся и вышел из каюты, аккуратно закрыв зверь, но не запирая ее.
Днем Габби храбро открыла дверь и вышла на палубу, гордо подняв голову, как бы бросая вызов тем, кто попробует остановить ее. К своему удивлению, она заметила, что судно почти опустело, а потом сообразила, что члены команды, наверно, пошли на берег праздновать Рождество. Хотя день был холодным, солнце светило ярко, и Габби повернула лицо к солнечным лучам. Внезапно рядом с ней появился Филип.
– Смотри не простудись на холодном ветру, дорогая, – сказал он и опять удивил Габби своим переменчивым настроением.
– А тебе это небезразлично, Филип? – спросила она, повернувшись – к нему.
– Да, конечно, моя маленькая, – ответил он. – Куда ты будешь годиться, если заболеешь? Слабое тело меня не привлекает.
Габби побледнела и ухватилась за бортик. И когда она перестанет реагировать на жестокость Филиппа? – подумала Габби и сглотнула. Повернувшись, она намеренно отошла прочь, но он шел за ней по пятам, пока они оба не оказались в каюте.
– Мы отплываем из Чарльстона завтра, – сказал он с напускным безразличием.
– И возвращаемся на Мартинику?
– Нет, наш следующий порт захода Норфолк.
– Значит, мы будем в море еще много недель, – сказала Габби грустно.
– Да, – холодно ответил Филип. – Может быть, в ближайшие недели ты поймешь наконец, что значит верность.
– И ты тоже, – сказала Габби и усмехнулась, заметив встревоженный вид Филиппа.
15
Холодные ветры с дождем сильно замедлили плавание в Норфолк. День за днем Филип настаивал на своих супружеских правах, иногда не обращая особого внимания на чувства Габби, а иногда с невероятной нежностью. Филип продолжал удивлять Габби сменой своих состояний. Если в какой-то момент Габби казалось, что Филип смягчается, он сразу опровергал это бессердечными насмешками или холодным безразличием.
В тот день, когда показался Норфолк, Габби стояла у борта, овеваемая сильным ветром. Море штормило, и трудно было удержать равновесие.
Внезапно она почувствовала неудержимую тошноту, и завтрак, который она только что съела, полетел в море. Голова закружилась, она пошатнулась, и как раз в тот момент, когда она могла упасть за борт, пара сильных рук подхватила ее.
Габби медленно открыла глаза и увидела, что лежит на кровати, а Филип осторожно промокает ее лоб влажным полотенцем.
– Тебе лучше, малышка? – спросил он, и тревога была в его голосе.
– Да, Филип, – ответила Габби и попыталась встать.
– Не надо, не вставай пока. Не хочу, чтоб ты свалилась у моих ног.
Габби послушно откинулась на подушки. Ей не требовалось объяснений тошноты или обморока. Она не сомневалась, что снова беременна. «Интересно, обрадуется ли Филип?» – подумала она, осторожно глядя на мужа.
Ее беспокойные мысли были резко прерваны, когда Филип положил руку на ее живот и спросил:
– Чей это ребенок, Габби?
Его грубое обвинение возмутило ее.
– Боже мой, Филип, как ты можешь говорить такие вещи? Никто, кроме тебя, не мог стать отцом этого ребенка.
– Откуда ты знаешь? – спросил он холодно. – Я взял тебя через две недели после того, как ты рассталась с Дювалем. Ты не можешь знать наверняка, кто отец ребенка.
– Филип! Пожалуйста, поверь мне! Никого, кроме тебя, не было.
– Я знаю Дюваля и знаю твою страстную натуру. – Он встал и стал шагать по маленькой каюте. – Я сам виноват, – продолжал он с горечью, – в том, что взял тебя, не подумав, позволил похоти затуманить мой рассудок. Я же дал себе слово, что никогда не допущу ситуации, чтобы я сомневался, от кого моя жена понесла ребенка. Боже мой, Габби, что ты со мной сделала? Габби даже стало его жаль.
– Я ничего не сделала, Филип, – возразила она. – Но я вижу, что в твоих глазах я виновна в измене. Если ты не веришь мне, отпусти. Я буду жить своей жизнью и как-нибудь обеспечу ребенка без тебя. Разведись со мной. В наше время это возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37