Когда гость сел, Жанна осведомилась о его имени, предполагая, что это один из тех законников, стремившихся найти выгодное дело на продажу, что кишели в то время в Париже.
– Мое имя не имеет значения, – ответил тот, – речь идет о вашем будущем.
Воцарилось молчание.
– Поскольку вы не хотите назваться, – сказала наконец Жанна, – то полагаю, что вы говорите о своем будущем. С чего бы это вам заботиться о моем?
– Те, кто хвалили ваш ум, оказались правы, – заметил мужчина.
Жанна растеряла последние остатки любезности, предназначавшейся незваному гостю.
– Вы молоды. Вам шестнадцать, не так ли? И уже вдова. Король к вам исключительно благосклонен. Его благосклонность может пойти еще дальше. Вы способны заполнить пустоту, оставшуюся после смерти его возлюбленной.
Совершенно обескураженная Жанна кожей почувствовала опасность.
– Даже если предположить, – сказала она, – что король испытывает ко мне добрые чувства, а я та, что ему нужна, не вижу причин занимать такое опасное место. Поговаривают, что Агнесса Сорель была отравлена.
– Вас не отравят, – уверенно сказал незнакомец.
Жанна изо всех сил старалась сохранить непроницаемое выражение лица.
– Я окажусь под покровительством важных особ, которым буду вынуждена оказывать некоторые услуги?
– Сообщать им о намерениях короля.
Жанна по-прежнему смотрела на незнакомца невидящим взглядом.
– Король не вечен, – продолжил мужчина вкрадчивым тоном. – Когда он отойдет в мир иной, вы будете в самом расцвете сил.
Тут Жанна похолодела. Откуда ему знать, когда умрет Карл? А может, и его тоже собрались отравить?
– Его наследник не будет испытывать к вам ничего, кроме признательности за оказанные услуги.
– Вас послал принц Людовик? – спросила Жанна.
На лице незнакомца появилось выражение тех слуг, которые, прикоснувшись к источнику власти, считают себя носителями величайших тайн. Жанна зашла с другой стороны.
– Сударь, если вы так хорошо осведомлены, то не можете не знать, что я ношу траур по горячо любимому мужу и горе мое неизбывно. Если бы не сын, единственное мое утешение, я давно приняла бы постриг и удалилась от мира, в который занес меня случай.
– В шестнадцать лет? – удивленно сказал мужчина.
– Разве дело в возрасте? Доведись вам видеть меня год назад, вы бы поняли. Бартелеми был для меня всем, и жизнь без него потеряла смысл.
Мужчина разочарованно смотрел на нее, пытаясь понять, искренне ли она говорит.
– Хитросплетения, связанные с властью, мне безразличны, если не отвратительны. Я никогда вас не видела прежде. Извольте оставить меня. Мир полон страдания, не стоит делать его еще мрачнее.
Человек встал, поколебался мгновение и, не проронив ни слова, направился к двери.
– Прощайте, сударыня, – сказал он наконец, – я думал, вы более честолюбивы. Позволю себе надеяться, что вы поостережетесь рассказывать о нашей беседе.
Какое-то время в Жанне боролись ярость и страх. Она спустилась вниз и попросила у Сидони ее плащ. Он не был таким дорогим, как плащ Жанны, но ей и требовалось не выделяться из толпы. К тому же у него был капюшон, какие носят паломники, а это позволяло скрывать лицо, невзирая на летнее тепло. Удивленная Сидони подала ей плащ.
Накинув капюшон, Жанна вышла из лавки, пытаясь изменить свою походку. Она шла, немного прихрамывая, временами нарочно спотыкаясь и волоча правую ногу. Именно так Матье избежал службы в королевских войсках. В этом квартале наверняка хватало соглядатаев. Жанна бросила всю эту комедию только на Малом мосту, но снять капюшон все же не решилась.
Вскоре она достигла своей цели, дворца Турнель. У ворот ее остановили. Жанна откинула капюшон, назвала свое имя и объявила, что хочет видеть короля по делу, не терпящему отлагательства. Стражник передал просьбу придворному, а тот предупредил секретаря его величества. Через несколько минут Жанну провели в королевские покои. Она почтительно поклонилась Карлу.
Король сидел за столом вместе с тремя мужчинами, одним из которых был коннетабль де Ришмон. Он сразу узнал Жанну.
Повернувшись к королю, Жанна поднесла палец к губам, призывая его к молчанию. Потом она оглядела придворных, давая понять, что здесь они лишние.
– Господа, мы продолжим наш разговор через минуту, – сказал король.
Двое мужчин вышли, коннетабль не тронулся с места. Жанна внимательно посмотрела на него.
– Жанна, – взволнованно сказал король, – вы можете говорить при коннетабле! Подойдите, дитя мое, и скажите, в чем дело. Как вы похудели! Вы не больны?
– Нет, сир.
Жанна рассказала о неожиданном посетителе и слово в слово передала весь их разговор.
Король в гневе поднял руку и стукнул кулаком по столу с такой силой, что массивный медный канделябр едва не свалился на пол.
Жанна, по-прежнему стоявшая, оцепенела от ужаса.
Коннетабль в изумлении вытаращил глаза.
Король встал и в полном молчании стал мерить залу шагами. Наконец он сказал:
– Жанна, родная дочь не смогла бы выказать мне столько верности и преданности, как вы. Садитесь. Видите, Ришмон, наши враги не сложили оружие.
– А эта женщина… – сказал Ришмон, – нет, не вы, госпожа…
Он обернулся к Жанне, которая прекрасно поняла, что какая-то особа уже пыталась заслужить благосклонность монарха. Тот бросил на Ришмона взгляд, заставивший его прикусить язык.
– В конце концов, вас, без сомнения, попросили бы добавить в мой бокал яд.
– Сир, я скорее бы выпила его сама! – пылко воскликнула молодая женщина.
– Не сомневаюсь, Жанна.
– Вы никогда раньше не видели этого человека? – спросил Ришмон.
– Нет, монсеньор.
– Если вы встретитесь с ним еще, постарайтесь узнать его имя.
– Жанна, – сказал король, – я не хочу подвергать вас ненужной опасности. Как идут ваши дела?
– Хорошо, сир. Если ваше величество будете так добры, что подыщете мне более просторное помещение, они пойдут еще лучше.
– Я позабочусь об этом, – сказал король.
Выйдя из дворца Турнель, Жанна осознала с той же твердостью, какую приобретало в руках кузнеца Тибо раскаленное железо, попав в чан с холодной водой, что близость к власти сулит в равной мере успех и погибель.
Все, больше я никогда не приду во дворец Турнель, решила Жанна и пожалела, что попросила короля о милости. И без того слишком многие считали ее фавориткой монарха. Приход таинственного незнакомца стал лишним тому доказательством. Жанне показалось, что она подошла к краю пропасти.
Да, стоит только немного выделиться из толпы, как начинаешь привлекать внимание, замешенное на зависти и недоброжелательности. Она была слишком наивна, радостно и охотно принимая благодеяния Агнессы Сорель и самого короля. Она слишком быстро забыла, что баронесса де Бовуа была всего лишь пирожницей. Разудалые песни толпы в ее брачную ночь должны были убедить ее, что даже альковная жизнь всегда в поле зрения людей. Чем больше у человека слуг и прихлебателей, тем вернее разносятся слухи.
Агнессу Сорель и вправду могли отравить из ненависти к ее успеху и положению. Порукой ее безопасности были бы забвение и одиночество.
Жанна с грустью вспомнила шутливую песенку и двусмысленные слова о Бартелеми: «Королевский кречет, у тебя коготок увяз в тесте…»
Она подумала о тех, кто за недавнее время пытался приручить ее: Дом Лукас, сестры-кордельерки, Матье и вот даже враги короля.
Единственный человек не покушался на ее свободу: Исаак.
Однажды ей придется-таки собраться с духом и отправиться на улицу Жюиври. Она уже почти перестала верить в то, что сделает это. И еще: неизвестно отчего Жанна побаивалась встречи с Исааком.
22
Стихи и бродяги
По дороге ей вспомнилось, что говорила Сидони: в лавке скоро закончатся фрукты. Жанна решила заглянуть к торговцам в квартал у ворот Якобинцев, которые корзинами возили в город плоды из-под Орлеана. Там ее уже принимали по-свойски с той поры, как над лавкой Жанны стала красоваться вывеска с названием «Пирожок», выведенным красными буквами на бледно-желтом фоне. Площадь Мобер, безопасную днем, Жанна пересекла без приключений и вышла к улице Сен-Бенуа. Желая сократить путь, она углубилась в квартал Сорбонны и вдруг услышала громкие крики. Поначалу Жанна не обратила на них внимания. Вдруг, откуда ни возьмись, вокруг нее образовалась целая толпа школяров. Они гневно выкрикивали слова, смысл которых Жанна поняла не сразу.
Чиновник гадкий,
Суп твой жидкий!
Велик твой куш,
Жидковат твой суп!
Жанна быстро догадалась о причине их гнева. Однажды она спросила у Гийоме, отчего их лавку посещают только студенты, ведь школяры так охочи до лакомств! Гийоме объяснил, что, выбирая учителя, школяры получают в придачу хозяина комнаты, который за плату обеспечивает им кров и стол, – все это называлось «педагогикой». Денег у них в итоге совсем не оставалось. Жили мальчики обычно в ужасных условиях и питались впроголодь, в отличие от студентов, получавших стипендию, которой вполне хватало на сытную еду. Школяры, рассказывал Гийоме, живут по десять человек в комнатах, годных для четверых, и спят на завшивевших тюфяках. Две миски пустой похлебки в день – вот и вся их еда. Некоторых подкармливали мамаши; от остальных к концу года оставались лишь кожа да кости. В довершение всего, учителя сговаривались с хозяевами и обирали мальчишек. Чем известнее был учитель, тем жаднее домохозяин.
Жанна поняла, отчего школяры потеряли терпение. В этом квартале было множество учебных заведений, маленьких школ Французской общины, Пикардийской общины, Английской общины, которая недавно стала называться Германской. Две или три тысячи подростков слились в бурную реку, пылавшую гневом.
Чиновник гадкий,
Суп твой жидкий!
Жанне стоило немалого труда выбраться из толпы и продолжить путь. Тут-то она и вздрогнула, еще сама не понимая отчего. Через мгновение она сообразила, что взгляд ее остановился на человеке, стоявшем в дверях какого-то кабачка и озиравшем людской поток.
Франсуа де Монкорбье!
Жанна увидела его глаза прежде, чем узнала; чувства опередили разум.
Заметил ли он ее? Жанна ускорила шаг, боясь, что он последует за ней. Что, если он узнает о ребенке?
Некоторое время Жанна не решалась обернуться. Когда она заставила себя это сделать, то не увидела Франсуа, и, странное дело, испытала одновременно облегчение и досаду.
Жанна заказала корзину абрикосов и корзину земляники, попросив доставить их завтра. Возвращаясь домой, она пошла другой дорогой и добралась наконец до улицы Галанд в смятении и тревоге.
Чего же ты хочешь, спрашивала она себя, а чего нет? Любви или наслаждения? Или того и другого? Спутника жизни или одиночества?
Остаток дня поглотили заботы о маленьком Франсуа и помогли ей отогнать эти мысли.
Через два дня, едва отперев ставни и дверь лавки, Сидони поднялась наверх и постучалась в комнату хозяйки. Под входной дверью она обнаружила записку, на которой красовалось единственное слово: Жанне.
Предчувствуя недоброе, Жанна небрежно бросила записку на столик, сказав Сидони, что это, должно быть, напоминание о плате за заупокойную мессу по ее мужу, которую отслужил отец Мартино. Понятно, что даже отец Мартино никогда бы не обратился к вдове так запросто.
В соседней комнате кормилица терпеливо обучала малыша усаживаться на горшок.
Жанна развернула записку и увидела стихи.
С приходом лета бежал я в поля,
Там покрыта цветами земля,
Солнце мечет золотые лучи,
Цветет мак, анемон, васильки.
Жанна с изумлением вчитывалась в строчки, в которых Франсуа молил повелительницу цветов о пощаде. Он раскаивался в том, что уничтожил их нежную прелесть. Потрясенная, она взглянула на свое кольцо.
Ошибившись лишь в одном цветке, Франсуа говорил то же, что и Бартелеми. Но какая между ними может быть связь?
Он и вправду понял свою ошибку. Жанна не могла решить, даровать ли ему испрашиваемую милость. Она не очень-то разбиралась в мужчинах, считая их всех хищниками, однако ей и в голову не приходило, что ястреб может просить прощения у зайчихи.
Да, стихи – это чудо, самой своей легкостью назначенное вознестись над миром с его убийствами, ядами, хитростями, изменами, горем и висельниками. Крылья, легкие и одновременно беспощадные. Присланные стихи показались Жанне даром, равноценным кольцу, которое она все еще носила на пальце, тем более что они казались его описанием. Она перечитала стихи и припомнила улицу Дез-Англэ. Жанна подумала об удивительных поворотах судьбы: не изнасилуй ее Франсуа, она не стала бы супругой Бартелеми.
Она глубоко вздохнула.
Выходит, он видел ее на улице Сены. Знал, что она снова живет на улице Галанд. Конечно же он придет со дня на день. Жанна не знала, что и думать. Не знала, с кем посоветоваться. Не с отцом же Мартино!
Франсуа на четвереньках старательно изучал пол. Жанна взяла его на руки.
– Вот был бы рад Дени посмотреть на тебя, – сказала она малышу.
Мальчик блаженно улыбнулся и что-то прощебетал в ответ. Жанна прижала его к груди. Франсуа стал играть с материнскими волосами. Его собственные постепенно начинали отливать бронзой.
Пробил девятый час. Кормилица с умилением смотрела на эту сцену.
– Скоро ему уже и кушать пора, – сказала она.
Внизу проскрипел колодезный ворот. Гийоме готовил дрова, а Сидони прибирала. Теперь лавка открывалась раньше, ибо среди их покупателей давно уже были не только ученики Корнуэльского коллежа. Вокруг, казалось, царил покой и домашний уют. Но не в сердце Жанны.
Даже если Франсуа заявится, они смогут встречаться лишь украдкой, ведь теперь она была не одна в доме. Кормилица и мальчик вечно ходили из комнаты в комнату.
Сама мысль об этом была для нее невыносима. Понимая, что сердится, Жанна рассердилась вдвойне.
Неужто она стала пленницей своего вдовства и материнства?
Вскорости у нее появился еще один повод для волнений, ибо посыльный из городского совета принес ей договор аренды помещения в одном из королевских домов на улице Бюшри. Они немедленно отправились туда, и по указанному адресу Жанна обнаружила почти новый дом, на первом этаже которого располагалась единственная лавка. Еще три этажа были жилыми с двумя комнатами на каждом, наверху просторный чердак, а внизу сводчатые погреба. Жанна подумала, что один этаж можно отдать Сидони, если та захочет взять на себя заботы по лавке. Торговлю здесь можно было расширить, к тому же Сидони была уже на выданье и даже имела кавалера, сына торговца суржей, прозванного Гийоме «галантный с улицы Галанд». Сумма аренды в сорок пять ливров в год была настолько незначительной, что Жанна, не раздумывая, приняла решение. Они вернулись на улицу Галанд, и Жанна подписала договор, без колебаний выведя внизу: Жанна де Бовуа.
На следующее утро к ней зашел Гийоме с новой запиской, точно так же найденной под дверью. Жанна решила, что это новая порция стихов, но поняла свою ошибку, увидев надпись: Жанне Пэрриш, называемой Бовуа . Вот это было невежливо. На печати не разобрать ни герба, ни букв. Жанна сломала ее и прочла:
«Мерзкая потаскушка, твой язычок слишком болтлив. Ты за это ответишь».
Жанна побледнела. Ясно, откуда исходит послание. Но ведь с королем был один де Ришмон. Выходит, это он рассказал заговорщикам о визите Жанны. На этот раз она, конечно, не пойдет во дворец Турнель; к черту преданность королю, надо спасать свою жизнь! Как же она должна ответить за свою болтливость? Жанна перепугалась. Она договорилась о встрече с одной из мастериц, но побоялась выйти из дома. В седьмом часу она выглянула в окно: улица показалась ей пустынной, и Жанна решилась отправиться к соседке, обещавшей подправить кое-что в платье.
Когда Жанна вышла из дома, все произошло мгновенно, она и опомниться не успела. Голова ее вдруг оказалась в черном мешке, который стянули так сильно, что она не могла дышать. Жанна отчаянно завопила и принялась отбиваться, но не тут-то было! Чьи-то руки обхватили ее за пояс и подняли верх. Похищение!
Вдруг она услышала мужской визг, мешок соскользнул с головы, и перед ней предстало немыслимое зрелище: ее соседка что есть сил лупила метлой какого-то кривящегося от боли мужчину, да так, что он отпустил Жанну и рухнул на землю.
С другой стороны Гийоме бил палкой по ногам второго незнакомца, очевидно, того, кто накинул на Жанну мешок.
Тот дергался, пытаясь увернуться. Одним из ударов Гийоме, должно быть, сломал ему ногу, и тот также оказался на земле.
Вокруг них собралась толпа, и двоих проходимцев связали без особых церемоний. Гийоме помчался за стрелками в резиденцию прево на улице Мортеллери.
Он еще не успел вернуться, а Жанна прийти в себя от этой передряги, как все увидели двух королевских посланцев, которые направились прямо к ней и передали повеление немедленно явиться во дворец Турнель.
– Зачем? – спросила она.
– Король призывает вас к себе.
«Я пропала, – сказала себе Жанна, – заговорщики сумели меня опорочить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33