Они хмуро подтвердили, что король действительно в замке.
Жанну стали одолевать дурные предчувствия.
Бартелеми соскочил с лошади, помог сойти на землю Жанне и отдал поводья мальчишке-конюшему. Потом он спросил у одного из стражников:
– Что тут у вас происходит?
– Хозяйка Боте скончалась.
На минуту Бартелеми и Жанна лишились дара речи.
– Но что же случилось? – спросил Бартелеми.
– В ночь после вашего отъезда она почувствовала себя скверно и позвала короля, который без промедления прибыл со своим личным врачом. Все его усилия оказались напрасными, она мучилась болями в кишках до сегодняшней зари. Желаете видеть короля? Он сейчас в большой зале.
Бартелеми и Жанна нашли короля, в изнеможении вытянувшегося в кресле у камина. Рядом на табуретах сидели его первый советник, кормилица детей и духовник Агнессы Сорель. Все они обернулись при их появлении.
– А, Бартелеми, вы вернулись, – сказал король едва слышно. – Подойдите. И вы тоже, Жанна.
Едва сдерживая слезы, Бартелеми преклонил колено перед королем. Взволнованная и удрученная Жанна склонилась в реверансе.
Кормилица вышла. Мужчины с интересом смотрели на Жанну. Духовником Агнессы Сорель был отец Жозеф д'Эстрад.
– Я вижу, вы разделяете наше горе, – промолвил король. – Господь оставил нас своим попечением. Садитесь поближе ко мне, дети мои. Агнесса так радовалась, что вы решили пожениться именно здесь. Однако боюсь, вам придется повременить со свадьбой. Мне бы хотелось, чтобы она состоялась в Париже. Мы еще поговорим об этом. Если вы хотите проститься с несчастной Агнессой, она в своей опочивальне. Потом, Бартелеми, покажите вашей будущей супруге ее комнату. Затем я приглашаю вас к ужину, если только наше общество не наводит на вас тоску.
Жанна и Бартелеми встали и поднялись наверх.
Опочивальня хозяйки Боте находилась в центре главного строения замка. Из-за ее неприкрытой двери слышались приглушенные рыдания.
Внутренние ставни на окнах были закрыты. Жанна беспомощно заморгала: женщина, которой она так восхищалась, дивная всадница с улицы Монтань-Сент-Женевьев лежала перед ней на смертном одре, освещенном четырьмя высокими свечами. Тело ее было уже убрано для похорон: Агнессе Сорель предстояло войти в Царство Небесное в голубом шелковом платье, с серебряными четками в руках. Курильница распространяла в комнате запах благовоний, приглушенно звучали молитвы собравшихся у одра покойной коленопреклоненных женщин. Служанка подала Жанне сосуд со святой водой и кропило, и Жанна окропила тело Агнессы. Когда глаза девушки привыкли к полумраку, Жанна смогла разглядеть ее лицо. Его было не узнать! Женщина казалась лет на двадцать старше, чем при жизни. В придачу лицо округлилось из-за ленточки, поддерживавшей подбородок. Жанна была поражена.
В какие-то пять дней воплощение красоты, могущества и славы превратилось в исхудавшие увядшие останки, покоящиеся меж четырех свечей. Жанна вспомнила своих родителей; раньше она полагала, что сильные мира сего непременно доживают до старости.
Кроме матери, только эта лежащая перед ней женщина была к ней неистощимо добра.
Жанна не смогла сдержать слез.
Бартелеми взял ее за руку, вывел на лестницу и проводил в левое крыло замка, где помещались его покои. Прямо под ними располагались комнаты кормилицы, четырех дочерей Агнессы Сорель и самого короля. Приличия требовали, чтобы Жанна и Бартелеми разместились отдельно друг от друга. К тому же в замке находился священник. Жанна изумленно оглядела отведенную ей комнату – ее парижское жилище вошло бы сюда целиком без труда. В огромном очаге пылал огонь. В жизни своей не видала она такого балдахина, такой обивки кровати. Бартелеми объяснил Жанне, что на ночь надо задергивать шторы, дабы уберечься от сквозняков. Слуги принесли их сундуки, и Бартелеми дал им денег, чтобы расплатиться с владельцем повозки. Оставшись одни, Жанна и Бартелеми, не говоря ни слова, посмотрели друг на друга.
– Итак, мы поженимся в Париже, – сказал, помолчав, Бартелеми.
– Но что же случилось? – спросила Жанна. – Она была так молода…
– Готов поспорить, что пойдут разговоры об отравлении. Так или иначе, но позже мы все узнаем наверняка.
– Надолго ли мы здесь останемся?
– До похорон, не меньше.
Они думали о свадебной процессии, а придется идти в похоронной! Жанна не решалась спросить, на какой день назначено погребение. Бартелеми понял ее без слов.
– Это будет самое позднее через два-три дня. Как бы то ни было, а место свое я потерял. Замок отойдет дочерям Агнессы, а часть людей уволят или переведут в Париж.
Бартелеми казался озабоченным. Жанна открыла сундук и вынула оттуда зеркальце Исаака, флакон душистой воды и платье, которое она сшила себе к поездке. Свадебному платью и украшениям суждено было так и лежать в сундуке. Она посмотрела на Бартелеми:
– Где здесь чулан?
– Здесь их два, в каждом конце коридора. Горшок выносят в колодец внизу.
Справив нужду, Жанна освежила себе лицо водой из стоявшего на столике кувшина. Потом она причесалась и сменила платье.
– Что это за зеркальце? – спросил Бартелеми.
– Подарок одного кавалера, – ответила Жанна рассеянно.
– Пылкого поклонника, без сомнения.
– Да, он пылал страстью. Я – нет.
– Но ты сдалась?
Жанна рассмеялась:
– Не представилось случая. Он понял, что я не юноша.
– Тогда надо было вернуть зеркало, – сказал Бартелеми с улыбкой.
– Не мне же отвечать за недоразумение!
Бартелеми насмешливо посмотрел на нее и принялся мыться, разбрызгивая, как всегда, воду по всей комнате.
Она солгала еще раз. Да, это входит в привычку. Впрочем, всяческие объяснения казались ей немного иной, но все-таки тоже ложью. Как описать события, в которых она и сама толком не разобралась? Как объяснить, что какой-то ярмарочный торговец за несколько часов подарил ей ее образ и тело? Что в ней до сих пор живет память об этом необычайно нежном человеке?
Они спустились в большую залу, где слуги укладывали на козлы столешницу. Покрыли ее узорчатой скатертью, расставили посуду и светильники. За ужином их было шестеро: король, два его спутника, управляющий замком и жених с невестой. Карл объяснил им, что кормилица ужинает с детьми.
– Жанна, – сказал король, – поскольку вы здесь единственная женщина, садитесь слева от меня. Отец Эстрад сядет справа. А вы, господа, садитесь кто где желает. Будем считать, что у нас семейный ужин.
Священник прочел молитву, после чего подали суп с салатом и свиным салом. Двое слуг разлили вино. Тот, кто обычно пробовал из кубка короля, чуть пригубил и поставил кубок перед своим господином.
– Это бургундское, – сказал король, поднимая кубок. – Выпьем за то, чтобы нам поскорей собирать виноград в этом герцогстве.
Смеяться было бы невежливо, и гости только заулыбались, вспоминая о том, что король давно положил глаз на эти мятежные края.
– Помянем и душу Агнессы, которая, без сомнения, тоже поднимает кубок в раю.
Отец Эстрад состроил смешную гримасу, но все-таки пригубил из своего кубка.
– А еще выпьем за будущих супругов, Бартелеми де Бовуа и Жанну Пэрриш.
Жанна отметила, что король запомнил ее имя.
– Бартелеми был доверенным человеком Агнессы, а значит, и моим. Жанна сначала завоевала ее дружбу, а потом и сердце. Выходит, Агнесса благословила этот союз.
Он посмотрел на Жанну с тем выражением, которое она раньше считала отсутствующим и сонным. Нет, подумала она теперь, за ним скрывается зоркость и постоянная настороженность.
Сотрапезники не спешили приступать к еде из серебряных тарелок.
– Я поменял поваров, – объявил король. – Что говорить, некоторые подозревают, будто Агнессу отравили. Я об этом ничего не знаю. Одно из двух: Агнесса могла попробовать не мытые фрукты в саду. Ее служанка утверждает, что она ела упавшие с дерева персики. Один из моих стрелков, Дескло, мучился в Форминьи от похожей болезни. Ну и, конечно, могли найтись завистники и недоброжелатели, решившие пустить в ход яд.
Бартелеми и Жанна украдкой переглянулись. Карл погрузил ложку в суп.
– Жанна, вы сегодня не произнесли ни слова. Расскажите-ка нам, как добрались.
– Сир, я ехала в повозке, а потом на лодке. Я видела много лесов и мало людей на дорогах вашего прекрасного королевства. Около Сезанна на нас напали трое разбойников, которых прикончили мессир Бартелеми и его солдаты. По берегам Марны деревни встречаются редко, и многие из них брошены.
Управляющий с неодобрением посмотрел на Жанну.
Слуги поставили на стол жаренных на огне пулярок, начиненных гречкой и травами. Карл велел снова наполнить кубки всем, начиная с Жанны.
– Жанна слишком скромна, – сказал Бартелеми. – Я сам видел, как она храбро схватилась с разбойником и всадила ему нож в глаз еще до того, как его прикончил стрелок.
Король бросил на Жанну одобрительный взгляд и кивнул. Управляющий недовольно пождал губы.
– Вы совершенно правы, Жанна, – сказал король. – Караульная служба, которой я поручил следить за порядком на дорогах, похоже, спит без просыпа. Мне и другие об этом говорили. Ну а деревни, ясное дело, разорены за сто лет войны. Вы и сами из деревни, не так ли?
– Да, сир.
– Ну и что же нам делать?
Жанна оторопела: король просит у нее совета! Отец Эстрад наклонился, чтобы лучше слышать. Жанна все никак не могла решиться.
– Говорите свободно, Жанна, – сказал Карл VII, – сам король вам приказывает.
– Сеньоры, сир, по-моему, слишком жадны. Они обложили крестьян поборами, но не хотят защитить от врагов. Люди трудятся на земле, но сами вынуждены есть траву и коренья, так как весь урожай забирает сеньор. Все это во вред им самим, поскольку крестьяне бросают работу в полях. Десятина земли сейчас дешевле быка, а бык дешевле лемеха. Крестьяне уходят в города и, как я сама, принимаются торговать. Не всем выпадает случай встретить у своей лавчонки мадам Агнессу. Им приходится брать деньги в долг у толстосумов, и те снова закабаляют их, требуя невозможные проценты. Некоторые из богачей, банкиры, как их теперь называют, быстро становятся очень богатыми, гораздо богаче сеньоров. Я слышала, будто среди них найдутся такие, которые богаче и вас самого, ваше величество. Вот так и выходит, что в городах много людей и денег, а наши деревни пустеют.
Воцарилось молчание. Жанна была сама не своя от смущения: что это такое она осмелилась сказать? Да еще самому королю! Что его стража никуда не годна, а налоги разоряют народ? Отец Эстрад не сводил с Жанны глаз. Я все погубила, решила она.
– О каких это банкирах вы изволили говорить? – спросил король.
Жанна сглотнула. Надо отвечать, иначе ее сочтут бестолковой болтуньей. Она собралась с силами и посмотрела на Бартелеми, ища поддержки. Тот, видно, также не ожидал от нее такой прыти.
– Мэтр Борболан в Аржантане и его окрестностях, господа Тулье и Буррэ в Туре. Мэтр Жак Кёр в Париже, Бурже и многих других городах.
При упоминании о Жаке Кёре лица Бартелеми, отца Эстрада и управляющего застыли. Снова повисло молчание. Жанна сказала себе, что поступила глупее некуда.
И тут сам король обернулся к ней со своим вечным видом озабоченной птицы и улыбнулся краем губ.
– Это правда. Жак Кёр богат, гораздо богаче меня. Полагаю, Анри Борболан скоро ему не уступит. Вы правы, Жанна. Все эти деньги в сундуках не вернут народ в деревни. Надо заставить этих новых богатеев вкладывать туда средства.
Король указал на Бартелеми костью пулярки:
– Мессир де Бовуа, Агнесса сослужила вам добрую службу, дав совет открыть ваше сердце Жанне Пэрриш.
Воспрявший духом Бартелеми горделиво улыбнулся.
– Ваша должность в Боте упраздняется, – продолжил король. – Поскольку вы вооружены добрым советом, но остались без места, я назначаю вас помощником коннетабля де Ришмона.
Коннетабль де Ришмон был самой важной персоной страны после короля: на нем лежали все дела Франции. Бартелеми едва смог вымолвить:
– Ваше величество безмерно добры.
– Вовсе нет, я просто дарую вам случай претворить в жизнь советы вашей будущей супруги.
Управляющий замком не мог скрыть изумления. Отец Эстрад прищурил глаза. Они были явно не готовы к таким королевским милостям.
– Жанна, – продолжил король, – не мудрствуя, указала на две важнейшие для королевства вещи. Во-первых, наши сеньоры набивают себе карманы, не желая послужить стране. Могу еще добавить, что, кроме всего прочего, они строят мне козни, не брезгуя подчас помощью иноземцев. Слава Богу, она об этом не знает. Во-вторых, все деньги, текущие в города, обогащают только банкиров. Жанна, пью за ваш ум.
– Вы смущаете меня, сир.
– Нет! – воскликнул король с живостью, которой никто от него не ожидал. – Имя Жанна и вправду приносит мне счастье! Не давайте смутить себя ни лести, ни брани, ни процветанию, ни бедам.
– Сколько вам лет, мадемуазель? – спросил священник.
– Пятнадцать с половиной, отец мой.
– И вы уже думаете о таких вещах?
– Именно в это время девушки начинают соображать, – сказал король. – А лучший университет – это улица. Она говорит не на латыни, а на языке здравого смысла.
– Сир, – сказал священник, – окажите мне честь, разрешив обвенчать молодых.
– На следующей неделе во дворце Турнель, – объявил решение король.
Подали свежие вишни и абрикосы, сваренные в меду. Карл подал одно из блюд Жанне. Та положила себе абрикос. Король склонился к ней и сказал вполголоса:
– А когда мы узнаем счастливую новость?
Жанна стала малиново-красной. Она умоляюще посмотрела на короля и едва слышно прошептала:
– Сир…
– Ваше лицо изменилось с тех пор, как мы виделись, уж я-то в этом понимаю. Женщина расцветает с первых недель беременности. Но вы не ответили. Пусть это будет наш с вами секрет.
– В феврале, сир, – произнесла Жанна как можно тише, давясь от смеха.
Король задумчиво посмотрел на нее и обернулся к остальным:
– Ко всем благодеяниям, которыми мы обязаны Агнессе, прибавился и этот ужин. Не забудьте помянуть ее в своих благодарственных молитвах, отец мой.
Отец Эстрад склонил голову и прочел какую-то молитву на латыни. Жанна, ясное дело, не поняла ни слова. Она снова вспомнила своих родителей. Подумала о мертвой женщине наверху. О том, что смерть по-прежнему путает карты.
Король покинул залу, и все разошлись.
– О чем это ты секретничала с королем? – спросил Бартелеми.
Жанна ответила и легла в постель. Бартелеми задул все свечи, кроме одной, разделся и тоже улегся.
– Откуда ты знаешь все то, о чем говорила королю?
– Ну… я сама видела, да и торговцы мне кое-что рассказали.
– А этого Борболана ты тоже сама видела?
– Да, на ярмарке в Аржантане. Там говорили, что он богаче епископа.
– Но зачем ты вздумала говорить о Жаке Кёре? Ты не знаешь, что он член королевского Совета? И главный сборщик налогов Лангедока? Что его брат епископ Люсонский, а сын архиепископ Буржский? Хорошо еще, что за столом было немного народа! Каких бы врагов мы себе нажили!
Жанна испугалась. Не хватало только разгневать одного из самых могущественных людей королевства! Она даже села в постели. Бартелеми понял ее тревогу и поспешил успокоить:
– Тебе повезло, что Карл слушал тебя внимательнее, чем иных из своих советников.
Жанна облегченно потянулась.
– Уж не ревнуешь ли ты? – сказала она, целуя Бартелеми в щеку. – Я люблю только тебя.
Он обнял ее.
– Ну как, станешь баронессой де Бовуа или, может, мне стать бароном Пэрриш? – насмешливо сказал Бартелеми. – Ведь это из-за тебя король расточает мне милости!
Жанна выдернула из-под головы подушку и вытянулась. Подушка была такая пышная, что приходилось почти сидеть в постели. Довольно и того, что Жанна в первый раз спала под задернутым балдахином.
– Впредь не очень-то распускай язык при короле. Он только выглядит немощным, а на самом деле человек редкой твердости. Когда доходит до нужд государства, он отбрасывает даже отцовские чувства. Все в этом убедились после «Прагерии».
– «Прагерии»? – переспросила Жанна, вдруг подумав об Исааке.
– Да, десять лет назад некоторые сеньоры обиделись на короля за то, что он отнял у них военные привилегии. Во главе их встал бастард Бурбонский Александр. Он замешал в дело герцога Алансонского, Иоанна Второго, Карла Первого Анжуйского, Людовика Бурбонского и даже Тремойля, предшественника моего нового господина, Ришмона. Полагаю, королева Мария Анжуйская была на их стороне, поскольку ее старший сын Людовик пошел с заговорщиками. Она думала, что ее муж человек слабый и с ним легко справятся. Королева мечтала видеть на троне своего сына, надеясь исподволь руководить им и стать наконец настоящей королевой Франции. Все эти люди хотели избавиться от Карла и возвести на престол дофина.
– Ну и что?
– Ничего. Ришмон предупредил короля, и заговор провалился. Дело с самого начала было плохо организовано. Карл сослал своего сына в Дофине. Зачинщика всего, бастарда Бурбонского, зашили в мешок и бросили в Сену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Жанну стали одолевать дурные предчувствия.
Бартелеми соскочил с лошади, помог сойти на землю Жанне и отдал поводья мальчишке-конюшему. Потом он спросил у одного из стражников:
– Что тут у вас происходит?
– Хозяйка Боте скончалась.
На минуту Бартелеми и Жанна лишились дара речи.
– Но что же случилось? – спросил Бартелеми.
– В ночь после вашего отъезда она почувствовала себя скверно и позвала короля, который без промедления прибыл со своим личным врачом. Все его усилия оказались напрасными, она мучилась болями в кишках до сегодняшней зари. Желаете видеть короля? Он сейчас в большой зале.
Бартелеми и Жанна нашли короля, в изнеможении вытянувшегося в кресле у камина. Рядом на табуретах сидели его первый советник, кормилица детей и духовник Агнессы Сорель. Все они обернулись при их появлении.
– А, Бартелеми, вы вернулись, – сказал король едва слышно. – Подойдите. И вы тоже, Жанна.
Едва сдерживая слезы, Бартелеми преклонил колено перед королем. Взволнованная и удрученная Жанна склонилась в реверансе.
Кормилица вышла. Мужчины с интересом смотрели на Жанну. Духовником Агнессы Сорель был отец Жозеф д'Эстрад.
– Я вижу, вы разделяете наше горе, – промолвил король. – Господь оставил нас своим попечением. Садитесь поближе ко мне, дети мои. Агнесса так радовалась, что вы решили пожениться именно здесь. Однако боюсь, вам придется повременить со свадьбой. Мне бы хотелось, чтобы она состоялась в Париже. Мы еще поговорим об этом. Если вы хотите проститься с несчастной Агнессой, она в своей опочивальне. Потом, Бартелеми, покажите вашей будущей супруге ее комнату. Затем я приглашаю вас к ужину, если только наше общество не наводит на вас тоску.
Жанна и Бартелеми встали и поднялись наверх.
Опочивальня хозяйки Боте находилась в центре главного строения замка. Из-за ее неприкрытой двери слышались приглушенные рыдания.
Внутренние ставни на окнах были закрыты. Жанна беспомощно заморгала: женщина, которой она так восхищалась, дивная всадница с улицы Монтань-Сент-Женевьев лежала перед ней на смертном одре, освещенном четырьмя высокими свечами. Тело ее было уже убрано для похорон: Агнессе Сорель предстояло войти в Царство Небесное в голубом шелковом платье, с серебряными четками в руках. Курильница распространяла в комнате запах благовоний, приглушенно звучали молитвы собравшихся у одра покойной коленопреклоненных женщин. Служанка подала Жанне сосуд со святой водой и кропило, и Жанна окропила тело Агнессы. Когда глаза девушки привыкли к полумраку, Жанна смогла разглядеть ее лицо. Его было не узнать! Женщина казалась лет на двадцать старше, чем при жизни. В придачу лицо округлилось из-за ленточки, поддерживавшей подбородок. Жанна была поражена.
В какие-то пять дней воплощение красоты, могущества и славы превратилось в исхудавшие увядшие останки, покоящиеся меж четырех свечей. Жанна вспомнила своих родителей; раньше она полагала, что сильные мира сего непременно доживают до старости.
Кроме матери, только эта лежащая перед ней женщина была к ней неистощимо добра.
Жанна не смогла сдержать слез.
Бартелеми взял ее за руку, вывел на лестницу и проводил в левое крыло замка, где помещались его покои. Прямо под ними располагались комнаты кормилицы, четырех дочерей Агнессы Сорель и самого короля. Приличия требовали, чтобы Жанна и Бартелеми разместились отдельно друг от друга. К тому же в замке находился священник. Жанна изумленно оглядела отведенную ей комнату – ее парижское жилище вошло бы сюда целиком без труда. В огромном очаге пылал огонь. В жизни своей не видала она такого балдахина, такой обивки кровати. Бартелеми объяснил Жанне, что на ночь надо задергивать шторы, дабы уберечься от сквозняков. Слуги принесли их сундуки, и Бартелеми дал им денег, чтобы расплатиться с владельцем повозки. Оставшись одни, Жанна и Бартелеми, не говоря ни слова, посмотрели друг на друга.
– Итак, мы поженимся в Париже, – сказал, помолчав, Бартелеми.
– Но что же случилось? – спросила Жанна. – Она была так молода…
– Готов поспорить, что пойдут разговоры об отравлении. Так или иначе, но позже мы все узнаем наверняка.
– Надолго ли мы здесь останемся?
– До похорон, не меньше.
Они думали о свадебной процессии, а придется идти в похоронной! Жанна не решалась спросить, на какой день назначено погребение. Бартелеми понял ее без слов.
– Это будет самое позднее через два-три дня. Как бы то ни было, а место свое я потерял. Замок отойдет дочерям Агнессы, а часть людей уволят или переведут в Париж.
Бартелеми казался озабоченным. Жанна открыла сундук и вынула оттуда зеркальце Исаака, флакон душистой воды и платье, которое она сшила себе к поездке. Свадебному платью и украшениям суждено было так и лежать в сундуке. Она посмотрела на Бартелеми:
– Где здесь чулан?
– Здесь их два, в каждом конце коридора. Горшок выносят в колодец внизу.
Справив нужду, Жанна освежила себе лицо водой из стоявшего на столике кувшина. Потом она причесалась и сменила платье.
– Что это за зеркальце? – спросил Бартелеми.
– Подарок одного кавалера, – ответила Жанна рассеянно.
– Пылкого поклонника, без сомнения.
– Да, он пылал страстью. Я – нет.
– Но ты сдалась?
Жанна рассмеялась:
– Не представилось случая. Он понял, что я не юноша.
– Тогда надо было вернуть зеркало, – сказал Бартелеми с улыбкой.
– Не мне же отвечать за недоразумение!
Бартелеми насмешливо посмотрел на нее и принялся мыться, разбрызгивая, как всегда, воду по всей комнате.
Она солгала еще раз. Да, это входит в привычку. Впрочем, всяческие объяснения казались ей немного иной, но все-таки тоже ложью. Как описать события, в которых она и сама толком не разобралась? Как объяснить, что какой-то ярмарочный торговец за несколько часов подарил ей ее образ и тело? Что в ней до сих пор живет память об этом необычайно нежном человеке?
Они спустились в большую залу, где слуги укладывали на козлы столешницу. Покрыли ее узорчатой скатертью, расставили посуду и светильники. За ужином их было шестеро: король, два его спутника, управляющий замком и жених с невестой. Карл объяснил им, что кормилица ужинает с детьми.
– Жанна, – сказал король, – поскольку вы здесь единственная женщина, садитесь слева от меня. Отец Эстрад сядет справа. А вы, господа, садитесь кто где желает. Будем считать, что у нас семейный ужин.
Священник прочел молитву, после чего подали суп с салатом и свиным салом. Двое слуг разлили вино. Тот, кто обычно пробовал из кубка короля, чуть пригубил и поставил кубок перед своим господином.
– Это бургундское, – сказал король, поднимая кубок. – Выпьем за то, чтобы нам поскорей собирать виноград в этом герцогстве.
Смеяться было бы невежливо, и гости только заулыбались, вспоминая о том, что король давно положил глаз на эти мятежные края.
– Помянем и душу Агнессы, которая, без сомнения, тоже поднимает кубок в раю.
Отец Эстрад состроил смешную гримасу, но все-таки пригубил из своего кубка.
– А еще выпьем за будущих супругов, Бартелеми де Бовуа и Жанну Пэрриш.
Жанна отметила, что король запомнил ее имя.
– Бартелеми был доверенным человеком Агнессы, а значит, и моим. Жанна сначала завоевала ее дружбу, а потом и сердце. Выходит, Агнесса благословила этот союз.
Он посмотрел на Жанну с тем выражением, которое она раньше считала отсутствующим и сонным. Нет, подумала она теперь, за ним скрывается зоркость и постоянная настороженность.
Сотрапезники не спешили приступать к еде из серебряных тарелок.
– Я поменял поваров, – объявил король. – Что говорить, некоторые подозревают, будто Агнессу отравили. Я об этом ничего не знаю. Одно из двух: Агнесса могла попробовать не мытые фрукты в саду. Ее служанка утверждает, что она ела упавшие с дерева персики. Один из моих стрелков, Дескло, мучился в Форминьи от похожей болезни. Ну и, конечно, могли найтись завистники и недоброжелатели, решившие пустить в ход яд.
Бартелеми и Жанна украдкой переглянулись. Карл погрузил ложку в суп.
– Жанна, вы сегодня не произнесли ни слова. Расскажите-ка нам, как добрались.
– Сир, я ехала в повозке, а потом на лодке. Я видела много лесов и мало людей на дорогах вашего прекрасного королевства. Около Сезанна на нас напали трое разбойников, которых прикончили мессир Бартелеми и его солдаты. По берегам Марны деревни встречаются редко, и многие из них брошены.
Управляющий с неодобрением посмотрел на Жанну.
Слуги поставили на стол жаренных на огне пулярок, начиненных гречкой и травами. Карл велел снова наполнить кубки всем, начиная с Жанны.
– Жанна слишком скромна, – сказал Бартелеми. – Я сам видел, как она храбро схватилась с разбойником и всадила ему нож в глаз еще до того, как его прикончил стрелок.
Король бросил на Жанну одобрительный взгляд и кивнул. Управляющий недовольно пождал губы.
– Вы совершенно правы, Жанна, – сказал король. – Караульная служба, которой я поручил следить за порядком на дорогах, похоже, спит без просыпа. Мне и другие об этом говорили. Ну а деревни, ясное дело, разорены за сто лет войны. Вы и сами из деревни, не так ли?
– Да, сир.
– Ну и что же нам делать?
Жанна оторопела: король просит у нее совета! Отец Эстрад наклонился, чтобы лучше слышать. Жанна все никак не могла решиться.
– Говорите свободно, Жанна, – сказал Карл VII, – сам король вам приказывает.
– Сеньоры, сир, по-моему, слишком жадны. Они обложили крестьян поборами, но не хотят защитить от врагов. Люди трудятся на земле, но сами вынуждены есть траву и коренья, так как весь урожай забирает сеньор. Все это во вред им самим, поскольку крестьяне бросают работу в полях. Десятина земли сейчас дешевле быка, а бык дешевле лемеха. Крестьяне уходят в города и, как я сама, принимаются торговать. Не всем выпадает случай встретить у своей лавчонки мадам Агнессу. Им приходится брать деньги в долг у толстосумов, и те снова закабаляют их, требуя невозможные проценты. Некоторые из богачей, банкиры, как их теперь называют, быстро становятся очень богатыми, гораздо богаче сеньоров. Я слышала, будто среди них найдутся такие, которые богаче и вас самого, ваше величество. Вот так и выходит, что в городах много людей и денег, а наши деревни пустеют.
Воцарилось молчание. Жанна была сама не своя от смущения: что это такое она осмелилась сказать? Да еще самому королю! Что его стража никуда не годна, а налоги разоряют народ? Отец Эстрад не сводил с Жанны глаз. Я все погубила, решила она.
– О каких это банкирах вы изволили говорить? – спросил король.
Жанна сглотнула. Надо отвечать, иначе ее сочтут бестолковой болтуньей. Она собралась с силами и посмотрела на Бартелеми, ища поддержки. Тот, видно, также не ожидал от нее такой прыти.
– Мэтр Борболан в Аржантане и его окрестностях, господа Тулье и Буррэ в Туре. Мэтр Жак Кёр в Париже, Бурже и многих других городах.
При упоминании о Жаке Кёре лица Бартелеми, отца Эстрада и управляющего застыли. Снова повисло молчание. Жанна сказала себе, что поступила глупее некуда.
И тут сам король обернулся к ней со своим вечным видом озабоченной птицы и улыбнулся краем губ.
– Это правда. Жак Кёр богат, гораздо богаче меня. Полагаю, Анри Борболан скоро ему не уступит. Вы правы, Жанна. Все эти деньги в сундуках не вернут народ в деревни. Надо заставить этих новых богатеев вкладывать туда средства.
Король указал на Бартелеми костью пулярки:
– Мессир де Бовуа, Агнесса сослужила вам добрую службу, дав совет открыть ваше сердце Жанне Пэрриш.
Воспрявший духом Бартелеми горделиво улыбнулся.
– Ваша должность в Боте упраздняется, – продолжил король. – Поскольку вы вооружены добрым советом, но остались без места, я назначаю вас помощником коннетабля де Ришмона.
Коннетабль де Ришмон был самой важной персоной страны после короля: на нем лежали все дела Франции. Бартелеми едва смог вымолвить:
– Ваше величество безмерно добры.
– Вовсе нет, я просто дарую вам случай претворить в жизнь советы вашей будущей супруги.
Управляющий замком не мог скрыть изумления. Отец Эстрад прищурил глаза. Они были явно не готовы к таким королевским милостям.
– Жанна, – продолжил король, – не мудрствуя, указала на две важнейшие для королевства вещи. Во-первых, наши сеньоры набивают себе карманы, не желая послужить стране. Могу еще добавить, что, кроме всего прочего, они строят мне козни, не брезгуя подчас помощью иноземцев. Слава Богу, она об этом не знает. Во-вторых, все деньги, текущие в города, обогащают только банкиров. Жанна, пью за ваш ум.
– Вы смущаете меня, сир.
– Нет! – воскликнул король с живостью, которой никто от него не ожидал. – Имя Жанна и вправду приносит мне счастье! Не давайте смутить себя ни лести, ни брани, ни процветанию, ни бедам.
– Сколько вам лет, мадемуазель? – спросил священник.
– Пятнадцать с половиной, отец мой.
– И вы уже думаете о таких вещах?
– Именно в это время девушки начинают соображать, – сказал король. – А лучший университет – это улица. Она говорит не на латыни, а на языке здравого смысла.
– Сир, – сказал священник, – окажите мне честь, разрешив обвенчать молодых.
– На следующей неделе во дворце Турнель, – объявил решение король.
Подали свежие вишни и абрикосы, сваренные в меду. Карл подал одно из блюд Жанне. Та положила себе абрикос. Король склонился к ней и сказал вполголоса:
– А когда мы узнаем счастливую новость?
Жанна стала малиново-красной. Она умоляюще посмотрела на короля и едва слышно прошептала:
– Сир…
– Ваше лицо изменилось с тех пор, как мы виделись, уж я-то в этом понимаю. Женщина расцветает с первых недель беременности. Но вы не ответили. Пусть это будет наш с вами секрет.
– В феврале, сир, – произнесла Жанна как можно тише, давясь от смеха.
Король задумчиво посмотрел на нее и обернулся к остальным:
– Ко всем благодеяниям, которыми мы обязаны Агнессе, прибавился и этот ужин. Не забудьте помянуть ее в своих благодарственных молитвах, отец мой.
Отец Эстрад склонил голову и прочел какую-то молитву на латыни. Жанна, ясное дело, не поняла ни слова. Она снова вспомнила своих родителей. Подумала о мертвой женщине наверху. О том, что смерть по-прежнему путает карты.
Король покинул залу, и все разошлись.
– О чем это ты секретничала с королем? – спросил Бартелеми.
Жанна ответила и легла в постель. Бартелеми задул все свечи, кроме одной, разделся и тоже улегся.
– Откуда ты знаешь все то, о чем говорила королю?
– Ну… я сама видела, да и торговцы мне кое-что рассказали.
– А этого Борболана ты тоже сама видела?
– Да, на ярмарке в Аржантане. Там говорили, что он богаче епископа.
– Но зачем ты вздумала говорить о Жаке Кёре? Ты не знаешь, что он член королевского Совета? И главный сборщик налогов Лангедока? Что его брат епископ Люсонский, а сын архиепископ Буржский? Хорошо еще, что за столом было немного народа! Каких бы врагов мы себе нажили!
Жанна испугалась. Не хватало только разгневать одного из самых могущественных людей королевства! Она даже села в постели. Бартелеми понял ее тревогу и поспешил успокоить:
– Тебе повезло, что Карл слушал тебя внимательнее, чем иных из своих советников.
Жанна облегченно потянулась.
– Уж не ревнуешь ли ты? – сказала она, целуя Бартелеми в щеку. – Я люблю только тебя.
Он обнял ее.
– Ну как, станешь баронессой де Бовуа или, может, мне стать бароном Пэрриш? – насмешливо сказал Бартелеми. – Ведь это из-за тебя король расточает мне милости!
Жанна выдернула из-под головы подушку и вытянулась. Подушка была такая пышная, что приходилось почти сидеть в постели. Довольно и того, что Жанна в первый раз спала под задернутым балдахином.
– Впредь не очень-то распускай язык при короле. Он только выглядит немощным, а на самом деле человек редкой твердости. Когда доходит до нужд государства, он отбрасывает даже отцовские чувства. Все в этом убедились после «Прагерии».
– «Прагерии»? – переспросила Жанна, вдруг подумав об Исааке.
– Да, десять лет назад некоторые сеньоры обиделись на короля за то, что он отнял у них военные привилегии. Во главе их встал бастард Бурбонский Александр. Он замешал в дело герцога Алансонского, Иоанна Второго, Карла Первого Анжуйского, Людовика Бурбонского и даже Тремойля, предшественника моего нового господина, Ришмона. Полагаю, королева Мария Анжуйская была на их стороне, поскольку ее старший сын Людовик пошел с заговорщиками. Она думала, что ее муж человек слабый и с ним легко справятся. Королева мечтала видеть на троне своего сына, надеясь исподволь руководить им и стать наконец настоящей королевой Франции. Все эти люди хотели избавиться от Карла и возвести на престол дофина.
– Ну и что?
– Ничего. Ришмон предупредил короля, и заговор провалился. Дело с самого начала было плохо организовано. Карл сослал своего сына в Дофине. Зачинщика всего, бастарда Бурбонского, зашили в мешок и бросили в Сену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33