Это
настоящий сын, который любит отца и мать. Умение вос-
питывать, с одной стороны, чувство любви откровенное,
искреннее, от души, а с другой стороны — сдержанность
в проявлении любви, чтобы любовь не подменялась внеш-
ней формой, не подменялась лобзаниями,— это чрезвы-
чайно важная способность. На этой способности, на про-
явлении любви к отцу и матери можно воспитать пре-
красную человеческую душу.
Т. 4. С. 216—217
Я много возился с ребятами, не то, что с беспризорны-
ми, а хуже — из семей избалованных и большей частью
252
из семей интеллигентных и сплошь и рядом из семей от-
ветственных работников. Дети таких родителей, самых
лучших семей, какие только могут быть, через три-четы-
ре года будут такими, как я рассказывал. Здесь дело не
в каких-то педагогических законах, не в каком-то талан-
те воспитания, а в здравом смысле. Здравый смысл — это
такая обыкновенная штука, которая есть у каждого че-
ловека, а у родителей начинает почему-то исчезать.
Второй том «Книги для родителей» я посвящу этому
вопросу, почему люди здравомыслящие, которые могут
хорошо работать, учиться, даже получившие образова-
ние,— значит, с нормальным разумом и способностями,
общественники, которые могут руководить целым учреж-
дением, ведомством, фабрикой или каким-нибудь другим
предприятием, которые умеют с очень разнообразными
людьми поддерживать нормальные отношения, и товари-
щеские и дружеские, и какие угодно,— почему эти люди,
столкнувшись со своим собственным сыном, делаются
людьми, не способными разобраться в простых вещах?
Потому, что они в этом случае теряют тот здравый смысл,
тот жизненный опыт, тот самый разум, ту самую мудрость,
которую они накопили за свою жизнь. Перед своими деть-
ми они останавливаются как люди «ненормальные», не
способные разобраться даже в пустячных вопросах. По-
чему? Оказывается, единственная причина — любовь к
собственному ребенку. Любовь — это самое великое чув-
ство, которое вообще творит чудеса, которое творит новых
людей, создает величайшие человеческие ценности, кото-
рые могут быть созданы только человеческим духом,—
это самое чувство делается причиной брака, т. е. причиной
создания негодных людей и, естественно, приносящих
вред всему обществу, и прежде всего семье.
Если точно обозначить наш вывод, то придется просто
и прямо сказать: любовь требует какой-то дозировки, как
хинин, как пища. Никто не может съесть 10 килограммов
хлеба и гордиться тем, что он так хорошо поел. И любовь
требует дозировки, требует меры.
Т. 4. С. 212—213
Нетрудно представить себе, что у счастливых роди-
телей, которые счастливы своей общественной деятель-
ностью, своей культурой, своей жизнью, которые умеют
этим счастьем распоряжаться,— у таких родителей всегда
будут хорошие дети, и они всегда их правильно воспи-
тают.
253
В этом корень этой формулировки, о которой я сказал
с самого начала: и в нашем педагогическом действии
должна быть середина. Середина лежит между нашей
большой, отдающей себя обществу рабо-
той и нашим счастьем, тем, что мы берем
от общества. Какой бы метод семейного воспитания
вы ни взяли, нужно найти меру, и поэтому нужно воспи-
тывать в себе чувство меры.
Возьмем самый трудный вопрос (я так вижу, что у
людей это считается самым трудным) — это вопрос о
дисциплине. Строгость и ласка — это самый проклятый
вопрос...
В большинстве случаев люди не умеют нормировать
ласку и строгость, а это умение в воспитании совершен-
но необходимо. Очень часто наблюдается, что люди раз-
бираются в этих вопросах, но думают: это правильно,
строгости должна быть норма, ласке должна быть нор-
ма, но это нужно тогда, когда ребенку шесть-семь лет,
а вот до шести лет можно без нормы. На самом деле глав-
ные основы воспитания закладываются до пяти лет, и то,
что вы сделали до пяти лет,— это 90 % всего воспита-
тельного процесса, а затем воспитание чело-
века продолжается, обработка человека
продолжается, но в общем вы начинаете вкушать
ягодки, а цветы, за которыми вы ухаживали, были до пя-
ти лет. И поэтому до пяти лет вопрос о мере строгости и
ласки — самый важный .вопрос. Даже в первый день
жизни вашего ребенка вопрос о норме строгости и ласки,
т. е. вопрос о дисциплине и вашей нежности, должен быть
поставлен в порядок дня. Мы часто можем наблюдать,
что ребенку то очень много позволяют плакать, и он кри-
чит целый день, то совсем не позволяют плакать. Пря-
мо хоть в Америку посылай за нормой строгости и лас-
ки; может быть, американцы нормировали это дело.
У нас люди не нормировали этого.
По многим вашим глазам я вижу, что у вас прекрас-
ные дети. Но в пять, и в шесть, и в семь лет эта норма,
эта золотая середина, какая-то гармония в распределе-
нии строгости и ласки должны быть всегда.
Мне на это возражали: вы говорите о мере строгос-
ти, а можно воспитать ребенка без всякой строгости.
Если вы будете все делать разумно и ласково, так и
жизнь проживете и никогда не будете строги с ребенком.
Т. 4. С. 214—215
254
И поэтому тем более мы должны протестовать против
самоущербления [самоуничтожения] некоторых матерей,
которое кое-где происходит на каком-то странном исто-
рическом разбеге. За неимением подходящих самодуров
и поработителей эти наши матери сами их изготовляют
из ... собственных детей. Этот анахронический стиль в той
или иной степени довольно сильно распространен, в осо-
бенности в интеллигентных семьях. «Все для детей» по-
нимается здесь в каком-то избыточном формализме. «Все»
заменяется «все, что попало»: и ценность материнской
жизни, и материнское недомыслие, и материнская слепо-
та. Все это — для детей!
Т. 5. С. 258
Ф. Э. Дзержинский в своих замечательных письмах го-
ворит: «Избалованные и изнеженные дети, любые прихо-
ти которых удовлетворяются родителями, вырастают
выродившимися, слабовольными эгоистами». Над этими
словами «железного Феликса» надо крепко задуматься.
Наша страна будет богатеть безгранично. Коммунизм —
это богатство, которое трудно даже представить себе,—
всеобщее богатство. Значит, наши внуки будут расти в
полном довольстве...
В этих же своих письмах Дзержинский говорит: «Я —
не аскет. Это лишь диалектика чувств, источники кото-
рой — в самой жизни, и, как мне кажется, в жизни про-
летариата». Вот эта «диалектика чувств», которой про-
никнуты все письма о детях Ф. Э. Дзержинского, должна
быть воспринята родителями и стать основой анализа их
отношения к детям.
Нет никаких сомнений, что избалованность и изнежен-
ность — качества совершенно чуждые нашему обществу,
могли бы только повредить нам, и их надо изживать.
Если в отдельных случаях мы и наблюдаем семьи, в ко-
торых изнеживают и балуют детей, то это следует отнес-
ти к области пережитков, вынесенных из старого мира,
пережитков тяжелых и вредных, характеризующих бур-
жуазное общество, один из смертных его грехов.
Если в отдельных случаях у нас в семье изнеживают
и балуют детей, то только потому, что не задумываются
над этим вопросом. В таких случаях бездумно перетаски-
вается в жизнь старое представление о «благосостоянии»,
«зажиточности», мещанское представление: получше
одеть, уложить на мягкую кровать, обязательно шелко-
вое одеяло какой-то особой стежки и т. д. Хочется пов-
255
торить слова Дзержинского: «Я — не аскет, но нужна
диалектика чувств...>
Дело в конце концов не в одеяле и платьях, дело в
идеологии, мироощущении в том месте, которое занимают
все эти вещи в сознании и жизни детей и взрослых. Если
глаза ребенка поблескивают особенно, а в голосе и мане-
ре тщеславие, когда он говорит: «Наш бьюик» или «Папа
привез мне замечательные вещи из-за границы», то это
дурно, потому что это значит, что ребенок или юноша ду-
мает, что обладание этими вещами (собственно ему не
принадлежащими) меняет его положение в мире и потому
делает его значительнее, виднее. <...>
Изнеженность и балованность наших детей — такая
же опасность, как и шкурничество, воровство, ложь. Это
враждебные нам качества.
Т. 5. С. 289—290
Коммунары любили меня так, как можно любить от-
ца, и в то же время я добивался того, чтобы никаких
нежных слов, нежных прикосновений не было. Любовь
вовсе не страдала от этого. Они учились проявлять свою
любовь в естественной, простой и сдержанной форме. Они
находили способ проявить любовь ко мне без всяких лоб-
заний и нежных слов. Я думаю, что вы прекрасно пони-
маете, о чем я говорю. Это важно и не только потому,
что воспитывает человека внешним образом. Это важно
и потому, что сохраняет силу искреннего движения, за-
кладывает тормозы, которые пригодятся в каком угодно
деле.
Здесь мы опять подходим к основному принципу:
это — норма, чувство меры.
Т. 4. С. 217
Я сказал о самом главном, что я считаю важным в на-
шей воспитательной работе: это чувство меры в любви и
строгости, в ласке и в суровости, в вашем отношении к
вещам и хозяйству. Это один из главных принципов, на
которых я настаиваю.
Я подчеркиваю, что именно при таком воспитании
можно вырастить людей, способных и к большому тер-
пению, без жалоб и без слез, и к большому подвигу, по-
тому что таким воспитанием вы будете вырабатывать
волю.
Т, 4. С. 220
256
О «ВЗРЫВЕ». ИГРА. БЕСЕДА
... Я никогда не придавал особенного .веса эволюцион-
ным путям. В опыте своем я убедился, что как бы здо-
рово, радостно и правильно ни жил коллектив, никогда
нельзя полагаться только на спасительное значение од-
ной эволюции, на постепенное становление человека. Во
всяком случае, самые тяжелые характеры, самые убийст-
венные комплексы привычек никогда эволюционно не
разрешаются. В эволюционном порядке собираются, под-
готовляются какие-то предрасположения, намечаются
изменения в духовной структуре, но все равно для реали-
зации их нужны какие-то более острые моменты, взрывы,
потрясения.
Я не имел никогда возможности нарочито организо-
вать широкий опыт в этом направлении, я не имел пра-
ва организовывать такие взрывы, но, когда они происхо-
дили в естественном порядке, я видел и научился учиты-
вать их великое значение. Я много, очень много думал по
этому вопросу, потому что это один из центральных воп-
росов педагогики перевоспитания. К сожалению, я имел
очень ограниченные возможности проверить свои пред-
чувствия лабораторным порядком.
Что такое взрыв? Я представляю себе технику этого
явления так. Общая картина запущенного «дефективно-
го» сознания не может быть определена в терминах
одного какого-нибудь отдела жизни. И вообще, дефек-
тивность сознания — это, конечно, не техническая дефек-
тивность личности, это дефективность каких-то социаль-
ных явлений, социальных отношений — одним словом,
это прежде всего испорченные отношения между лич-
ностью и обществом, между требованиями личности и
требованиями общества. Как эта дефективность отноше-
ний проектируется в самочувствии личности, разумеется,
очень сложный вопрос, который здесь неуместно разре-
шать. Но в общем можно сказать, что это отражение в
последнем счете принимает форму пониженного знания,
пониженных представлений личности о человеческом об-
ществе. Все это составляет очень глубокую, совершенно
непроходимукхтолщу конфликтных соприкосновений лич-
ности и общества, которую почти невозможно раскопать
эволюционно. Невозможно потому, что здесь две стороны
и обе стороны активные, следовательно, эволюция, в сущ-
ности, приводит к эволюции дефективной активности
личности. Так это и бывает всегда, когда мы все надеж-
ды полагаем на эволюцию.
9 868 257
Так как мы имеем дело всегда с отношением, так как
именно отношение составляет истинный объект нашей
педагогической работы, то перед нами всегда стоит
двойной объект — личность и общество.
Выключить личность, изолировать ее, вынуть ее из
отношения совершенно невозможно, технически невоз-
можно, следовательно, невозможно себе представить и
эволюцию отдельной личности, а можно представить се-
бе только эволюцию отношения. Но если отношение в
самом начале уже дефективно, если оно в отправной точ-
ке уже испорчено, то всегда есть страшная опасность, что
эволюционировать и развиваться будет именно эта не-
нормальность, и это будет тем скорее, чем личность силь-
нее, т. е. чем более активной стороной она является в
общей картине конфликта. Единственным методом яв-
ляется в таком случае не оберегать это дефективное от-
ношение, не позволять ему расти, а уничтожить его,
взорвать.
Взрывом я называю доведение конфликта до послед-
него предела, до такого состояния, когда уже нет воз-
можности ни для какой эволюции, ни для какой тяжбы
между личностью и обществом, когда ребром поставлен
вопрос — или быть членом общества, или уйти из него.
Последний предел, крайный конфликт, может выражать-
ся в самых разнообразных формах: в формах решения
коллектива, в формах коллективного гнева, осуждения,
бойкота, отвращения, важно, чтобы все эти формы были
выразительны, чтобы они создавали впечатление крайне-
го сопротивления общества. Вовсе не обязательно при
этом, чтобы это были выражения всего коллектива или
общих собраний. Вполне даже допустимо, чтобы это бы-
ли выражения отдельных органов коллектива или даже
уполномоченных лиц, если заранее известно, что они бе-
зоговорочно поддерживаются общественным мнением. Но
чрезвычайно важно, чтобы эти выражения сопровожда-
лись проявлениями общественных или личных эмоций,
чтобы они не были просто бумажными формулами. Вы-
раженный в ярких, эмоционально насыщенных высказы-
ваниях решительный протест коллектива, неотступное его
требование является тем самым «категорическим импе-
ративом», который так давно разыскивала идеалистичес-
кая философия.
Для меня в этой операции очень важным моментом
является следующий: в составе коллектива никогда не
бывает только одно дефективное отношение, их всегда
258
бывает очень много, разных степеней конфликтности от
близких к пределу противоречий до мелких трений и
будничных отрыжек (неразборчиво написано слово.—
Ред.). Было бы физически невозможно разрешить все эти
конфликты, возиться с ними, изучать и доводить до
взрывов. Конечно, в таком случае вся жизнь коллекти-
ва превратилась бы в сплошную трескотню, нервную го-
рячку, и толку от этого было бы очень мало. Меньше
всего коллектив нужно нервировать, колебать и утом-
лять. Но этого и не требуется.
Я всегда выбирал из общей цепи конфликтных отно-
шений самое яркое, выпирающее и убедительное, для
всех понятное. Разваливая его вдребезги, разрушая са-
мое его основание, коллективный протест делается такой
мощной, такой все сметающей лавиной, что остаться в
стороне от нее не может ни один человек. Обрушиваясь
на голову одного лица, эта лавина захватывает очень
многих компонентов других дефективных отношений. Эти
компоненты в порядке детонации переживают одновре-
менно собственные местные взрывы, гнев коллектива бьет
и по ним, представляя их взору тот же образ полного
разрыва с обществом, угрозу обособления, и перед ни-
ми ставит тот же «категорический императив». Уже по-
трясенные в самой сущности своих отношений к общест-
ву, уже поставленные вплотную перед его силой, они не
имеют, собственно говоря, никакого времени выбирать и
решать, ибо они несутся в лавине, и лавина их несет без
спроса о том, чего они хотят или чего не хотят.
Поставленные перед необходимостью немедленно что-
то решить, они не в состоянии заняться анализом и в со-
тый, может быть, раз копаться в скрупулезных сообра-
жениях о своих интересах, капризах, аппетитах, о «не-
справедливостях» других. Подчиняясь в то же время
эмоциональному внушению коллективного движения, они,
наконец, действительно взрывают в себе очень многие
представления, и не успеют обломки их взлететь на воз-
дух, как на их место уже становятся новые образы, пред-
ставления о могучей правоте и силе коллектива, ярко
ощутимые факты собственного участия в коллективе, в
его движении, первые элементы гордости и первые слад-
кие ощущения собственной победы.
Тот же, кого в особенности имеет в виду весь взрыв-
ной момент, находится, конечно, в более тяжелом и опас-
ном положении. Если большинство объектов взрывного
влияния несутся в лавине, если они имеют возможность
259
пережить катастрофу внутри себя, главный объект стоит
против лавины, его позиция действительно находится на
«краю бездны», в которую он необходимо полетит при
малейшем неловком движении. В этом обстоятельстве за-
ключается формально опасный момент всей взрывной
операции, который должен оттолкнуть от нее всех сторон-
ников эволюции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47