Они расположились в углу, ставили осветительную аппаратуру, а двое, кажется, спорили. Я направился к ним, лавируя среди безногих атлетов, ожидающих, когда объявят время их выхода на ринг. Приблизившись, я расслышал, о чем-спор. Пузатый коротышка с лицом надутым, как красный шар, слушал, что ему пытался втолковать костлявый парень, стоявший слева. Японская версия Эбботта и Костелло, Уильям «Бад» Эббот (1897–1974) и Лу Костелло (1906–1959) – эстрадные комики, работавшие в паре с 1931 по 1957 г.
обсуждающих очередную сцену.
– Вы хотите транспарант в кадре? Прекрасно. Но если вы хотите его в фокусе, нам нужно больше света, другие светофильтры, опять замерить освещение, переставить метки. Это уйма времени, – сказал худой.
– Матч начнется через два часа. Интервью мне нужно через тридцать минут. И мне нужен транспарант в кадре. Сделай так, чтобы все это было.
Пузатый говорил таким властным тоном, что я понял: передо мной либо король Сиама, либо режиссер. Однако Сиам уже не существовал.
– Сэр, по-моему, это нереально, – сказал длинный. Явно кинооператор.
– Что общего у киносъемки с «реальным»? – фыркнул режиссер. – Кроме того, ты в команде документалистов. Они снимают кино во время боя, в джунглях, кишащих, блин, ядовитыми змеями и прочей херней, а ты не можешь в спортзале снять?
На сей раз терпение потерял длинный:
– Никто не требует снимать с движения и с большой глубиной резкости посреди джунглей. Глупо злить сотрудников, когда вокруг ошиваются голодные львы.
Мне нравилась эта перепалка. Неприкрытых разногласий в кругах японских профессионалов почти не увидишь. Одно слово – кино.
Посмотрев вокруг, кто еще вместе со мной забавляется этой сценкой, я увидел неподалеку парня, который заряжал камеру пленкой. И пошел к нему, уверенный, что это и есть Брандо Набико. Хороший журналист узнает своих фанатов с первого взгляда.
– Итак, – спросил я, застав его слегка врасплох, – кто из них прав?
Он едва глянул на меня, умело вставляя кассету с пленкой на место.
– Режиссер прав. С транспарантом мизансцена лучше. Но оператор тоже нрав. У нас лимит времени, мы не успеем. Кроме того, это документальный фильм для «Эн-эйч-кей», а не самурайский эпос. – И, посмотрев на спорщиков, покачал головой.
– А что будет, раз они оба правы? – спросил я.
– Накато, оператор, уступит режиссеру, Тонде. В итоге скажет, например: «По-моему, я знаю, как это снять». А потом ничего менять не будет. Снимет, как мы планировали.
– А Тонда не расстроится?
– Важно показать всей группе, что главный – Тонда. Накато всегда будет делать вид, что в конце концов соглашается с Тондой. Неважно, что требования нереальны. Операторов всегда больше, чем фильмов, которые надо снимать. Важно не лезть в бутылку. Иногда оператор даже нарочно провоцирует мелкое разногласие, чтобы потом отступить и продемонстрировать свою гибкость.
Как только молодой человек это произнес, я оглянулся, чтобы посмотреть, как продвигается спор.
– Теперь я понял, – кивнул Накато. – Прошу прощения – возможно, я невнимательно слушал.
– Так что, кадр получится? – повелительно вопросил Тонда.
– Несколько мелких поправок, и все. Я немедленно к ним приступлю. – Тонда лишь кивнул и гордо вразвалочку отошел. Накато обернулся и пожал плечами. Набико начал прикручивать линзы к камере.
– Вы пытаетесь попасть в кинобизнес, что ли? – спросил Набико.
– Нет. Я пишу.
– Сценарист?
– Нет, по-настоящему. Журналист.
Он бросил возню с линзами и оглядел меня с головы до ног.
– Вы Билли Чака?
Я кивнул.
– Ух ты. Мне нравятся ваши статьи. Я подписан на «Молодежь Азии» с тринадцати лет. Вы правда Билли Чака?
– Вы думали, я по-другому выгляжу?
– Ну, не как Фредди Таэтиба… – рассмеялся он.
– Какой Фредди?
– Он собирался сыграть вас в «Разборках в Токио». Конечно, это было до пожара… – Он замолчал, на миг потерявшись. – Простите, господин Чака. Я не представился. Меня зовут Брандо Набико. – И изобразил интернациональную мешанину приветствий: отвесил глубокий поклон и протянул руку. Я пожал ему руку, удивляясь про себя, что еще за «Разборки в Токио».
– Я знаю, кто вы. Я получил ваше письмо. Кстати, Сато Мигусё очень высоко о вас отзывался и настаивал, чтобы я с вами встретился, пока буду на турнире, – солгал я. И улыбнулся.
При имени Сато он заметно вздрогнул. Может, упоминание мертвых на съемках идет вразрез с какими-нибудь киношными предрассудками. А может, дело в том, что Сато умер только вчера. Я решил сменить тему:
– А почему вас зовут Брандо?
– Точно не знаю. Считается, что Брандо был одним из любимых актеров отца.
– Хорошо, что отец не был фанатом Толстяка Арбакла. Роско Конкдинг Арбакл (1887–1933) – комедийный актер немого кино.
Он усмехнулся и заглянул в видоискатель.
– Знаете, – серьезно сказал он. – Сато был просто счастлив сделать о вас фильм. Говорил мне, этот фильм станет венцом его карьеры. Я тоже был счастлив. Я бы впервые стал оператором в художественном фильме. Даже, может, вторым режиссером поработал бы. Ладно, что уж теперь.
И тут Тонда, по-утиному сердито переваливаясь с боку на бок, вернулся к съемочной группе:
– Ну, лентяи, вы своего добились. Сэнсэй Ли-Ан говорит, что времени на интервью уже нет, вы слишком долго возились с аппаратурой. Ей нужно подготовиться к матчу. Так что я упустил возможность поговорить с фаворитом в продвинутом свободном ката на колясках. Валите обедать. Может, хоть это у вас получится. – Глаза на маленьком пухлом личике просто горели. Наверное, существуют курсы, где режиссеров учат закатывать истерики. – Всем через час быть на месте и приступить к установке аппаратуры у третьего ринга. – Он повернулся, намереваясь умчаться, но не получилось: он треснулся головой о торчащую консоль затенителя. – Проклятье, – рявкнул он, одной рукой хватаясь за голову, а другой валя осветительную стойку на пол. Рассерженным колобком Тонда стремительно укатился с площадки, пока вся съемочная группа почтительно сдерживала смех.
– Итак, Брандо, – спросил я, – я только что наблюдал подлинного гения в расстройстве?
– Нет, – рассмеялся Набико, – великий режиссер никогда не налетит на консоль затенителя. Говорят, Одзу ни разу не задел ни один осветительный прибор, настолько хорошо знал, как делается фильм. – Набико заговорщически усмехнулся.
Пока мне этот помощник оператора безусловно нравился.
– Может, перекусим? – спросил я, неумело пародируя бормотание Марлона Брандо на японском. Набико смутился, подтверждая мои подозрения о собственном таланте пародиста.
– Было бы неплохо. Но времени в обрез, – ответил Набико.
Когда мы выходили из зала, я краем глаза заметил трех странных мужчин в черном, окаменевшими стервятниками торчащих на вершине трибуны. Человек в Шляпе сидел посередине, его молчаливые спутники – по бокам. Когда я проходил мимо, он медленно кивнул. Нервирующий, даже угрожающий жест, едва уловимый.
Но я быстро выкинул это из головы. В дурные приметы верят старухи и крестьяне.
Мы пошли в ближайший ресторанчик под названием «Прекрасный улов». Сочетание американского спорт-кафе и традиционного суси-бара – возможно, истинное воплощение современной Японии, если вы приверженец удобных банальностей.
Мы разулись, и к нам подошла хозяйка: в белом шелковом кимоно в стиле юдзэн, Юдзэн – японская традиционная роспись на шелке.
которое стоило кучу иен, и бейсболке «Великаны Ёмиури» баксов за двадцать. Хозяйка провела нас к столику и пригласила разместиться на циновках, которые выглядели точь-в-точь как подушки с сидений на трибунах «Денвера Бронко». «Денвер Бронко» – американский футбольный клуб.
Я осмотрел картины суйбоку Суйбоку – живопись черной тушью на белом шелке.
и кабельное телевидение: показывали реслинг по регламенту Всемирной федерации реслинга.
– Ну и обстановочка.
– Да, – вздохнул Брандо. – Некоторые пожилые японцы считают ее почти богохульной, а большинство молодежи – слишком допотопной.
– А вы?
– Ну, еда здесь неплоха, – ответил он.
Я оценил его глаз на эксцентрику. Мою ситуацию он бы сразу понял. Я, конечно, не собираюсь обсуждать ее сейчас. Но он, кажется, нормальный парень, и я расслабился.
– Вы хорошо знали Сато? – спросил я как бы между прочим.
Набико оторвался от меню и посмотрел мне прямо в глаза.
– Я смотрел все его фильмы. Многие из них – десятки раз. Я прочитал все статьи, которые были о нем написаны. Я разговаривал с десятками его коллег и с людьми, которые знали его вне… профессиональной сферы, скажем так. Я три года ему писал и подростком даже пытался пробраться на съемочную площадку, когда он снимал около Кобе. Наверное, можно сказать, что я тогда был одержим.
– Ну, я в курсе, как тинэйджеры относятся к кумирам. Это естественно, – сказал я, хотя не знал, естественно ли это. – В конечном счете ваша настойчивость должна была принести плоды.
– Не совсем. Встреча с ним оказалась чистой воды удачей и ничем иным. Удача и работа до седьмого пота, – сказал он, отпивая воды. – Простите мне мою бестолковость. Вы правда хотите всю историю целиком?
– Истории – мой бизнес, – сказал я.
Брандо еще глотнул воды, помолчал, а затем ринулся в повествование:
– Я же говорю, я был одержим. Фильмами вообще, но его особенно. Некоторое время я только и делал, что смотрел кино. Меня ничего не интересовало, кроме кино. В школе больше сорока баллов не набирал, в социальном плане полный ноль, и вдруг мне стукнуло девятнадцать, а у меня ничего нет. Я ушел из дома или меня выкинули – честно говоря, не помню, да это и не важно. Я оказался простым парнишкой в Токио, как и миллионы других. Оглядываясь назад, можно сказать, что лишь моя трусость не дала мне вляпаться во что-нибудь серьезное.
– А на что вы жили?
– Я получил работу в кинотеатре. Владелец был другом друга моего дяди. Мой дядя был отличный парень и меня пожалел. Нашел мне работу и помог снять дешевое жилье.
– Кинотеатр, а? Наверняка просто рай.
Он печально нахмурился.
– Кромешный ад. Я там проработал два года. Но мы показывали одно старье, третьесортные американские фильмы. Не обижайтесь. Мощные взрывы, мощные сиськи, копы острят, мочат уродов-преступников. Этого почти хватило, чтобы навсегда излечить меня от пристрастия к кино. Я готов был уйти с работы, мне было наплевать, будь что будет. Но однажды – в среду, четырнадцатого апреля – моя жизнь изменилась навсегда… В тот день я работал один. Шел ханами, праздник любования цветущей сакурой. В такой день уважающие себя люди устраивают пикники, любуются сакурой в цвету и напиваются. Фильм был полное барахло, и мне грозил очередной бессмысленный день. Босс уехал поиграть в патинко Патинко – японский игровой автомат, разновидность бильярда.
– цветущая сакура его как-то не трогала, – и оставил меня продавать билеты и попкорн и крутить проектор. Бизнес был в таком состоянии, что загрузки особо никакой. До начала сеанса оставалось пять минут, но никто не шел. И когда я уже собрался было закрыть дверь и пойти в подсобку покурить, явился этот парень собственной персоной.
– Сато?
– Во плоти. Конечно, я знал, что он не пропускает утренние сеансы каждую среду, куда бы его ни занесло. Но я и не предполагал, что в этот конкретный день он заявится в эту конкретную дешевую киношку.
– И вы, должно быть, обалдели, – засмеялся я.
– Я был совершенно спокоен. Как будто ожидал этого всю жизнь. Я скорее подумал, типа – «Ну, самое время, старик». Я обратился к нему «господин Мигусё» и поклонился, чего я в то время никогда не делал. Но я держал себя в руках и вел себя так, будто он обычный посетитель. Уважительно, но без подобострастия. Я его предупредил, что фильм – страшное барахло, и сказал, что, может, ему лучше потратить деньги на сигареты или золотую рыбку…
– Реплика из его фильма «Тень женщины».
– Точно. Что интересно, он ее не вспомнил. Просто взглянул на меня и сказал, что видел этот фильм уже дважды. Я спросил: «Что, вот это дерьмо?» Он засмеялся и кивнул. Он пригласил меня, когда запушу проектор, присоединиться к нему и посмотреть фильм вместе. Как вы понимаете, проектор был запущен в считаные секунды.
– Так что я сидел рядом с ним как мог непринужденно. Мы ели попкорн и смотрели кино. Он все повторял, что этот парень, этот актер, будет звездой. Он станет великим, твердил Сато и качал головой. Казалось, его это и тревожило, и забавляло, но я, конечно, понимаю это лишь сейчас. Тогда я не знал, что и думать. Вы знаете, что был за фильм?
– Понятия не имею.
– «Био-Дом». «Био – Дом» (1996) – комедия американского режиссера Джейсона Блума с Поли Шором и Стивеном Болдуином в роли двух придурков, невольно вмешавшихся в научный эксперимент.
Интересно, Стивен Болдуин или Поли Шор? В любом случае жуть. Брандо посмеивался. Официантка с подозрением на нас посмотрела, принеся заказ.
– На второй сеанс я закрыл кинотеатр, и мы продолжили разговор о кино. Он рассказывал мне, как снимал, как добивался нужной игры от актеров. Я спрашивал все, что только можно и нельзя, старался своими скудными познаниями произвести на него впечатление. Но, по-моему, впечатлил его скорее мой энтузиазм. В общем, он предложил мне для начала поработать у него на студии мальчиком на побегушках, типа того. Он сказал, что поможет мне сделать первый шаг, а остальное зависит от меня… Следующие восемь лет я пахал как проклятый, делал все, что только мог. От раскрашивания декораций и копирования сценариев до присмотра за любимой обезьяной Анны Вонг. Я научился писать сценарии, обращаться с пиротехникой, работать с осветительной аппаратурой и даже ставил убогие сцены фехтования в духе дзидай-гэки для фильма «Весенний блеск стали». С Сато я встречался лишь время от времени. Уверяю вас, он никак меня не выделял. Всех, с кем я общался, я расспрашивал о его жизни и его работах с такой дотошностью, что меня даже стали подкалывать. Но я не обращал внимания. Я шел след в след за мастером… Наконец, года два назад, он вызвал меня в свой офис. И сказал, что все довольны моей работой и моим отменным энтузиазмом, даже если поручения совсем мелкие. И затем он сказал – я этого никогда не забуду: «Но если мы с тобой собираемся снимать кино, тебе надо научиться операторскому искусству». Кино с Сато Мигусё!.. С тех пор я был оператором. Не стану докучать вам своими достижениями, но я вытянул множество скверных картин до уровня, чтобы хоть приятно было смотреть.
Я рассеянно кивнул. Пока Брандо говорил, передо мной маячила глупая морда Поли Шора. Я не мог от нее отвязаться. Может, Поли пытался мне что-то сообщить.
И тут меня осенило. Брандо сказал, что впервые встретился с Сато восемь лет назад – но «Био-Дом» – относительно недавний фильм. Что-то не сходилось. Может, он имел в виду «Человека из Энсино»? Может, «Долг присяжного»? «Человек из Энсино» (1992) – научно-фантастическая комедия американскою режиссера Ли Мейфилда. «Долг присяжного» (1995) – комедия американского режиссера Джона Фортенберри. В обоих фильмах в главной роли снялся Поли Шор.
Впрочем, не важно – я не собирался вникать в детали. Я посоветовал Поли отвалить и переключился на Брандо.
– Месяцев восемь назад Мигусё снова позвал меня к себе в офис. Сначала он ничего не сказал, лишь кинул сценарий на стол и сказал: «Почитай. С этим фильмом я вернусь в большое кино. – Затем улыбнулся и добавил: – Я хочу, чтобы ты был у меня вторым режиссером». Я почти приблизился к цели жизни.
– И это был сценарий «Разборок в Токио»?
– Точно.
– Отличная история, – сказал я, обмакивая суси в хрен васаби. Набико своей еды не коснулся.
– Полагаю, вы знаете, чем она кончается, – со вздохом сказал он.
Я кивнул. У Сато всегда были проблемы с финалом.
– Вы неплохо знали Сато. У него были враги?
– Неплохо, и поэтому знаю, что он бы никогда не сделал такую глупость – поджечь дом старой пленкой, если вы об этом, – сказал он.
– У него были проблемы с якудза?
– Ну, – Набико задумался, – по-моему, в этом бизнесе у всех время от времени возникают проблемы с якудза.
– Кинобизнес до такой степени кишит организованной преступностью? – Ответ я знал, но хотел услышать его от Набико.
– Ну, с Гонконгом не сравнить. И не сам бизнес. А определенные… прикладные отрасли, – сказал Набико и многозначительно мне подмигнул. Я его понял, но лучший способ заполучить информацию – прикинуться дурачком. Введение в журналистику.
– Прикладные отрасли? – спросил я, для пущего эффекта подпустив легкий акцент.
– Проституция. Наркотики. Азартные игры. Пороки шоу-бизнеса.
– И Сато в этом участвовал?
– Все участвуют. Даже если делаешь вид, будто не замечаешь, – все равно участвуешь. К тому же вечно не хватает денег.
– Что вы имеете в виду?
– За много лет Сато не выпустил ни одного прибыльного фильма, – медленно произнес Набико.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
обсуждающих очередную сцену.
– Вы хотите транспарант в кадре? Прекрасно. Но если вы хотите его в фокусе, нам нужно больше света, другие светофильтры, опять замерить освещение, переставить метки. Это уйма времени, – сказал худой.
– Матч начнется через два часа. Интервью мне нужно через тридцать минут. И мне нужен транспарант в кадре. Сделай так, чтобы все это было.
Пузатый говорил таким властным тоном, что я понял: передо мной либо король Сиама, либо режиссер. Однако Сиам уже не существовал.
– Сэр, по-моему, это нереально, – сказал длинный. Явно кинооператор.
– Что общего у киносъемки с «реальным»? – фыркнул режиссер. – Кроме того, ты в команде документалистов. Они снимают кино во время боя, в джунглях, кишащих, блин, ядовитыми змеями и прочей херней, а ты не можешь в спортзале снять?
На сей раз терпение потерял длинный:
– Никто не требует снимать с движения и с большой глубиной резкости посреди джунглей. Глупо злить сотрудников, когда вокруг ошиваются голодные львы.
Мне нравилась эта перепалка. Неприкрытых разногласий в кругах японских профессионалов почти не увидишь. Одно слово – кино.
Посмотрев вокруг, кто еще вместе со мной забавляется этой сценкой, я увидел неподалеку парня, который заряжал камеру пленкой. И пошел к нему, уверенный, что это и есть Брандо Набико. Хороший журналист узнает своих фанатов с первого взгляда.
– Итак, – спросил я, застав его слегка врасплох, – кто из них прав?
Он едва глянул на меня, умело вставляя кассету с пленкой на место.
– Режиссер прав. С транспарантом мизансцена лучше. Но оператор тоже нрав. У нас лимит времени, мы не успеем. Кроме того, это документальный фильм для «Эн-эйч-кей», а не самурайский эпос. – И, посмотрев на спорщиков, покачал головой.
– А что будет, раз они оба правы? – спросил я.
– Накато, оператор, уступит режиссеру, Тонде. В итоге скажет, например: «По-моему, я знаю, как это снять». А потом ничего менять не будет. Снимет, как мы планировали.
– А Тонда не расстроится?
– Важно показать всей группе, что главный – Тонда. Накато всегда будет делать вид, что в конце концов соглашается с Тондой. Неважно, что требования нереальны. Операторов всегда больше, чем фильмов, которые надо снимать. Важно не лезть в бутылку. Иногда оператор даже нарочно провоцирует мелкое разногласие, чтобы потом отступить и продемонстрировать свою гибкость.
Как только молодой человек это произнес, я оглянулся, чтобы посмотреть, как продвигается спор.
– Теперь я понял, – кивнул Накато. – Прошу прощения – возможно, я невнимательно слушал.
– Так что, кадр получится? – повелительно вопросил Тонда.
– Несколько мелких поправок, и все. Я немедленно к ним приступлю. – Тонда лишь кивнул и гордо вразвалочку отошел. Накато обернулся и пожал плечами. Набико начал прикручивать линзы к камере.
– Вы пытаетесь попасть в кинобизнес, что ли? – спросил Набико.
– Нет. Я пишу.
– Сценарист?
– Нет, по-настоящему. Журналист.
Он бросил возню с линзами и оглядел меня с головы до ног.
– Вы Билли Чака?
Я кивнул.
– Ух ты. Мне нравятся ваши статьи. Я подписан на «Молодежь Азии» с тринадцати лет. Вы правда Билли Чака?
– Вы думали, я по-другому выгляжу?
– Ну, не как Фредди Таэтиба… – рассмеялся он.
– Какой Фредди?
– Он собирался сыграть вас в «Разборках в Токио». Конечно, это было до пожара… – Он замолчал, на миг потерявшись. – Простите, господин Чака. Я не представился. Меня зовут Брандо Набико. – И изобразил интернациональную мешанину приветствий: отвесил глубокий поклон и протянул руку. Я пожал ему руку, удивляясь про себя, что еще за «Разборки в Токио».
– Я знаю, кто вы. Я получил ваше письмо. Кстати, Сато Мигусё очень высоко о вас отзывался и настаивал, чтобы я с вами встретился, пока буду на турнире, – солгал я. И улыбнулся.
При имени Сато он заметно вздрогнул. Может, упоминание мертвых на съемках идет вразрез с какими-нибудь киношными предрассудками. А может, дело в том, что Сато умер только вчера. Я решил сменить тему:
– А почему вас зовут Брандо?
– Точно не знаю. Считается, что Брандо был одним из любимых актеров отца.
– Хорошо, что отец не был фанатом Толстяка Арбакла. Роско Конкдинг Арбакл (1887–1933) – комедийный актер немого кино.
Он усмехнулся и заглянул в видоискатель.
– Знаете, – серьезно сказал он. – Сато был просто счастлив сделать о вас фильм. Говорил мне, этот фильм станет венцом его карьеры. Я тоже был счастлив. Я бы впервые стал оператором в художественном фильме. Даже, может, вторым режиссером поработал бы. Ладно, что уж теперь.
И тут Тонда, по-утиному сердито переваливаясь с боку на бок, вернулся к съемочной группе:
– Ну, лентяи, вы своего добились. Сэнсэй Ли-Ан говорит, что времени на интервью уже нет, вы слишком долго возились с аппаратурой. Ей нужно подготовиться к матчу. Так что я упустил возможность поговорить с фаворитом в продвинутом свободном ката на колясках. Валите обедать. Может, хоть это у вас получится. – Глаза на маленьком пухлом личике просто горели. Наверное, существуют курсы, где режиссеров учат закатывать истерики. – Всем через час быть на месте и приступить к установке аппаратуры у третьего ринга. – Он повернулся, намереваясь умчаться, но не получилось: он треснулся головой о торчащую консоль затенителя. – Проклятье, – рявкнул он, одной рукой хватаясь за голову, а другой валя осветительную стойку на пол. Рассерженным колобком Тонда стремительно укатился с площадки, пока вся съемочная группа почтительно сдерживала смех.
– Итак, Брандо, – спросил я, – я только что наблюдал подлинного гения в расстройстве?
– Нет, – рассмеялся Набико, – великий режиссер никогда не налетит на консоль затенителя. Говорят, Одзу ни разу не задел ни один осветительный прибор, настолько хорошо знал, как делается фильм. – Набико заговорщически усмехнулся.
Пока мне этот помощник оператора безусловно нравился.
– Может, перекусим? – спросил я, неумело пародируя бормотание Марлона Брандо на японском. Набико смутился, подтверждая мои подозрения о собственном таланте пародиста.
– Было бы неплохо. Но времени в обрез, – ответил Набико.
Когда мы выходили из зала, я краем глаза заметил трех странных мужчин в черном, окаменевшими стервятниками торчащих на вершине трибуны. Человек в Шляпе сидел посередине, его молчаливые спутники – по бокам. Когда я проходил мимо, он медленно кивнул. Нервирующий, даже угрожающий жест, едва уловимый.
Но я быстро выкинул это из головы. В дурные приметы верят старухи и крестьяне.
Мы пошли в ближайший ресторанчик под названием «Прекрасный улов». Сочетание американского спорт-кафе и традиционного суси-бара – возможно, истинное воплощение современной Японии, если вы приверженец удобных банальностей.
Мы разулись, и к нам подошла хозяйка: в белом шелковом кимоно в стиле юдзэн, Юдзэн – японская традиционная роспись на шелке.
которое стоило кучу иен, и бейсболке «Великаны Ёмиури» баксов за двадцать. Хозяйка провела нас к столику и пригласила разместиться на циновках, которые выглядели точь-в-точь как подушки с сидений на трибунах «Денвера Бронко». «Денвер Бронко» – американский футбольный клуб.
Я осмотрел картины суйбоку Суйбоку – живопись черной тушью на белом шелке.
и кабельное телевидение: показывали реслинг по регламенту Всемирной федерации реслинга.
– Ну и обстановочка.
– Да, – вздохнул Брандо. – Некоторые пожилые японцы считают ее почти богохульной, а большинство молодежи – слишком допотопной.
– А вы?
– Ну, еда здесь неплоха, – ответил он.
Я оценил его глаз на эксцентрику. Мою ситуацию он бы сразу понял. Я, конечно, не собираюсь обсуждать ее сейчас. Но он, кажется, нормальный парень, и я расслабился.
– Вы хорошо знали Сато? – спросил я как бы между прочим.
Набико оторвался от меню и посмотрел мне прямо в глаза.
– Я смотрел все его фильмы. Многие из них – десятки раз. Я прочитал все статьи, которые были о нем написаны. Я разговаривал с десятками его коллег и с людьми, которые знали его вне… профессиональной сферы, скажем так. Я три года ему писал и подростком даже пытался пробраться на съемочную площадку, когда он снимал около Кобе. Наверное, можно сказать, что я тогда был одержим.
– Ну, я в курсе, как тинэйджеры относятся к кумирам. Это естественно, – сказал я, хотя не знал, естественно ли это. – В конечном счете ваша настойчивость должна была принести плоды.
– Не совсем. Встреча с ним оказалась чистой воды удачей и ничем иным. Удача и работа до седьмого пота, – сказал он, отпивая воды. – Простите мне мою бестолковость. Вы правда хотите всю историю целиком?
– Истории – мой бизнес, – сказал я.
Брандо еще глотнул воды, помолчал, а затем ринулся в повествование:
– Я же говорю, я был одержим. Фильмами вообще, но его особенно. Некоторое время я только и делал, что смотрел кино. Меня ничего не интересовало, кроме кино. В школе больше сорока баллов не набирал, в социальном плане полный ноль, и вдруг мне стукнуло девятнадцать, а у меня ничего нет. Я ушел из дома или меня выкинули – честно говоря, не помню, да это и не важно. Я оказался простым парнишкой в Токио, как и миллионы других. Оглядываясь назад, можно сказать, что лишь моя трусость не дала мне вляпаться во что-нибудь серьезное.
– А на что вы жили?
– Я получил работу в кинотеатре. Владелец был другом друга моего дяди. Мой дядя был отличный парень и меня пожалел. Нашел мне работу и помог снять дешевое жилье.
– Кинотеатр, а? Наверняка просто рай.
Он печально нахмурился.
– Кромешный ад. Я там проработал два года. Но мы показывали одно старье, третьесортные американские фильмы. Не обижайтесь. Мощные взрывы, мощные сиськи, копы острят, мочат уродов-преступников. Этого почти хватило, чтобы навсегда излечить меня от пристрастия к кино. Я готов был уйти с работы, мне было наплевать, будь что будет. Но однажды – в среду, четырнадцатого апреля – моя жизнь изменилась навсегда… В тот день я работал один. Шел ханами, праздник любования цветущей сакурой. В такой день уважающие себя люди устраивают пикники, любуются сакурой в цвету и напиваются. Фильм был полное барахло, и мне грозил очередной бессмысленный день. Босс уехал поиграть в патинко Патинко – японский игровой автомат, разновидность бильярда.
– цветущая сакура его как-то не трогала, – и оставил меня продавать билеты и попкорн и крутить проектор. Бизнес был в таком состоянии, что загрузки особо никакой. До начала сеанса оставалось пять минут, но никто не шел. И когда я уже собрался было закрыть дверь и пойти в подсобку покурить, явился этот парень собственной персоной.
– Сато?
– Во плоти. Конечно, я знал, что он не пропускает утренние сеансы каждую среду, куда бы его ни занесло. Но я и не предполагал, что в этот конкретный день он заявится в эту конкретную дешевую киношку.
– И вы, должно быть, обалдели, – засмеялся я.
– Я был совершенно спокоен. Как будто ожидал этого всю жизнь. Я скорее подумал, типа – «Ну, самое время, старик». Я обратился к нему «господин Мигусё» и поклонился, чего я в то время никогда не делал. Но я держал себя в руках и вел себя так, будто он обычный посетитель. Уважительно, но без подобострастия. Я его предупредил, что фильм – страшное барахло, и сказал, что, может, ему лучше потратить деньги на сигареты или золотую рыбку…
– Реплика из его фильма «Тень женщины».
– Точно. Что интересно, он ее не вспомнил. Просто взглянул на меня и сказал, что видел этот фильм уже дважды. Я спросил: «Что, вот это дерьмо?» Он засмеялся и кивнул. Он пригласил меня, когда запушу проектор, присоединиться к нему и посмотреть фильм вместе. Как вы понимаете, проектор был запущен в считаные секунды.
– Так что я сидел рядом с ним как мог непринужденно. Мы ели попкорн и смотрели кино. Он все повторял, что этот парень, этот актер, будет звездой. Он станет великим, твердил Сато и качал головой. Казалось, его это и тревожило, и забавляло, но я, конечно, понимаю это лишь сейчас. Тогда я не знал, что и думать. Вы знаете, что был за фильм?
– Понятия не имею.
– «Био-Дом». «Био – Дом» (1996) – комедия американского режиссера Джейсона Блума с Поли Шором и Стивеном Болдуином в роли двух придурков, невольно вмешавшихся в научный эксперимент.
Интересно, Стивен Болдуин или Поли Шор? В любом случае жуть. Брандо посмеивался. Официантка с подозрением на нас посмотрела, принеся заказ.
– На второй сеанс я закрыл кинотеатр, и мы продолжили разговор о кино. Он рассказывал мне, как снимал, как добивался нужной игры от актеров. Я спрашивал все, что только можно и нельзя, старался своими скудными познаниями произвести на него впечатление. Но, по-моему, впечатлил его скорее мой энтузиазм. В общем, он предложил мне для начала поработать у него на студии мальчиком на побегушках, типа того. Он сказал, что поможет мне сделать первый шаг, а остальное зависит от меня… Следующие восемь лет я пахал как проклятый, делал все, что только мог. От раскрашивания декораций и копирования сценариев до присмотра за любимой обезьяной Анны Вонг. Я научился писать сценарии, обращаться с пиротехникой, работать с осветительной аппаратурой и даже ставил убогие сцены фехтования в духе дзидай-гэки для фильма «Весенний блеск стали». С Сато я встречался лишь время от времени. Уверяю вас, он никак меня не выделял. Всех, с кем я общался, я расспрашивал о его жизни и его работах с такой дотошностью, что меня даже стали подкалывать. Но я не обращал внимания. Я шел след в след за мастером… Наконец, года два назад, он вызвал меня в свой офис. И сказал, что все довольны моей работой и моим отменным энтузиазмом, даже если поручения совсем мелкие. И затем он сказал – я этого никогда не забуду: «Но если мы с тобой собираемся снимать кино, тебе надо научиться операторскому искусству». Кино с Сато Мигусё!.. С тех пор я был оператором. Не стану докучать вам своими достижениями, но я вытянул множество скверных картин до уровня, чтобы хоть приятно было смотреть.
Я рассеянно кивнул. Пока Брандо говорил, передо мной маячила глупая морда Поли Шора. Я не мог от нее отвязаться. Может, Поли пытался мне что-то сообщить.
И тут меня осенило. Брандо сказал, что впервые встретился с Сато восемь лет назад – но «Био-Дом» – относительно недавний фильм. Что-то не сходилось. Может, он имел в виду «Человека из Энсино»? Может, «Долг присяжного»? «Человек из Энсино» (1992) – научно-фантастическая комедия американскою режиссера Ли Мейфилда. «Долг присяжного» (1995) – комедия американского режиссера Джона Фортенберри. В обоих фильмах в главной роли снялся Поли Шор.
Впрочем, не важно – я не собирался вникать в детали. Я посоветовал Поли отвалить и переключился на Брандо.
– Месяцев восемь назад Мигусё снова позвал меня к себе в офис. Сначала он ничего не сказал, лишь кинул сценарий на стол и сказал: «Почитай. С этим фильмом я вернусь в большое кино. – Затем улыбнулся и добавил: – Я хочу, чтобы ты был у меня вторым режиссером». Я почти приблизился к цели жизни.
– И это был сценарий «Разборок в Токио»?
– Точно.
– Отличная история, – сказал я, обмакивая суси в хрен васаби. Набико своей еды не коснулся.
– Полагаю, вы знаете, чем она кончается, – со вздохом сказал он.
Я кивнул. У Сато всегда были проблемы с финалом.
– Вы неплохо знали Сато. У него были враги?
– Неплохо, и поэтому знаю, что он бы никогда не сделал такую глупость – поджечь дом старой пленкой, если вы об этом, – сказал он.
– У него были проблемы с якудза?
– Ну, – Набико задумался, – по-моему, в этом бизнесе у всех время от времени возникают проблемы с якудза.
– Кинобизнес до такой степени кишит организованной преступностью? – Ответ я знал, но хотел услышать его от Набико.
– Ну, с Гонконгом не сравнить. И не сам бизнес. А определенные… прикладные отрасли, – сказал Набико и многозначительно мне подмигнул. Я его понял, но лучший способ заполучить информацию – прикинуться дурачком. Введение в журналистику.
– Прикладные отрасли? – спросил я, для пущего эффекта подпустив легкий акцент.
– Проституция. Наркотики. Азартные игры. Пороки шоу-бизнеса.
– И Сато в этом участвовал?
– Все участвуют. Даже если делаешь вид, будто не замечаешь, – все равно участвуешь. К тому же вечно не хватает денег.
– Что вы имеете в виду?
– За много лет Сато не выпустил ни одного прибыльного фильма, – медленно произнес Набико.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30