– Япония превратилась в страну хиляков в голубых джинсах!
Заорал не Хирохито. Я выглянул в окно.
– Мы продали наш национальный дух за пончики «Данкин» и куклы Барби!
Огромный динамик на грузовике перед нами ревел так, что в такси тряслись окна. Несколько молодых парней на грузовике кричали и размахивали портретами своего лидера, жирною помятого мужика.
– Общество «Цугури» обещает возродить в Японии истинные японские ценности!
Несколько автомобилей в ответ пробибикали, но не поймешь, в знак согласия, протеста или вообще без всякой связи с декларациями «Цугури». Грузовик, вестник ультранационалистической идеологии Общества Меча, заблокировал все движение.
– Мы, японцы, – люди солнца. Когда-то нас боялись и уважали, мы были самым сильным государством Азии. Теперь все народы над нами смеются. У нас нет ни обороны, ни воинов, только армия жадных рабов, кланяющихся перед Западом! Мы продали свои мечи за сотовые телефоны, нашу гордость – за пиццу из микроволновки!
Токио, город шума. Я откинулся на сиденье и, пытаясь отрешиться от антипиццевой пропаганды, стал размышлять о странной гейше, пьяно ввалившейся в двери «Пурпурного невода», следовательно, – в водоворот приключений, который зовется моей жизнью. Что она делала в рыбацком баре, кося под пьяную тряпичную куклу? Почему за ней гнались якудза? Или они искали другую девушку? Или они пришли за мной?
Как и с теми семьюстами дзэнскими коанами, что я выучил, ответ неизвестен, но поразмыслить не мешает.

2

– А я думал, Сато живет в Мисюку, – сказал я Хирохито после сорокаминутной поездки в другом направлении.
– В основном. Но сейчас три недели в Саду.
– В Саду? – не веря своим ушам, переспросил я. – Не просто в неком саду или в каком-то саду или вообще в саду – а в том самом… единственном… Саду?
– Сато в Саду Земных Восторгов, – безучастно сказал Хирохито.
– Здорово. Говорят, он достоин названия – это правда?
– Никогда там не был. Я – шофер. Я жду снаружи. Забираю его в гараже, высаживаю в гараже. Не знаю, что говорят. – Хирохито вообще это не интересовало. Он явно не знал того, что знал я.
После того как Сато Мигусё заканчивал сценарий и завершал препродакшн – поиск места для съемки, подбор актеров, бюджетные хитросплетения, подбор съемочной группы и т. д. и т. п. – он на три недели уединялся в роскошных перестроенных городских апартаментах, чтобы спрятаться от токийской кинематографической тусовки и отдохнуть перед съемками.
Мало кто знал, где располагается его барочный особняк. Снаружи он выглядел как любой токийский многоквартирный дом. Но кинематографические успехи Сато дали ему то, что больше всего ценится у японцев, – пространство. В начале шестидесятых целая четырехэтажка стала его частным дворцом.
Легенда гласит, что внутри все выпотрошено и Сато установил там гигантский киноэкран и аляповатый водопад, низвергающийся в огромную ванну в стиле онсен, куда Сато любил наливать средство «Мистер Бабблз», от чего она вся наполнялась розовой пеной – Либераче Влодзиу Валентино Либерачи (1919–1987) – американский эстрадный артист и пианист, отличавшийся крайней экстравагантностью.

просто умер бы от зависти.
– Да, я декадентствую, – говорил обычно Сато, улыбаясь как школьник. – Но всего три недели в году.
И не врал. Остальную часть года он жил стесненно, по-спартански, как и все японцы. Никогда не ездил в экстравагантные гольф-туры в Австралию или в секс-туры в Таиланд. Но на эти три недели образ жизни Сато Мигусё взрывался привычками Калигулы-затворника.
В основном Сато развлекался сам по себе. Часто он брал с собой всего одну женщину, и она уезжала и приезжала с завязанными глазами, чтобы не знала, где была. По моим сведениям, все это скорее походило на психодраму, чем на реальный секс. Сато интересовало, что людей пугает, что их заводит, удручает, но не акт сам по себе. Отчасти он просто готовился к очередному фильму. Не сиделось парню без работы.
Но с годами Сато все чаще предпочитал проводить эти три недели в одиночестве. Как-то раз он с тоской признал, что вот уже почти восемь лет не приводил женщин в особняк.
– Теперь, – сказал он, – я просто напиваюсь и смотрю старые немые фильмы. В моем возрасте Бастер Китон Бастер Китон (1895–1966) – американский комический актер немого и звукового кино.

гораздо интереснее грудастой бабенки.
Что касается меня, я просто хотел посмотреть, где Сато, известный режиссер-отшельник, проводит свободное время, – увидеть секретное убежище, по сравнению с которым, говорят, особняки в фильме «Образ жизни богатых и знаменитых» «Образ жизни богатых и знаменитых» (1984) – американская документальная программа, посвященная разнообразным излишествам, которые позволяют себе высшие классы.

– просто филиппинские ночлежки.
Но в убежище Сато мы так и не попали.
Путь блокировало стадо пожарных и полицейских машин. Мы подъехали ближе и увидели, как язычки пламени еще бодро лижут обугленные остатки рухнувшего фасада.

Я выпрыгнул из машины и помчался к дому, чуть не споткнувшись о шланг брандспойта. Пожарный сердито заорал, чтобы я сел обратно в машину. Проигнорировав его, я побежал по тротуару, прокладывая себе путь к горелым останкам убежища Сато Мигусё.
Меня остановил только полицейский – схватил за шиворот у самых дверей.
Упав, я пришел в себя.
– Слишком поздно, – попенял полицейский, сочувственно глядя на меня.
Да, поздно. Ибо, пока я лежал на земле, над моей головой проехали носилки. Вытянув шею, я увидел, что сбоку из-под одеяла свисает тонкая обгорелая рука со скрученными и обугленными пальцами. К одному из них замазкой прилипла искореженная полоска золота, бывшая некогда кольцом Сато, которое много лет назад он получил в качестве третьего приза на фестивале документальных фильмов стран дельты реки Меконг.

Я смотрел, как черный столб дыма исчезает в потемневшем небе. Мне это напомнило сцену из последнего и, похоже, итогового фильма Сато Мигусё. Он назывался «Ил» – о двух детях из Хиросимы, оставшихся сиротами после того, как была сброшена бомба. Бродя среди дымящихся городских развалин, они натыкаются на какие-то руины, и малыш вдруг останавливается. «По-моему, это был мой дом», – говорит он. На секунду замирает. Крупный план, по щеке скатывается одинокая слеза. Затем он поворачивается и медленно уходит. По правде говоря, фильм довольно дерьмовый.
Ну я и тип. Умер друг, а я стою и вспоминаю сцену из его самого убогого фильма. Думаю, у горя обличий много, если то, что я переживал, было горем. Не поймешь.
Синто, шофер, лишь тряс головой, отводя глаза от скелета сгоревшего дома. Странно, он вроде бы не очень удивился. Может, держит себя в руках, а может, просто в шоке. Трудно угадать, о чем думает человек с такими усами.
– Поехали, – сказал я Синто, который сидел на капоте, небрежно держа сигарету. Он растерянно посмотрел на меня. – Сато мертв, – пояснил я. – А тебе нужна работа. Можешь начать с того, что отвезешь меня обратно в «Пурпурный невод».
– Но…
– Сколько бы тебе Сато ни платил, я дам на тридцать процентов больше. Думай быстрее – в этом городе полно людей с водительскими правами.
Синто Хирохито соскочил с капота и сел за руль. Моя дверь, щелкнув, открылась, и он завел двигатель. Между губ его еще тлела сигарета.
– Бросай курить, – сказал я. – Ты работаешь на Билли Чака – журналиста.
Он выкинул сигарету в окно. Мы отъезжали, и я видел, как она, дымясь, приземлилась возле кучи выброшенных газет. По-моему, теперь уже не важно, загорятся они или нет.

Я почти ожидал увидеть, что Хиро Бхуто лежит на полу, окровавленный, скрючившись от боли среди поломанных стульев и осколков разбитых бутылок, и угрозы якудза все еще звенят у него в ушах. Но «Пурпурный невод» выглядел таким же, каким я его оставил, – минус четверо громил, которые убрались зализывать раны.
– Мы закрыты, – сказал Хиро, увидев меня. Синто остался ждать в машине.
– Ты в порядке? – спросил я, потрясенно озирая бар.
– А что со мной станется? Я этим парням ничего не сделал.
– Они тебя не зажарили?
– Они расспрашивали о тебе.
– И?
– Я им рассказал.
– Ты им рассказал?
– У меня бизнес, его надо оберегать. Семья. Ты приходишь в мой бар. Колотишь парней, которых лучше не трогать. И что мне делать? Принять удар на себя? Они бы все равно тебя нашли. А потом в наказание за то, что я тебя защитил, приходили бы сюда каждый день и терроризировали клиентов, пока не закрою бар. Поэтому я им все рассказал.
Я недоверчиво покачал головой. Неясно, что теперь делать. Но я понимал, что Бхуто прав, даже если это означает, что мое пребывание в Токио окажется увлекательнее, чем я планировал.
– Я им сказал, что ты сказал мне, будто тебя зовут Пи-Ви Мелвилл. Представляешь богатого американского китовода и приехал в Токио по делам.
– Китовода?
– Эти парни читают только книжки про девочек с дзо-но тити, – ухмыльнулся Бхуто. – Так что они не в курсе.
Выражение «слоновьи сиськи» я слыхал только от школьников. Сегодня Хиро Бхуто был полон сюрпризов.
– С чего ты вдруг на них набросился? Они же просто выпендриться хотели, а потом убежали бы за девчонкой.
– Ты не понимаешь. Она была гейша.
– Гейша! Много ты видел гейш, которые спят под сводом небесным? – хихикнул Бхуто.
– Ну, тут ты не прав.
Он лишь пожал плечами:
– По мне, так она просто бомжиха.
– Она и хотела, чтобы ты так подумал.
Бхуто ничего не сказал. Он знал, что спорить со мной о гейшах бесполезно. Вместо этого он прошел за стойку бара и взял визитную карточку. Вручил ее мне:
– Кем бы она ни была, она оставила тебе вот это. Я это нашел в женском туалете, когда убирался.
Полагаю, она могла бросить визитку так, что я не заметил, когда выпрыгивала из окна. Если в комнате присутствовала гейша, мой репортерский глаз на детали начинал сбоить. Я даже не мог вспомнить, какого цвета был туалет в «Пурпурном неводе». Пурпурного, наверное.
– Сегодня в баре из женщин была только она. Не знаю, с чего я вдруг озаботился уборкой в женском туалете. Я уже двадцать шесть дней не менял там рулон туалетной бумаги. К нам и женщины-то заходят не часто, а те, что заходят…
Я поднял руку, чтобы он помолчал, пока я изучаю послание от гейши. Карточка обескураживающе безобидная. Черным цветом на белом фоне отпечатан логотип компании «Ётаё Моторс». Ни номера телефона, ни факса, ни вебсайта, ни адреса электронной почты, ни имени. Она могла принадлежать любому, но это какая-то ахинея. Зачем носить с собой визитную карточку, на которой указан только логотип корпорации?
И тут меня осенило.
– Хиро, принеси мне стакан воды, – сказал я, зажигая спичку, чтобы лучше видеть в полумраке бара.
Хиро принес стакан воды и поставил его на стойку.
– Смотри и учись, Бхуто. – сказал я. – Смотри и учись.
Я опустил карточку в воду. Подождал. Бхуто смотрел без особого интереса. Я вынул визитку из воды и поднес спичку. Визитка была мокрая.
Бхуто ничего не сказал. Все вопросы были написаны у него на лице.
– Я бы сказал, что результат отрицательный, – сообщил я.
– Ты думал, там будет скрытая надпись? – хохотнул Бхуто.
– Нет. Я только хотел убедиться, что чернила настоящие. Что визитка не подлог.
– Ну и?
– Визитка не подлог.
Так я гейшу никогда не найду. По крайней мере, еще не поздно уехать домой. Можно забыть о гейше и разобраться в том, что случилось с Сато. Послать кого-нибудь другого, Сара знает кого, чтобы писал о турнире, пока я пишу биографию одного из величайших режиссеров Японии.
Пока я смотрел на размякший кусок бумаги, до меня вдруг дошло, что, возможно, это мой последний шанс вернуться домой, убраться отсюда. Что-то мне подсказывало: если я сейчас не остановлюсь, этой дорогой придется идти до конца. А я не имел представления, что это за дорога, и еще меньше – где у нее конец.
Я дал себе семь вдохов и выдохов, чтобы решить, как поступить дальше, и если у меня не возникнет план, я следующим авиарейсом вернусь в Кливленд, Огайо. За свой стол в редакции «Молодежи Азии» и к куче писем от поклонников, ожидающей моего возвращения.
На восьмом выдохе меня осенило.
Я показал Бхуто мокрую визитку. Мои брови изображали похотливую пантомиму. Он ничего не понял; тогда я высунул язык и эротично им покрутил.
– Бред собачий, – сказал он.
– Поехали, сам увидишь, – ответил я. И опять покрутил языком, чтобы он решился побыстрее.
В сгущающихся сумерках в дальнем районе Токио я показывал Синто Хирохито дорогу в лабиринте извилистых улочек, отчаянно пытаясь вспомнить, где последний раз видел уличный рекламный щит. Мы медленно ползли к Гиндзе. Бхуто каждые пятнадцать минут бормотал «бред собачий», а Синто вообще ничего не говорил, только нервно пощипывал усики. Я не помнил, правильно ли мы едем, и несколько раз заставлял Синто возвращаться. Бхуто все чаще поминал собачий бред, а я уже терял надежду. Может, этого места вообще не существует.
И тут я увидел Шона Пенна.
Он висел в пятидесяти футах над землей, кося вниз нетерпеливым похмельным взглядом опухших глаз. Волосы его выглядели так, будто он спал под барной стойкой в луже затхлого пива и только что выполз. Из уголка рта свисал истлевший окурок сигареты. За ухом в ожидании своей очереди торчала следующая.
А рядом с ним стояла огромная, ярко раскрашенная коробка хлопьев «Съешь меня!». Шон Пени смотрел на нее сердито, как на папарацци. Он бы сейчас со всей силы дал коробке пинка по заднице.
«СЪЕШЬ МЕНЯ! – гласила надпись. – ЗАВТРАК ЗВЕЗД».
Не худший продукт, рекламируемый кинозвездой. Почти все известные люди Голливуда рекламируют японские товары. За это хорошо платят, а важные персоны все равно рекламу не смотрят. Фрэнсис Форд Коппола обычно рекламировал растворимый продукт под названием «Ананасомусс сегодня». Года два назад Де Ниро сыграл в телерекламе слухового аппарата. При этом он надел костюм, в котором играл Трэвиса Бикла. Главный герой фильма американского кинорежиссера Мартина Скорсезе – Таксист» (1972).

Он прикладывал ладонь к уху и спрашивал: «Что вы сказали? Что вы сказали?» В рекламе ему на помощь является продавец слухового аппарата «Хорошее Ухо».
Однако моим фаворитом всех времен был щит с Барброй Стрейзанд, рекламирующей средство от насморка. На фото она пользуется такой бутылочкой-спринцовкой и старается сохранить уверенный и достойный вид истинной артистки, впрыскивая эту фигню в свой шнобель.
Вот это – реклама.
– Вот она, – сказал я, показывая на щит с Шоном Пенном.
– Бред собачий, – проворчал Бхуто.
Я велел Синто остановиться и выпрыгнул из машины. Сегодня па Гиндзе было как-то тихо, она вообще за последние годы подрастеряла блеск. Все хипстеры куда-то подевались, освободив место для дневных любителей шопинга, броских корпоративных зданий с зеркальными окнами, чванливых картинных галерей и бутиков с дорогущими фольклорными поделками.
Я стоял прямо под Шоном с его хлопьями у входа в какой-то модный магазин и высматривал черный телефон, которому полагалось тут быть. Но его не было. Я посмотрел вдоль улицы, снова взглянул на щит – убедиться, что стою точно под ним. Я и был под ним, ровно где надо. Огромный пепел с сигареты Шона Пенна, казалось, может упасть на меня в любую секунду.
Я прошел по улице и вернулся, но так и не обнаружил черного телефона на стене. Ничего не оставалось делать, как вернуться к автомобилю.
Бхуто моментально уставился на меня:
– Я же говорю…
– Знаю. Бред собачий.
Я сел на заднее сиденье и на мгновенье задумался. Может, надо искать не Шона Пенна. Может, скрытый вход был под щитом, на котором Деннис Хоппер рекламирует зубную пасту в Аояме. Или в Акасаке, под рекламой краски для волос с Аль Пачино. Я иногда путаю актеров, работающих по системе Станиславского.
– Знаешь, – сказал Бхуто, – этой рекламы «СЪЕШЬ МЕНЯ!» везде полно.
– А что, еще есть?
– Повсюду. По крайней мере две или три я тебе навскидку назову. Одна на Томати-дори, другая недалеко от Акихабары…
– Вперед, Синто, – сказал я. Синто влился в дорожный поток, и мы двинули на запад в поисках очередного Шона Пенна. Бхуто был раздражен донельзя и даже перестал ругаться. Однако он был осторожен и особо не протестовал: он знал, если я окажусь прав, ему несдобровать.
Только это его и сдерживало всякий раз, когда он останавливался под очередным щитом с рекламой «СЪЕШЬ МЕНЯ!». И всякий раз я выходил из машины, искал мифический черный телефон и ничего не находил. Где-то после седьмого промаха Бхуто заснул. Синто хранил молчание, следуя куда скажут. Работая у Сато, он, очевидно, привык блуждать в бесконечных поисках мест для съемок, и бесцельными поездками его не удивишь.
Наконец я сдался, велел Синто развернуться и ехать в «Пурпурный невод». Может, Бхуто прав, может, этого места вообще не было.
Когда мы заворачивали за угол примерно в миле от бара Бхуто, я снова заметил ухмыляющегося с небес Шона Пенна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30