– спросила она. – Рамоз просто налетел на меня, так стремительно он выбегал из твоей комнаты. – Ты что, заболел? – Она подошла ближе и стала пристально всматриваться в его лицо. – Да, вид у тебя нездоровый. О боги, ты бледен как полотно. Сядь, прошу тебя.
Хаэмуас дал усадить себя в кресло. Он чувствовал на лбу прохладную руку жены.
– Хаэмуас, у тебя жар, – объявила она. – Да, я вижу, ты питаешь к Пи-Рамзесу настоящую ненависть, и город платит тебе тем же, потому что его демоны всякий раз насылают на тебя болезни и немочи. Я пошлю за жрецом. Надо, чтобы он прочел заклинание, изгоняющее демонов.
Хаэмуас схватил ее за руку. Лихорадку и в самом деле следовало лечить заклинаниями, поскольку вызывали ее злобные демоны, но он-то прекрасно знал, что свой недуг навлек на себя сам и никакие демоны сейчас не гнездятся в его теле. «Или гнездятся? – внезапно подумал он, ощутив некоторое смущение. – Может быть, решив оставить свиток у себя, я тем самым совершил непоправимую ошибку, которая и дала демонам силы проникнуть в мое тело? И теперь я стал носителем некоей разрушительной и злой силы?» Нубнофрет с выражением недоумения ждала, что он скажет. Он все еще крепко сжимал ее руку в своей. Сильная дрожь сотрясала все его тело.
– Хаэмуас, ты меня пугаешь. – Голос Нубнофрет донесся до него словно издалека. – Прошу тебя, пусти.
Он пришел в себя и сквозь зубы пробормотал какие-то слова извинения. Затем отпустил ее руку. Нубнофрет потерла больное место.
– Каса! – громко позвала она. – Уложи царевича в постель. Посмотри на него!
В комнату вбежал Каса и, бросив быстрый взгляд на Нубнофрет, помог Хаэмуасу подняться с кресла и лечь на ложе.
– Только не надо жреца, – тихо произнес Хаэмуас. Он лежал в постели, дрожа по-прежнему и подтянув колени к подбородку. – Прости меня, Нубнофрет. Ложись спать и не тревожься. Мне просто надо как следует выспаться. Я потерял сегодня один важный свиток, только и всего.
При этих словах Нубнофрет вздохнула с облегчением.
– В таком случае мне все ясно, – произнесла она с упреком. – Другие испытывают такие страдания, если только потеряют любимое дитя, ты же, дорогой брат, можешь обливаться слезами и дрожать над жалким клочком папируса.
– Я знаю, – ответил он, сжимая зубы и стараясь унять дрожь. – Я глупец. Спокойной ночи, Нубнофрет.
– Спокойной ночи, царевич. – И она выплыла из комнаты, не произнеся больше ни слова.
– Царевич, чем еще я могу тебе помочь? – обратился к нему Каса.
Хаэмуас приподнял голову с подушки и пристально посмотрел в полное тревоги лицо своего слуги. Такое напряжение оказалось ему не по силам. На него навалилась невыносимая тяжесть, и веки сами собой, без его воли, опустились.
– Ничего не нужно, – выговорил он шепотом. – Не буди меня рано, Каса.
Слуга поклонился и тихонько вышел. Хаэмуас наконец-то остался один, во всяком случае, он очень на это надеялся. Объяви сейчас Птах о конце света, Хаэмуас не смог бы заставить себя открыть глаза. Все звуки доносились до него издалека, будто с другого конца города, из другого мира. Он мгновенно погрузился в забытье. Так человек, теряющий опору под ногами, быстро сползает по краю темной бездны. Хаэмуасу снился сон.
Стоял полдень, жаркий летний полдень, безжалостная жара обжигала дыхание. От яркого света он почти ослеп. Понуро опустив голову, Хаэмуас шел по дороге, покрытой белой пылью, которая тоже дышала на него отраженным жаром жестокого солнца. Немного впереди шла какая-то женщина. Хаэмуас видел только ее голые лодыжки, чуть припорошенные мельчайшим белым песком – облачка его поднимались при ходьбе, – да ритмично открывались загорелые икры женщины, когда во время движения отлетало в сторону ее алое одеяние.
Некоторое время он, не обращая внимания на бесконечную усталость, на пот, ручьем стекавший ему на глаза, с удовольствием наблюдал за ее ритмичными движениями, смотрел, как поочередно напрягаются и расслабляются мышцы, как пальцы ног сгибаются, распрямляются и вновь погружаются в мягкий песок, рассеивая вокруг тусклые облачка. Вскоре, однако, ему захотелось посмотреть этой женщине в лицо. Хаэмуас попытался поднять голову, но ему это не удалось. Он приложил огромное усилие, напряг шею, стараясь заставить ее распрямиться, а голову – подняться. Но взгляд его все равно оставался прикован к дороге, монотонно скользившей вперед под легкой поступью незнакомой женщины.
Хаэмуасу хотелось, чтобы женщина остановилась. Он уже задыхался от жары, да и усталость одолевала все сильнее. Он позвал ее, но слова слетели с губ беззвучным дуновением раскаленного воздуха. «Стой! – в отчаянии молил он мысленно. – Прошу тебя, остановись!» Но женщина по-прежнему продолжала свой путь. Хаэмуасом овладела некая гипнотическая завороженность. Ему смутно казалось, что по краям дороги должна расти зеленая трава, там стоят деревья, отбрасывающие живительную тень, за которую он отдал бы сейчас все на свете, но его попытка свернуть с пути не принесла успеха – он по-прежнему все шагал и шагал вперед, как зачарованный следуя за уверенной поступью женщины, не замечавшей его.
Наконец, с первым неясным светом зари и ранним щебетанием птиц, Хаэмуас проснулся. В комнате царил полумрак. Было тихо. Ночная лампа давно погасла, и он чувствовал слабый запах прогоревшего фитиля, смешивающийся с испарениями своего тела. Он все еще дрожал, не в силах освободиться от кошмара. Простыни были влажными от пота. «Такие сны снятся в лихорадку, – размышлял Хаэмуас, пытаясь приподняться на постели. – В этом все дело». Он посмотрел на ночной столик, на свою кровать, ощупал руками лицо – словно еще раз желая убедиться, что теперь его окружает обычная реальность, жизнь, строящаяся по законам разума и материи. Вдруг он ощутил сильнейшее возбуждение, его охватило чувственное желание такой силы, какого он не помнил уже многие годы.
Хаэмуас некоторое время лежал неподвижно, стараясь восстановить дыхание, успокоить разум. Потом он тихо позвал Касу и приказал приготовить утреннюю ванну и подать завтрак. Дворец уже начинал постепенно просыпаться, но сюда доносились лишь отдаленные звуки. В покоях Хаэмуаса всегда было тише, чем в других частях Пи-Рамзеса.
Каса завязывал сандалии на ногах Хаэмуаса, когда появился Рамоз. Сердце у Хаэмуаса затрепетало, и он приказал глашатаю говорить. Но Рамозу нечего было сказать своему господину.
– Помощники сообщают, царевич, что никто из тех, кого они опросили, не видел свитка и ничего о нем не слышал, – признался он. – Все же мы продолжаем поиски и всем сообщаем об обещанной тобой награде. Мне очень жаль.
Ты не виноват, Рамоз. – Хаэмуас встал и сделал знак рукой – глашатай может идти. Он послал за Амеком. Дожидаясь, пока придет телохранитель, Хаэмуас не мог удержаться от того, чтобы еще раз обыскать и свою опочивальню, и приемную, и зал, ведущий в его личные покои, но все усилия оказались напрасными. Вскоре его уже приветствовал Амек.
– Приготовь мне носилки, – приказал Хаэмуас. – Нынче утром я отправляюсь в храм бога Ра, чтобы вместе с другими жрецами вознести молитвы. – Он и сам не знал, что скажет именно эти слова, как не знал, откуда взялось это непреодолимое желание поехать в храм, вдохнуть аромат ладана, ощутить атмосферу власти и покоя. И все же Хаэмуас остро чувствовал, что, отказавшись от своего намерения, он немедленно об этом пожалеет.
Оставшиеся дни, проведенные в Пи-Рамзесе, были посвящены встречам и беседам с правителями северных и южных земель, с иностранными посланниками, с настоятелями храмов и с отцом. Хаэмуас еще раз навестил мать. Однажды днем в сопровождении надежной охраны он отправился побродить по пестрым городским базарам в поисках подходящего подарка для Шеритры. Съездил поохотиться на болотах в компании хеттского посланника, и оперение незадачливых уток, сбитых хеттом с помощью палки, не шло ни в какое сравнение с роскошным убором из перьев у него на голове.
Нубнофрет, конечно же, позабыла о своем недовольстве. Хаэмуас редко видел ее и Гори, пока наконец не настал день, когда им пора было возвращаться домой в Мемфис. Сам он, казалось, полностью оправился от приступа непонятной болезни, одолевшей его в тот вечер, когда он потерял свиток. К его вящему огорчению, свитка так и не нашли. Он, впрочем, и не надеялся. Глубоко в его душе зрело твердое убеждение, что здесь не обошлось без вмешательства духов, что по какой-то, понятной лишь им одним причине на мгновение стерлась граница между миром живых и мертвых, и он сам стал именно той точкой, в которой дрогнула разделявшая их стена. Тот старик был или великим чародеем, владеющим тайнами общения с невидимыми силами, – Хаэмуас, однако, в этом сомневался, – или же воплощением некоего духа, а свиток его – не более чем струйка дыма, небесное облачко, растаявшее без следа при первых признаках зари.
Предсказания гороскопа, ясно виденный им обрывок свитка, сморщенный и почерневший от пламени факела, настойчивые мольбы старика – все это Хаэмуас постарался упрятать в самые отдаленные уголки памяти. Теперь он вернется домой, займется планами захоронений священного быка Аписа, продолжит раскопки и изыскания в Саккаре и вновь обретет чувство уверенности в себе и собственной правоты. И лишь сон преследовал его с прежней силой. Он ясно помнил каждую мельчайшую деталь, и долго еще обнаженные женские ноги в песке вызывали в его душе острый приступ внезапной опустошенности и сильнейшего желания.
С семьей они отплыли домой, тяжело нагруженные разными хозяйственными покупками, а также подарками для Шеритры и друзей, оставшихся в Мемфисе. За то время, что они гостили у фараона, река разлилась еще сильнее, совсем разбухла и несла свои воды заметно медленнее. Обратная дорога заняла больше времени, несмотря на попутный ветерок, дувший с севера, поскольку судно двигалось против течения и пришлось налечь на весла.
Хаэмуас, охваченный, как всегда, нетерпением поскорее увидеть недвижный лес пальм на фоне пустыни и пирамид, который всегда служил ему знаком приближения родных мест, сидел под навесом на палубе «Амона-повелителя», всецело поглощенный мыслями о предстоящих делах. Нубнофрет проводила время в уединении, дремала, наложив на лицо слой питательного крема, предохраняющего кожу от сухого воздуха пустыни, или играла в настольные игры с Вернуро. Гори и Антеф разбросали по выжженным солнцем доскам палубы свои новые игрушки и головоломки, предназначавшиеся для потрошения, которые им удалось отыскать на городских рынках. «Не может быть никаких сомнений, – думал Хаэмуас, вслушиваясь в плеск весел и хлопанье навеса на ветру, – что нет во всем Египте семьи, столь же удачливой, счастливой и благословенной, как наша».
ГЛАВА 4
Смерть приводит к нему всякого,
И является человек с дрожью в сердце,
И объята душа его ужасом.
Вскоре после завтрака они пришвартовались у пристани в имении Хаэмуаса, слуги тотчас же бросились исполнять свои многочисленные обязанности. Услышав шум, им навстречу выбежала Шеритра. Последовали возгласы приветствий и восторга, поцелуи и объятия. Наконец все удалились в сад. Лодки уже разгружали, и Хаэмуас знал, что вскоре их вытащат на берег, чтобы проверить, в каком они состоянии. Наслаждаясь тем, что он наконец дома, Хаэмуас опустился на траву в тени своих сикомор, рядом присела Шеритра. Фонтан по-прежнему разбрасывал хрустальные струи, разбивавшиеся о каменную чашу. Обезьяны с обычным своим высокомерием наблюдали за его прибытием, потом снова уселись, развалившись в траве рядом с дорожкой. Удобный старый дом, его высушенные солнцем стены, великолепные цветы – все радовалось возвращению хозяина. До его слуха изнутри дома доносились голоса и шум: это слуги занимались своей работой. Вскоре Иб обратится к нему с вопросом, где подавать обед – на открытом воздухе или же в прохладной столовой, а Пенбу, освежившись с дороги, уже будет ждать его в кабинете. Хаэмуас смотрел, как дочка радуется подаркам, как светится счастьем ее неприметное личико, а Нубнофрет в кои-то веки не высказывает своих бесконечных замечаний и советов при виде того, что дочка ссутулилась, склонившись над грудой ярких украшений, скатанными в рулоны тканями и разными безделушками.
Вскоре из дома появился Иб, он приблизился своей полной достоинства, неторопливой походкой. С ним был и Пенбу, и даже на расстоянии Хаэмуас почувствовал, что он еле сдерживает переполняющие его эмоции. Даже Нубнофрет, не замечавшая обычно таких вещей, подняла голову, а Гори вскочил на ноги.
– Царевич желает отобедать здесь или в столовой? – спросил Иб.
Хаэмуас не отвечал, он вообще едва слышал, что к нему обратились с вопросом. Его внимание было целиком приковано к писцу. Пенбу весь дрожал, глаза его горели.
– Говори! – приказал Хаэмуас. Никакие дополнительные распоряжения Пенбу не потребовались.
– Царевич, в Саккаре обнаружена еще одна неизвестная гробница! – выпалил он. – Повинуясь твоим приказам о восстановлении храма солнца Осириса Неусера-Ра, рабочие стали расчищать это место. И глядь – вдруг появляется огромный камень. Целых три дня ушло только на то, чтобы сдвинуть его с места, а под камнем управляющий работами обнаружил ведущую вниз лестницу.
Хаэмуас, сдерживая собственное волнение, улыбнулся столь необычному поведению Пенбу – тот никогда не терял достоинства.
– Ступени расчистили? – спросил он.
– Да. И в самом низу… – Он сделал паузу для пущей важности, и Гори не удержался:
– Да говори же, Пенбу! Мы и так дождаться не можем новостей. Мы все в твоей власти!
– В самом низу обнаружилась запертая и опечатанная дверь! – победоносно закончил Пенбу.
– Вряд ли можно надеяться, что печать эта старинная, – заметил Гори с сомнением в голосе. Он взглянул на отца. Хаэмуас поднялся.
– Каково твое мнение? – обратился он к писцу. Пенбу пожал плечами. Ему уже удалось восстановить привычное душевное равновесие.
– На первый взгляд кажется, что печать старинная, – ответил он, – но нам ведь и прежде попадались весьма искусные подделки. Я поддался минутному волнению. Прошу меня простить. Управляющий работами на самом деле считает, что это нетронутая старинная гробница.
Нубнофрет шумно вздохнула.
– Иб, тебе, пожалуй, стоит собрать для царевича походный обед и передать слугам, которых он возьмет с собой, – сказала она, и Хаэмуас бросил на нее веселый взгляд, исполненный благодарности.
– Прошу прощения, дорогая сестра, – сказал он. – Я должен по крайне мере осмотреть сегодня эту находку. Иб, распорядись, чтобы подготовили носилки. Гори, ты поедешь со мной?
Молодой человек кивнул.
– Но прошу тебя, отец, внутрь заходить мы сегодня не будем. Я даже не успел привести себя в порядок!
– Посмотрим, что там такое. – Хаэмуас уже погрузился в собственные мысли, и его голос звучал несколько отстранение. Новая, не известная ранее гробница, новые надписи, новые знания, свитки, новые свитки… Не следует ожидать ничего особенного, твердо заявил он себе. Слишком малы шансы, что ему удастся обнаружить что-нибудь выдающееся. Гороскоп не предсказывает ничего хорошего на конец нынешнего дня. Как, собственно, и гороскоп всех остальных членов семьи, поэтому вряд ли можно ожидать от этой находки чего-то исключительно ценного. Он совсем уже собирался приказать Пенбу забросать вход в гробницу песком и землей, потому что сейчас главное – работа по восстановлению храма Осириса Неусера-Ра. Однако любопытство и охватившее его возбуждение взяло верх. Неусер-Ра подождет. Он уже ждал многие сотни хентис, поэтому пара лишних дней не причинит ему большого вреда. К Хаэмуасу уже приближался Амек в сопровождении носильщиков.
– Поступили ли в мое отсутствие какие-нибудь срочные сообщения? – обратился он к Пенбу. Тот отрицательно покачал головой. – Хорошо. Шеритра, оставляю все на тебя, – продолжал он, обращаясь к дочери.
Она улыбнулась. Девушка любовалась тончайшим голубым полотном, которое он привез ей в подарок.
– Я уже привыкла, – ответила она со смехом. – Удачи тебе, отец. Желаю найти что-нибудь интересное и стоящее.
Что-нибудь стоящее. Юношеское волнение охватило Хаэмуаса. Махнув рукой Гори, поцеловав Нубнофрет в прохладную щеку, он уселся в носилки и скоро уже мерно раскачивался в такт движениям несущих его рабов, направляясь к храму Нейт в округе Анк-Той. В животе урчало от голода, переодеться он не успел, но эти мелочи совсем его не тревожили. Вновь началась охота.
Когда Хаэмуас сошел с носилок посреди выжженной Саккары, залитой послеполуденным солнцем, его сильно мучила жажда. Слуги поспешили заняться делами: некоторые ставили небольшой шатер, который Хаэмуас всегда брал с собой в пустыню, другие разводили огонь, чтобы готовить ужин, а многострадальный Иб уже отдавал распоряжения, как устанавливать стол, за которым Хаэмуасу предстояло вкусить свой запоздалый обед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Хаэмуас дал усадить себя в кресло. Он чувствовал на лбу прохладную руку жены.
– Хаэмуас, у тебя жар, – объявила она. – Да, я вижу, ты питаешь к Пи-Рамзесу настоящую ненависть, и город платит тебе тем же, потому что его демоны всякий раз насылают на тебя болезни и немочи. Я пошлю за жрецом. Надо, чтобы он прочел заклинание, изгоняющее демонов.
Хаэмуас схватил ее за руку. Лихорадку и в самом деле следовало лечить заклинаниями, поскольку вызывали ее злобные демоны, но он-то прекрасно знал, что свой недуг навлек на себя сам и никакие демоны сейчас не гнездятся в его теле. «Или гнездятся? – внезапно подумал он, ощутив некоторое смущение. – Может быть, решив оставить свиток у себя, я тем самым совершил непоправимую ошибку, которая и дала демонам силы проникнуть в мое тело? И теперь я стал носителем некоей разрушительной и злой силы?» Нубнофрет с выражением недоумения ждала, что он скажет. Он все еще крепко сжимал ее руку в своей. Сильная дрожь сотрясала все его тело.
– Хаэмуас, ты меня пугаешь. – Голос Нубнофрет донесся до него словно издалека. – Прошу тебя, пусти.
Он пришел в себя и сквозь зубы пробормотал какие-то слова извинения. Затем отпустил ее руку. Нубнофрет потерла больное место.
– Каса! – громко позвала она. – Уложи царевича в постель. Посмотри на него!
В комнату вбежал Каса и, бросив быстрый взгляд на Нубнофрет, помог Хаэмуасу подняться с кресла и лечь на ложе.
– Только не надо жреца, – тихо произнес Хаэмуас. Он лежал в постели, дрожа по-прежнему и подтянув колени к подбородку. – Прости меня, Нубнофрет. Ложись спать и не тревожься. Мне просто надо как следует выспаться. Я потерял сегодня один важный свиток, только и всего.
При этих словах Нубнофрет вздохнула с облегчением.
– В таком случае мне все ясно, – произнесла она с упреком. – Другие испытывают такие страдания, если только потеряют любимое дитя, ты же, дорогой брат, можешь обливаться слезами и дрожать над жалким клочком папируса.
– Я знаю, – ответил он, сжимая зубы и стараясь унять дрожь. – Я глупец. Спокойной ночи, Нубнофрет.
– Спокойной ночи, царевич. – И она выплыла из комнаты, не произнеся больше ни слова.
– Царевич, чем еще я могу тебе помочь? – обратился к нему Каса.
Хаэмуас приподнял голову с подушки и пристально посмотрел в полное тревоги лицо своего слуги. Такое напряжение оказалось ему не по силам. На него навалилась невыносимая тяжесть, и веки сами собой, без его воли, опустились.
– Ничего не нужно, – выговорил он шепотом. – Не буди меня рано, Каса.
Слуга поклонился и тихонько вышел. Хаэмуас наконец-то остался один, во всяком случае, он очень на это надеялся. Объяви сейчас Птах о конце света, Хаэмуас не смог бы заставить себя открыть глаза. Все звуки доносились до него издалека, будто с другого конца города, из другого мира. Он мгновенно погрузился в забытье. Так человек, теряющий опору под ногами, быстро сползает по краю темной бездны. Хаэмуасу снился сон.
Стоял полдень, жаркий летний полдень, безжалостная жара обжигала дыхание. От яркого света он почти ослеп. Понуро опустив голову, Хаэмуас шел по дороге, покрытой белой пылью, которая тоже дышала на него отраженным жаром жестокого солнца. Немного впереди шла какая-то женщина. Хаэмуас видел только ее голые лодыжки, чуть припорошенные мельчайшим белым песком – облачка его поднимались при ходьбе, – да ритмично открывались загорелые икры женщины, когда во время движения отлетало в сторону ее алое одеяние.
Некоторое время он, не обращая внимания на бесконечную усталость, на пот, ручьем стекавший ему на глаза, с удовольствием наблюдал за ее ритмичными движениями, смотрел, как поочередно напрягаются и расслабляются мышцы, как пальцы ног сгибаются, распрямляются и вновь погружаются в мягкий песок, рассеивая вокруг тусклые облачка. Вскоре, однако, ему захотелось посмотреть этой женщине в лицо. Хаэмуас попытался поднять голову, но ему это не удалось. Он приложил огромное усилие, напряг шею, стараясь заставить ее распрямиться, а голову – подняться. Но взгляд его все равно оставался прикован к дороге, монотонно скользившей вперед под легкой поступью незнакомой женщины.
Хаэмуасу хотелось, чтобы женщина остановилась. Он уже задыхался от жары, да и усталость одолевала все сильнее. Он позвал ее, но слова слетели с губ беззвучным дуновением раскаленного воздуха. «Стой! – в отчаянии молил он мысленно. – Прошу тебя, остановись!» Но женщина по-прежнему продолжала свой путь. Хаэмуасом овладела некая гипнотическая завороженность. Ему смутно казалось, что по краям дороги должна расти зеленая трава, там стоят деревья, отбрасывающие живительную тень, за которую он отдал бы сейчас все на свете, но его попытка свернуть с пути не принесла успеха – он по-прежнему все шагал и шагал вперед, как зачарованный следуя за уверенной поступью женщины, не замечавшей его.
Наконец, с первым неясным светом зари и ранним щебетанием птиц, Хаэмуас проснулся. В комнате царил полумрак. Было тихо. Ночная лампа давно погасла, и он чувствовал слабый запах прогоревшего фитиля, смешивающийся с испарениями своего тела. Он все еще дрожал, не в силах освободиться от кошмара. Простыни были влажными от пота. «Такие сны снятся в лихорадку, – размышлял Хаэмуас, пытаясь приподняться на постели. – В этом все дело». Он посмотрел на ночной столик, на свою кровать, ощупал руками лицо – словно еще раз желая убедиться, что теперь его окружает обычная реальность, жизнь, строящаяся по законам разума и материи. Вдруг он ощутил сильнейшее возбуждение, его охватило чувственное желание такой силы, какого он не помнил уже многие годы.
Хаэмуас некоторое время лежал неподвижно, стараясь восстановить дыхание, успокоить разум. Потом он тихо позвал Касу и приказал приготовить утреннюю ванну и подать завтрак. Дворец уже начинал постепенно просыпаться, но сюда доносились лишь отдаленные звуки. В покоях Хаэмуаса всегда было тише, чем в других частях Пи-Рамзеса.
Каса завязывал сандалии на ногах Хаэмуаса, когда появился Рамоз. Сердце у Хаэмуаса затрепетало, и он приказал глашатаю говорить. Но Рамозу нечего было сказать своему господину.
– Помощники сообщают, царевич, что никто из тех, кого они опросили, не видел свитка и ничего о нем не слышал, – признался он. – Все же мы продолжаем поиски и всем сообщаем об обещанной тобой награде. Мне очень жаль.
Ты не виноват, Рамоз. – Хаэмуас встал и сделал знак рукой – глашатай может идти. Он послал за Амеком. Дожидаясь, пока придет телохранитель, Хаэмуас не мог удержаться от того, чтобы еще раз обыскать и свою опочивальню, и приемную, и зал, ведущий в его личные покои, но все усилия оказались напрасными. Вскоре его уже приветствовал Амек.
– Приготовь мне носилки, – приказал Хаэмуас. – Нынче утром я отправляюсь в храм бога Ра, чтобы вместе с другими жрецами вознести молитвы. – Он и сам не знал, что скажет именно эти слова, как не знал, откуда взялось это непреодолимое желание поехать в храм, вдохнуть аромат ладана, ощутить атмосферу власти и покоя. И все же Хаэмуас остро чувствовал, что, отказавшись от своего намерения, он немедленно об этом пожалеет.
Оставшиеся дни, проведенные в Пи-Рамзесе, были посвящены встречам и беседам с правителями северных и южных земель, с иностранными посланниками, с настоятелями храмов и с отцом. Хаэмуас еще раз навестил мать. Однажды днем в сопровождении надежной охраны он отправился побродить по пестрым городским базарам в поисках подходящего подарка для Шеритры. Съездил поохотиться на болотах в компании хеттского посланника, и оперение незадачливых уток, сбитых хеттом с помощью палки, не шло ни в какое сравнение с роскошным убором из перьев у него на голове.
Нубнофрет, конечно же, позабыла о своем недовольстве. Хаэмуас редко видел ее и Гори, пока наконец не настал день, когда им пора было возвращаться домой в Мемфис. Сам он, казалось, полностью оправился от приступа непонятной болезни, одолевшей его в тот вечер, когда он потерял свиток. К его вящему огорчению, свитка так и не нашли. Он, впрочем, и не надеялся. Глубоко в его душе зрело твердое убеждение, что здесь не обошлось без вмешательства духов, что по какой-то, понятной лишь им одним причине на мгновение стерлась граница между миром живых и мертвых, и он сам стал именно той точкой, в которой дрогнула разделявшая их стена. Тот старик был или великим чародеем, владеющим тайнами общения с невидимыми силами, – Хаэмуас, однако, в этом сомневался, – или же воплощением некоего духа, а свиток его – не более чем струйка дыма, небесное облачко, растаявшее без следа при первых признаках зари.
Предсказания гороскопа, ясно виденный им обрывок свитка, сморщенный и почерневший от пламени факела, настойчивые мольбы старика – все это Хаэмуас постарался упрятать в самые отдаленные уголки памяти. Теперь он вернется домой, займется планами захоронений священного быка Аписа, продолжит раскопки и изыскания в Саккаре и вновь обретет чувство уверенности в себе и собственной правоты. И лишь сон преследовал его с прежней силой. Он ясно помнил каждую мельчайшую деталь, и долго еще обнаженные женские ноги в песке вызывали в его душе острый приступ внезапной опустошенности и сильнейшего желания.
С семьей они отплыли домой, тяжело нагруженные разными хозяйственными покупками, а также подарками для Шеритры и друзей, оставшихся в Мемфисе. За то время, что они гостили у фараона, река разлилась еще сильнее, совсем разбухла и несла свои воды заметно медленнее. Обратная дорога заняла больше времени, несмотря на попутный ветерок, дувший с севера, поскольку судно двигалось против течения и пришлось налечь на весла.
Хаэмуас, охваченный, как всегда, нетерпением поскорее увидеть недвижный лес пальм на фоне пустыни и пирамид, который всегда служил ему знаком приближения родных мест, сидел под навесом на палубе «Амона-повелителя», всецело поглощенный мыслями о предстоящих делах. Нубнофрет проводила время в уединении, дремала, наложив на лицо слой питательного крема, предохраняющего кожу от сухого воздуха пустыни, или играла в настольные игры с Вернуро. Гори и Антеф разбросали по выжженным солнцем доскам палубы свои новые игрушки и головоломки, предназначавшиеся для потрошения, которые им удалось отыскать на городских рынках. «Не может быть никаких сомнений, – думал Хаэмуас, вслушиваясь в плеск весел и хлопанье навеса на ветру, – что нет во всем Египте семьи, столь же удачливой, счастливой и благословенной, как наша».
ГЛАВА 4
Смерть приводит к нему всякого,
И является человек с дрожью в сердце,
И объята душа его ужасом.
Вскоре после завтрака они пришвартовались у пристани в имении Хаэмуаса, слуги тотчас же бросились исполнять свои многочисленные обязанности. Услышав шум, им навстречу выбежала Шеритра. Последовали возгласы приветствий и восторга, поцелуи и объятия. Наконец все удалились в сад. Лодки уже разгружали, и Хаэмуас знал, что вскоре их вытащат на берег, чтобы проверить, в каком они состоянии. Наслаждаясь тем, что он наконец дома, Хаэмуас опустился на траву в тени своих сикомор, рядом присела Шеритра. Фонтан по-прежнему разбрасывал хрустальные струи, разбивавшиеся о каменную чашу. Обезьяны с обычным своим высокомерием наблюдали за его прибытием, потом снова уселись, развалившись в траве рядом с дорожкой. Удобный старый дом, его высушенные солнцем стены, великолепные цветы – все радовалось возвращению хозяина. До его слуха изнутри дома доносились голоса и шум: это слуги занимались своей работой. Вскоре Иб обратится к нему с вопросом, где подавать обед – на открытом воздухе или же в прохладной столовой, а Пенбу, освежившись с дороги, уже будет ждать его в кабинете. Хаэмуас смотрел, как дочка радуется подаркам, как светится счастьем ее неприметное личико, а Нубнофрет в кои-то веки не высказывает своих бесконечных замечаний и советов при виде того, что дочка ссутулилась, склонившись над грудой ярких украшений, скатанными в рулоны тканями и разными безделушками.
Вскоре из дома появился Иб, он приблизился своей полной достоинства, неторопливой походкой. С ним был и Пенбу, и даже на расстоянии Хаэмуас почувствовал, что он еле сдерживает переполняющие его эмоции. Даже Нубнофрет, не замечавшая обычно таких вещей, подняла голову, а Гори вскочил на ноги.
– Царевич желает отобедать здесь или в столовой? – спросил Иб.
Хаэмуас не отвечал, он вообще едва слышал, что к нему обратились с вопросом. Его внимание было целиком приковано к писцу. Пенбу весь дрожал, глаза его горели.
– Говори! – приказал Хаэмуас. Никакие дополнительные распоряжения Пенбу не потребовались.
– Царевич, в Саккаре обнаружена еще одна неизвестная гробница! – выпалил он. – Повинуясь твоим приказам о восстановлении храма солнца Осириса Неусера-Ра, рабочие стали расчищать это место. И глядь – вдруг появляется огромный камень. Целых три дня ушло только на то, чтобы сдвинуть его с места, а под камнем управляющий работами обнаружил ведущую вниз лестницу.
Хаэмуас, сдерживая собственное волнение, улыбнулся столь необычному поведению Пенбу – тот никогда не терял достоинства.
– Ступени расчистили? – спросил он.
– Да. И в самом низу… – Он сделал паузу для пущей важности, и Гори не удержался:
– Да говори же, Пенбу! Мы и так дождаться не можем новостей. Мы все в твоей власти!
– В самом низу обнаружилась запертая и опечатанная дверь! – победоносно закончил Пенбу.
– Вряд ли можно надеяться, что печать эта старинная, – заметил Гори с сомнением в голосе. Он взглянул на отца. Хаэмуас поднялся.
– Каково твое мнение? – обратился он к писцу. Пенбу пожал плечами. Ему уже удалось восстановить привычное душевное равновесие.
– На первый взгляд кажется, что печать старинная, – ответил он, – но нам ведь и прежде попадались весьма искусные подделки. Я поддался минутному волнению. Прошу меня простить. Управляющий работами на самом деле считает, что это нетронутая старинная гробница.
Нубнофрет шумно вздохнула.
– Иб, тебе, пожалуй, стоит собрать для царевича походный обед и передать слугам, которых он возьмет с собой, – сказала она, и Хаэмуас бросил на нее веселый взгляд, исполненный благодарности.
– Прошу прощения, дорогая сестра, – сказал он. – Я должен по крайне мере осмотреть сегодня эту находку. Иб, распорядись, чтобы подготовили носилки. Гори, ты поедешь со мной?
Молодой человек кивнул.
– Но прошу тебя, отец, внутрь заходить мы сегодня не будем. Я даже не успел привести себя в порядок!
– Посмотрим, что там такое. – Хаэмуас уже погрузился в собственные мысли, и его голос звучал несколько отстранение. Новая, не известная ранее гробница, новые надписи, новые знания, свитки, новые свитки… Не следует ожидать ничего особенного, твердо заявил он себе. Слишком малы шансы, что ему удастся обнаружить что-нибудь выдающееся. Гороскоп не предсказывает ничего хорошего на конец нынешнего дня. Как, собственно, и гороскоп всех остальных членов семьи, поэтому вряд ли можно ожидать от этой находки чего-то исключительно ценного. Он совсем уже собирался приказать Пенбу забросать вход в гробницу песком и землей, потому что сейчас главное – работа по восстановлению храма Осириса Неусера-Ра. Однако любопытство и охватившее его возбуждение взяло верх. Неусер-Ра подождет. Он уже ждал многие сотни хентис, поэтому пара лишних дней не причинит ему большого вреда. К Хаэмуасу уже приближался Амек в сопровождении носильщиков.
– Поступили ли в мое отсутствие какие-нибудь срочные сообщения? – обратился он к Пенбу. Тот отрицательно покачал головой. – Хорошо. Шеритра, оставляю все на тебя, – продолжал он, обращаясь к дочери.
Она улыбнулась. Девушка любовалась тончайшим голубым полотном, которое он привез ей в подарок.
– Я уже привыкла, – ответила она со смехом. – Удачи тебе, отец. Желаю найти что-нибудь интересное и стоящее.
Что-нибудь стоящее. Юношеское волнение охватило Хаэмуаса. Махнув рукой Гори, поцеловав Нубнофрет в прохладную щеку, он уселся в носилки и скоро уже мерно раскачивался в такт движениям несущих его рабов, направляясь к храму Нейт в округе Анк-Той. В животе урчало от голода, переодеться он не успел, но эти мелочи совсем его не тревожили. Вновь началась охота.
Когда Хаэмуас сошел с носилок посреди выжженной Саккары, залитой послеполуденным солнцем, его сильно мучила жажда. Слуги поспешили заняться делами: некоторые ставили небольшой шатер, который Хаэмуас всегда брал с собой в пустыню, другие разводили огонь, чтобы готовить ужин, а многострадальный Иб уже отдавал распоряжения, как устанавливать стол, за которым Хаэмуасу предстояло вкусить свой запоздалый обед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73