Подобный подход отразился и на
обсуждении проблемы смертной казни. И это, по-
рой, искажает те ощущения, которые появляются по-
сле чтения "О преступлениях и наказаниях".
Письма французских философов к Беккариа, на-
писанные после его возвращения на родину, точно
36
передают реакцию на его книгу, идущую из самого
центра парижской интеллектуальной жизни. Если
дать немного воли фантазии, то может показаться,
что философы убедили себя, будто бы следует поста-
вить под сомнение саму организацию человеческого
общества и незачем останавливаться и сражаться за
какие-нибудь отдельные реформы, как предлагал
Беккариа. Конечно, как справедливо заметил один из
них - Суар - в основу книги "О преступлениях и
наказаниях" положено видение эволюции человечест-
ва, философия истории. Реформы, которых требовал
Беккариа, сопоставлялись и с особым и специфиче-
ским моментом этого развития. Суар был прав, под-
черкнув, что и в этом взгляд Беккариа был особенно
проницательным. Но у итальянского автора требова-
ния реформ, конкретные и ограниченные, были в
центре его произведения, а те, кто сохранил их в
центре французской версии для того, чтобы открыть
путь к новому кодексу Франции, казалось, в душе
своей не очень стремились пойти по нему. Их при-
влекали более грандиозные планы и далекие цели.
Можно предположить, что парижские философы
были менее склонны бросить все свои силы на ре-
формы, потому что именно события последних лег
правления Людовика XV, так же как и первые годы
Жан Батист-Антуан Суар (1733-1817) Умл оЗним нi самих
мЗнмх участников "интшектуалмою отмена" межУу Италией
к Францией.
37
правления Людовика XVI, не могли оставить им ни-
чего, кроме слабых надежд, сопровождавшихся вос-
поминаниями о недавних разочарованиях. Француз-
ские парламентарии возражали активнее других зако-
нодателей своего времени (за исключением англий-
ских) против попыток изменить законы и процеду-
ры, касающиеся, в том числе, смертной казни и пы-
ток. Неспособность французской монархии пойти по
пути просвещенного абсолютизма возрастала с каж-
дым днем. Свидетельством тому служило обострение
проблем, связанных с тюремным заключением, висе-
лицами, пытками, сохранением судейских привиле-
гий. Нерешенность именно этих проблем препятство-
вала модернизации системы правосудия во Франции
эпохи "Энциклопедии" и Общественного Договора.
В начале 70-х годов XVIII века Вольтер показывает
блестящий пример борьбы с правовой традицией, с
парламентскими "тиграми", против нарастания юри-
дической энтропии, которая явилась результатом по-
стоянных неудач проводимой во Франции политики
реформ. Именно Вольтер в трогательном документе
рассказал Беккариа обо всем, что он пытался сделать,
чтобы отомстить за Ла Барра и его молодых друзей,
казненных со средневековой жестокостью на основа-
нии обвинения в святотатстве, глумлении над рели-
гией и высмеивании ее. Молодые офицеры стали
жертвой архаичного обычая, не делающего различия
между грехом и преступлением. Не случайно Вольтер
рассказал именно автору книги "О преступлениях и
38
наказаниях" о том, что он предпринимал, чтобы по-
казать, к каким ужасным последствиям могло приве-
сти в любой момент той эпохи, даже в самой про-
свещенной стране, буквальное толкование средневеко-
вых обычаев. Беккариа поблагодарил, но не сделал
ничего, чтобы поддержать фернейского патриарха.
Он не был более расположен бороться и сражаться.
Его книга в одиночку и самостоятельно продолжала
бороться вместо него. Тот же Вольтер в разговоре с
одним из своих итальянских визитеров Филиппе
Мадзукелли 26 сентября 1770 года не мог не выра-
зить своего восхищения миланским философом.
"Скажите маркизу де Беккариа, что я несчастный се-
мидесятисемилетний старик, что я стою одной ногой
в могиле, что я хотел бы быть в Милане с единствен-
ной целью как можно скорее увидеть, узнать и вос-
хититься тем, кем постоянно восхищаюсь здесь." В
конце концов первые признаки изменений стали по-
являться. Но они исходили не от парижского парла-
мента, а появились в провинции, в самых отдален-
ных уголках Франции, и прежде всего в Гренобле.
Молодой друг и ученик философов Серван ошело-
мил слушателей своей верой в реформы и выражен-
ным во весь голос восхищением Беккариа. Из фран-
цузской провинции в течение многих лег продолжа-
Жом-Мишмi-Антуан Серван (1737-1807) - один из нiмноiмх
преЗстмитшй французскою юридическою сословия, отказмшнхся
от траЗиционною подхода к мршенчю праммудия.
39
ли слышаться голоса тех, кто вновь и вновь подтвер-
ждал необходимость полного пересмотра судебной
системы, особенно протестуя против непоследователь-
ности и несправедливости старорежимного уголовно-
го права.
Б 1770 г. во Франции с новой силой разгорелась
дискуссия вокруг книги Беккариа. Вновь в ход по-
шли доводы, которые уже приводил Факинеи (и раз-
делял сам Дидро). К ним прибегли противники ми-
ланского маркиза, чтобы предпринять на страницах
"Меркюр де Франс" новую атаку против основной
идеи его книги, то есть против замены смертной каз-
ни принудительными работами: "Вы хотите, чтобы
отменили смертную казнь и чтобы согласились зако-
вать преступников и направить их на принудитель-
ные работы... Это означало бы открыть дверь безна-
казанности, предоставить богатым и знатным право
спокойно совершать преступления... Ваша мягкость
делала бы преступление притягательным. И в цепях
остались бы только самые неимущие, лишенные
средств, то есть, следовательно, те, кого, согласно ва-
шим принципам, следовало бы простить в первую
очередь."
Согласно французским критикам книги Беккариа
преждевременный гуманизм .и неуместное отпущение
грехов были на руку власть имущим и богатым. Бед-
ным, обездоленным еще нужна была защита, кото-
рая, как они объясняли в своих многочисленных
публикациях, могла прийти лишь от сильной и, воз
40
можно, тиранической центральной власти. На защиту
идей Беккариа встали итальянские сторонники идей
Руссо и равноправия. В своей полемике с француз-
скими оппонентами они подчеркивали, что смертная
казнь - это несправедливость, которую нельзя больг
ше терпеть. А все разглагольствования политического
и социального плана в ее защиту ничего не стоили.
Тезис о том, что снисходительность ведет к безнака-
занности власть имущих и богатых, отвергался ссыл-
кой на идею, которую Беккариа, углубив и расши-
рив, заимствовал у Монтескье: терпимость способен
вует уменьшению количества преступлений. Менее
жестокое общество должно порождать меньшее коли-
чество преступников. Мягкость наказания, следова-
тельно, служила бы лучшей превентивной мерой. С
другой стороны, характер принудительных работ
можно было бы варьировать в зависимости от тяже-
сти преступления. При этом подчеркивалось, что су-
ществование системы наказаний, которые не уничто-
жали бы тех, кто совершает преступления, требует,
разумеется, четко выверенных пропорций. И делал-
ся вывод социальной значимости: принудительный
труд - это прекрасное средство, которым могли бы
воспользоваться реформаторы, чтобы изменить соот-
ношение между преступностью и различными класса-
ми общества.
Социальный аспект проблемы послужил поводом
для крупного французского писателя и просветителя
аббата Мабли включиться в полемику. Он подошел к
ее рассмотрению не с точки зрения привилегирован-
ных, а с позиции обездоленных, для которых прину-
дительный труд представлял лишь другую форму их
повседневного и привычного образа жизни. Против
принудительного труда аббат Мабли выдвинул самое
серьезное возражение, которое во Франции и Европе
еще более усилило ощущение того, что лишь в ином
обществе возможны наказания, отличные от тех, что
XVIII век унаследовал от правовых традиций средне-
вековья. Напрасно было браться за реформы тюрем
и наказаний, пока не возьмет верх равноправие. В
своей книге "О законодательстве, или основы зако-
нов", опубликованной в 1776 году, Мабли внов вы-
носит эту проблему на обсуждение. Один из персона-
жей этой книги настаивал на ответственности обще-
ства за жестокость, непоследовательность, бесполез-
ность репрессий. Другой полностью принимал эту ра-
дикальную критику: "Когда я вижу законодателя и су-
дей, вооруженных шпагой, я чувствую в себе тайное
возмущение, как будто не я являюсь более хозяином.
Кто дал им это губительное право?" Но этого негодо-
вания было недостаточно. Виноваты были не судьи и
даже не законы. Виновато было само общество, ко-
торое делало каждого защитником собственности и
как следствие этого "фактически вынуждало быть вар-
варом". "Преступления и наказания" находились в
прямой зависимости от неравноправия, порожденно-
го привилегиями, но не объяснялись им, ибо само
понятие неравноправия было вторичным, уходящим
42
корнями в идею собственности. И поэтому-то стрем-
ление гуманистов заменить смертную казнь принуди-
тельными работами представлялось в ложном свете и
казалось тщетным и бесполезным. Кому нужен был
"этот прекраснодушный гуманизм, которым они ки-
чились". Они не понимали, что тяжелый труд и ли-
шения, которыми собирались наказывать преступни-
ков, уже стали судьбой для значительного большинст-
ва людей. С этой точки зрения следовало рассматри-
вать все виды репрессий от тюрьмы до виселицы, от
пытки до каторги. Бессмысленно было надеяться ре-
формировать их по-настоящему.
Однако Вольтер, как бы возражая против подо-
бных доводов, уже на пороге смерти вновь подчерк-
нул необходимость раз и навсегда решить эту пробле-
му, позаботившись как можно скорее о реформе уго-
ловного законодательства своей страны. Его рассужде-
ния на эту тему в книге "Цена правосудия и гуман-
ности" отмечены печатью вдохновения, что всегда
было характерно для его деятельности, протекавшей
параллельно и одновременно с деятельностью
Беккариа. В противоположность Мабли, являясь
представителем другого направления французских ре-
форматоров, Вольтер дал совершенно иную интерп-
ретацию идей Беккариа, хотя и с присущей его ха-
рактеру склонностью к утопии.
Целое десятилетие границы дискуссии остались та-
кими, какими их очертили Мабли и Вольтер. Одни
заострили внимание на вопросах собственности и
43
структуры общества. Другие, как, например, Кондо-
росс, добивались практического выполнения постула-
тов Вольтера о терпимости и рационализме. Просле-
дить трудный путь тех и других означало бы перепи-
сать историю последних попыток реформы накануне
революции и надежд, которые она породила в самом
начале. И в этом смысле эхо идей Беккариа достигло
самого сердца умственной и этической стороны жиз-
ни эпохи. Однако в том, что касается повседневной
реальной французской действительности того перио-
да, трудно избавиться от ощущения: было уже позд-
но. Все устремилось к великой драме революции.
Тем не менее эхо Беккариа было услышано в на-
циональном собрании Франции при обсуждении в
1791 году нового уголовного кодекса. Депутаты про-
являли умеренность в данном вопросе и отчаянно
боролись против смертной казни и судебного варвар-
ства Максимилиана Робеспьера. Имя Беккариа стано-
вится ангелом-хранителем тех, кто стремился к ре-
формам и справедливости. Его имя и идеи не обош-
ли стороной важнейший кодекс 1791 года.
Затем казалось, что на какое-то время идеи
Беккариа и его книга были забыты в результате бур-
ного развития революции. Пришел террор. Однако
спустя несколько лег интерес к Беккариа возникнет
вновь в связи с оживлением интеллектуальной жизни,
повлекшим за собой обращение к философии и про-
светительским идеям. И этот интерес не исчезает и
поныне.
44
В Англии ситуация отличалась от французской ко-
ренным образом. Чтобы обнаружить связь между ди-
скуссиями во Франции и Великобритании следует со-
слаться, прежде всего, на переписку Дидро с худож-
ником и писателем Аланом Рамсеем, находившемся
на перепутье бурлящих французских идей и форми-
ровавшегося шотландского просвещения, которое
приобрело особое значение в последние десятилетия
восемнадцатого века. Рамсей тоже не мог согласиться
с полной отменой смертной казни, хотя и занимался
проблемой судебных ошибок. Груз традиций и заня-
тие общественной деятельностью помешали ему под-
няться до уровня Беккариа. Эмпиризм, недоверие и
враждебное отношение к любого рода абстракции, а
фактически и к любому посягательству на освещен-
ные веками традиции и условности не позволяли это-
му художнику согласиться со всем тем новым, что
содержалось в произведении Беккариа. Ему представ-
лялось утопией то, что для других было революцион-
ной программой пересмотра уголовного права: "Все
умозрительное творчество, такое как "О преступлени-
ях и наказаниях," относится к категории "утопий", ре-
спублик "а ля Платон" и других политических идеа-
лов, которые хорошо показывают дух, гуманизм и
широту души авторов, но которые никогда не имели
и никогда не будут иметь никакого актуального и ре-
ального влияния на действительное положение дел..."
Когда первый переводчик книги Беккариа на англий-
ский язык закончил свою работу и издал ее в 1769
45
году в Лондоне, ему не трудно было заметить, что
она непосредственно отражает английскую действи-
тельность, и что бесполезно было бы пытаться убеж-
дать себя в обратном доводами о том, что речь идет
о произведении, пришедшем из мира слишком дале-
кого и отличного от Великобритании. "Содержание в
долговых тюрьмах, омерзение и ужас наших тюрем,
жестокость надсмотрщиков и вымогательство судей-
ских чинов" были уже сами по себе слишком красно-
речивыми доказательствами того, что в Англии следо-
вало бы провести судебную реформу. Ко всему это-
му, - продолжал он, - можно добавить печальное
наблюдение, что преступников, приговариваемых к
смерти, в Англии значительно больше, чем в любой
другой европейской стране".
В 1948 году в Лондоне вышла блестящая книга
Леона Радзиновица "Движение к реформе". Она
представляет собой не имеющий аналогов в истории
современного права пример, когда автор скурпулезно
исследует историю возникновения исковых формуля-
ров в тесной связи с прецедентами, лежащими в их
основе, законы и их применение. В своей книге ав-
тор собрал и изучил многочисленные свидетельства и
документы о проникновении идей Беккариа на Бри-
танские острова, о вызванной ими реакции и о том
влиянии, которое они медленно и постепенно оказы-
вали на законодательство Англии. Глубже, гораздо
глубже, чем может сперва показаться, было влияние
Беккариа на самого видного теоретика английского
46
права восемнадцатого века Уильяма Блэкстона. Точ-
но так же книга "О преступлениях и наказаниях"
подтолкнула к размышлениям Самуэля Ромилли, ко-
торому в начале следующего столетия удалось всета-
ки добиться существенного изменения английского
уголовного законодательства. А Иеремия Бентам, ос-
нователь философии утилитаризма, под влиянием
этой книги стал одним из крупнейших английских
реформаторов на рубеже XVIII и XIX веков. Идеи
Беккариа оказали сильное влияние и на Уильяма Год-
вина, одного из самых известных английских утопи-
стов. Это влияние прослеживается в его труде "Иссле-
дование политической справедливости".
В целом следует подчеркнуть, что книга Беккариа
во многом способствовала интенсивному обмену
идей между Британскими островами и континентом,
между Лондоном, старыми университетами, Шотлан-
дией и Италией восемнадцатого века.
Отправимся теперь по следам Беккариа на Пире-
нейский полуостров. Книга "О преступлениях и наказа-
ниях" проникала туда в благоприятной обстановке
между 1764 и 1777 годами, когда Пабло Олавидес,
Педро Родригес де Кампоманес, Педро Пауло де
Аранда - основные представители реформаторства
эпохи Карла III - постепенно заставили инквизицию
Самум РОМИЛАЧ (1757-1818) родился ими змиiрномвшнх >
Анiлмю уiснотм. Один из клупнеишмх реформаторм анiлинскоiо
уюлмноiо прам.
47
спрятать когти, и оказали поддержку колониальной,
сельскохозяйственной и культурной программе Испа-
нии. Одновременно они стремились добиться разре-
шения на опубликование перевода книги Беккариа.
И хотя на испанском языке в 1777 году книга "О
преступлениях и наказаниях" была осуждена мадрид-
ской инквизицией, это не помешало идеям Беккариа
покорить столицу и испанскую провинцию.
В швейцарских кантонах книга Беккариа подвигла
сторонников идей Руссо из правящего класса и писа-
телей-космополитов не на осторожные администра-
тивные реформы и взвешенные попытки устранять
обломки прошлого, а на проявление поэтической и
духовной восторженности и юношеской преданности
в первую очередь делу создания новой личности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
обсуждении проблемы смертной казни. И это, по-
рой, искажает те ощущения, которые появляются по-
сле чтения "О преступлениях и наказаниях".
Письма французских философов к Беккариа, на-
писанные после его возвращения на родину, точно
36
передают реакцию на его книгу, идущую из самого
центра парижской интеллектуальной жизни. Если
дать немного воли фантазии, то может показаться,
что философы убедили себя, будто бы следует поста-
вить под сомнение саму организацию человеческого
общества и незачем останавливаться и сражаться за
какие-нибудь отдельные реформы, как предлагал
Беккариа. Конечно, как справедливо заметил один из
них - Суар - в основу книги "О преступлениях и
наказаниях" положено видение эволюции человечест-
ва, философия истории. Реформы, которых требовал
Беккариа, сопоставлялись и с особым и специфиче-
ским моментом этого развития. Суар был прав, под-
черкнув, что и в этом взгляд Беккариа был особенно
проницательным. Но у итальянского автора требова-
ния реформ, конкретные и ограниченные, были в
центре его произведения, а те, кто сохранил их в
центре французской версии для того, чтобы открыть
путь к новому кодексу Франции, казалось, в душе
своей не очень стремились пойти по нему. Их при-
влекали более грандиозные планы и далекие цели.
Можно предположить, что парижские философы
были менее склонны бросить все свои силы на ре-
формы, потому что именно события последних лег
правления Людовика XV, так же как и первые годы
Жан Батист-Антуан Суар (1733-1817) Умл оЗним нi самих
мЗнмх участников "интшектуалмою отмена" межУу Италией
к Францией.
37
правления Людовика XVI, не могли оставить им ни-
чего, кроме слабых надежд, сопровождавшихся вос-
поминаниями о недавних разочарованиях. Француз-
ские парламентарии возражали активнее других зако-
нодателей своего времени (за исключением англий-
ских) против попыток изменить законы и процеду-
ры, касающиеся, в том числе, смертной казни и пы-
ток. Неспособность французской монархии пойти по
пути просвещенного абсолютизма возрастала с каж-
дым днем. Свидетельством тому служило обострение
проблем, связанных с тюремным заключением, висе-
лицами, пытками, сохранением судейских привиле-
гий. Нерешенность именно этих проблем препятство-
вала модернизации системы правосудия во Франции
эпохи "Энциклопедии" и Общественного Договора.
В начале 70-х годов XVIII века Вольтер показывает
блестящий пример борьбы с правовой традицией, с
парламентскими "тиграми", против нарастания юри-
дической энтропии, которая явилась результатом по-
стоянных неудач проводимой во Франции политики
реформ. Именно Вольтер в трогательном документе
рассказал Беккариа обо всем, что он пытался сделать,
чтобы отомстить за Ла Барра и его молодых друзей,
казненных со средневековой жестокостью на основа-
нии обвинения в святотатстве, глумлении над рели-
гией и высмеивании ее. Молодые офицеры стали
жертвой архаичного обычая, не делающего различия
между грехом и преступлением. Не случайно Вольтер
рассказал именно автору книги "О преступлениях и
38
наказаниях" о том, что он предпринимал, чтобы по-
казать, к каким ужасным последствиям могло приве-
сти в любой момент той эпохи, даже в самой про-
свещенной стране, буквальное толкование средневеко-
вых обычаев. Беккариа поблагодарил, но не сделал
ничего, чтобы поддержать фернейского патриарха.
Он не был более расположен бороться и сражаться.
Его книга в одиночку и самостоятельно продолжала
бороться вместо него. Тот же Вольтер в разговоре с
одним из своих итальянских визитеров Филиппе
Мадзукелли 26 сентября 1770 года не мог не выра-
зить своего восхищения миланским философом.
"Скажите маркизу де Беккариа, что я несчастный се-
мидесятисемилетний старик, что я стою одной ногой
в могиле, что я хотел бы быть в Милане с единствен-
ной целью как можно скорее увидеть, узнать и вос-
хититься тем, кем постоянно восхищаюсь здесь." В
конце концов первые признаки изменений стали по-
являться. Но они исходили не от парижского парла-
мента, а появились в провинции, в самых отдален-
ных уголках Франции, и прежде всего в Гренобле.
Молодой друг и ученик философов Серван ошело-
мил слушателей своей верой в реформы и выражен-
ным во весь голос восхищением Беккариа. Из фран-
цузской провинции в течение многих лег продолжа-
Жом-Мишмi-Антуан Серван (1737-1807) - один из нiмноiмх
преЗстмитшй французскою юридическою сословия, отказмшнхся
от траЗиционною подхода к мршенчю праммудия.
39
ли слышаться голоса тех, кто вновь и вновь подтвер-
ждал необходимость полного пересмотра судебной
системы, особенно протестуя против непоследователь-
ности и несправедливости старорежимного уголовно-
го права.
Б 1770 г. во Франции с новой силой разгорелась
дискуссия вокруг книги Беккариа. Вновь в ход по-
шли доводы, которые уже приводил Факинеи (и раз-
делял сам Дидро). К ним прибегли противники ми-
ланского маркиза, чтобы предпринять на страницах
"Меркюр де Франс" новую атаку против основной
идеи его книги, то есть против замены смертной каз-
ни принудительными работами: "Вы хотите, чтобы
отменили смертную казнь и чтобы согласились зако-
вать преступников и направить их на принудитель-
ные работы... Это означало бы открыть дверь безна-
казанности, предоставить богатым и знатным право
спокойно совершать преступления... Ваша мягкость
делала бы преступление притягательным. И в цепях
остались бы только самые неимущие, лишенные
средств, то есть, следовательно, те, кого, согласно ва-
шим принципам, следовало бы простить в первую
очередь."
Согласно французским критикам книги Беккариа
преждевременный гуманизм .и неуместное отпущение
грехов были на руку власть имущим и богатым. Бед-
ным, обездоленным еще нужна была защита, кото-
рая, как они объясняли в своих многочисленных
публикациях, могла прийти лишь от сильной и, воз
40
можно, тиранической центральной власти. На защиту
идей Беккариа встали итальянские сторонники идей
Руссо и равноправия. В своей полемике с француз-
скими оппонентами они подчеркивали, что смертная
казнь - это несправедливость, которую нельзя больг
ше терпеть. А все разглагольствования политического
и социального плана в ее защиту ничего не стоили.
Тезис о том, что снисходительность ведет к безнака-
занности власть имущих и богатых, отвергался ссыл-
кой на идею, которую Беккариа, углубив и расши-
рив, заимствовал у Монтескье: терпимость способен
вует уменьшению количества преступлений. Менее
жестокое общество должно порождать меньшее коли-
чество преступников. Мягкость наказания, следова-
тельно, служила бы лучшей превентивной мерой. С
другой стороны, характер принудительных работ
можно было бы варьировать в зависимости от тяже-
сти преступления. При этом подчеркивалось, что су-
ществование системы наказаний, которые не уничто-
жали бы тех, кто совершает преступления, требует,
разумеется, четко выверенных пропорций. И делал-
ся вывод социальной значимости: принудительный
труд - это прекрасное средство, которым могли бы
воспользоваться реформаторы, чтобы изменить соот-
ношение между преступностью и различными класса-
ми общества.
Социальный аспект проблемы послужил поводом
для крупного французского писателя и просветителя
аббата Мабли включиться в полемику. Он подошел к
ее рассмотрению не с точки зрения привилегирован-
ных, а с позиции обездоленных, для которых прину-
дительный труд представлял лишь другую форму их
повседневного и привычного образа жизни. Против
принудительного труда аббат Мабли выдвинул самое
серьезное возражение, которое во Франции и Европе
еще более усилило ощущение того, что лишь в ином
обществе возможны наказания, отличные от тех, что
XVIII век унаследовал от правовых традиций средне-
вековья. Напрасно было браться за реформы тюрем
и наказаний, пока не возьмет верх равноправие. В
своей книге "О законодательстве, или основы зако-
нов", опубликованной в 1776 году, Мабли внов вы-
носит эту проблему на обсуждение. Один из персона-
жей этой книги настаивал на ответственности обще-
ства за жестокость, непоследовательность, бесполез-
ность репрессий. Другой полностью принимал эту ра-
дикальную критику: "Когда я вижу законодателя и су-
дей, вооруженных шпагой, я чувствую в себе тайное
возмущение, как будто не я являюсь более хозяином.
Кто дал им это губительное право?" Но этого негодо-
вания было недостаточно. Виноваты были не судьи и
даже не законы. Виновато было само общество, ко-
торое делало каждого защитником собственности и
как следствие этого "фактически вынуждало быть вар-
варом". "Преступления и наказания" находились в
прямой зависимости от неравноправия, порожденно-
го привилегиями, но не объяснялись им, ибо само
понятие неравноправия было вторичным, уходящим
42
корнями в идею собственности. И поэтому-то стрем-
ление гуманистов заменить смертную казнь принуди-
тельными работами представлялось в ложном свете и
казалось тщетным и бесполезным. Кому нужен был
"этот прекраснодушный гуманизм, которым они ки-
чились". Они не понимали, что тяжелый труд и ли-
шения, которыми собирались наказывать преступни-
ков, уже стали судьбой для значительного большинст-
ва людей. С этой точки зрения следовало рассматри-
вать все виды репрессий от тюрьмы до виселицы, от
пытки до каторги. Бессмысленно было надеяться ре-
формировать их по-настоящему.
Однако Вольтер, как бы возражая против подо-
бных доводов, уже на пороге смерти вновь подчерк-
нул необходимость раз и навсегда решить эту пробле-
му, позаботившись как можно скорее о реформе уго-
ловного законодательства своей страны. Его рассужде-
ния на эту тему в книге "Цена правосудия и гуман-
ности" отмечены печатью вдохновения, что всегда
было характерно для его деятельности, протекавшей
параллельно и одновременно с деятельностью
Беккариа. В противоположность Мабли, являясь
представителем другого направления французских ре-
форматоров, Вольтер дал совершенно иную интерп-
ретацию идей Беккариа, хотя и с присущей его ха-
рактеру склонностью к утопии.
Целое десятилетие границы дискуссии остались та-
кими, какими их очертили Мабли и Вольтер. Одни
заострили внимание на вопросах собственности и
43
структуры общества. Другие, как, например, Кондо-
росс, добивались практического выполнения постула-
тов Вольтера о терпимости и рационализме. Просле-
дить трудный путь тех и других означало бы перепи-
сать историю последних попыток реформы накануне
революции и надежд, которые она породила в самом
начале. И в этом смысле эхо идей Беккариа достигло
самого сердца умственной и этической стороны жиз-
ни эпохи. Однако в том, что касается повседневной
реальной французской действительности того перио-
да, трудно избавиться от ощущения: было уже позд-
но. Все устремилось к великой драме революции.
Тем не менее эхо Беккариа было услышано в на-
циональном собрании Франции при обсуждении в
1791 году нового уголовного кодекса. Депутаты про-
являли умеренность в данном вопросе и отчаянно
боролись против смертной казни и судебного варвар-
ства Максимилиана Робеспьера. Имя Беккариа стано-
вится ангелом-хранителем тех, кто стремился к ре-
формам и справедливости. Его имя и идеи не обош-
ли стороной важнейший кодекс 1791 года.
Затем казалось, что на какое-то время идеи
Беккариа и его книга были забыты в результате бур-
ного развития революции. Пришел террор. Однако
спустя несколько лег интерес к Беккариа возникнет
вновь в связи с оживлением интеллектуальной жизни,
повлекшим за собой обращение к философии и про-
светительским идеям. И этот интерес не исчезает и
поныне.
44
В Англии ситуация отличалась от французской ко-
ренным образом. Чтобы обнаружить связь между ди-
скуссиями во Франции и Великобритании следует со-
слаться, прежде всего, на переписку Дидро с худож-
ником и писателем Аланом Рамсеем, находившемся
на перепутье бурлящих французских идей и форми-
ровавшегося шотландского просвещения, которое
приобрело особое значение в последние десятилетия
восемнадцатого века. Рамсей тоже не мог согласиться
с полной отменой смертной казни, хотя и занимался
проблемой судебных ошибок. Груз традиций и заня-
тие общественной деятельностью помешали ему под-
няться до уровня Беккариа. Эмпиризм, недоверие и
враждебное отношение к любого рода абстракции, а
фактически и к любому посягательству на освещен-
ные веками традиции и условности не позволяли это-
му художнику согласиться со всем тем новым, что
содержалось в произведении Беккариа. Ему представ-
лялось утопией то, что для других было революцион-
ной программой пересмотра уголовного права: "Все
умозрительное творчество, такое как "О преступлени-
ях и наказаниях," относится к категории "утопий", ре-
спублик "а ля Платон" и других политических идеа-
лов, которые хорошо показывают дух, гуманизм и
широту души авторов, но которые никогда не имели
и никогда не будут иметь никакого актуального и ре-
ального влияния на действительное положение дел..."
Когда первый переводчик книги Беккариа на англий-
ский язык закончил свою работу и издал ее в 1769
45
году в Лондоне, ему не трудно было заметить, что
она непосредственно отражает английскую действи-
тельность, и что бесполезно было бы пытаться убеж-
дать себя в обратном доводами о том, что речь идет
о произведении, пришедшем из мира слишком дале-
кого и отличного от Великобритании. "Содержание в
долговых тюрьмах, омерзение и ужас наших тюрем,
жестокость надсмотрщиков и вымогательство судей-
ских чинов" были уже сами по себе слишком красно-
речивыми доказательствами того, что в Англии следо-
вало бы провести судебную реформу. Ко всему это-
му, - продолжал он, - можно добавить печальное
наблюдение, что преступников, приговариваемых к
смерти, в Англии значительно больше, чем в любой
другой европейской стране".
В 1948 году в Лондоне вышла блестящая книга
Леона Радзиновица "Движение к реформе". Она
представляет собой не имеющий аналогов в истории
современного права пример, когда автор скурпулезно
исследует историю возникновения исковых формуля-
ров в тесной связи с прецедентами, лежащими в их
основе, законы и их применение. В своей книге ав-
тор собрал и изучил многочисленные свидетельства и
документы о проникновении идей Беккариа на Бри-
танские острова, о вызванной ими реакции и о том
влиянии, которое они медленно и постепенно оказы-
вали на законодательство Англии. Глубже, гораздо
глубже, чем может сперва показаться, было влияние
Беккариа на самого видного теоретика английского
46
права восемнадцатого века Уильяма Блэкстона. Точ-
но так же книга "О преступлениях и наказаниях"
подтолкнула к размышлениям Самуэля Ромилли, ко-
торому в начале следующего столетия удалось всета-
ки добиться существенного изменения английского
уголовного законодательства. А Иеремия Бентам, ос-
нователь философии утилитаризма, под влиянием
этой книги стал одним из крупнейших английских
реформаторов на рубеже XVIII и XIX веков. Идеи
Беккариа оказали сильное влияние и на Уильяма Год-
вина, одного из самых известных английских утопи-
стов. Это влияние прослеживается в его труде "Иссле-
дование политической справедливости".
В целом следует подчеркнуть, что книга Беккариа
во многом способствовала интенсивному обмену
идей между Британскими островами и континентом,
между Лондоном, старыми университетами, Шотлан-
дией и Италией восемнадцатого века.
Отправимся теперь по следам Беккариа на Пире-
нейский полуостров. Книга "О преступлениях и наказа-
ниях" проникала туда в благоприятной обстановке
между 1764 и 1777 годами, когда Пабло Олавидес,
Педро Родригес де Кампоманес, Педро Пауло де
Аранда - основные представители реформаторства
эпохи Карла III - постепенно заставили инквизицию
Самум РОМИЛАЧ (1757-1818) родился ими змиiрномвшнх >
Анiлмю уiснотм. Один из клупнеишмх реформаторм анiлинскоiо
уюлмноiо прам.
47
спрятать когти, и оказали поддержку колониальной,
сельскохозяйственной и культурной программе Испа-
нии. Одновременно они стремились добиться разре-
шения на опубликование перевода книги Беккариа.
И хотя на испанском языке в 1777 году книга "О
преступлениях и наказаниях" была осуждена мадрид-
ской инквизицией, это не помешало идеям Беккариа
покорить столицу и испанскую провинцию.
В швейцарских кантонах книга Беккариа подвигла
сторонников идей Руссо из правящего класса и писа-
телей-космополитов не на осторожные администра-
тивные реформы и взвешенные попытки устранять
обломки прошлого, а на проявление поэтической и
духовной восторженности и юношеской преданности
в первую очередь делу создания новой личности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21