"Про-
чтите, - посоветовал он мне, - писал Бенедетто Рок-
ко Беккариа, - эти немногие страницы и судите са-
ми, уступает ли Италия и время наше Греции и са-
мой счастливой эпохе философии и политики." На-
конец появился итальянец, чтобы вытащить ближних
своих из "мира варварства". Наконец найдены рецеп-
ты "беспристрастия, спокойствия, гуманного законо-
дательства". Бенедетто Рокко в своем письме говорил
от чистого сердца, он исповедовался. Призыв
Беккариа сыграл свою роль и в том, что, как и в
данном случае, он помог раскрепостить сознание, за-
ставил людей рассказать, почему его книга изменяла
их взгляды. Рожденная от "обращения" в филосо-
фию, она обратила в философию и других, находив-
шихся в совершенно разных и отдаленных местах.
Она заставила, например, Бенедетто Рокко, нелюди-
мого неаполитанского священника, поделиться свои-
ми сокровенными мыслями с далеким миланским
маркизом, рассказать ему о своих скромных амбици-
Автор кннiч "О прмах и обяманостях" напнсаной > 1767 i. В
ней он называет ней.чшое произиЗснм Беккариа "золотим".
25
ях писателя и вместе с тем поведать о том, что про-
читанная книга укрепила его веру. Больной, неспо-
собный к более серьезной деятельности, он тем не
менее был готов следовать "зову сердца", который
Беккариа помог ему еще раз в себе услышать. В этом
неаполитанском священнике борьба против законо-
дательного и судебного варварства приобрела харак-
тер подлинного религиозного самоотречения.
Именно в Неаполе эти же самые вопросы подвер-
гались серьезному и глубокому обсуждению, правда с
их юридико-технической и практической стороны.
Против пытки выступали все. Здесь одними из пер-
вых сумели связать моральное отвращение к пытке с
блестящей критикой всего юридического и обще-
ственного менталитета, который складывался и под-
держивался веками и еще чувствовался в привычках
законодателей и судей. Однако в том, что касалось
отмены смертной казни, и здесь не скрывали своих
сомнений и нерешительности. Не хватало смелости
Беккариа отвергать ее. В целом неаполитанские ре-
форматоры не соглашались с полной отменой смерт-
ной казни и пытались оправдать ее хотя бы в некото-
рых отдельных случаях. Так и кажется, что за их ре-
чами и суждениями стоит еще более жестокое и уп-
рямое общество, мир, в котором отказ от векового
смертоносного орудия невозможен, а "мягкость нака-
зания" считается опасной утопией.
Первой была Тоскана, где Великий Герцог Лео-
польдо в 1786 году в пример не только Италии, но и
26
всей Европе, добился отмены смертной казни в но-
вом уголовном законодательстве, ознаменовавшем
ключевой момент истории Италии. Если Стендаль го-
ворил правду, будто интересно читать прозу кодек-
сов, то чтение уголовного кодекса Великого Герцога
Леопольда представило бы большой интерес, ибо в
каждой его статье, в каждой юридической формули-
ровке слышатся отголоски идей Беккариа. И это дает
возможность проследить тот долгий и мучительный
путь, который они прошли за двадцать лег. В этих
статьях угадывается также глухое сопротивление оп-
позиции, с которой эти идеи сталкивались повсюду в
Италии и в самой Тоскане, где они наконец все же
были с триумфом встречены и нашли практическое
применение. Комментарии к уголовному кодексу То-
сканы, опубликованные в 1788 г., напоминали, что
идеи Беккариа, даже в момент их практической реа-
лизации, затрагивали и более глубинные проблемы
человеческого бытия. Отмена смертной казни не мог-
ла не заставить задуматься о самой смерти, о праве
человека карать ею, обо всем круге моральных и по-
литических проблем, затронутых в книге "О преступ-
лениях и наказаниях". Год спустя после опубликова-
ния "Комментариев", в 1789 году, они были переведе-
ны в Париже с обращением к Генеральным Штатам,
полным надежд, что идеи Беккариа будут реализова-
ны и во Франции и что воля нации позволит прове-
сти юридическую реформу, которую Великий Герцог
Леопольд реализовал в Тоскане, а Екатерина II соби-
27
ралась провести в России. Итальянская дискуссия
вокруг идей Беккариа, столь разная и противоречи-
вая в разных концах Апеннинского полуострова, ка-
залось, вылилась наконец на заре новой эпохи в ожи-
дание обновления Франции.
Но прежде чем оглянуться назад и проследить, как
книга "О преступлениях и наказаниях" перевалила че-
рез Альпы и находила общий язык с самыми ожив-
ленными общественными течениями в центре мира
просвещения, спорила или сразу сливалась с ними,
вызывая дискуссии столь же и даже более острые,
чем в Италии, необходимо бегло коснуться пробле-
мы смертной казни, поставленной Беккариа. Эта
проблема занимала умы многих его современников,
особенно в Италии. Если было не сложно предста-
вить и затем воплотить в жизнь, несмотря на упорст-
во и сопротивление, по крайней мере в некоторых
итальянских государствах, законодательство, отменяю-
щее, наконец, пытку окончательно, гораздо сложнее
было представить, чем же заменить смертную казнь,
которая веками казалась естественным ответом обще-
ства на самые тяжкие преступления. Беккариа сделал
этот вопрос центральным в своей книге. На титуль-
ном листе третьего издания, тоже появившегося в
Ливорно в 1765 году, была помещена подсказываю-
щая ответ гравюра, модель которой он сам предста-
вил издателю. Богиня Правосудия, изображенная в
виде Минервы, в шлеме, но без оружия в руках, взи-
рала с ужасом и отвращением на палача, перед кото-
28
рым лежали отрубленные головы. Взгляд же ее, благо-
склонный и удовлетворенный, направлен был на ору-
дия труда: мотыги, пилы, молотки, лежавшие ря-
дом с цепями и кандалами. Богиня отвергала смерт-
ную казнь и предлагала заменить ее принудительным
трудом. Отвращение к кровопролитию, нарочито
подчеркнутое и являющееся страстным и воздейству-
ющим на чувства призывом книги "О преступлениях
и наказаниях", связывалось таким образом с ее раци-
онализмом, заставляя читателя еще до прочтения
книги задуматься о необходимости сохранять жизнь
преступникам, с целью принудить их оплатить непо-
сильной и ежедневной работой тяжкий долг перед
обществом.
Эта идея Беккариа навела его современников на
глубокие размышления. Факинеи был, вероятно, пе{>-
вым, кто ответил Беккариа (мысль его была быстро
подхвачена и развита во Франции и почти во всей
Европе), что принудительный труд не мог адекватно
заменить смертную казнь, потому что жизнь несчаст-
ных, происходящих, как правило, из наиболее бедст-
вующих слоев населения, после принуждения к та-
ким работам не слишком сильно бы отличалась от
жизни до приговора. Нужда и нищета сопровождала
бы их всегда. На самом деле "лишь шаг" отделял су-
ществование самых бедных от рабов, отбывающих
наказание. Лишь смерть могла бы испугать этих бед-
ных, лишенных собственности людей. Только плаха и
виселица могли бы удержать их от воровства и дру-
29
гих преступлений. Джанринальдо Карли, напротив, в
какойто момент поверил в то, что "рабская жизнь
во благо общества" могла бы стать решением пробле-
мы, поставленной Беккариа. Джамбаттиста Васко из
Кремоны, где он вел жизнь затворника после неудач,
постигших его в университете Кальяри, также преда-
вался дерзким фантазиям об осуждении на каторж-
ные работы за "применение опасных лекарств". Де-
тально разработанный тосканский уголовный кодекс
1786 года являл собой образец практического приме-
нения идеи Беккариа и служил любопытным приме-
ром того, как понимали принудительный труд прави-
тели итальянского государства второй половины
XVIII века. Подобных примеров можно найти еще
множество. Однако важно понять, что решение,
предложенное Беккариа, выявляло проблематику вза-
имосвязи между наказаниями и классовой структу-
рой общества, между преступлениями и нищетой,
бедностью и собственностью, которая в книге "О
преступлениях и наказаниях" была представлена чита-
телям как основной источник зла.
Джанринальдо Карли был, пожалуй, первым, кто
отметил, что публикация книги Беккариа совпадала с
важным моментом в развитии просветительства во
Франции и внесла вклад в установление и укрепление
новых связей и отношений между Миланом и Пари-
жем, между "Кафе" и "Энциклопедией". В 1765 году
после двадцати лет полнокровной жизни детище
Дидро прекращало свое существование. Выходили в
30
свет последние тома, но распространялись они почти
тайно и поэтому не могли открыто торжество-
вать победу над прошлым, а на обложке - хотя это
и нс соответствовало действительности - местом из-
дания был указан Невшатель. Заканчивалась великая
битва, начиналось тяжелое последнее десятилетие
правления Людовика XV. Своему успеху по другую
сторону Альп книга Беккариа "обязана, - писал Кар-
ли 1 января 1765 года, - парижским энциклопеди-
стам, которые подвергались гонениям, поскольку
именно они должны были восславить книгу итальян-
ца, предметом которой был первоисточник человече-
ской свободы".
Это было верно, правда, лишь отчасти. Идеи Руссо
и равноправия, за которыми не пошли многие в
Италии, в том числе и Карли, не могли представить в
лучшем свете книгу "О преступлениях и наказаниях"
кругу философов в то время, когда не зажили еще
открытые раны, полученные в результате бунтарства и
раскольничества Жан Жака. Действительно, в первый
момент "Европейская литературная газета", которая в
те годы довольно внимательно следила за культурной
жизнью Италии, выразила одновременно удивление и
некоторое недоверие к миланской трактовке "(Iех
ргiпсiраiех тахiтехтак же, как и в Италии, успех должен был прийти
благодаря тем, кого увлекли и убедили доводы автора
Основные принципы Ощестмнноiо Договора ()р)
31
в отношении уголовного права, даже если они не
восприняли философской основы книги. Даламбер,
Мальзерб, Морелле, Гримм, Тюрго - менее истые по-
клонники Руссо из числа философов - поняли и
первыми высказали мнение, что страницы книги
Беккариа содержали нечто совершенно новое и важ-
ное, особенно для Франции, где борьба против па-
рижского парламента и корпоративной традиции су-
дов именно в те годы приняла драматический харак-
тер. Это нашло отражение, например, в последовав-
шей и вновь провалившейся попытке французской
монархии вступить на путь "просвещенного абсолю-
тизма" и заключить договор с философами, чтобы
вместе бороться с автономиями - "живыми трупа-
ми", - доставшимися в наследство от прошлого. В
Париже можно было с огромным интересом и изум-
лением наблюдать, что сказанное Беккариа и переса-
женное на французскую почву могло бы означать на-
чало новой политики и долгой и трудной борьбы.
"Хотелось бы, - писал Мельхиор Гримм, - чтобы все
законодатели Европы приняли идеи маркиза
Беккариа и вылечили наши суды от хладнокровного
юридического варварства." В Милане идеи француз
ских просветителей сконцентрировались на особен-
но важном вопросе реформаторства - уголовном
праве - и, вновь вернувшись во Францию, обрели
новое и более непосредственное значение.
И потому вряд ли вызовет удивление тот факт,
что в своем переводе Морелле придал книге Беккариа
32
форму договора. Он попытался сделать из нес осно-
ву для нового кодекса, преобразовав ее в произведе-
ние скорее юридической направленности, чтобы бо-
лее эффектно бороться с парламентом и судебными
крючкотворами. Кардинально изменив структуру
книги, он превращает ее в памфлет, в котором уго-
ловная проблематика служила вспомогательным сред-
ством для юридической борьбы в общем плане. Не
только дух французского рационализма способство-
вал тому, что Морелле структурно переделал книгу
Беккариа и представил ее публике франкоязычной
Европы в более систематизированном виде. Его толк-
нула на это практическая необходимость. Неизбеж-
ность столкновения мнений привела к тому, что
вскоре Вольтер написал "Комментарий" и попытался
найти точку соприкосновения между формами юри-
дической логики и новыми соображениями о сущно-
сти права, которые выдвинул Беккариа.
За этим последовали споры, которые из мира са-
мих французских философов перекинулись в Ита-
лию, а затем в Англию и Германию. Повсюду услыша-
но было слово Беккариа. Гримм и Дидро ратовали за
оригинальный текст. Другие склонялись к версии Мо-
релле. Беккариа уступил. Дидро назвал это посягатель-
ством на жизнь книги со стороны переводчика. Речь
не шла просто о выборе слов или предложений. Под
этим скрывалась мучительная и нелегкая борьба кни-
ги Беккариа за выживание в политической атмосфере
той эпохи.
33
Книга "О преступлениях и наказаниях" и на бере-
гах Сены продолжала призывать еще раз обратиться
к основам общества и разработать инструменты, ко-
торыми можно было бы попытаться его реформиро-
вать. Даже в кругу просветителей произведение вело
двойную жизнь. Тот же Морелле не отрицал двойст-
венности этой жизни. "Нам кажется, что заслугой на-
шего автора является попытка объединить силу разу-
ма с теплотой чувства..." Письменный диалог между
ним и Беккариа, их общие признания и исповеди
укрепляли стремление этих двух столь различных по
характеру людей, смотревших совершенно по-разно-
му на одни и те же вещи, понять друг друга.
Перелом наступил в тот день, когда осенью 1766
года Беккариа решил отправиться в Париж, приняв,
наконец, столь настойчивые и теплые приглашения
тех французов, благодаря которым он стал известен
всей Европе. С тяжелым сердцем он покинул Милан,
предчувствуя, что этим отъездом он собственными
руками ослаблял то ценное психологическое равнове-
сие, которое позволяло ему жить со своими друзья-
ми, думать, работать. Новый и, возможно, враждеб-
ный мир, несмотря на все комплименты и восхвале-
ния, открывался перед ним. Беккариа начали одоле-
вать страхи, как только он оказался вне привычного
круга, который защищал его. Для него было пыткой
оказаться вдали от друзей и жены, за которых он де-
ржался, чтобы уберечься от самого себя. Как он мог
вынести в таком состоянии духа тонкую игру, сво-
34
бодный диалог и непредубежденность философов?
Он мог согласиться быть с ними корректным, при-
нимать их критику и восторженность. Но чего он не
мог вынести, так это принять правила их игры, по-
ставить вопрос так, чтобы вновь обсуждать все с са-
мого начала. В этом он был сродни Руссо, но его ре-
акция была более скромная и пассивная. Он не со-
противлялся, а просто поехал в Париж, избегая славы
и отказываясь быть не тем, кем он был.
О том, как философы обсуждали между собой его
книгу, можно судить по переписке Беккариа с Мо-
релле, Дидро и Мармонтелем, которая началась уже
после того, как он вернулся в Милан. Письма упомя-
нутых филсофов того периода до сих пор хранятся
среди его бумаг. В замешательство приведут они тех,
кто попытается с точностью приписать каждое из
них определенному автору. Зачастую создается впе-
чатление, что в них содержатся мысли, рожденные в
сознании их корреспондента. Но что имеет особен-
ное значение - так это та общая атмосфера, та дис-
куссия, которая была порождена книгой Беккариа.
Так, парадокс Дидро (и тех, кто разделял его точку
зрения) - использовать каторжников для более быст
рого воспроизводства человеческого рода, - был ни
чем иным, как демонстрацией ложности теории, что
преступление наследуется. Переписка не была лишена
случайных замечаний, сделанных не столько для того,
чтобы поддержать более живую атмосферу дискуссии,
сколько для того, чтобы направить ее в определенное
35
русло. Но если не придавать этому диалогу преувели-
ченного значения и трезво оценить выводы, из него
вытекающие, то можно убедиться, что философов
особенно интересовали социалбние поиедствия реформ,
предложенных Беккариа. Французские философы пы-
тались оценить, что в самом деле могла бы означать
для самой бедной части населения замена принуди-
тельных работ на смертную казнь, каков статистиче-
ский показатель смертной казни, сопоставленный с
другими видами смерти, болезнями, халатностью,
невежеством, проституцией, дорожными происше-
ствиями. Именно об этом писал несколько лег спу-
стя Дидро в своих комментариях к "Наказу" Екатери-
ны II. Эта постоянная забота о судьбах общества не
давала философам возможности по-настоящему по-
чувствовать гуманизм, которым руководствовался
Беккариа. Даже в том, что касалось пытки, они про-
должали рассуждать о злободневности проблемы и
оценивали последствия, к которым могла привести ее
отмена в борьбе с бандитами и разбойниками, вме-
сто того чтобы подчеркнуть, как это сделал Беккариа,
непоколебимое моральное отвращение к пытке, то
есть точку зрения, от которой не следовало и нельзя
было отступать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
чтите, - посоветовал он мне, - писал Бенедетто Рок-
ко Беккариа, - эти немногие страницы и судите са-
ми, уступает ли Италия и время наше Греции и са-
мой счастливой эпохе философии и политики." На-
конец появился итальянец, чтобы вытащить ближних
своих из "мира варварства". Наконец найдены рецеп-
ты "беспристрастия, спокойствия, гуманного законо-
дательства". Бенедетто Рокко в своем письме говорил
от чистого сердца, он исповедовался. Призыв
Беккариа сыграл свою роль и в том, что, как и в
данном случае, он помог раскрепостить сознание, за-
ставил людей рассказать, почему его книга изменяла
их взгляды. Рожденная от "обращения" в филосо-
фию, она обратила в философию и других, находив-
шихся в совершенно разных и отдаленных местах.
Она заставила, например, Бенедетто Рокко, нелюди-
мого неаполитанского священника, поделиться свои-
ми сокровенными мыслями с далеким миланским
маркизом, рассказать ему о своих скромных амбици-
Автор кннiч "О прмах и обяманостях" напнсаной > 1767 i. В
ней он называет ней.чшое произиЗснм Беккариа "золотим".
25
ях писателя и вместе с тем поведать о том, что про-
читанная книга укрепила его веру. Больной, неспо-
собный к более серьезной деятельности, он тем не
менее был готов следовать "зову сердца", который
Беккариа помог ему еще раз в себе услышать. В этом
неаполитанском священнике борьба против законо-
дательного и судебного варварства приобрела харак-
тер подлинного религиозного самоотречения.
Именно в Неаполе эти же самые вопросы подвер-
гались серьезному и глубокому обсуждению, правда с
их юридико-технической и практической стороны.
Против пытки выступали все. Здесь одними из пер-
вых сумели связать моральное отвращение к пытке с
блестящей критикой всего юридического и обще-
ственного менталитета, который складывался и под-
держивался веками и еще чувствовался в привычках
законодателей и судей. Однако в том, что касалось
отмены смертной казни, и здесь не скрывали своих
сомнений и нерешительности. Не хватало смелости
Беккариа отвергать ее. В целом неаполитанские ре-
форматоры не соглашались с полной отменой смерт-
ной казни и пытались оправдать ее хотя бы в некото-
рых отдельных случаях. Так и кажется, что за их ре-
чами и суждениями стоит еще более жестокое и уп-
рямое общество, мир, в котором отказ от векового
смертоносного орудия невозможен, а "мягкость нака-
зания" считается опасной утопией.
Первой была Тоскана, где Великий Герцог Лео-
польдо в 1786 году в пример не только Италии, но и
26
всей Европе, добился отмены смертной казни в но-
вом уголовном законодательстве, ознаменовавшем
ключевой момент истории Италии. Если Стендаль го-
ворил правду, будто интересно читать прозу кодек-
сов, то чтение уголовного кодекса Великого Герцога
Леопольда представило бы большой интерес, ибо в
каждой его статье, в каждой юридической формули-
ровке слышатся отголоски идей Беккариа. И это дает
возможность проследить тот долгий и мучительный
путь, который они прошли за двадцать лег. В этих
статьях угадывается также глухое сопротивление оп-
позиции, с которой эти идеи сталкивались повсюду в
Италии и в самой Тоскане, где они наконец все же
были с триумфом встречены и нашли практическое
применение. Комментарии к уголовному кодексу То-
сканы, опубликованные в 1788 г., напоминали, что
идеи Беккариа, даже в момент их практической реа-
лизации, затрагивали и более глубинные проблемы
человеческого бытия. Отмена смертной казни не мог-
ла не заставить задуматься о самой смерти, о праве
человека карать ею, обо всем круге моральных и по-
литических проблем, затронутых в книге "О преступ-
лениях и наказаниях". Год спустя после опубликова-
ния "Комментариев", в 1789 году, они были переведе-
ны в Париже с обращением к Генеральным Штатам,
полным надежд, что идеи Беккариа будут реализова-
ны и во Франции и что воля нации позволит прове-
сти юридическую реформу, которую Великий Герцог
Леопольд реализовал в Тоскане, а Екатерина II соби-
27
ралась провести в России. Итальянская дискуссия
вокруг идей Беккариа, столь разная и противоречи-
вая в разных концах Апеннинского полуострова, ка-
залось, вылилась наконец на заре новой эпохи в ожи-
дание обновления Франции.
Но прежде чем оглянуться назад и проследить, как
книга "О преступлениях и наказаниях" перевалила че-
рез Альпы и находила общий язык с самыми ожив-
ленными общественными течениями в центре мира
просвещения, спорила или сразу сливалась с ними,
вызывая дискуссии столь же и даже более острые,
чем в Италии, необходимо бегло коснуться пробле-
мы смертной казни, поставленной Беккариа. Эта
проблема занимала умы многих его современников,
особенно в Италии. Если было не сложно предста-
вить и затем воплотить в жизнь, несмотря на упорст-
во и сопротивление, по крайней мере в некоторых
итальянских государствах, законодательство, отменяю-
щее, наконец, пытку окончательно, гораздо сложнее
было представить, чем же заменить смертную казнь,
которая веками казалась естественным ответом обще-
ства на самые тяжкие преступления. Беккариа сделал
этот вопрос центральным в своей книге. На титуль-
ном листе третьего издания, тоже появившегося в
Ливорно в 1765 году, была помещена подсказываю-
щая ответ гравюра, модель которой он сам предста-
вил издателю. Богиня Правосудия, изображенная в
виде Минервы, в шлеме, но без оружия в руках, взи-
рала с ужасом и отвращением на палача, перед кото-
28
рым лежали отрубленные головы. Взгляд же ее, благо-
склонный и удовлетворенный, направлен был на ору-
дия труда: мотыги, пилы, молотки, лежавшие ря-
дом с цепями и кандалами. Богиня отвергала смерт-
ную казнь и предлагала заменить ее принудительным
трудом. Отвращение к кровопролитию, нарочито
подчеркнутое и являющееся страстным и воздейству-
ющим на чувства призывом книги "О преступлениях
и наказаниях", связывалось таким образом с ее раци-
онализмом, заставляя читателя еще до прочтения
книги задуматься о необходимости сохранять жизнь
преступникам, с целью принудить их оплатить непо-
сильной и ежедневной работой тяжкий долг перед
обществом.
Эта идея Беккариа навела его современников на
глубокие размышления. Факинеи был, вероятно, пе{>-
вым, кто ответил Беккариа (мысль его была быстро
подхвачена и развита во Франции и почти во всей
Европе), что принудительный труд не мог адекватно
заменить смертную казнь, потому что жизнь несчаст-
ных, происходящих, как правило, из наиболее бедст-
вующих слоев населения, после принуждения к та-
ким работам не слишком сильно бы отличалась от
жизни до приговора. Нужда и нищета сопровождала
бы их всегда. На самом деле "лишь шаг" отделял су-
ществование самых бедных от рабов, отбывающих
наказание. Лишь смерть могла бы испугать этих бед-
ных, лишенных собственности людей. Только плаха и
виселица могли бы удержать их от воровства и дру-
29
гих преступлений. Джанринальдо Карли, напротив, в
какойто момент поверил в то, что "рабская жизнь
во благо общества" могла бы стать решением пробле-
мы, поставленной Беккариа. Джамбаттиста Васко из
Кремоны, где он вел жизнь затворника после неудач,
постигших его в университете Кальяри, также преда-
вался дерзким фантазиям об осуждении на каторж-
ные работы за "применение опасных лекарств". Де-
тально разработанный тосканский уголовный кодекс
1786 года являл собой образец практического приме-
нения идеи Беккариа и служил любопытным приме-
ром того, как понимали принудительный труд прави-
тели итальянского государства второй половины
XVIII века. Подобных примеров можно найти еще
множество. Однако важно понять, что решение,
предложенное Беккариа, выявляло проблематику вза-
имосвязи между наказаниями и классовой структу-
рой общества, между преступлениями и нищетой,
бедностью и собственностью, которая в книге "О
преступлениях и наказаниях" была представлена чита-
телям как основной источник зла.
Джанринальдо Карли был, пожалуй, первым, кто
отметил, что публикация книги Беккариа совпадала с
важным моментом в развитии просветительства во
Франции и внесла вклад в установление и укрепление
новых связей и отношений между Миланом и Пари-
жем, между "Кафе" и "Энциклопедией". В 1765 году
после двадцати лет полнокровной жизни детище
Дидро прекращало свое существование. Выходили в
30
свет последние тома, но распространялись они почти
тайно и поэтому не могли открыто торжество-
вать победу над прошлым, а на обложке - хотя это
и нс соответствовало действительности - местом из-
дания был указан Невшатель. Заканчивалась великая
битва, начиналось тяжелое последнее десятилетие
правления Людовика XV. Своему успеху по другую
сторону Альп книга Беккариа "обязана, - писал Кар-
ли 1 января 1765 года, - парижским энциклопеди-
стам, которые подвергались гонениям, поскольку
именно они должны были восславить книгу итальян-
ца, предметом которой был первоисточник человече-
ской свободы".
Это было верно, правда, лишь отчасти. Идеи Руссо
и равноправия, за которыми не пошли многие в
Италии, в том числе и Карли, не могли представить в
лучшем свете книгу "О преступлениях и наказаниях"
кругу философов в то время, когда не зажили еще
открытые раны, полученные в результате бунтарства и
раскольничества Жан Жака. Действительно, в первый
момент "Европейская литературная газета", которая в
те годы довольно внимательно следила за культурной
жизнью Италии, выразила одновременно удивление и
некоторое недоверие к миланской трактовке "(Iех
ргiпсiраiех тахiтех
благодаря тем, кого увлекли и убедили доводы автора
Основные принципы Ощестмнноiо Договора ()р)
31
в отношении уголовного права, даже если они не
восприняли философской основы книги. Даламбер,
Мальзерб, Морелле, Гримм, Тюрго - менее истые по-
клонники Руссо из числа философов - поняли и
первыми высказали мнение, что страницы книги
Беккариа содержали нечто совершенно новое и важ-
ное, особенно для Франции, где борьба против па-
рижского парламента и корпоративной традиции су-
дов именно в те годы приняла драматический харак-
тер. Это нашло отражение, например, в последовав-
шей и вновь провалившейся попытке французской
монархии вступить на путь "просвещенного абсолю-
тизма" и заключить договор с философами, чтобы
вместе бороться с автономиями - "живыми трупа-
ми", - доставшимися в наследство от прошлого. В
Париже можно было с огромным интересом и изум-
лением наблюдать, что сказанное Беккариа и переса-
женное на французскую почву могло бы означать на-
чало новой политики и долгой и трудной борьбы.
"Хотелось бы, - писал Мельхиор Гримм, - чтобы все
законодатели Европы приняли идеи маркиза
Беккариа и вылечили наши суды от хладнокровного
юридического варварства." В Милане идеи француз
ских просветителей сконцентрировались на особен-
но важном вопросе реформаторства - уголовном
праве - и, вновь вернувшись во Францию, обрели
новое и более непосредственное значение.
И потому вряд ли вызовет удивление тот факт,
что в своем переводе Морелле придал книге Беккариа
32
форму договора. Он попытался сделать из нес осно-
ву для нового кодекса, преобразовав ее в произведе-
ние скорее юридической направленности, чтобы бо-
лее эффектно бороться с парламентом и судебными
крючкотворами. Кардинально изменив структуру
книги, он превращает ее в памфлет, в котором уго-
ловная проблематика служила вспомогательным сред-
ством для юридической борьбы в общем плане. Не
только дух французского рационализма способство-
вал тому, что Морелле структурно переделал книгу
Беккариа и представил ее публике франкоязычной
Европы в более систематизированном виде. Его толк-
нула на это практическая необходимость. Неизбеж-
ность столкновения мнений привела к тому, что
вскоре Вольтер написал "Комментарий" и попытался
найти точку соприкосновения между формами юри-
дической логики и новыми соображениями о сущно-
сти права, которые выдвинул Беккариа.
За этим последовали споры, которые из мира са-
мих французских философов перекинулись в Ита-
лию, а затем в Англию и Германию. Повсюду услыша-
но было слово Беккариа. Гримм и Дидро ратовали за
оригинальный текст. Другие склонялись к версии Мо-
релле. Беккариа уступил. Дидро назвал это посягатель-
ством на жизнь книги со стороны переводчика. Речь
не шла просто о выборе слов или предложений. Под
этим скрывалась мучительная и нелегкая борьба кни-
ги Беккариа за выживание в политической атмосфере
той эпохи.
33
Книга "О преступлениях и наказаниях" и на бере-
гах Сены продолжала призывать еще раз обратиться
к основам общества и разработать инструменты, ко-
торыми можно было бы попытаться его реформиро-
вать. Даже в кругу просветителей произведение вело
двойную жизнь. Тот же Морелле не отрицал двойст-
венности этой жизни. "Нам кажется, что заслугой на-
шего автора является попытка объединить силу разу-
ма с теплотой чувства..." Письменный диалог между
ним и Беккариа, их общие признания и исповеди
укрепляли стремление этих двух столь различных по
характеру людей, смотревших совершенно по-разно-
му на одни и те же вещи, понять друг друга.
Перелом наступил в тот день, когда осенью 1766
года Беккариа решил отправиться в Париж, приняв,
наконец, столь настойчивые и теплые приглашения
тех французов, благодаря которым он стал известен
всей Европе. С тяжелым сердцем он покинул Милан,
предчувствуя, что этим отъездом он собственными
руками ослаблял то ценное психологическое равнове-
сие, которое позволяло ему жить со своими друзья-
ми, думать, работать. Новый и, возможно, враждеб-
ный мир, несмотря на все комплименты и восхвале-
ния, открывался перед ним. Беккариа начали одоле-
вать страхи, как только он оказался вне привычного
круга, который защищал его. Для него было пыткой
оказаться вдали от друзей и жены, за которых он де-
ржался, чтобы уберечься от самого себя. Как он мог
вынести в таком состоянии духа тонкую игру, сво-
34
бодный диалог и непредубежденность философов?
Он мог согласиться быть с ними корректным, при-
нимать их критику и восторженность. Но чего он не
мог вынести, так это принять правила их игры, по-
ставить вопрос так, чтобы вновь обсуждать все с са-
мого начала. В этом он был сродни Руссо, но его ре-
акция была более скромная и пассивная. Он не со-
противлялся, а просто поехал в Париж, избегая славы
и отказываясь быть не тем, кем он был.
О том, как философы обсуждали между собой его
книгу, можно судить по переписке Беккариа с Мо-
релле, Дидро и Мармонтелем, которая началась уже
после того, как он вернулся в Милан. Письма упомя-
нутых филсофов того периода до сих пор хранятся
среди его бумаг. В замешательство приведут они тех,
кто попытается с точностью приписать каждое из
них определенному автору. Зачастую создается впе-
чатление, что в них содержатся мысли, рожденные в
сознании их корреспондента. Но что имеет особен-
ное значение - так это та общая атмосфера, та дис-
куссия, которая была порождена книгой Беккариа.
Так, парадокс Дидро (и тех, кто разделял его точку
зрения) - использовать каторжников для более быст
рого воспроизводства человеческого рода, - был ни
чем иным, как демонстрацией ложности теории, что
преступление наследуется. Переписка не была лишена
случайных замечаний, сделанных не столько для того,
чтобы поддержать более живую атмосферу дискуссии,
сколько для того, чтобы направить ее в определенное
35
русло. Но если не придавать этому диалогу преувели-
ченного значения и трезво оценить выводы, из него
вытекающие, то можно убедиться, что философов
особенно интересовали социалбние поиедствия реформ,
предложенных Беккариа. Французские философы пы-
тались оценить, что в самом деле могла бы означать
для самой бедной части населения замена принуди-
тельных работ на смертную казнь, каков статистиче-
ский показатель смертной казни, сопоставленный с
другими видами смерти, болезнями, халатностью,
невежеством, проституцией, дорожными происше-
ствиями. Именно об этом писал несколько лег спу-
стя Дидро в своих комментариях к "Наказу" Екатери-
ны II. Эта постоянная забота о судьбах общества не
давала философам возможности по-настоящему по-
чувствовать гуманизм, которым руководствовался
Беккариа. Даже в том, что касалось пытки, они про-
должали рассуждать о злободневности проблемы и
оценивали последствия, к которым могла привести ее
отмена в борьбе с бандитами и разбойниками, вме-
сто того чтобы подчеркнуть, как это сделал Беккариа,
непоколебимое моральное отвращение к пытке, то
есть точку зрения, от которой не следовало и нельзя
было отступать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21