– Жди их, а вон Риббентроп ездит в Москву к Молотову, наши деятели – в Германию. Видал снимок в газете – ручки жмут и обнимаются?
– Это дипломатия, – сказал Шмелев. – Война будет, и скоро.
– Я вот что думаю, Григорий Борисович, ведь и при Советской власти жить можно, ежели ты с головой. Как-то притерлись, приспособились. А придет немец? Каково оно все повернется? Чужеземец, он и есть чужеземец, ему на наши интересы – тьфу! У него свой интерес: как бы побольше себе нахапать!
– Не беспокойся, и нам останется. – Григорий Борисович задумался. – Говоришь, жизнь прожита? Пока жив человек, он всегда надеется на лучшее… – Глядя на Супроновича, про себя подумал, что тому, пожалуй, действительно нечего надеяться на лучшее – сколько еще протянет? Огрузнел, одышка появилась, на сердце жалуется…
– Большие килограммы на себе таскаю! – перехватив его взгляд, вздохнул Супронович. – Наверное, уж кому что на роду написано: один – стройный и поджарый до старости, другой – брюхатый и лысый… И ни за какие деньги былую красоту не купишь! Так стоит ли их копить, деньги то? Теперь люди не то что раньше. Бывало, за копейку удавятся, а нынче нет того. Оно и понятно: зачем копить, если нельзя пустить в оборот? На сберкнижку класть аль в чулок? Чтоб потом, как Абросимов, комнату ими оклеить…
– Отдай взаймы государству, сейчас это модно, – подначил Шмелев.
– Да нет, я уж пока подожду, – отмахнулся Супронович.
Он стал жаловаться, что сыновья его не уважают: Семен если и приедет, то большую часть времени проводит у Абросимовых, а не с родителями, Ленька тоже отрезанный ломоть, считает, что у батьки нужно только брать – то женку за колбасой пришлет, то сам хмельной завалится, бутылку требует…
Яков Ильич не стал говорить, как однажды застукал сына в дровяном сарае: Ленька разворошил всю поленницу, искал запрятанные отцом «рыжики», как он называл золотые царские пятирублевки. Запомнил ведь, стервятник, что у отца было в свое время прикоплено золотишко! Только пусть весь дом переворошит, все одно цинковую коробку с монетами ему не найти. Уж о том, как ее спрятать понадежнее, Яков Ильич позаботился. Однако во время сердечного приступа, когда кажется, вот-вот в ящик сыграешь, он с тоской думал, что ведь никто и не узнает про тайник с золотом! Нет сейчас на свете такого близкого человека у Якова Ильича, которому бы он мог завещать свое богатство. С женой они чужие, живут бок о бок, а иногда в день и десятком слов не перебросятся. Глядя на нее, Якова Ильича зависть и злость берут: его знай разносит, а Александра, наоборот, высохла, как дубовая ветка, лицо будто из темного камня высечено, и не жалуется на хвори, все по дому сама делает, в огороде копается, с внуками в лес по грибы-ягоды шлындает.
Выпроводив гостя, Григорий Борисович, взглянул на часы, заспешил.
В полдень раздался звонок междугородной – уже с год, как в его кабинете поставили аппарат, – и незнакомый женский голос, обращаясь к нему на «ты», передал привет от Лепкова, попросил вечером подойти к пассажирскому, к последнему вагону, чтобы повидаться с братом Васей Желудевым, он проездом из Ленинграда через Андреевку и везет гостинцы Шмелеву… Григорий Борисович хотел было поинтересоваться, как выглядит его «дорогой братец», но на том конце трубку уже повесили. Шагая по заснеженной дороге, он в который раз упрекнул себя за потерю бдительности: хорош был бы он, если бы стал выяснять, как выглядит «брат»! И чего выяснять? Не так уж много людей приезжают с вечерним в Андреевку. Кого же, интересно, к нему прислали?..
4
По перрону шныряла поземка, она вилась меж деревянных скамеек, торкалась в закрытую дверь вокзала, негромко стучалась в заледенелые окна дежурки. Шмелеву не хотелось привлекать к себе внимания, он пришел перед прибытием пассажирского и, к своей досаде, сразу увидел милиционера Прокофьева и нового сотрудника НКВД Приходько. Они стояли неподалеку от вокзальных дверей и курили, негромко перебрасываясь словами. Приходько был в пальто с меховым воротником и зимней шапке со звездочкой. Прокофьев – в полушубке и при нагане. Пять или шесть пассажиров топтались на перроне, поглядывая на перемещающийся свет паровозной фары, – пассажирский приближался к станции. По блестящим рельсам запрыгали желтые мячики света.
Шмелев, придав своему лицу приветливое выражение, направился прямо к представителям власти, но поезд уже с шумом и грохотом поравнялся с вокзалом. Приходько поспешил к третьему вагону, а Прокофьев подхватил деревянный чемодан и вместе с закутанной в пуховый платок женщиной пошел вдоль состава. Григорий Борисович, чувствуя, как предательски бьется сердце, зашагал в конец поезда. Из последнего вагона при виде его выскочил на снег невысокий человек крепкого сложения с простым, открытым лицом. Он улыбался и смотрел на Шмелева. Волосы его трепал ветер. Проводница стояла на подножке и смотрела на них. Желудев первым распахнул объятия и, тернув щеку Шмелева жесткой щетиной, стал хлопать по спине, говорить про ленинградские морозы, хвастать игрушечным пугачом, который привез своему племяннику Игорьку.
– А вы боялись, что он не получил телеграмму, – с улыбкой заметила проводница.
– А ты, браток, все такой же крепыш, не стареешь! – с подъемом говорил пассажир, одновременно улыбаясь пожилой проводнице.
Шмелев тоже бормотал какие-то слова, строил приветливую улыбку, но и сам чувствовал, что у него все это не очень убедительно получается. Что ни говори, а без практики в их деле тоже нельзя… Скоро раздался гудок, и пассажирский тронулся.
– Гриша, родной! – воскликнул «брат». – Сколько лет не виделись! Может, прокатишься со мной одну остановку?
– У меня билета нет, – возразил Шмелев, ему совсем не хотелось потом в Шлемове три часа дожидаться обратного.
– Вы не против? – с ясной улыбкой повернулся «брат» к проводнице.
Поезд уже тронулся – «брат» первым вспрыгнул на подножку и, потеснив проводницу в тамбур, протянул руку Шмелеву. Тот, встретившись с холодным взглядом «брата», все понял и тоже взобрался на подножку.
– Раз давно не виделись… – ошеломленно произнесла проводница.
– Я вас конфетами угощу, – сказал «брат», мигая: мол, пошли в купе.
Но Григорий Борисович напряженно выглядывал из-за плеча проводницы. Приходько встретил, видно, какое то начальство. Высокий человек с портфелем тоже был вгражданской одежде, но по тому, как держался сотрудник, можно было понять, что приезжий – шишка. Прокофьев равнодушно смотрел на проплывающие мимо вагоны. Прежде чем последний поравнялся с ним, Шмелев отступил в глубь темного тамбура. Поземка змеилась на опустевшем перроне, в снежной круговерти тускло блеснул колокол. И последнее, что увидел Шмелев, – как Приходько и высокий в пальто вдоль путей шагали в сторону проходной военного городка.
– Засекли нас с вами, – угрюмо пробурчал Шмелев, когда они вошли в пустое купе.
– Во-первых, сойка прилетит в полдень…
– Да-да, – рассеянно кивнул Григорий Борисович, думая о Прокофьеве и Приходько: заметили они, что он вскочил в поезд?..
– Я не слышу ответа, – сухо заметил пассажир.
– Лучше в полночь…
– Другое дело, – улыбнулся тот. – Во-вторых, здравствуйте, Григорий Борисович!
Они церемонно пожали друг другу руки. В купе пахло дезинфекцией, неяркий керосиновый фонарь освещал глянцевато поблескивающие бурой краской полки.
– Я – Желудев Василий Федорович, – негромко говорил гость. – Вы, кажется, кого-то опасаетесь, и я не решился там передать вам «посылку».
– Я никому не говорил в поселке, что у меня есть… родственники, – усмехнулся Шмелев.
– Вот один взял да и объявился!
«Брат» достал из портфеля бутылку водки, бутерброды с колбасой и даже пару соленых огурцов. Все по-хозяйски разложил на маленьком столике, разлил водку в стаканы, поднял свой. Стакан, предназначенный Шмелеву, предательски подползал к краю столика. Григорий Борисович раздумывал: поднять стакан или отказаться?
– За встречу… браток! – громко провозгласил Желудев и, не дождавшись Шмелева, выпил. Огурец аппетитно захрустел в его крепких зубах.
– Будьте здоровы… коллега, – негромко проговорил Григорий Борисович и, морщась, выпил холодную водку.
– Проводница не поверит, что мы братья, если бутылки не будет на столе, – улыбнулся Желудев.
– Я предпочитаю коньяк, – заметил Шмелев, предупреждая попытку «брата» еще налить в его стакан.
– Еще не изучил все ваши вкусы, – рассмеялся Василий Федорович. – На будущее учту.
Плеснул себе самую малость и закрыл бутылку пробкой.
Колеса все громче стучали под полом, обшивка поскрипывала, мимо окна пролетали деревья, облепленные снегом.
– Ничего страшного не произошло, – улыбнулся Желудев. – Встретились с родственником, ну проехали с ним одну остановку, велика беда!
– А что я жене скажу? – впервые улыбнулся Григорий Борисович, подумав, что ему и вправду нечего бояться.
– Давайте о деле, – отчеканил Желудев. – Надеюсь, вас поставили в известность, что вы обязаны выполнять все мои указания?
Шмелеву не понравился его тон: как-никак он все-таки бывший офицер, а Желудев лет на пятнадцать моложе, и неизвестно еще, какое у него звание…
– Итак, я передаю вам, – Желудев кивнул на солидный чемодан, стоявший на нижнем сиденье, – рацию, оружие, патроны, деньги… Никаких расписок не надо – видите, как мы вам доверяем… Возможно, весной к вам придет человек, его нужно будет устроить на работу. Это радист.
– Боюсь, на работу здесь трудно будет устроиться, – с сомнением заметил Шмелев.
– Вы знаете, какая бы работа ему подошла?.. – задумчиво продолжал Желудев. – Возчиком молока, чтобы он на лошади ездил по окрестным деревням и собирал бидоны с молоком.
– Обычно мне на завод молоко привозят колхозники.
– А вы проявите инициативу, Григорий Борисович, наймите человека на работу – зарплата его любая устроит, – обеспечьте лошадкой, и наш друг будет скупать молоко у населения. И нам с вами хорошо, и государству прибыль.
«А этот Желудев не дурак! – подумал Григорий Борисович. – У возчика такие возможности… И никто его не заподозрит… Как же я раньше об этом не подумал?»
– Можно будет попробовать, – сказал он.
– Чудненько! – рассмеялся Желудев. – Вы знаете, у меня тоже с детства тяга к лошадям… Мой дед на Брянщине владел конным заводом. Вывел несколько пород тяжеловесов. Продавал на валюту за границей.
– В Германии?
– И в Германии тоже, – бросив на него быстрый взгляд, спокойно ответил Желудев.
– Я ничего против Германии не имею, – усмехнулся Шмелев.
– Почему я придрался к паролю, – помолчав, сказал Желудев. – Известная нам организация несколько раз посылала в Андреевку своих людей… Двое с треском провалились. Вы ничего об этом не слышали?
– Слышал… Им была известна явка? – нахмурясь, спросил Григорий Борисович.
– Нет, они действовали самостоятельно. Впрочем, эта организация приказала долго жить: чекисты накрыли всех. Полный разгром!
Заметив, что Шмелев поежился, Желудев улыбнулся:
– В этом смысле наша организация очень осторожна и прекрасно законспирирована. Вы можете спать спокойно, Григорий Борисович…
– Я не трус, но не хотелось бы из-за глупости других погореть, – счел нужным сказать Григорий Борисович.
Шлемово было первой остановкой после Андреевой, под ними прогрохотал железнодорожный мост через речку Шлемовку, лес отступил, и глазам открылись штабеля бревен и теса, заваленные снегом. Здесь крупный леспромхоз, Леня Супронович год тут валил сосны и ели, хвастал, что заработал большие деньги. Он и впрямь, уволившись из Шлемовского леспромхоза, приоделся, купил жене швейную машинку, а себе велосипед и луженый котел для бани.
Поезд стал замедлять ход, остался позади лесопильный завод, окруженный высокими штабелями свеженапиленных досок. Одинокая сосна сиротливо торчала на снежном пригорке.
– Мы теперь регулярно будем встречаться, – сказал Василий Федорович. – Может, как-нибудь загляну к вам в марте.
– У нас за приезжими присматривают, – предупредил Григорий Борисович. – Вон каждый поезд встречают и провожают. Милиционера я маленько поучил – с месяц в госпитале отвалялся.
– Я по долгу службы, – усмехнулся Желудев.
– В нашей системе? – обрадовался Шмелев. Свою руку иметь в областном центре было бы не худо.
– Да нет, я кем-то вроде гоголевского ревизора, – туманно пояснил Желудев и испытующе взглянул на собеседника. – А что, у вас нелады на работе? Недостача или что-нибудь другое?
– Масло я не ворую, – оскорбленно усмехнулся Шмелев.
– Ни одного пятнышка не должно быть на вашей служебной репутации, – строго заговорил Желудев. – Денег мы вам достаточно даем. Кстати, ведите какую-нибудь хитрую отчетность, – наши хозяева любят порядок, – но и не скупитесь на подкуп, вербовку агентов.
– А зачем мне радист? – спросил Григорий Борисович.
– Понадобится, – уклонился от прямого ответа Желудев. – Вот первое мое задание: вербуйте агентов, разумеется, до конца не открывайтесь им. Хорошо хотя бы одного привлечь из тех, кто работает на военной базе. Или на аэродроме.
Шмелев чуть было не брякнул, что у него есть такой человек – он имел в виду Маслова, – но вовремя сдержался, подумав, что об этом не поздно будет и потом сказать… Вот и вернулись с лихвой все его затраты на Кузьму Терентьевича!
– Взрывчатка есть у вас? – вдруг спросил Желудев, когда уже поезд останавливался у вокзала.
– Взрывчатки хватит, чтобы всю Андреевку взорвать вместе с арсеналом, но вот как ее оттуда вынести? – ответил Григорий Борисович.
– А это уж ваша забота, – сказал Желудев.
В купе заглянула проводница.
– Наговорились, мужчины? Или еще одну остановку проедете? Мне не жалко, ревизор ежели и появится, то лишь после Озерска.
– Спасибо, – поблагодарив проводницу, поднялся Шмелев, надел на голову шапку.
Желудев протянул женщине плитку шоколада.
– Балуете вы меня, – засмущалась та, но плитку взяла.
Краем глаза Григорий Борисович следил за перроном. Там в тусклом свете фонаря алела фуражка дежурного, суетились две женщины с узлами, одна из них держала за руку закутанного до самых глаз мальчика лет пяти. Милиционера на перроне не было.
Они снова по-родственному обнялись, расцеловались, Желудев просил передать приветы жене и сыну, обещал на обратном пути обязательно заехать, и уж тогда они наговорятся всласть.
Пассажирский ушел. Шмелев постоял на перроне, поеживаясь под порывами холодного ветра, лицо покалывали острые крупинки. Интереса к нему никто не проявил: ни дежурный, который скоро ушел на свой пост, ни кладовщица, занесшая в багажное отделение несколько фанерных ящиков, очевидно посылок.
В просторном помещении вокзала никого не было, хлопнуло, закрываясь, окошечко кассира. Засиженная мухами электрическая лампочка на потолке освещала оштукатуренные и покрашенные бурой масляной краской обшарпанные стены с плакатами. На стене у окна в деревянной витрине без стекла висела газета «Гудок». Громоздкие дубовые скамьи с надписями на спинках «НКПС» занимали всю середину помещения. Под потолком летала потревоженная синица, впрочем, она быстро успокоилась, присела на круглую железную печку и оттуда бесшабашно посверкивала бусинками глаз на единственного пассажира.
От нечего делать Григорий Борисович, надев очки в металлической оправе, принялся читать «Гудок».
Корреспонденты писали о Туркестано-Сибирской железной дороге, которая связала поставщика «белого золота» Среднюю Азию с промышленной Сибирью, о выпуске новой серии мощных паровозов «СО» с безвакуумной конденсацией пара, о строительстве алюминиевого завода, приводились цифры роста валовой продукции…
Одна заметка привлекла особое внимание Шмелева: корреспондент рассказывал о знаменитом сталеваре Макаре Мазае, приводились его слова, сказанные на Восьмом Чрезвычайном съезде Советов СССР, – от имени всех металлургов Украины он заявил: «Если фашисты нападут, то металлурги зальют им глотки кипящей сталью…»
Григорий Борисович сел на высокую деревянную скамью и задумался. Синица, казалось, тоже задремала на печке. Сомнений в том, что Гитлер пойдет на Страну Советов, у него давно не было, вот только когда? Желудев говорил, что скоро, очень скоро, может быть, даже этим летом. Неспроста поинтересовался Желудев насчет взрывчатки. Его можно было понять и так: дескать, если сами не сможете достать, хотя вы и сидите на взрывчатке, мы вам подбросим… Но что он может тут взорвать? Базу? Там охрана такая, что за проволоку и кошка не проникнет…
Услышав шум приближающегося поезда, Григорий Борисович подхватил довольно тяжелый чемодан и вышел на пустынный перрон. В метельной мгле едва маячил паровозный фонарь. Рельсы вдруг засветились, будто раскаленные докрасна. Вышедшему дежурному Шмелев посетовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Это дипломатия, – сказал Шмелев. – Война будет, и скоро.
– Я вот что думаю, Григорий Борисович, ведь и при Советской власти жить можно, ежели ты с головой. Как-то притерлись, приспособились. А придет немец? Каково оно все повернется? Чужеземец, он и есть чужеземец, ему на наши интересы – тьфу! У него свой интерес: как бы побольше себе нахапать!
– Не беспокойся, и нам останется. – Григорий Борисович задумался. – Говоришь, жизнь прожита? Пока жив человек, он всегда надеется на лучшее… – Глядя на Супроновича, про себя подумал, что тому, пожалуй, действительно нечего надеяться на лучшее – сколько еще протянет? Огрузнел, одышка появилась, на сердце жалуется…
– Большие килограммы на себе таскаю! – перехватив его взгляд, вздохнул Супронович. – Наверное, уж кому что на роду написано: один – стройный и поджарый до старости, другой – брюхатый и лысый… И ни за какие деньги былую красоту не купишь! Так стоит ли их копить, деньги то? Теперь люди не то что раньше. Бывало, за копейку удавятся, а нынче нет того. Оно и понятно: зачем копить, если нельзя пустить в оборот? На сберкнижку класть аль в чулок? Чтоб потом, как Абросимов, комнату ими оклеить…
– Отдай взаймы государству, сейчас это модно, – подначил Шмелев.
– Да нет, я уж пока подожду, – отмахнулся Супронович.
Он стал жаловаться, что сыновья его не уважают: Семен если и приедет, то большую часть времени проводит у Абросимовых, а не с родителями, Ленька тоже отрезанный ломоть, считает, что у батьки нужно только брать – то женку за колбасой пришлет, то сам хмельной завалится, бутылку требует…
Яков Ильич не стал говорить, как однажды застукал сына в дровяном сарае: Ленька разворошил всю поленницу, искал запрятанные отцом «рыжики», как он называл золотые царские пятирублевки. Запомнил ведь, стервятник, что у отца было в свое время прикоплено золотишко! Только пусть весь дом переворошит, все одно цинковую коробку с монетами ему не найти. Уж о том, как ее спрятать понадежнее, Яков Ильич позаботился. Однако во время сердечного приступа, когда кажется, вот-вот в ящик сыграешь, он с тоской думал, что ведь никто и не узнает про тайник с золотом! Нет сейчас на свете такого близкого человека у Якова Ильича, которому бы он мог завещать свое богатство. С женой они чужие, живут бок о бок, а иногда в день и десятком слов не перебросятся. Глядя на нее, Якова Ильича зависть и злость берут: его знай разносит, а Александра, наоборот, высохла, как дубовая ветка, лицо будто из темного камня высечено, и не жалуется на хвори, все по дому сама делает, в огороде копается, с внуками в лес по грибы-ягоды шлындает.
Выпроводив гостя, Григорий Борисович, взглянул на часы, заспешил.
В полдень раздался звонок междугородной – уже с год, как в его кабинете поставили аппарат, – и незнакомый женский голос, обращаясь к нему на «ты», передал привет от Лепкова, попросил вечером подойти к пассажирскому, к последнему вагону, чтобы повидаться с братом Васей Желудевым, он проездом из Ленинграда через Андреевку и везет гостинцы Шмелеву… Григорий Борисович хотел было поинтересоваться, как выглядит его «дорогой братец», но на том конце трубку уже повесили. Шагая по заснеженной дороге, он в который раз упрекнул себя за потерю бдительности: хорош был бы он, если бы стал выяснять, как выглядит «брат»! И чего выяснять? Не так уж много людей приезжают с вечерним в Андреевку. Кого же, интересно, к нему прислали?..
4
По перрону шныряла поземка, она вилась меж деревянных скамеек, торкалась в закрытую дверь вокзала, негромко стучалась в заледенелые окна дежурки. Шмелеву не хотелось привлекать к себе внимания, он пришел перед прибытием пассажирского и, к своей досаде, сразу увидел милиционера Прокофьева и нового сотрудника НКВД Приходько. Они стояли неподалеку от вокзальных дверей и курили, негромко перебрасываясь словами. Приходько был в пальто с меховым воротником и зимней шапке со звездочкой. Прокофьев – в полушубке и при нагане. Пять или шесть пассажиров топтались на перроне, поглядывая на перемещающийся свет паровозной фары, – пассажирский приближался к станции. По блестящим рельсам запрыгали желтые мячики света.
Шмелев, придав своему лицу приветливое выражение, направился прямо к представителям власти, но поезд уже с шумом и грохотом поравнялся с вокзалом. Приходько поспешил к третьему вагону, а Прокофьев подхватил деревянный чемодан и вместе с закутанной в пуховый платок женщиной пошел вдоль состава. Григорий Борисович, чувствуя, как предательски бьется сердце, зашагал в конец поезда. Из последнего вагона при виде его выскочил на снег невысокий человек крепкого сложения с простым, открытым лицом. Он улыбался и смотрел на Шмелева. Волосы его трепал ветер. Проводница стояла на подножке и смотрела на них. Желудев первым распахнул объятия и, тернув щеку Шмелева жесткой щетиной, стал хлопать по спине, говорить про ленинградские морозы, хвастать игрушечным пугачом, который привез своему племяннику Игорьку.
– А вы боялись, что он не получил телеграмму, – с улыбкой заметила проводница.
– А ты, браток, все такой же крепыш, не стареешь! – с подъемом говорил пассажир, одновременно улыбаясь пожилой проводнице.
Шмелев тоже бормотал какие-то слова, строил приветливую улыбку, но и сам чувствовал, что у него все это не очень убедительно получается. Что ни говори, а без практики в их деле тоже нельзя… Скоро раздался гудок, и пассажирский тронулся.
– Гриша, родной! – воскликнул «брат». – Сколько лет не виделись! Может, прокатишься со мной одну остановку?
– У меня билета нет, – возразил Шмелев, ему совсем не хотелось потом в Шлемове три часа дожидаться обратного.
– Вы не против? – с ясной улыбкой повернулся «брат» к проводнице.
Поезд уже тронулся – «брат» первым вспрыгнул на подножку и, потеснив проводницу в тамбур, протянул руку Шмелеву. Тот, встретившись с холодным взглядом «брата», все понял и тоже взобрался на подножку.
– Раз давно не виделись… – ошеломленно произнесла проводница.
– Я вас конфетами угощу, – сказал «брат», мигая: мол, пошли в купе.
Но Григорий Борисович напряженно выглядывал из-за плеча проводницы. Приходько встретил, видно, какое то начальство. Высокий человек с портфелем тоже был вгражданской одежде, но по тому, как держался сотрудник, можно было понять, что приезжий – шишка. Прокофьев равнодушно смотрел на проплывающие мимо вагоны. Прежде чем последний поравнялся с ним, Шмелев отступил в глубь темного тамбура. Поземка змеилась на опустевшем перроне, в снежной круговерти тускло блеснул колокол. И последнее, что увидел Шмелев, – как Приходько и высокий в пальто вдоль путей шагали в сторону проходной военного городка.
– Засекли нас с вами, – угрюмо пробурчал Шмелев, когда они вошли в пустое купе.
– Во-первых, сойка прилетит в полдень…
– Да-да, – рассеянно кивнул Григорий Борисович, думая о Прокофьеве и Приходько: заметили они, что он вскочил в поезд?..
– Я не слышу ответа, – сухо заметил пассажир.
– Лучше в полночь…
– Другое дело, – улыбнулся тот. – Во-вторых, здравствуйте, Григорий Борисович!
Они церемонно пожали друг другу руки. В купе пахло дезинфекцией, неяркий керосиновый фонарь освещал глянцевато поблескивающие бурой краской полки.
– Я – Желудев Василий Федорович, – негромко говорил гость. – Вы, кажется, кого-то опасаетесь, и я не решился там передать вам «посылку».
– Я никому не говорил в поселке, что у меня есть… родственники, – усмехнулся Шмелев.
– Вот один взял да и объявился!
«Брат» достал из портфеля бутылку водки, бутерброды с колбасой и даже пару соленых огурцов. Все по-хозяйски разложил на маленьком столике, разлил водку в стаканы, поднял свой. Стакан, предназначенный Шмелеву, предательски подползал к краю столика. Григорий Борисович раздумывал: поднять стакан или отказаться?
– За встречу… браток! – громко провозгласил Желудев и, не дождавшись Шмелева, выпил. Огурец аппетитно захрустел в его крепких зубах.
– Будьте здоровы… коллега, – негромко проговорил Григорий Борисович и, морщась, выпил холодную водку.
– Проводница не поверит, что мы братья, если бутылки не будет на столе, – улыбнулся Желудев.
– Я предпочитаю коньяк, – заметил Шмелев, предупреждая попытку «брата» еще налить в его стакан.
– Еще не изучил все ваши вкусы, – рассмеялся Василий Федорович. – На будущее учту.
Плеснул себе самую малость и закрыл бутылку пробкой.
Колеса все громче стучали под полом, обшивка поскрипывала, мимо окна пролетали деревья, облепленные снегом.
– Ничего страшного не произошло, – улыбнулся Желудев. – Встретились с родственником, ну проехали с ним одну остановку, велика беда!
– А что я жене скажу? – впервые улыбнулся Григорий Борисович, подумав, что ему и вправду нечего бояться.
– Давайте о деле, – отчеканил Желудев. – Надеюсь, вас поставили в известность, что вы обязаны выполнять все мои указания?
Шмелеву не понравился его тон: как-никак он все-таки бывший офицер, а Желудев лет на пятнадцать моложе, и неизвестно еще, какое у него звание…
– Итак, я передаю вам, – Желудев кивнул на солидный чемодан, стоявший на нижнем сиденье, – рацию, оружие, патроны, деньги… Никаких расписок не надо – видите, как мы вам доверяем… Возможно, весной к вам придет человек, его нужно будет устроить на работу. Это радист.
– Боюсь, на работу здесь трудно будет устроиться, – с сомнением заметил Шмелев.
– Вы знаете, какая бы работа ему подошла?.. – задумчиво продолжал Желудев. – Возчиком молока, чтобы он на лошади ездил по окрестным деревням и собирал бидоны с молоком.
– Обычно мне на завод молоко привозят колхозники.
– А вы проявите инициативу, Григорий Борисович, наймите человека на работу – зарплата его любая устроит, – обеспечьте лошадкой, и наш друг будет скупать молоко у населения. И нам с вами хорошо, и государству прибыль.
«А этот Желудев не дурак! – подумал Григорий Борисович. – У возчика такие возможности… И никто его не заподозрит… Как же я раньше об этом не подумал?»
– Можно будет попробовать, – сказал он.
– Чудненько! – рассмеялся Желудев. – Вы знаете, у меня тоже с детства тяга к лошадям… Мой дед на Брянщине владел конным заводом. Вывел несколько пород тяжеловесов. Продавал на валюту за границей.
– В Германии?
– И в Германии тоже, – бросив на него быстрый взгляд, спокойно ответил Желудев.
– Я ничего против Германии не имею, – усмехнулся Шмелев.
– Почему я придрался к паролю, – помолчав, сказал Желудев. – Известная нам организация несколько раз посылала в Андреевку своих людей… Двое с треском провалились. Вы ничего об этом не слышали?
– Слышал… Им была известна явка? – нахмурясь, спросил Григорий Борисович.
– Нет, они действовали самостоятельно. Впрочем, эта организация приказала долго жить: чекисты накрыли всех. Полный разгром!
Заметив, что Шмелев поежился, Желудев улыбнулся:
– В этом смысле наша организация очень осторожна и прекрасно законспирирована. Вы можете спать спокойно, Григорий Борисович…
– Я не трус, но не хотелось бы из-за глупости других погореть, – счел нужным сказать Григорий Борисович.
Шлемово было первой остановкой после Андреевой, под ними прогрохотал железнодорожный мост через речку Шлемовку, лес отступил, и глазам открылись штабеля бревен и теса, заваленные снегом. Здесь крупный леспромхоз, Леня Супронович год тут валил сосны и ели, хвастал, что заработал большие деньги. Он и впрямь, уволившись из Шлемовского леспромхоза, приоделся, купил жене швейную машинку, а себе велосипед и луженый котел для бани.
Поезд стал замедлять ход, остался позади лесопильный завод, окруженный высокими штабелями свеженапиленных досок. Одинокая сосна сиротливо торчала на снежном пригорке.
– Мы теперь регулярно будем встречаться, – сказал Василий Федорович. – Может, как-нибудь загляну к вам в марте.
– У нас за приезжими присматривают, – предупредил Григорий Борисович. – Вон каждый поезд встречают и провожают. Милиционера я маленько поучил – с месяц в госпитале отвалялся.
– Я по долгу службы, – усмехнулся Желудев.
– В нашей системе? – обрадовался Шмелев. Свою руку иметь в областном центре было бы не худо.
– Да нет, я кем-то вроде гоголевского ревизора, – туманно пояснил Желудев и испытующе взглянул на собеседника. – А что, у вас нелады на работе? Недостача или что-нибудь другое?
– Масло я не ворую, – оскорбленно усмехнулся Шмелев.
– Ни одного пятнышка не должно быть на вашей служебной репутации, – строго заговорил Желудев. – Денег мы вам достаточно даем. Кстати, ведите какую-нибудь хитрую отчетность, – наши хозяева любят порядок, – но и не скупитесь на подкуп, вербовку агентов.
– А зачем мне радист? – спросил Григорий Борисович.
– Понадобится, – уклонился от прямого ответа Желудев. – Вот первое мое задание: вербуйте агентов, разумеется, до конца не открывайтесь им. Хорошо хотя бы одного привлечь из тех, кто работает на военной базе. Или на аэродроме.
Шмелев чуть было не брякнул, что у него есть такой человек – он имел в виду Маслова, – но вовремя сдержался, подумав, что об этом не поздно будет и потом сказать… Вот и вернулись с лихвой все его затраты на Кузьму Терентьевича!
– Взрывчатка есть у вас? – вдруг спросил Желудев, когда уже поезд останавливался у вокзала.
– Взрывчатки хватит, чтобы всю Андреевку взорвать вместе с арсеналом, но вот как ее оттуда вынести? – ответил Григорий Борисович.
– А это уж ваша забота, – сказал Желудев.
В купе заглянула проводница.
– Наговорились, мужчины? Или еще одну остановку проедете? Мне не жалко, ревизор ежели и появится, то лишь после Озерска.
– Спасибо, – поблагодарив проводницу, поднялся Шмелев, надел на голову шапку.
Желудев протянул женщине плитку шоколада.
– Балуете вы меня, – засмущалась та, но плитку взяла.
Краем глаза Григорий Борисович следил за перроном. Там в тусклом свете фонаря алела фуражка дежурного, суетились две женщины с узлами, одна из них держала за руку закутанного до самых глаз мальчика лет пяти. Милиционера на перроне не было.
Они снова по-родственному обнялись, расцеловались, Желудев просил передать приветы жене и сыну, обещал на обратном пути обязательно заехать, и уж тогда они наговорятся всласть.
Пассажирский ушел. Шмелев постоял на перроне, поеживаясь под порывами холодного ветра, лицо покалывали острые крупинки. Интереса к нему никто не проявил: ни дежурный, который скоро ушел на свой пост, ни кладовщица, занесшая в багажное отделение несколько фанерных ящиков, очевидно посылок.
В просторном помещении вокзала никого не было, хлопнуло, закрываясь, окошечко кассира. Засиженная мухами электрическая лампочка на потолке освещала оштукатуренные и покрашенные бурой масляной краской обшарпанные стены с плакатами. На стене у окна в деревянной витрине без стекла висела газета «Гудок». Громоздкие дубовые скамьи с надписями на спинках «НКПС» занимали всю середину помещения. Под потолком летала потревоженная синица, впрочем, она быстро успокоилась, присела на круглую железную печку и оттуда бесшабашно посверкивала бусинками глаз на единственного пассажира.
От нечего делать Григорий Борисович, надев очки в металлической оправе, принялся читать «Гудок».
Корреспонденты писали о Туркестано-Сибирской железной дороге, которая связала поставщика «белого золота» Среднюю Азию с промышленной Сибирью, о выпуске новой серии мощных паровозов «СО» с безвакуумной конденсацией пара, о строительстве алюминиевого завода, приводились цифры роста валовой продукции…
Одна заметка привлекла особое внимание Шмелева: корреспондент рассказывал о знаменитом сталеваре Макаре Мазае, приводились его слова, сказанные на Восьмом Чрезвычайном съезде Советов СССР, – от имени всех металлургов Украины он заявил: «Если фашисты нападут, то металлурги зальют им глотки кипящей сталью…»
Григорий Борисович сел на высокую деревянную скамью и задумался. Синица, казалось, тоже задремала на печке. Сомнений в том, что Гитлер пойдет на Страну Советов, у него давно не было, вот только когда? Желудев говорил, что скоро, очень скоро, может быть, даже этим летом. Неспроста поинтересовался Желудев насчет взрывчатки. Его можно было понять и так: дескать, если сами не сможете достать, хотя вы и сидите на взрывчатке, мы вам подбросим… Но что он может тут взорвать? Базу? Там охрана такая, что за проволоку и кошка не проникнет…
Услышав шум приближающегося поезда, Григорий Борисович подхватил довольно тяжелый чемодан и вышел на пустынный перрон. В метельной мгле едва маячил паровозный фонарь. Рельсы вдруг засветились, будто раскаленные докрасна. Вышедшему дежурному Шмелев посетовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72