Встав под определенным углом, можно было разглядеть свое изображение в зеркале.
— Ты была права, — сказал он Гекате. — Это реальный мир. Миновала тысяча лет, Земля — всего лишь воспоминание. Все это правда. Я уже могу принять эту мысль. И могу смотреть на себя, хотя по-прежнему кажусь себе чужим.
— Хорошо, — отозвалась она. — А можешь ли ты принять мысль о жизни здесь, бодрствуя, еще тысячу лет, пока Махалалел разрабатывает план дальнейшего спасения?
Вопрос вызвал в нем неловкость. — Все зависит от компании, — ответил он. — перспектива прожить еще дюжину жизней не так уж неприятна, даже если провести их все в подобном месте… но сама мысль о том, чтобы видеть перед собой лицо Джейкоба Харкендера и слушать его голос день ото дня совершенно меняет дело. Не могу понять, каким образом Махалалел подбирал персонал. Или наша жалкая компания являет собой своего рода демократию — теперь, когда ни у тебя, ни у него не осталось магии, чтобы управлять нами.
— Да, интересно, — тихо повторила она и прикрыла глаза, словно ее ослепило ярким светом.
Над горизонтом планетоида поднималось солнце. Горизонт был близок, поэтому и солнце казалось очень близким, но, как только глаза Дэвида привыкли к яркому свету, он осознал свою ошибку. На самом деле, солнце было гораздо дальше, чем от земли. Диск его выглядел очень маленьким, меньше того, к которому он прежде привык.
Меньше чем за минуту стал виден весь солнечный диск целиком, и Дэвид попытался прикинуть скорость обращения планетоида. Но, пока он оперировал неудобными цифрами, небеса начали драматическим образом меняться. Диск солнца начал разрастаться, а звезды — исчезать во мгле.
«Это оптический обман, — сказал себе Дэвид. — Само по себе движение солнца не может производить такой эффект, ибо солнце не может так быстро приближаться, и станция тоже не может так молниеносно двигаться к солнцу. И звезды не исчезают, ибо их свет испускается годами, а может, сотнями или тысячами лет. Стекло в окне, вероятно, темнеет под воздействием яркости солнечного излучения, поэтому и кажется, будто звезды исчезают…»
И почти моментально до него доходит, что самый ход его мысли оказался ошибкой, и он никак не может объяснить происходящее. Прозрачное окно темнело достаточно быстро, чтобы скрыть звезды, но солнце продолжало расти с невероятной скоростью, и это не могло оказаться просто иллюзией, а еще — звезды начали двигаться, причем, не все одновременно.
Кажется, станция наклонялась, поэтому звезды и полетели в разные стороны. А солнце…
Может быть, оно взрывается…
Яркость расширяющегося светила становилась неуютной, хотя выносить ее еще было можно. Дэвид смотрел прямо в белую сердцевину, и его не ослепляло сияние. Взрыв солнца, каким бы драматическим и даже зловещим не являлся, все же захватывал взор и приковывал к себе. Танцующие вокруг него звезды делали зрелище и вовсе сюрреалистичным.
Смотреть таким образом в пространство — словно смотреть вглубь времени, и Дэвид напомнил себе, что свет от этих звезд идет тысячи и даже сотни тысяч лет. И не могут они все одновременно выплясывать фантастическую джигу. Такое просто невозможно.
— Что происходит? — спросила Геката. Она казалась больше любопытной, нежели встревоженной.
— Не знаю, — отозвался Дэвид.
Если это не танец звезд, то, получается, пространство между ними искажается. Как будто кто-то сминает ткань космоса, заставляя звезды танцевать. Может быть, и медленный взрыв солнца — тоже видимость. Или же это…
— Война между ангелами, — произнес он, когда сознание выбросило единственно возможное объяснение. — Это война с разрушителем, уничтожение всех связей… разрыв их сетей!
Если Земли и не была разрушена прежде, то сейчас это бы произошло. Он не мог видеть планету и сомневался, что смог бы, с такого расстояния, но картина стояла у него перед внутренним взором.
Пожалуй, не слишком отличается от картины отступления при Монсе, понял он: именно тогда и был убит Саймон. Разрушение — всегда разрушение. Созидание — сложный процесс, он всегда производит новые вещи, поражающие воображение, но разрушение — предельно просто. Созидание — лучшее и более прекрасное лицо вихря. Разрушение — угрюмый карнавал, вереница убогих образов. Разрушение, даже в космическом масштабе — бесстрастное пламя, разрывающее материю на части, торжество, в котором слышатся грохот, треск, скрежет…
Солнце уже заполнило половину неба, хоть это всего лишь оптический эффект.
— Оно уничтожит всю систему, — прошептал Дэвид. — Мы — всего в нескольких световых минутах от него. Взрыв попросту поглотит нас, превратит в языки пламени и столбы дыма. Все кончено. Никакого спасения, даже для этой шкатулки снов!
«Каким же глупцом был Махалалел, обретая плоть, в преддверии этого ужаса! — думал он. Потом вспомнил, что сказал ангел, приветствуя гостей этого убежища. — Наше нынешнее окружение недолго пребудет неизменным, каким бы прочным оно ни казалось, но у нас есть твердое и надежное обещание, что этот крошечный атом останется целым и невредимым на нейтральной территории!»
— Пожалуй, нет, — сказал он Гекате, которой уже овладело некоторое беспокойство. — Они должны нам кое-что. Кое-что!
Теперь вся картина была уже охвачена белым пламенем, и больше ничего не было. Станцию не качало, не было и иных признаков угрозы. Свет не становился ярче, да и жара не ощущалось. Как будто планетоид затаился в центре огромного космического циклона — или дрейфовал внутри гигантского кристалла.
Последняя метафора поразила Дэвида: вот бы, и в самом деле, это оказалось правдой: сферическое защитное поле, твердое, как алмаз, охватившее пространство вокруг планетоида, не позволяющее уничтожить его, спасающее последние остатки человечества.
— Разумеется, они так много нам должны. И, если не отыщут в себе благодарности…
— Они не станут для нас этого делать, — пробормотала Геката, — Но сделают это для Махалалела.
— О, нет, — перебил ее Дэвид. — Только не ради него. Он ведь их соперник — или был таковым. А в том, момент, когда они начали носить маски, стал их врагом. Он прячется за наши спины. Если ангелы, которые нас знаю, решат выручить нас, то сделают это ради тебя, ради Анатоля Домье, Дэвида Лидиарда… даже Джейкоба Харкендера… но только не ради Махалалела.
Ничего не изменилось. Свет оставался прежним. Планетоид медленно вращался вокруг своей оси, повинуясь первому закону Ньютона. Кристалл спокойствия и ровного света отлично защищал их.
— Ты знаешь, что именно они делают? — спросила Геката. — Почему устроили такое разрушение?
— Не предумышленно. Сомневаюсь, чтобы кто-то занимался этим специально. Шесть ангелов, может быть, пытаются освоить то, чему они научились посредством оракула об окружающей материи и энергии, но, подозреваю, что сейчас они уже вышли за рамки знаний и стратегии. Более же вероятно, что пересекающиеся паттерны ангельских форм движутся под влиянием рефлексов, сплетаясь или разрывая друг друга. В лучшем случае, им удастся создать новые паттерны. В худшем же — произойдет распад. Не думаю, чтобы кто-то из них выиграл битву — даже разрушитель — и сомневаюсь, что кто-то останется неизменны. Это фундаментальный аспект эволюционного процесса, согласно которому живут и меняются ангелы. Пожалуй, это существенный элемент всего прогресса их мира, а может — лишь разрушительное проклятие, коим отмечено все их существование. В любом случае, процесс этот уничтожит и сотрет всякое воспоминание об их связи с человечеством. И выйдут они из битвы существами первобытных инстинктов, и от с трудом завоеванного интеллекта не останется ничего.
Кристальный свет внезапно замерцал, словно через него прошла легкая рябь. Временной вихрь — рябь на лике бытия. Ведь ангелы тоже подчиняются законам бытия — когда замерло их возбуждение, вернулся покой.
Белый свет стоял в глазах у Дэвида, и ему показалось, что в его голове образовалась отдельная вселенная, освещающая всю его душу.
«Я приблизился к выходу из пещеры, — подумал он. — И вот я здесь, один, и ничего не боюсь, узрев свет истины».
Не успел он закончить эту мысль, как белый свет стал многоцветным, и он, при помощи внутреннего взора, различил в нем движущиеся тени. Увидел Паутину Судьбы, сплетенную не тремя мифологическими сестрами, но громадными пауками с глазами, словно желтые бриллианты и зеленые изумруды, с хрустальными лапами. Он увидел и Ангела Боли, рычащую в экстазе, не осознающую своей жестокости. У видел вервольфов Лондона, бегущих наперегонки с ветром, преследуя несчастную жертву. Увидел Сатану, с триумфом вырастающего над гнездом освободительного огня, расплавившего гвозди, что удерживали его на полу Преисподней. Увидел ящик Пандоры, открывающийся… и все, что в нем содержалось, и другие чудеса.
А позади всех этих фигур, в глубинах зеркала, в которое превратилась стена света, увидел себя, замершего в восхищении, взирающего на танец частиц творения, из которых появлялось все новое, прекрасное и все мысли. Видел себя в центре собственной ментальной паутины, в узком кабинетике больницы, окруженного пыльными книгами и запахами законсервированной человеческой плоти. Видел себя как создание из плоти и крови, вооруженного руками и зрением: продукт миллиардов лет нетрезвого прогресса, носящего имя эволюции. Видел себя в виде создания, обремененного умом и памятью, воображением и фантазией, в котором истинного столько же, сколько в пупке Глиняного монстра. Видел себя человеком, вмещающего в себя целый микрокосм и все глубины истории человечества. И впервые понял, какую ответственность несет на своих плечах в связи с этим фактом: ответственность судить и учиться, следовать стратегиям и ритуалам, а также открывать красоту мира.
«И зачем мне нужно, чтобы ангелы показывали все это? — спрашивал он себя. — Я и так все это знаю».
Свет снова обрел прежнюю белизну. Он начал исчезать. Примерно через полчаса вновь стали видны звезды. Они отчетливо просвечивали на черном бархате космоса. И картина вновь приобрела изначальную величавую неподвижность.
Солнца видно не было, но мягкий свет лился из центра картины.
— Мне это напомнило об апокалипсисе, — проговорила Геката.
— За тысячу с лишним лет многое изменилось, так что мы вправе ожидать новой серии катастроф. Даже если ангелы однажды исчезнут, финал космической игры еще не наступит.
— Да! — припомнила она. — Именно это и увидел Анатоль, верно? Я уловила лишь краткий образ. Он увидел — или представил — как время поворачивает вспять и волшебным образом обновляется при помощи магического искажения. Он надеялся, что, хотя хаос всегда ставит этот процесс под угрозу, однако существует лишь одна возможность движения — эволюция и еще раз эволюция.
Дэвид тоже вспомнил видение Анатоля. — И, пожалуй — прогресс и еще раз прогресс, — подхватил он. — Мы не боги, и ангелы тоже не боги, и нам не стоит надеяться: что бы ни появилось из горячей лавы Творения, оно не будет сумеет воспроизвести завершенность и судьбоносность новой формы вещей.
— Это был прекрасный оракул, — произнесла Геката. — Я рада, что упросила Анатоля включить меня в его состав.
— Ты была участником, а не простым наблюдателем, — напомнил ей Дэвид. — Мы сыграли свою роль в этой картине. Все наши надежды и амбиции придали ей яркости.
— Все верно. И вот, я здесь, и роль у меня по-прежнему самая маленькая, и есть шанс придать завершение этой бесконечной драме.
Пока они разговаривали, Дэвид то и дело поглядывал на звезды. Свет от взрыва уже исчез, осталось лишь слабое сияние. Пандора осталась нетронутой космической метаморфозой. Как и предполагал Дэвид, яростный свет разбирательств среди ангелов — зримое эхо их последней авантюры — почти ничего не изменил, и звезд сияли по-прежнему, снова и снова утверждая свое величие, ибо им гореть вечно.
С легким звуком отворилась дверь. Дэвид не стал поворачиваться мгновенно, но, когда услышал, как ахнула Геката, повернулся посмотреть на вошедшего.
У дверей стоял Джейкоб Харкендер. Его нелепые одежды пропитались подсыхающей кровью.
А в левой руке он держал отсеченную голову.
9.
Дэвид и прежде видел отсеченные головы, но не таким образом — не в реальной жизни. Он разделял сознание Мерси Мюрелл в тот момент, когда Геката впервые обрела контроль над дарованными ей ангелами силами. Он помнил, что Харкендер тоже играл роль в этой мелодраме. Они втроем наблюдали за головой, волшебным образом парившей в воздухе, и капли крови капали из нее, буквально завораживая взор.
Отрубленная голова хранила жуткое выражение — непристойную маску застывшего ужаса. Никакие магические силы не удерживали ее в воздухе, и Харкендер держал ее за спутанные волосы. На его лице не было написано ни ужаса, ни даже простого удивления. На подмостках «Великого балагана» это не допускается.
— Он говорил правду, — произнес Харкендер. — Его оказалось можно убить. Не важно, насколько тщательно смертный бережет свою плоть и защищает ее разными приборами — он все равно остается смертным. От некоторых несчастных случаев просто не убежишь.
— Несчастных случаев! — повторил Дэвид машинально, в то время, как его чувства были словно заморожены. — «Разумеется, это сон, — думал он. — Настоящий кошмар, и нам всем нужно поскорее проснуться».
— В широком смысле этого слова, — отозвался Харкендер. — Я не имел виду, что это случилось непреднамеренно.
Дэвид уже собрался спросить «почему», но убийца опередил его.
— Он все еще питал амбиции стать богом. Ему не удалось больше оставаться волчьим ангелом, поэтому он решил стать человеком, но вовсе не испытывал намерения быть просто человеком. Ему нужно было оставаться нашим капитаном, нашим навигатором, нашим командиром. Архитектором нашего будущего. Никто не давал ему на это права. Он явился к нам из компании лжецов и предателей… переодетых дьяволов. С нас достаточно ангелов, Дэвид, разве не так?
Дэвид буквально онемел; он не мог ответить. «И никакой это не сон, — нашептывал ему его внутренний Адвокат Дьявола. — Просто кажется сном, ибо слишком уж все странно. Играй свою роль, как ни в чем ни бывало, ужас оставь на потом, но помни, что дальше тебе придется пережить последствия этих моментов».
Геката не так слабонервна, как Дэвид. Голос ее звучит достаточно твердо. — Он говорил мне, что не этой станции было семь человек персонала. — Семеро мужчин и женщин, чьим заданием было охранять драгоценный груз: будущее человеческой расы. Они не справились с задачей. Не сумели контролировать вспышки ненависти и злобы и в конце концов не смогли противостоять захлестнувшему их отчаянию. Записей они не оставили, так он говорил, но не слишком сложно догадаться, как все произошло. Они не сумели жить вместе в ограниченном пространстве, поэтому умерли. Я предположила, что это не такое уж узкое пространство, а он ответил: дело в узости ума.
— Если верить Глиняному Монстру, он всегда имел склонность к игре слов, — заявил Харкендер.
Дэвид уже был готов вступить в разговор, хотя уже знал, что голова настоящая, а не плод воображения. — Кто следующий, Харкендер? — горько процедил он. — Если наш первый командир уже мертв, скоро ли будет очередная жертва? Сон узурпаторов всегда беспокоен, правда? Скольких из нас еще ты убьешь, прежде чем почувствуешь себя комфортно?
— Ты меня не понял, Дэвид, — лениво протянул Харкендер. — И не понимал никогда. Я не ссорюсь ни с тобой, ни с другими людьми на борту этого летающего гроба.
— С Махалалелом ты тоже не ссорился. Он спас тебе жизнь. Доставил тебя в этот мир.
— И чего он ожидал? — прорычал Харкендер. — Благодарности?
— Думаю, да, — тихо отвечал Дэвид. — Думаю, больше, чем благодарности, и он заслуживал этого.
— Если верить старинным манускриптам и легендам, лже-боги всегда ожидали благодарности и даже большего от жертв своей лжи. Если это должно стать новым началом, лучше начать с чистого листа.
С чистого листа! Эти слова эхом прозвучали в мозгу Дэвида, а он не мог оторвать взгляда от мертвого лица Махалалела.
— Пожалуй, он был намерен вести нас к обещанной цели, — тихо произнесла Геката. — И считал, что заслуживает быть нашим командиром, архитектором и отцом-основателем нового мира. Кто же теперь займет его место? Вот ты — знаешь, как управлять этими хитроумными машинами?
— Да любой из нас с этим справится при условии, что возьмет себе за труд приобрести необходимые навыки, — беспечно отмахнулся Харкендер. — У нас все время мира — А, если понадобятся наставники — так больше пятидесяти человек, знающих, как работает станция, спят в своих каморках. Что же до меня, то я недостаточно амбициозен, дабы становиться капитаном на этом нелепом спасательном плоту. Неважно, кто будет делать работу, только бы не Махалалел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46