Когда прибыла полиция, Ник, неожиданно для себя, услышал проникновенный рассказ Айрис о том, как она обнаружила его, Ника, над трупом своего любимого мужа и как он кромсал покойника ножом даже после смерти.
– Она умерла, верно? Айрис умерла?
Виктор не сразу понял, что наконец-то его сын заговорил… Но в голосе Ника он услышал бесконечную безнадежность и отчаяние.
– Да, но мы найдем детей, которые были там в ту ночь.
– Они были внизу и спали.
– Возможно, она что-то рассказала кому-нибудь из них перед смертью.
Ник закрыл глаза и снова мысленно услышал слова, которые произносила Айрис Гаррет. В том состоянии, в котором она находилась, Айрис, должно быть, сама поверила в собственную ложь. Через несколько минут после совершения преступления она убедила себя, что именно Ник убил мерзавца и насильника, которого она любила. Надеяться на то, что она расскажет о содеянном ею кому-либо, было абсолютно бессмысленно. Записка, написанная ее рукой, доказывала лишь, что она могла быть пособницей убийства, но не оправдывала Ника: отпечатки его пальцев, окрашенные кровью полицейского, были повсюду.
И тогда он бежал.
Но Ник с самого начала знал, что это не могло кончиться благополучно; он так и сказал своему ангелу с волосами цвета корицы, желавшему защитить его. Значит, так оно и будет.
Виктор Тесье почувствовал замешательство Ника, и это было похоже на его собственное отчаяние и беспомощность, когда ему сказали, что его ребенок умер.
– Мы провели вместе всего десять дней, мой сын и я. Он был такой крошечный, мой малыш, как и отверстие инкубатора, сквозь которое едва могла протиснуться моя рука. Магия музыки ничто по сравнению с тем, что я чувствовал, когда крошечные пальчики захватывали мою руку и сжимали ее. Я ощущал отвагу и любовь этого малыша. Я молил Бога, чтобы и он почувствовал мою.
На мгновение Виктору показалось, что Ник хочет шагнуть ближе к нему. Они могли бы коснуться друг друга – снова, через столько лет.
Но, видно, ребенку, найденному в одежде из запекшейся материнской крови, было суждено всю жизнь оставаться жертвой крови, пролитой другими в минуты вожделения, насилия и ярости.
– Ник? – умоляюще произнес Виктор. – Лукас?
– Забудьте обо мне, – раздался тихий голос Лукаса Тесье из окрашенной красным тени. – Просто забудьте о моем существовании.
Глава 30
Черная Гора Рождество
Когда-то давным-давно Чейз Тесье имел обыкновение читать что-нибудь важное или просто интересное гран-перу, а в это рождественское утро в веселой лиловой с кремовым кухне дома на горе Чейз, Хоуп и Кассандра по очереди читали Виктору.
Они просматривали бумаги в поисках каких-нибудь сенсационных сведений о пристрастиях Роберта и что-нибудь полезное для них о старых убийствах в Сан-Франциско и Напа. Довольно быстро они разыскали сведения о том, что «преступник», содержавшийся в окружной тюрьме, был найден в рождественскую ночь в груде мусора, но, видимо, до более серьезного расследования руки так ни у кого и не дошли.
– Здесь нет ничего, – сказал Чейз, закончив просмотр очередного «желтого» листка.
– Здесь тоже, – отозвалась Хоуп, пролистывая «Кроникл».
– И здесь нет. – Кассандра подняла глаза от местной газеты, когда-то издававшейся покойным мужем Элинор.
– Пока ничего, – спокойно прокомментировал Виктор. – Но я еще должен повидать их обеих, и сделаю это сегодня же.
– Обеих? Вы хотите сказать, Джейн и Сибил?
– Да.
– Я тоже буду счастлива побеседовать с Сибил, Виктор, – немедленно заявила Хоуп. – Я буду просто в восторге от этого.
– Как и мы с Кассандрой, – добавил Чейз. – Мы ни в коем случае тебя не бросим.
– Благодарю. – Виктор заставил себя улыбнуться. – Благодарю вас всех.
В это время раздался телефонный звонок.
Чейз взял трубку:
– Да, я слушаю. – Он посмотрел на Хоуп: – Это Мерил Этвуд, спрашивает тебя.
– О! – Хоуп поспешила к телефону. – Мерил?
– Привет, Хоуп, я звоню от Джона Мадрида. Он хочет видеть тебя, меня и Ларри Биллингса сегодня, и как можно скорее. Джону Рождество не в Рождество, когда его Крейг в тюрьме. Я думаю, что и у вас не самое праздничное настроение, верно?
– Верно.
– Так ты приедешь?
– Конечно.
Хоуп положила трубку и обернулась к остальным:
– К сожалению, несмотря на праздничный день, я должна посетить Джона Мадрида. Это значит, что я не поеду с вами к Сибил.
– Все будет в порядке, – успокоил ее Чейз. – Думаю, Кэсси и я справимся.
* * *
Коттедж Джейн Периш на Сейдж-Кэньон-роуд удивительно напоминал домик на Зинфандель-лейн.
К нему вела подъездная дорожка, обсаженная кедрами, а по стенам вилась вистерия, бутоны которой ниспадали лиловым каскадом со стропил и крыши. Венок на двери коттеджа был сплетен из веток сосны и гардении, а в застекленной двери сверкал и переливался яркими красками орнамент, придуманный и сделанный Джейн наподобие витража.
Стоя у двери Джейн, Виктор никак не мог собраться с силами и позвонить. Он чувствовал, что Джейн здесь, рядом… Наконец-то!
Джейн и в самом деле находилась дома. Она стояла на коленях перед голубой рождественской елкой в деревянной кадке, которая служила ей уже не одно Рождество. Елка была слишком тяжелой, и сама Джейн с ней не справилась бы, но в этом году она стояла в доме благодаря Нику. Он внес ее вместе с кадкой в коттедж, а когда Джейн попросила его помочь нарядить елку вместе с ней, не стал отказываться, хотя и признался, что не помнит, чтобы когда-нибудь ему доводилось это делать.
Теперь, когда большая часть работы была уже закончена, игрушки и гирлянды сверкали и переливались на ветках, а под елкой лежали в своих ослепительно ярких обертках дары щедрой художнице, которая всегда делала столько подарков людям. На каждой обертке было написано: «Тете Джейн». Где-то неподалеку детям, чутким и любящим, не терпелось узнать, понравилось ли ей то, что они смастерили для нее. Они, казалось, были продолжением телефонных звонков, которых Джейн несколько побаивалась, потому что отвечать надо было веселым и бодрым голосом.
Но как она могла сохранять бодрость?
Джейн как раз рассматривала один из таких подарков, обернутый в темно-синюю, как ночное небо, бумагу, украшенную серебряными звездами, когда в дверь позвонили.
Встав и пройдя несколько шагов, она открыла дверь, и тогда…
О, тогда она увидела серебряные пряди в его черных как смоль волосах – они напоминали вспышки света. Глаза его были темно-синими, как синева ночного неба, в них только чуть посверкивали серебристо-серые искры. Такие знакомые ей глаза, такие печальные и усталые.
И такие любимые.
– Виктор, – прошептала она.
Мой Виктор!
– И Молли!
Молли в знак приветствия завиляла хвостом.
– Привет, Джейн.
Моя Джейн.
– Могу я войти?
– Конечно, Виктор. Что-то не так?
Что еще могло быть не так с человеком, уже обвиненным в убийстве полицейского и заключенным в тюрьму? Джейн отлично помнила выражение лица детектива Ларри Биллингса, его глаза, полные ненависти, и ту страшную ночь в парке «Золотые ворота».
– Почему ты пришел?
– Из-за Ника.
Изящные руки ее, которые когда-то обнимали его с такой страстью, с такой не запятнанной сомнениями радостью, теперь болезненно сжимали одна другую.
– Что случилось? Ему плохо, да, Виктор?
– С Ником все в порядке, Джейн. С ним ничего не случилось, кроме того, что уже произошло. Ты так волнуешься за него?
– Очень. Если ты пришел спросить меня, хочу ли я ему помочь, то я готова сделать все возможное, и Хоуп знает это.
– Да, она это знает. Но есть кое-что еще, касающееся Ника… и тебя, Джейн.
– Я знаю, что он не виновен.
– Я это тоже знаю.
И мы можем убедить его разрешить нам, тебе и мне, защищать его, бороться за него. Мы будем бороться за его жизнь и свободу вместе.
Это была прекрасная, светлая мысль, чуть не заставившая Виктора забыть о горькой реальности. Но он смирил себя и сказал только:
– Но ты не знаешь, Джейн, что Ник – наш сын.
* * *
– Счастливого Рождества, – приветствовала их Сибил, разочарованная тем, что Чейз и Кассандра явились к ней одни. – А где Виктор?
– Он у Джейн.
– У Джейн? – Сибил с отвращением покачала головой. – А вы двое здесь потому, что…
– Сибил, мы знаем, что вы сделали третьего января тридцать четыре года назад.
На одно короткое мгновение в глазах Сибил появился страх, но он тотчас же сменился выражением царственного изумления.
– Третьего января тридцать четыре года назад? Не припоминаю, что бы это могло быть. Мы, Куртленды, всегда точны и практичны, всегда заранее готовимся к Рождеству и всегда получаем подарки, на которые рассчитываем.
– Но на тот «подарок» вы наверняка не рассчитывали.
– О, тогда вы, наверное, имеете в виду Галахеда, моего коня, который получил приз? По правде говоря, я уже и забыла, когда он родился.
– Вы прекрасно все помните и отлично знаете, о чем мы говорим, Сибил, – перебила ее Кассандра. – Речь идет о сыне Виктора, которому было десять дней от роду, когда вы отправили его в больницу Сан-Франциско, заявив перед этим Виктору, что его сын умер.
Красиво изогнутая бровь Сибил вопросительно поднялась.
– Очень любопытно. Думаю, эта фантазия – следствие мозговой травмы, которую вы получили на Хэллоуин. Не понимаю только, как вам удалось убедить в этом Чейза и Виктора. Ведь это же бред, Кассандра. Но вы, конечно, уверены в себе, как и всегда, верно?
– У нас есть доказательства, – отважно солгала Кассандра.
Это была необходимая и оправданная хитрость. Им еще предстояло получить эти доказательства, но Кассандра не сомневалась в успехе.
– Врачи и сестры, выхаживавшие найденыша, живы, и они подтвердят, что младенец остался жив. Они помнят, куда был отправлен ребенок, когда вы в слезах явились в имение сообщить Виктору о смерти его сына. Но теперь Виктор все знает, Сибил, все до последнего факта.
И тут с Сибил произошла внезапная перемена. Из надменной красавицы она в одно мгновение превратилась в подавленное и жалкое существо. Голос ее дрожал, когда она спросила:
– Виктор презирает меня, да?
– Боюсь, вы не ошиблись, – негромко произнес Чейз. – Думаю, что он и теперь не понимает, зачем вы это сделали.
Обманутая мягкостью его голоса, Сибил подняла глаза на Чейза, и ее мастерски накрашенные губы изогнулись в печальной улыбке:
– Вот в этом-то и вопрос, Чейз. Он никогда меня не понимал.
* * *
Голос Джейн звучал удивленно и взволнованно.
– Не понимаю. Ты говоришь, это наш общий сын, Виктор? Что ты имеешь в виду?
– Это тот самый ребенок, что родился у тебя в канун Рождества.
– Но я не знаю ни о каком ребенке…
– Нет?
Так, значит, Джейн действительно ничего не помнила? Милосердное забвение, благодатная тьма окутали ее и избавили от горьких переживаний, от страшной травмы, которой ее рассудок, возможно, не смог бы выдержать.
– Успокойся, – сказал Виктор, – все в порядке.
И тут Джейн ощутила, что хотела бы навеки остаться рядом с Виктором, отогреваясь в нежности и теплоте его взгляда; ей даже показалось, что не было всех этих долгих лет; она снова вернулась в свои семнадцать, и его взгляд снова обещает ей любовь навеки.
– Виктор, объясни же наконец…
– Так ты не помнишь того сочельника?
И того, как внезапно и жестоко я порвал с тобой за несколько месяцев до Рождества?
Должно быть, и это воспоминание потонуло во тьме забвения.
– Наверное, – мягко продолжил Виктор, – ты не помнишь и месяцев, предшествовавших тому Рождеству?
– Отчего же, помню, – ответила Джейн. – Я все помню. Ты не ошибался тогда – мы были так молоды, и нас разделяло столько препятствий. Это не могло продолжаться долго, как бы мы ни хотели. Мне потребовалось некоторое время, чтобы все понять, но, наверное, кое-что я уже поняла, когда ты появился в ту ночь у моих дверей.
– Ты была такой измученной, такой худой…
– Ты тоже, Виктор. Я видела, как тебе тяжело. Если бы ты знал, как мне хотелось впустить тебя в дом и никогда не отпускать от себя. Но я не могла. Я знала, что если мы начнем все сначала, то наши отношения не продлятся долго, и я не переживу, если мне снова придется потерять тебя.
– Но наш ребенок… В ту ночь, в тот сочельник, ты родила его, нашего сына, и он остался жив.
– О, – прошептала Джейн, – я бы все отдала, только бы иметь ребенка от тебя. И если бы этот ребенок, этот твой сын, был и моим… – Джейн с трудом перевела дух. – Я никогда не была беременной, Виктор. Никогда. Я знала мужчин после тебя, хотевших этого… но я не могла иметь детей. Если Ник – твой сын и если он родился на Рождество, значит…
Значит, когда она пыталась выжить, потеряв его любовь, он спал с кем-то еще…
– Виктор никогда не понимал, что мы предназначены друг для друга. – Голос Сибил Куртленд Рейли теперь звучал заметно бодрее. – Мы были друзьями, только друзьями, и остались ими даже после… после того, как он занимался со мной любовью. Для меня наша близость была невероятным счастьем, для него же – минутной прихотью, глупостью, следствием того, что он выпил слишком много шампанского. Потом Виктор Тесье пожалел об этом, он даже извинялся передо мной за свою слабость – ведь он пришел ко мне просто как к другу, к своему старому другу Сиб, потому что был убит разрывом с Джейн. Он казался и правда немного не в своем уме. Вы не представляете, каково это – видеть, как человек, которого вы любите, сожалеет о том, что был близок с вами.
– И вы почувствовали себя мусором, ничтожеством… – произнес Чейз.
– Да, мусором. Как та раковая опухоль, которую Виктор оставил мне на память. Я ненавидела этого ребенка, хотела избавиться от него, покончить с ним, но не спохватилась вовремя.
– Вместо этого вы заморили себя и его голодом.
– Я делала все, чтобы этой опухоли не было заметно даже в облегающем платье. Никогда я не выглядела лучше. Даже Виктор сделал мне комплимент, и это было как раз в тот сочельник, когда он сообщил мне, что хочет пойти к Джейн, чтобы добиться ее прощения и просить стать его женой.
– Выходит, она сыграла вам на руку, отказавшись впустить его?
– Ну уж нет. Она как всегда все разрушила. Мне и в голову не приходило, что она откажется впустить Виктора. Я представляла, как они вместе празднуют свое радостное воссоединение, когда звонила в имение, чтобы сообщить о мертвом сыне Виктора, гниющем среди мусора и отбросов. Конечно, я не сказала гран-перу, кто принес ему эту новость, – Виктор сам должен был понять, что звонила я и ребенок, этот дистрофичный мертвый младенец, – наш сын; я хотела, чтобы он почувствовал себя виноватым за то, что пренебрег мною…
Таковы были мои планы. Но Виктор вообразил, что ребенок родился от Джейн. Он защищал Джейн и сразу же полюбил «ее» ребенка – моего ребенка. Я часто приходила в больницу. Виктор хотел, чтобы я была рядом и слушала его разглагольствования о том, какой я хороший друг и как сильно он виноват, столь жестоко обидев Джейн. Что скрывать, я никогда не чувствовала себя ближе к нему, чем в тот момент; какое-то время я даже хотела, чтобы ребенок выжил. Мы с Виктором поженились бы, и он никогда не узнал бы правды. Но когда стало ясно, что ребенок выживет, знаете, что сделал Виктор? Он попытался найти Джейн. И тут ему понадобилась моя помощь. Я умела читать, а он нет. Он хотел, чтобы я выяснила, куда уехали Периши. Полагаю, что в резервацию, откуда они когда-то сбежали. Он, видите ли, хотел найти адрес Джейн, ее номер телефона и сказать ей, что причина ее поступка вызвана его жестокостью, что это он заставил ее выбросить ребенка на помойку. А потом – и это было самое пикантное во всей истории – он хотел попросить ее выйти за него замуж…
– Вы, конечно, не могли вынести даже мысли об этом.
– Верно, Чейз. Не могла.
– Неужели вы снова выбросили своего ребенка на помойку?
Сибил Куртленд Рейли улыбнулась, и на этот раз улыбка ее была одновременно мертвенно-жуткой и злорадно-высокомерной – она снова стала недосягаемой для простых смертных.
– А почему бы и нет? У меня было полное право выбросить его – ведь я была его матерью.
Глава 31
Контора окружного прокурора, Сан-Франциско Рождество
– Вы прочли мое заявление по делу об убийстве Эла Гаррета? – спросил Джон Мадрид.
– Можете в этом не сомневаться. Так в чем дело, Джон? – Окружной прокурор Мерил Этвуд с явным сочувствием смотрела на несчастного отца, своего старого приятеля, которого безмерно уважала.
– Я хочу добавить к нему кое-что еще, то, что мне следовало бы сказать тринадцать лет назад и что долг обязывает меня сказать сейчас.
– Ну давай, Джон, выкладывай, а то я лопну от нетерпения. – Все поведение Ларри Биллингса и его самодовольный тон свидетельствовали о том, что Мадрид сейчас вобьет последний гвоздь в гроб этого безродного нищего Николаса Доу.
Однако Джон Мадрид ответил своему напарнику взглядом торжественным и печальным. Потом он с мрачной решимостью посмотрел на Хоуп:
– Я обещал Айрис, что, если Николаса Доу поймают, я отдам это полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Она умерла, верно? Айрис умерла?
Виктор не сразу понял, что наконец-то его сын заговорил… Но в голосе Ника он услышал бесконечную безнадежность и отчаяние.
– Да, но мы найдем детей, которые были там в ту ночь.
– Они были внизу и спали.
– Возможно, она что-то рассказала кому-нибудь из них перед смертью.
Ник закрыл глаза и снова мысленно услышал слова, которые произносила Айрис Гаррет. В том состоянии, в котором она находилась, Айрис, должно быть, сама поверила в собственную ложь. Через несколько минут после совершения преступления она убедила себя, что именно Ник убил мерзавца и насильника, которого она любила. Надеяться на то, что она расскажет о содеянном ею кому-либо, было абсолютно бессмысленно. Записка, написанная ее рукой, доказывала лишь, что она могла быть пособницей убийства, но не оправдывала Ника: отпечатки его пальцев, окрашенные кровью полицейского, были повсюду.
И тогда он бежал.
Но Ник с самого начала знал, что это не могло кончиться благополучно; он так и сказал своему ангелу с волосами цвета корицы, желавшему защитить его. Значит, так оно и будет.
Виктор Тесье почувствовал замешательство Ника, и это было похоже на его собственное отчаяние и беспомощность, когда ему сказали, что его ребенок умер.
– Мы провели вместе всего десять дней, мой сын и я. Он был такой крошечный, мой малыш, как и отверстие инкубатора, сквозь которое едва могла протиснуться моя рука. Магия музыки ничто по сравнению с тем, что я чувствовал, когда крошечные пальчики захватывали мою руку и сжимали ее. Я ощущал отвагу и любовь этого малыша. Я молил Бога, чтобы и он почувствовал мою.
На мгновение Виктору показалось, что Ник хочет шагнуть ближе к нему. Они могли бы коснуться друг друга – снова, через столько лет.
Но, видно, ребенку, найденному в одежде из запекшейся материнской крови, было суждено всю жизнь оставаться жертвой крови, пролитой другими в минуты вожделения, насилия и ярости.
– Ник? – умоляюще произнес Виктор. – Лукас?
– Забудьте обо мне, – раздался тихий голос Лукаса Тесье из окрашенной красным тени. – Просто забудьте о моем существовании.
Глава 30
Черная Гора Рождество
Когда-то давным-давно Чейз Тесье имел обыкновение читать что-нибудь важное или просто интересное гран-перу, а в это рождественское утро в веселой лиловой с кремовым кухне дома на горе Чейз, Хоуп и Кассандра по очереди читали Виктору.
Они просматривали бумаги в поисках каких-нибудь сенсационных сведений о пристрастиях Роберта и что-нибудь полезное для них о старых убийствах в Сан-Франциско и Напа. Довольно быстро они разыскали сведения о том, что «преступник», содержавшийся в окружной тюрьме, был найден в рождественскую ночь в груде мусора, но, видимо, до более серьезного расследования руки так ни у кого и не дошли.
– Здесь нет ничего, – сказал Чейз, закончив просмотр очередного «желтого» листка.
– Здесь тоже, – отозвалась Хоуп, пролистывая «Кроникл».
– И здесь нет. – Кассандра подняла глаза от местной газеты, когда-то издававшейся покойным мужем Элинор.
– Пока ничего, – спокойно прокомментировал Виктор. – Но я еще должен повидать их обеих, и сделаю это сегодня же.
– Обеих? Вы хотите сказать, Джейн и Сибил?
– Да.
– Я тоже буду счастлива побеседовать с Сибил, Виктор, – немедленно заявила Хоуп. – Я буду просто в восторге от этого.
– Как и мы с Кассандрой, – добавил Чейз. – Мы ни в коем случае тебя не бросим.
– Благодарю. – Виктор заставил себя улыбнуться. – Благодарю вас всех.
В это время раздался телефонный звонок.
Чейз взял трубку:
– Да, я слушаю. – Он посмотрел на Хоуп: – Это Мерил Этвуд, спрашивает тебя.
– О! – Хоуп поспешила к телефону. – Мерил?
– Привет, Хоуп, я звоню от Джона Мадрида. Он хочет видеть тебя, меня и Ларри Биллингса сегодня, и как можно скорее. Джону Рождество не в Рождество, когда его Крейг в тюрьме. Я думаю, что и у вас не самое праздничное настроение, верно?
– Верно.
– Так ты приедешь?
– Конечно.
Хоуп положила трубку и обернулась к остальным:
– К сожалению, несмотря на праздничный день, я должна посетить Джона Мадрида. Это значит, что я не поеду с вами к Сибил.
– Все будет в порядке, – успокоил ее Чейз. – Думаю, Кэсси и я справимся.
* * *
Коттедж Джейн Периш на Сейдж-Кэньон-роуд удивительно напоминал домик на Зинфандель-лейн.
К нему вела подъездная дорожка, обсаженная кедрами, а по стенам вилась вистерия, бутоны которой ниспадали лиловым каскадом со стропил и крыши. Венок на двери коттеджа был сплетен из веток сосны и гардении, а в застекленной двери сверкал и переливался яркими красками орнамент, придуманный и сделанный Джейн наподобие витража.
Стоя у двери Джейн, Виктор никак не мог собраться с силами и позвонить. Он чувствовал, что Джейн здесь, рядом… Наконец-то!
Джейн и в самом деле находилась дома. Она стояла на коленях перед голубой рождественской елкой в деревянной кадке, которая служила ей уже не одно Рождество. Елка была слишком тяжелой, и сама Джейн с ней не справилась бы, но в этом году она стояла в доме благодаря Нику. Он внес ее вместе с кадкой в коттедж, а когда Джейн попросила его помочь нарядить елку вместе с ней, не стал отказываться, хотя и признался, что не помнит, чтобы когда-нибудь ему доводилось это делать.
Теперь, когда большая часть работы была уже закончена, игрушки и гирлянды сверкали и переливались на ветках, а под елкой лежали в своих ослепительно ярких обертках дары щедрой художнице, которая всегда делала столько подарков людям. На каждой обертке было написано: «Тете Джейн». Где-то неподалеку детям, чутким и любящим, не терпелось узнать, понравилось ли ей то, что они смастерили для нее. Они, казалось, были продолжением телефонных звонков, которых Джейн несколько побаивалась, потому что отвечать надо было веселым и бодрым голосом.
Но как она могла сохранять бодрость?
Джейн как раз рассматривала один из таких подарков, обернутый в темно-синюю, как ночное небо, бумагу, украшенную серебряными звездами, когда в дверь позвонили.
Встав и пройдя несколько шагов, она открыла дверь, и тогда…
О, тогда она увидела серебряные пряди в его черных как смоль волосах – они напоминали вспышки света. Глаза его были темно-синими, как синева ночного неба, в них только чуть посверкивали серебристо-серые искры. Такие знакомые ей глаза, такие печальные и усталые.
И такие любимые.
– Виктор, – прошептала она.
Мой Виктор!
– И Молли!
Молли в знак приветствия завиляла хвостом.
– Привет, Джейн.
Моя Джейн.
– Могу я войти?
– Конечно, Виктор. Что-то не так?
Что еще могло быть не так с человеком, уже обвиненным в убийстве полицейского и заключенным в тюрьму? Джейн отлично помнила выражение лица детектива Ларри Биллингса, его глаза, полные ненависти, и ту страшную ночь в парке «Золотые ворота».
– Почему ты пришел?
– Из-за Ника.
Изящные руки ее, которые когда-то обнимали его с такой страстью, с такой не запятнанной сомнениями радостью, теперь болезненно сжимали одна другую.
– Что случилось? Ему плохо, да, Виктор?
– С Ником все в порядке, Джейн. С ним ничего не случилось, кроме того, что уже произошло. Ты так волнуешься за него?
– Очень. Если ты пришел спросить меня, хочу ли я ему помочь, то я готова сделать все возможное, и Хоуп знает это.
– Да, она это знает. Но есть кое-что еще, касающееся Ника… и тебя, Джейн.
– Я знаю, что он не виновен.
– Я это тоже знаю.
И мы можем убедить его разрешить нам, тебе и мне, защищать его, бороться за него. Мы будем бороться за его жизнь и свободу вместе.
Это была прекрасная, светлая мысль, чуть не заставившая Виктора забыть о горькой реальности. Но он смирил себя и сказал только:
– Но ты не знаешь, Джейн, что Ник – наш сын.
* * *
– Счастливого Рождества, – приветствовала их Сибил, разочарованная тем, что Чейз и Кассандра явились к ней одни. – А где Виктор?
– Он у Джейн.
– У Джейн? – Сибил с отвращением покачала головой. – А вы двое здесь потому, что…
– Сибил, мы знаем, что вы сделали третьего января тридцать четыре года назад.
На одно короткое мгновение в глазах Сибил появился страх, но он тотчас же сменился выражением царственного изумления.
– Третьего января тридцать четыре года назад? Не припоминаю, что бы это могло быть. Мы, Куртленды, всегда точны и практичны, всегда заранее готовимся к Рождеству и всегда получаем подарки, на которые рассчитываем.
– Но на тот «подарок» вы наверняка не рассчитывали.
– О, тогда вы, наверное, имеете в виду Галахеда, моего коня, который получил приз? По правде говоря, я уже и забыла, когда он родился.
– Вы прекрасно все помните и отлично знаете, о чем мы говорим, Сибил, – перебила ее Кассандра. – Речь идет о сыне Виктора, которому было десять дней от роду, когда вы отправили его в больницу Сан-Франциско, заявив перед этим Виктору, что его сын умер.
Красиво изогнутая бровь Сибил вопросительно поднялась.
– Очень любопытно. Думаю, эта фантазия – следствие мозговой травмы, которую вы получили на Хэллоуин. Не понимаю только, как вам удалось убедить в этом Чейза и Виктора. Ведь это же бред, Кассандра. Но вы, конечно, уверены в себе, как и всегда, верно?
– У нас есть доказательства, – отважно солгала Кассандра.
Это была необходимая и оправданная хитрость. Им еще предстояло получить эти доказательства, но Кассандра не сомневалась в успехе.
– Врачи и сестры, выхаживавшие найденыша, живы, и они подтвердят, что младенец остался жив. Они помнят, куда был отправлен ребенок, когда вы в слезах явились в имение сообщить Виктору о смерти его сына. Но теперь Виктор все знает, Сибил, все до последнего факта.
И тут с Сибил произошла внезапная перемена. Из надменной красавицы она в одно мгновение превратилась в подавленное и жалкое существо. Голос ее дрожал, когда она спросила:
– Виктор презирает меня, да?
– Боюсь, вы не ошиблись, – негромко произнес Чейз. – Думаю, что он и теперь не понимает, зачем вы это сделали.
Обманутая мягкостью его голоса, Сибил подняла глаза на Чейза, и ее мастерски накрашенные губы изогнулись в печальной улыбке:
– Вот в этом-то и вопрос, Чейз. Он никогда меня не понимал.
* * *
Голос Джейн звучал удивленно и взволнованно.
– Не понимаю. Ты говоришь, это наш общий сын, Виктор? Что ты имеешь в виду?
– Это тот самый ребенок, что родился у тебя в канун Рождества.
– Но я не знаю ни о каком ребенке…
– Нет?
Так, значит, Джейн действительно ничего не помнила? Милосердное забвение, благодатная тьма окутали ее и избавили от горьких переживаний, от страшной травмы, которой ее рассудок, возможно, не смог бы выдержать.
– Успокойся, – сказал Виктор, – все в порядке.
И тут Джейн ощутила, что хотела бы навеки остаться рядом с Виктором, отогреваясь в нежности и теплоте его взгляда; ей даже показалось, что не было всех этих долгих лет; она снова вернулась в свои семнадцать, и его взгляд снова обещает ей любовь навеки.
– Виктор, объясни же наконец…
– Так ты не помнишь того сочельника?
И того, как внезапно и жестоко я порвал с тобой за несколько месяцев до Рождества?
Должно быть, и это воспоминание потонуло во тьме забвения.
– Наверное, – мягко продолжил Виктор, – ты не помнишь и месяцев, предшествовавших тому Рождеству?
– Отчего же, помню, – ответила Джейн. – Я все помню. Ты не ошибался тогда – мы были так молоды, и нас разделяло столько препятствий. Это не могло продолжаться долго, как бы мы ни хотели. Мне потребовалось некоторое время, чтобы все понять, но, наверное, кое-что я уже поняла, когда ты появился в ту ночь у моих дверей.
– Ты была такой измученной, такой худой…
– Ты тоже, Виктор. Я видела, как тебе тяжело. Если бы ты знал, как мне хотелось впустить тебя в дом и никогда не отпускать от себя. Но я не могла. Я знала, что если мы начнем все сначала, то наши отношения не продлятся долго, и я не переживу, если мне снова придется потерять тебя.
– Но наш ребенок… В ту ночь, в тот сочельник, ты родила его, нашего сына, и он остался жив.
– О, – прошептала Джейн, – я бы все отдала, только бы иметь ребенка от тебя. И если бы этот ребенок, этот твой сын, был и моим… – Джейн с трудом перевела дух. – Я никогда не была беременной, Виктор. Никогда. Я знала мужчин после тебя, хотевших этого… но я не могла иметь детей. Если Ник – твой сын и если он родился на Рождество, значит…
Значит, когда она пыталась выжить, потеряв его любовь, он спал с кем-то еще…
– Виктор никогда не понимал, что мы предназначены друг для друга. – Голос Сибил Куртленд Рейли теперь звучал заметно бодрее. – Мы были друзьями, только друзьями, и остались ими даже после… после того, как он занимался со мной любовью. Для меня наша близость была невероятным счастьем, для него же – минутной прихотью, глупостью, следствием того, что он выпил слишком много шампанского. Потом Виктор Тесье пожалел об этом, он даже извинялся передо мной за свою слабость – ведь он пришел ко мне просто как к другу, к своему старому другу Сиб, потому что был убит разрывом с Джейн. Он казался и правда немного не в своем уме. Вы не представляете, каково это – видеть, как человек, которого вы любите, сожалеет о том, что был близок с вами.
– И вы почувствовали себя мусором, ничтожеством… – произнес Чейз.
– Да, мусором. Как та раковая опухоль, которую Виктор оставил мне на память. Я ненавидела этого ребенка, хотела избавиться от него, покончить с ним, но не спохватилась вовремя.
– Вместо этого вы заморили себя и его голодом.
– Я делала все, чтобы этой опухоли не было заметно даже в облегающем платье. Никогда я не выглядела лучше. Даже Виктор сделал мне комплимент, и это было как раз в тот сочельник, когда он сообщил мне, что хочет пойти к Джейн, чтобы добиться ее прощения и просить стать его женой.
– Выходит, она сыграла вам на руку, отказавшись впустить его?
– Ну уж нет. Она как всегда все разрушила. Мне и в голову не приходило, что она откажется впустить Виктора. Я представляла, как они вместе празднуют свое радостное воссоединение, когда звонила в имение, чтобы сообщить о мертвом сыне Виктора, гниющем среди мусора и отбросов. Конечно, я не сказала гран-перу, кто принес ему эту новость, – Виктор сам должен был понять, что звонила я и ребенок, этот дистрофичный мертвый младенец, – наш сын; я хотела, чтобы он почувствовал себя виноватым за то, что пренебрег мною…
Таковы были мои планы. Но Виктор вообразил, что ребенок родился от Джейн. Он защищал Джейн и сразу же полюбил «ее» ребенка – моего ребенка. Я часто приходила в больницу. Виктор хотел, чтобы я была рядом и слушала его разглагольствования о том, какой я хороший друг и как сильно он виноват, столь жестоко обидев Джейн. Что скрывать, я никогда не чувствовала себя ближе к нему, чем в тот момент; какое-то время я даже хотела, чтобы ребенок выжил. Мы с Виктором поженились бы, и он никогда не узнал бы правды. Но когда стало ясно, что ребенок выживет, знаете, что сделал Виктор? Он попытался найти Джейн. И тут ему понадобилась моя помощь. Я умела читать, а он нет. Он хотел, чтобы я выяснила, куда уехали Периши. Полагаю, что в резервацию, откуда они когда-то сбежали. Он, видите ли, хотел найти адрес Джейн, ее номер телефона и сказать ей, что причина ее поступка вызвана его жестокостью, что это он заставил ее выбросить ребенка на помойку. А потом – и это было самое пикантное во всей истории – он хотел попросить ее выйти за него замуж…
– Вы, конечно, не могли вынести даже мысли об этом.
– Верно, Чейз. Не могла.
– Неужели вы снова выбросили своего ребенка на помойку?
Сибил Куртленд Рейли улыбнулась, и на этот раз улыбка ее была одновременно мертвенно-жуткой и злорадно-высокомерной – она снова стала недосягаемой для простых смертных.
– А почему бы и нет? У меня было полное право выбросить его – ведь я была его матерью.
Глава 31
Контора окружного прокурора, Сан-Франциско Рождество
– Вы прочли мое заявление по делу об убийстве Эла Гаррета? – спросил Джон Мадрид.
– Можете в этом не сомневаться. Так в чем дело, Джон? – Окружной прокурор Мерил Этвуд с явным сочувствием смотрела на несчастного отца, своего старого приятеля, которого безмерно уважала.
– Я хочу добавить к нему кое-что еще, то, что мне следовало бы сказать тринадцать лет назад и что долг обязывает меня сказать сейчас.
– Ну давай, Джон, выкладывай, а то я лопну от нетерпения. – Все поведение Ларри Биллингса и его самодовольный тон свидетельствовали о том, что Мадрид сейчас вобьет последний гвоздь в гроб этого безродного нищего Николаса Доу.
Однако Джон Мадрид ответил своему напарнику взглядом торжественным и печальным. Потом он с мрачной решимостью посмотрел на Хоуп:
– Я обещал Айрис, что, если Николаса Доу поймают, я отдам это полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29