– спросил он.
– Скорее да, чем нет. То, что я тогда сказала ему на горе, было не только неправильно, но чудовищно несправедливо. Какой-то частью своего существа я сразу поняла это. Я ведь видела, как и все мы, эгоизм моей матери в действии. Наверное, теперь я должна извиниться перед ним, как ты считаешь?
– Сомневаюсь, что он на это рассчитывает.
– Ладно. Наступит день, когда мы с Виктором Тесье поговорим обо всем. Кстати, когда-то, много лет назад, Сибил намекнула, что между Виктором и Джейн были какие-то особые отношения, что там вышла довольно неприятная история… И теперь Кэсс ни за что не хочет видеть Джейн.
– Джейн ни разу ни слова не сказала о Викторе.
– Вы ведь близки, да, – ты и Джейн?
Между ними и вправду существовала удивительная близость – узы, которые, как он полагал, естественны для двух художников. Ник знал, что Джейн Периш нуждается в его обществе, и он всегда был рядом, не сомневаясь, что, если понадобится, Джейн ради него перевернет небо и землю.
– Джейн держит на расстоянии Сибил Рейли, и я глубоко благодарен ей за это.
– Правда? А что нужно от тебя Сибил?
– Она хочет, чтобы я написал портреты всех гостей, которые посещают ее вечера. Это была бы не такая уж плохая мысль, если бы только она не исходила от Сибил.
– Значит, ты пишешь и портреты?
Ник немного поколебался, прежде чем ответить.
– Это еще неясно до конца мне самому. За последние несколько лет я написал всего четыре портрета, и на всех изображен один и тот же человек.
– О! – удивилась Хоуп, вспоминая уроки по истории искусств, которые ей давали в Валь-д’Изере. – Это что-то вроде портретов Моне в «Руанском соборе». Одна и та же тема повторяется в разное время дня и при разном освещении.
Ник улыбнулся:
– Да, что-то в этом роде. Конечно, я говорю об идее, а не об исполнении.
Сверкающие зеленые глаза Хоуп устремились на него, требуя немедленного ответа.
– И этот твой квартет имеет название?
– «Времена души».
Времена: Рождение. Возмужание. Закат. Смерть.
– Это автопортреты, Ник? Портреты художника в детстве и юности, а потом в молодом и зрелом возрасте?
– Едва ли это можно назвать так. – Ник засмеялся тихим странным смехом, и она больше не задавала вопросов.
Восемь дней промелькнули слишком быстро. В воскресенье, предшествовавшее предварительным слушаниям, Чейз и Кассандра должны были отправиться на машине в Лос-Анджелес, в свое двухкомнатное бунгало при отеле «Бель-Эйр», а Хоуп – вернуться в Сан-Франциско: ей надо было готовиться к вынесению приговора Крейгу Мадриду.
Слушания по делу Мадрида были назначены на среду и проходили днем, как раз в то время, когда Кассандра должна была отвечать на вопросы в Санта-Монике. Конечно, Хоуп могла передать это дело кому-нибудь другому, но Кассандра и в этом случае осталась верна себе – когда-то, будучи невестой, она не хотела присутствия друзей на свадьбе, теперь же на суде она не хотела видеть никого, кроме Чейза, потому что там она должна была говорить чужим людям о насилии, совершенном над ней.
В то же воскресенье днем, въезжая на Черную Гору, Ник вспоминал сентябрьский день девять лет назад. Тогда по этой же дороге, крутой и извилистой, спускалась мать Хоуп в машине своего любовника, а через несколько минут произошла катастрофа.
Когда Ник остановил свой старенький синий пикап у входа, Кассандра и Хоуп как раз направлялись к машине Чейза. Несмотря на все то, что Хоуп рассказала ему, Ник оказался неподготовленным к встрече с Кассандрой. Сейчас Кассандра улыбалась, и ее синие глаза были лучистыми и яркими, а рот с одним опущенным уголком обнажал в улыбке белые зубы.
– Ты – Ник! – восторженно воскликнула она, когда он приблизился. – А это Молли! Наконец-то мы встретились!
В ответ на столь искренний энтузиазм Кассандры Молли тут же приветственно завиляла хвостом, а Ник улыбнулся.
– Здравствуйте, Кассандра, – произнес он, – и вы, Чейз.
Пожимая руку Чейза и глядя в его сумрачные серые глаза, Ник сразу угадал в нем наследника Виктора Тесье, того самого Тесье, который в день трагической катастрофы поблагодарил Ника за помощь Хоуп.
– Ник, Хоуп говорила вам, какое слово я выбрала в качестве мантры?
– Кажется, нет.
– Это слово «тварь». Но не то, что обозначает любимых нами тварей. В данном случае оно определяет самую отвратительную и мерзкую человеческую особь.
– Надеюсь, это вам поможет.
– Поможет. Вооруженная таким заклинанием в дополнение к фактам, как я могу проиграть?
– Я тоже надеюсь, нет, даже уверена, что мы победим, – поддержала подругу Хоуп.
– Ладно. – Кассандра улыбнулась, и ее хрупкие плечи поднялись под рукавами кашемирового пальто так, будто она оправила кольчугу. – Во всяком случае, мы попытаемся.
– Нам пора ехать, – мягко напомнил Чейз. Его серые глаза были полны беспокойства за Кассандру: она так быстро уставала, даже в случае столь дружелюбного и остроумного разговора.
– Я готова.
Через несколько мгновений машина с Кассандрой и Чейзом тронулась в путь, оставив Ника и Хоуп следить за ней, пока это было возможно, точно так же как девять лет назад они следили за другой машиной, скрывшейся за тем же самым поворотом.
Наконец Хоуп с облегчением повернулась к Нику и улыбнулась:
– Я рада, что ты познакомился с ними, Ник. Что ты думаешь о Кэсс?
– Она сильная женщина, и при этом такая хрупкая… Она напугана и очень влюблена.
– Как Чейз.
– Да.
– Но будет ли этого достаточно? Любви?
Почему из всех существующих на свете людей Хоуп выбрала именно его, Ника, чтобы задать этот вопрос? Как бы там ни было, факт оставался фактом – именно от него эта девочка-подросток, превратившаяся теперь в прокурора, хотела услышать правду.
– Нет, Хоуп. Любви недостаточно.
Ему следовало бы теперь ее оставить, но у Молли на этот счет были совсем другие планы.
Всем своим трепещущим тельцем она спрашивала: почему бы не провести весь этот день иначе, чем тот, сентябрьский? И Молли направилась к подножию холма, заросшего дикими цветами и травами, сначала легкой рысью, а потом галопом.
– Она не может помнить! – прошептала в изумлении Хоуп.
– Может, – возразил Ник. – Животные многое помнят лучше, чем люди.
Молли просто не оставила им выбора. Крошечное своенравное существо, полное решимости, уже скрылось из виду, и они последовали за ним к подножию холма, на луг, похожий на изумрудное небо, кое-где усеянное облачками цветов.
Моне не отказался бы написать эту бездну полевых цветов в приглушенном свете межсезонья. А как же художник, долгие годы работавший над серией портретов, озаглавленной им «Времена души»?
Ник, очарованный этой чистой радостью, настолько погрузился в воспоминания, что спросил у Хоуп то, чего не следовало бы спрашивать:
– Ты все еще танцуешь?
– Нет.
С того самого дня.
– Тебе следовало бы снова заняться этим.
– Да, возможно, я смогла бы, – сказала она тихо. – Для тебя и с тобой.
Она стала такой отважной, его балерина, в этот ноябрьский день, загадочно освещенная скупыми лучами почти уже зимнего солнца. И танец ее был теперь совсем иным – совершенным, величественным, зрелым. Па-де-де любви, в котором Хоуп предлагала ему себя, кружась в вихре радости с простертыми к нему руками. Казалось, она хотела коснуться его и привлечь к этому восхитительному движению, но…
– Я не танцую.
Ее руки замерли в воздухе, потом опали, как сорванные ветром осенние листья.
– Ты… не хочешь меня?
О, если бы это касалось только моей жизни…
Но это была жизнь Хоуп, а она по-прежнему принадлежала тому сентябрьскому солнцу, а не этому бледному, холодному, по-зимнему унылому небу.
– Прости, Хоуп, нет.
Темно-синие глаза, которые, как показалось Хоуп, только что горели желанием, теперь приобрели льдистый оттенок – они были суровы и холодны. И это говорил человек, в обществе которого она ощущала себя в безопасности и с которым всегда была абсолютно откровенна.
Не удержавшись, Хоуп сказала:
– Я чувствую себя так глупо.
– Этого не должно быть.
– Наверное, ты давно привык к таким вещам, разве нет?
Ей не следовало спрашивать, потому что она уже все знала. Она видела на ранчо «Ивы», как отчаянно женщины добивались благосклонности Ника.
Николас Вулф опустил глаза и сжал кулаки.
– Да, – сказал он. – Я привык.
Глава 21
Санта-Моника, здание суда Четверг, двадцать девятое ноября
Конечно же, журналисты, как всегда, были уже на месте. Они сновали взад и вперед по изумрудно-зеленой лужайке. Здание суда было оцеплено: проезжать разрешалось только машинам тех, кто был непосредственно связан с делом «Народ штата Калифорния против Роберта Фореста».
В это время Грегг Адамс со своего места в студии на Манхэттене обратился к Бет Куинн, уже державшей наготове свой микрофон:
– Бет, опиши, как выглядит Кассандра Винтер. Для всех нас, кто наблюдал за слушаниями со стороны, ее внешность представляется совершенно необычной. Может быть, впечатление меняется, когда видишь ее вблизи?
– Да, здесь все воспринимается совсем не так, как на экране. Мы потрясены худобой Кассандры и ее хрупкостью. Она даже кажется меньше ростом, хотя одета по обыкновению стильно – в черно-кремовый ансамбль и сапоги на высоких каблуках, – отрапортовала Бет.
– А вам не пришло в голову, что она очень похожа на пациентку, только что подвергшуюся тяжелой операции? Оттого, что миссис Винтер обрита наголо, создается впечатление, будто она просто лысая.
– Это совсем не так, – возразила Бет Куинн. – Ее волосы, правда, очень короткие, чуть отросли; они, вероятно, очень мягкие и цвета бледного золота.
– Интересно, почему Кассандра Винтер не носит парик? То, что ей пришлось бы его прилюдно снимать – а миссис Мейсон непременно настояла бы на этом, – должно было бы произвести настоящий фурор.
– Судя по всему, Кассандра попросту отказалась принимать участие в этом костюмированном бале, тем более что происходившее в зале суда сегодня утром, я думаю, и без того выглядело достаточно драматично. Мы стали свидетелями настоящей баталии между прокурором и знаменитой кинозвездой. Кассандра Винтер пересказала три эпизода жестокого обращения с ней, ничего не приукрашивая, но и ничего не утаивая.
– А миссис Мейсон желала больше драматизма и пикантных подробностей?
– Да, у меня возникло именно такое впечатление. По крайней мере Кассандра Винтер могла бы сделать вид, что боится Роберта Фореста.
– Но она не сделала этого?
– И не подумала. Она вела себя так, будто его там не было.
– И все же ее свидетельство вызывало ощущение полного правдоподобия и реальности?
– Да. Именно так. Особенно всем запомнился момент, когда чувства миссис Винтер прорвались наружу, – это произвело потрясающее впечатление. Если вы говорите о том эпизоде, когда Мэлори Мейсон передала Кассандре запачканное кровью обручальное кольцо, – да, мы все это увидели, – было похоже на то, что свидетельница потеряла представление о том, где находится, – она не хотела отдавать это вещественное доказательство.
– Бет, поскольку наше время подходит к концу, пожалуйста, расскажите нам, чего все ждут от сегодняшнего дневного слушания и от перекрестного допроса.
– Я думаю, Грегг, это будет настоящее светопреставление: мистер Ллойд задался целью уничтожить Кассандру Винтер, при этом он не хочет казаться негодяем и мерзавцем. Однако вряд ли это ему удастся: Кассандра Винтер производит впечатление чрезвычайно добросовестного и достойного доверия свидетеля.
– И все же она уязвима.
– Да, вне всякого сомнения. И можете не сомневаться, что Люциан Ллойд нащупает эту уязвимость. Например, он может сделать упор на то, что мисс Винтер скрывала от всех, включая Роберта Фореста, свой брак.
– Не сомневаюсь, что наблюдать это будет мучительно и в то же время любопытно. Наши зрители будут иметь такую возможность всего через несколько минут. Итак, оставайтесь с нами, и вы, несомненно, получите массу захватывающих впечатлений от перекрестного допроса Кассандры Винтер Тесье…
* * *
– Добрый день, миссис Тесье.
Улыбайся, советовала Хоуп, когда эта «тварь» будет делать вид, что любезна с тобой. Но не обманывайся на его счет. Он злой и подлый до чрезвычайности.
– Добрый день, мистер Ллойд.
– Итак, начнем с вашего обручального кольца. Я заметил, как вы к нему прикасаетесь, миссис Тесье, – думаю, все мы это заметили. По-видимому, оно имеет для вас особое значение.
Нет! Нет! Тварь!
Люциан Ллойд наградил Кассандру своей знаменитой улыбкой «добрый папочка все знает», как будто он и вправду был добрейшим человеком на свете. Улыбка эта казалась настолько убедительной, что на мгновение Кассандра поддалась на приманку, и ей подумалось, что Люциан искренне хочет все распутать и поставить на свои места.
– Хотя и я не имел возможности обсудить данный момент с миссис Мейсон, рискну высказать предположение. – Представитель защиты перевел взгляд со свидетеля на судью: – У нас есть большое количество фотографий, ваша честь. Мы знаем, что кровь на кольце принадлежит миссис Тесье, а отпечатки нечеткие, и их невозможно идентифицировать. Поэтому я не вижу причины приобщать кольцо к делу. Я предлагаю, если миссис Мейсон не возражает, возвратить кольцо миссис Тесье и сделать это теперь же.
– Миссис Мейсон?
– У меня нет возражений.
Лицо судьи Барнс выразило изумление – реакция, на которую не замедлил обратить внимание телезрителей комментатор в студии.
– Это из ряда вон выходящее заявление! – воскликнул Грегг Адамс. – Обычно прокурор пытается отвести любое предложение со стороны защиты. Возможно, Мэлори Мейсон хочет добиться большей активности от своей свидетельницы. Независимо от того, каким путем это будет достигнуто.
Люциан Ллойд извлек запачканное засохшей кровью золотое кольцо из пластикового мешочка. Обмакнув свой собственный тончайший льняной платок в стакан с водой, стоявший на его столе, он принялся методично стирать следы крови с кольца, особенно тщательно протирая место, где кольцо пришлось разрезать, чтобы снять его с распухшего пальца Кассандры.
– Могу я подойти к свидетельнице, ваша честь?
– Если миссис Мейсон не возражает.
– Возражений нет.
Люциан Ллойд приблизился к Кассандре, но не торопился передавать кольцо. Кассандра Винтер Тесье вся затрепетала и вцепилась в подлокотники кресла, в котором сидела.
– Итак, миссис Тесье, наденьте его.
В зале суда была только одна камера, которая позволяла лишь по очереди видеть свидетельницу, судью и обвинителя. Поэтому и зрители, и комментаторы могли только догадываться о том, что происходит, до тех пор, пока Люциан Ллойд не заговорил снова:
– Может быть, мистер Тесье тоже подойдет сюда, ваша честь? Вероятно, ему бы хотелось этого.
– Миссис Мейсон?
– Не возражаю, ваша честь.
Через несколько мгновений Чейз Тесье оказался досягаемым для камеры, которая дала возможность всем наблюдавшим за процессом увидеть его волнение и отметить чувство собственного достоинства и изящество. Чейз производил впечатление священника, готового исполнить последнее желание умирающей. Чейз знал, где расположена камера, и занял такое положение, чтобы Кассандра оказалась скрытой от любопытного глаза.
Никто, кроме Кассандры, не видел выражения его глаз, пронзительного и одновременно нежного. Никто, кроме нее, не слышал его сочувственных, ободряющих слов, когда он надел ей украшенное розами кольцо, легко скользнувшее по ее исхудавшему, покрытому шрамами пальцу.
Этим кольцом я обручаюсь с тобой.
О нет, Чейз, нет!
Он смутил и расстроил ее. Чейз увидел и почувствовал это, но он уже не мог ничего поделать и поэтому просто повернулся и с непроницаемым лицом вернулся на свое место.
– Я не сомневаюсь, что вам очень тяжело, миссис Тесье, – провозгласил Люциан Ллойд торжественно. – Вы прошли ужасное испытание. И потому я буду предельно краток. Мы уже установили, что вы не помните момент нападения на вас…
– Не помню, – отозвалась Кассандра.
– Миссис Тесье… – Люциан Ллойд смотрел на нее так, будто она была его любимым, но шаловливым и непослушным ребенком. – Это ваш первый и, надеюсь, последний опыт, связанный с перекрестным допросом в уголовном деле.
Мэлори Мейсон вскочила на ноги:
– Ваша честь!
– Мистер Ллойд. – Выражение лица судьи Барнс ясно показывало, кого она считает непослушным и шкодливым. – Суд не нуждается в ваших прогнозах.
– Конечно, конечно. Благодарю вас, ваша честь. Я просто хотел, чтобы миссис Тесье поверила: в конце тоннеля брезжит свет.
– Она это понимает. Полагаю, ее проинструктировали относительно правил ведения перекрестного допроса. Возможно, нам удастся сэкономить время, если я кое-что напомню.
Судья Барнс повернулась к Кассандре:
– Вы обязаны дать защитнику возможность задать вопрос, даже если он выскажет утверждение, которое покажется вам неверным, и вы с ним не согласитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Скорее да, чем нет. То, что я тогда сказала ему на горе, было не только неправильно, но чудовищно несправедливо. Какой-то частью своего существа я сразу поняла это. Я ведь видела, как и все мы, эгоизм моей матери в действии. Наверное, теперь я должна извиниться перед ним, как ты считаешь?
– Сомневаюсь, что он на это рассчитывает.
– Ладно. Наступит день, когда мы с Виктором Тесье поговорим обо всем. Кстати, когда-то, много лет назад, Сибил намекнула, что между Виктором и Джейн были какие-то особые отношения, что там вышла довольно неприятная история… И теперь Кэсс ни за что не хочет видеть Джейн.
– Джейн ни разу ни слова не сказала о Викторе.
– Вы ведь близки, да, – ты и Джейн?
Между ними и вправду существовала удивительная близость – узы, которые, как он полагал, естественны для двух художников. Ник знал, что Джейн Периш нуждается в его обществе, и он всегда был рядом, не сомневаясь, что, если понадобится, Джейн ради него перевернет небо и землю.
– Джейн держит на расстоянии Сибил Рейли, и я глубоко благодарен ей за это.
– Правда? А что нужно от тебя Сибил?
– Она хочет, чтобы я написал портреты всех гостей, которые посещают ее вечера. Это была бы не такая уж плохая мысль, если бы только она не исходила от Сибил.
– Значит, ты пишешь и портреты?
Ник немного поколебался, прежде чем ответить.
– Это еще неясно до конца мне самому. За последние несколько лет я написал всего четыре портрета, и на всех изображен один и тот же человек.
– О! – удивилась Хоуп, вспоминая уроки по истории искусств, которые ей давали в Валь-д’Изере. – Это что-то вроде портретов Моне в «Руанском соборе». Одна и та же тема повторяется в разное время дня и при разном освещении.
Ник улыбнулся:
– Да, что-то в этом роде. Конечно, я говорю об идее, а не об исполнении.
Сверкающие зеленые глаза Хоуп устремились на него, требуя немедленного ответа.
– И этот твой квартет имеет название?
– «Времена души».
Времена: Рождение. Возмужание. Закат. Смерть.
– Это автопортреты, Ник? Портреты художника в детстве и юности, а потом в молодом и зрелом возрасте?
– Едва ли это можно назвать так. – Ник засмеялся тихим странным смехом, и она больше не задавала вопросов.
Восемь дней промелькнули слишком быстро. В воскресенье, предшествовавшее предварительным слушаниям, Чейз и Кассандра должны были отправиться на машине в Лос-Анджелес, в свое двухкомнатное бунгало при отеле «Бель-Эйр», а Хоуп – вернуться в Сан-Франциско: ей надо было готовиться к вынесению приговора Крейгу Мадриду.
Слушания по делу Мадрида были назначены на среду и проходили днем, как раз в то время, когда Кассандра должна была отвечать на вопросы в Санта-Монике. Конечно, Хоуп могла передать это дело кому-нибудь другому, но Кассандра и в этом случае осталась верна себе – когда-то, будучи невестой, она не хотела присутствия друзей на свадьбе, теперь же на суде она не хотела видеть никого, кроме Чейза, потому что там она должна была говорить чужим людям о насилии, совершенном над ней.
В то же воскресенье днем, въезжая на Черную Гору, Ник вспоминал сентябрьский день девять лет назад. Тогда по этой же дороге, крутой и извилистой, спускалась мать Хоуп в машине своего любовника, а через несколько минут произошла катастрофа.
Когда Ник остановил свой старенький синий пикап у входа, Кассандра и Хоуп как раз направлялись к машине Чейза. Несмотря на все то, что Хоуп рассказала ему, Ник оказался неподготовленным к встрече с Кассандрой. Сейчас Кассандра улыбалась, и ее синие глаза были лучистыми и яркими, а рот с одним опущенным уголком обнажал в улыбке белые зубы.
– Ты – Ник! – восторженно воскликнула она, когда он приблизился. – А это Молли! Наконец-то мы встретились!
В ответ на столь искренний энтузиазм Кассандры Молли тут же приветственно завиляла хвостом, а Ник улыбнулся.
– Здравствуйте, Кассандра, – произнес он, – и вы, Чейз.
Пожимая руку Чейза и глядя в его сумрачные серые глаза, Ник сразу угадал в нем наследника Виктора Тесье, того самого Тесье, который в день трагической катастрофы поблагодарил Ника за помощь Хоуп.
– Ник, Хоуп говорила вам, какое слово я выбрала в качестве мантры?
– Кажется, нет.
– Это слово «тварь». Но не то, что обозначает любимых нами тварей. В данном случае оно определяет самую отвратительную и мерзкую человеческую особь.
– Надеюсь, это вам поможет.
– Поможет. Вооруженная таким заклинанием в дополнение к фактам, как я могу проиграть?
– Я тоже надеюсь, нет, даже уверена, что мы победим, – поддержала подругу Хоуп.
– Ладно. – Кассандра улыбнулась, и ее хрупкие плечи поднялись под рукавами кашемирового пальто так, будто она оправила кольчугу. – Во всяком случае, мы попытаемся.
– Нам пора ехать, – мягко напомнил Чейз. Его серые глаза были полны беспокойства за Кассандру: она так быстро уставала, даже в случае столь дружелюбного и остроумного разговора.
– Я готова.
Через несколько мгновений машина с Кассандрой и Чейзом тронулась в путь, оставив Ника и Хоуп следить за ней, пока это было возможно, точно так же как девять лет назад они следили за другой машиной, скрывшейся за тем же самым поворотом.
Наконец Хоуп с облегчением повернулась к Нику и улыбнулась:
– Я рада, что ты познакомился с ними, Ник. Что ты думаешь о Кэсс?
– Она сильная женщина, и при этом такая хрупкая… Она напугана и очень влюблена.
– Как Чейз.
– Да.
– Но будет ли этого достаточно? Любви?
Почему из всех существующих на свете людей Хоуп выбрала именно его, Ника, чтобы задать этот вопрос? Как бы там ни было, факт оставался фактом – именно от него эта девочка-подросток, превратившаяся теперь в прокурора, хотела услышать правду.
– Нет, Хоуп. Любви недостаточно.
Ему следовало бы теперь ее оставить, но у Молли на этот счет были совсем другие планы.
Всем своим трепещущим тельцем она спрашивала: почему бы не провести весь этот день иначе, чем тот, сентябрьский? И Молли направилась к подножию холма, заросшего дикими цветами и травами, сначала легкой рысью, а потом галопом.
– Она не может помнить! – прошептала в изумлении Хоуп.
– Может, – возразил Ник. – Животные многое помнят лучше, чем люди.
Молли просто не оставила им выбора. Крошечное своенравное существо, полное решимости, уже скрылось из виду, и они последовали за ним к подножию холма, на луг, похожий на изумрудное небо, кое-где усеянное облачками цветов.
Моне не отказался бы написать эту бездну полевых цветов в приглушенном свете межсезонья. А как же художник, долгие годы работавший над серией портретов, озаглавленной им «Времена души»?
Ник, очарованный этой чистой радостью, настолько погрузился в воспоминания, что спросил у Хоуп то, чего не следовало бы спрашивать:
– Ты все еще танцуешь?
– Нет.
С того самого дня.
– Тебе следовало бы снова заняться этим.
– Да, возможно, я смогла бы, – сказала она тихо. – Для тебя и с тобой.
Она стала такой отважной, его балерина, в этот ноябрьский день, загадочно освещенная скупыми лучами почти уже зимнего солнца. И танец ее был теперь совсем иным – совершенным, величественным, зрелым. Па-де-де любви, в котором Хоуп предлагала ему себя, кружась в вихре радости с простертыми к нему руками. Казалось, она хотела коснуться его и привлечь к этому восхитительному движению, но…
– Я не танцую.
Ее руки замерли в воздухе, потом опали, как сорванные ветром осенние листья.
– Ты… не хочешь меня?
О, если бы это касалось только моей жизни…
Но это была жизнь Хоуп, а она по-прежнему принадлежала тому сентябрьскому солнцу, а не этому бледному, холодному, по-зимнему унылому небу.
– Прости, Хоуп, нет.
Темно-синие глаза, которые, как показалось Хоуп, только что горели желанием, теперь приобрели льдистый оттенок – они были суровы и холодны. И это говорил человек, в обществе которого она ощущала себя в безопасности и с которым всегда была абсолютно откровенна.
Не удержавшись, Хоуп сказала:
– Я чувствую себя так глупо.
– Этого не должно быть.
– Наверное, ты давно привык к таким вещам, разве нет?
Ей не следовало спрашивать, потому что она уже все знала. Она видела на ранчо «Ивы», как отчаянно женщины добивались благосклонности Ника.
Николас Вулф опустил глаза и сжал кулаки.
– Да, – сказал он. – Я привык.
Глава 21
Санта-Моника, здание суда Четверг, двадцать девятое ноября
Конечно же, журналисты, как всегда, были уже на месте. Они сновали взад и вперед по изумрудно-зеленой лужайке. Здание суда было оцеплено: проезжать разрешалось только машинам тех, кто был непосредственно связан с делом «Народ штата Калифорния против Роберта Фореста».
В это время Грегг Адамс со своего места в студии на Манхэттене обратился к Бет Куинн, уже державшей наготове свой микрофон:
– Бет, опиши, как выглядит Кассандра Винтер. Для всех нас, кто наблюдал за слушаниями со стороны, ее внешность представляется совершенно необычной. Может быть, впечатление меняется, когда видишь ее вблизи?
– Да, здесь все воспринимается совсем не так, как на экране. Мы потрясены худобой Кассандры и ее хрупкостью. Она даже кажется меньше ростом, хотя одета по обыкновению стильно – в черно-кремовый ансамбль и сапоги на высоких каблуках, – отрапортовала Бет.
– А вам не пришло в голову, что она очень похожа на пациентку, только что подвергшуюся тяжелой операции? Оттого, что миссис Винтер обрита наголо, создается впечатление, будто она просто лысая.
– Это совсем не так, – возразила Бет Куинн. – Ее волосы, правда, очень короткие, чуть отросли; они, вероятно, очень мягкие и цвета бледного золота.
– Интересно, почему Кассандра Винтер не носит парик? То, что ей пришлось бы его прилюдно снимать – а миссис Мейсон непременно настояла бы на этом, – должно было бы произвести настоящий фурор.
– Судя по всему, Кассандра попросту отказалась принимать участие в этом костюмированном бале, тем более что происходившее в зале суда сегодня утром, я думаю, и без того выглядело достаточно драматично. Мы стали свидетелями настоящей баталии между прокурором и знаменитой кинозвездой. Кассандра Винтер пересказала три эпизода жестокого обращения с ней, ничего не приукрашивая, но и ничего не утаивая.
– А миссис Мейсон желала больше драматизма и пикантных подробностей?
– Да, у меня возникло именно такое впечатление. По крайней мере Кассандра Винтер могла бы сделать вид, что боится Роберта Фореста.
– Но она не сделала этого?
– И не подумала. Она вела себя так, будто его там не было.
– И все же ее свидетельство вызывало ощущение полного правдоподобия и реальности?
– Да. Именно так. Особенно всем запомнился момент, когда чувства миссис Винтер прорвались наружу, – это произвело потрясающее впечатление. Если вы говорите о том эпизоде, когда Мэлори Мейсон передала Кассандре запачканное кровью обручальное кольцо, – да, мы все это увидели, – было похоже на то, что свидетельница потеряла представление о том, где находится, – она не хотела отдавать это вещественное доказательство.
– Бет, поскольку наше время подходит к концу, пожалуйста, расскажите нам, чего все ждут от сегодняшнего дневного слушания и от перекрестного допроса.
– Я думаю, Грегг, это будет настоящее светопреставление: мистер Ллойд задался целью уничтожить Кассандру Винтер, при этом он не хочет казаться негодяем и мерзавцем. Однако вряд ли это ему удастся: Кассандра Винтер производит впечатление чрезвычайно добросовестного и достойного доверия свидетеля.
– И все же она уязвима.
– Да, вне всякого сомнения. И можете не сомневаться, что Люциан Ллойд нащупает эту уязвимость. Например, он может сделать упор на то, что мисс Винтер скрывала от всех, включая Роберта Фореста, свой брак.
– Не сомневаюсь, что наблюдать это будет мучительно и в то же время любопытно. Наши зрители будут иметь такую возможность всего через несколько минут. Итак, оставайтесь с нами, и вы, несомненно, получите массу захватывающих впечатлений от перекрестного допроса Кассандры Винтер Тесье…
* * *
– Добрый день, миссис Тесье.
Улыбайся, советовала Хоуп, когда эта «тварь» будет делать вид, что любезна с тобой. Но не обманывайся на его счет. Он злой и подлый до чрезвычайности.
– Добрый день, мистер Ллойд.
– Итак, начнем с вашего обручального кольца. Я заметил, как вы к нему прикасаетесь, миссис Тесье, – думаю, все мы это заметили. По-видимому, оно имеет для вас особое значение.
Нет! Нет! Тварь!
Люциан Ллойд наградил Кассандру своей знаменитой улыбкой «добрый папочка все знает», как будто он и вправду был добрейшим человеком на свете. Улыбка эта казалась настолько убедительной, что на мгновение Кассандра поддалась на приманку, и ей подумалось, что Люциан искренне хочет все распутать и поставить на свои места.
– Хотя и я не имел возможности обсудить данный момент с миссис Мейсон, рискну высказать предположение. – Представитель защиты перевел взгляд со свидетеля на судью: – У нас есть большое количество фотографий, ваша честь. Мы знаем, что кровь на кольце принадлежит миссис Тесье, а отпечатки нечеткие, и их невозможно идентифицировать. Поэтому я не вижу причины приобщать кольцо к делу. Я предлагаю, если миссис Мейсон не возражает, возвратить кольцо миссис Тесье и сделать это теперь же.
– Миссис Мейсон?
– У меня нет возражений.
Лицо судьи Барнс выразило изумление – реакция, на которую не замедлил обратить внимание телезрителей комментатор в студии.
– Это из ряда вон выходящее заявление! – воскликнул Грегг Адамс. – Обычно прокурор пытается отвести любое предложение со стороны защиты. Возможно, Мэлори Мейсон хочет добиться большей активности от своей свидетельницы. Независимо от того, каким путем это будет достигнуто.
Люциан Ллойд извлек запачканное засохшей кровью золотое кольцо из пластикового мешочка. Обмакнув свой собственный тончайший льняной платок в стакан с водой, стоявший на его столе, он принялся методично стирать следы крови с кольца, особенно тщательно протирая место, где кольцо пришлось разрезать, чтобы снять его с распухшего пальца Кассандры.
– Могу я подойти к свидетельнице, ваша честь?
– Если миссис Мейсон не возражает.
– Возражений нет.
Люциан Ллойд приблизился к Кассандре, но не торопился передавать кольцо. Кассандра Винтер Тесье вся затрепетала и вцепилась в подлокотники кресла, в котором сидела.
– Итак, миссис Тесье, наденьте его.
В зале суда была только одна камера, которая позволяла лишь по очереди видеть свидетельницу, судью и обвинителя. Поэтому и зрители, и комментаторы могли только догадываться о том, что происходит, до тех пор, пока Люциан Ллойд не заговорил снова:
– Может быть, мистер Тесье тоже подойдет сюда, ваша честь? Вероятно, ему бы хотелось этого.
– Миссис Мейсон?
– Не возражаю, ваша честь.
Через несколько мгновений Чейз Тесье оказался досягаемым для камеры, которая дала возможность всем наблюдавшим за процессом увидеть его волнение и отметить чувство собственного достоинства и изящество. Чейз производил впечатление священника, готового исполнить последнее желание умирающей. Чейз знал, где расположена камера, и занял такое положение, чтобы Кассандра оказалась скрытой от любопытного глаза.
Никто, кроме Кассандры, не видел выражения его глаз, пронзительного и одновременно нежного. Никто, кроме нее, не слышал его сочувственных, ободряющих слов, когда он надел ей украшенное розами кольцо, легко скользнувшее по ее исхудавшему, покрытому шрамами пальцу.
Этим кольцом я обручаюсь с тобой.
О нет, Чейз, нет!
Он смутил и расстроил ее. Чейз увидел и почувствовал это, но он уже не мог ничего поделать и поэтому просто повернулся и с непроницаемым лицом вернулся на свое место.
– Я не сомневаюсь, что вам очень тяжело, миссис Тесье, – провозгласил Люциан Ллойд торжественно. – Вы прошли ужасное испытание. И потому я буду предельно краток. Мы уже установили, что вы не помните момент нападения на вас…
– Не помню, – отозвалась Кассандра.
– Миссис Тесье… – Люциан Ллойд смотрел на нее так, будто она была его любимым, но шаловливым и непослушным ребенком. – Это ваш первый и, надеюсь, последний опыт, связанный с перекрестным допросом в уголовном деле.
Мэлори Мейсон вскочила на ноги:
– Ваша честь!
– Мистер Ллойд. – Выражение лица судьи Барнс ясно показывало, кого она считает непослушным и шкодливым. – Суд не нуждается в ваших прогнозах.
– Конечно, конечно. Благодарю вас, ваша честь. Я просто хотел, чтобы миссис Тесье поверила: в конце тоннеля брезжит свет.
– Она это понимает. Полагаю, ее проинструктировали относительно правил ведения перекрестного допроса. Возможно, нам удастся сэкономить время, если я кое-что напомню.
Судья Барнс повернулась к Кассандре:
– Вы обязаны дать защитнику возможность задать вопрос, даже если он выскажет утверждение, которое покажется вам неверным, и вы с ним не согласитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29