Слуги тотчас же начали подносить ему целыми коробами отварной рис и мучные кушанья. Он съедал, снова накладывал и ел до тех пор, пока живот у него не вздулся. Вскоре зажгли фонари, приготовили постели, и все разошлись на отдых. Танский наставник огляделся по сторонам и, убедившись, что вблизи никого нет, начал изливать свою досаду на Сунь У-куна.
- Мерзкая ты обезьяна! - гневно заговорил он. - Всякий раз вредишь мне. Ведь говорил я, что не надо идти к расписной башенке. Зачем же ты потащил меня туда? Видишь, что из этого получилось? Какая заварилась каша! Как же теперь быть?
Посмеиваясь, Сунь У-кун начал оправдываться:
- Наставник! Ты же сам сказал: «Моя покойная матушка тоже выбирала себе жениха, кидая тряпичный мячик, и вышла замуж по воле судьбы». Мне показалось, что в голосе твоем звучали нотки зависти, вот я и повел тебя к башенке. К тому же, я вспомнил, что сказал настоятель монастыря для сирот и одиноких, и, воспользовавшись случаем, решил проверить - настоящая там царевна или оборотень. Пока что мне удалось заметить, что правитель чем-то омрачен, а царевну я еще не видел.
- А что будет, если ты ее увидишь? - продолжая досадовать, спросил Сюань-цзан.
- Мои огненные глаза сразу же смогут отличить настоящее от поддельного, стоит только взглянуть на нее, - ответил Сунь У-кун. - Я могу определить по лицу, каков человек, добрый он или злой, богатый или знатный, благородный или подлый, правоверный или еретик.
Чжу Ба-цзе и Ша-сэн рассмеялись.
- Братец! Ты, видно, у гадальщиков учился, - сказали они.
- Все эти гадальщики годятся мне во внуки! - важно отвечал им Сунь У-кун.
- Да замолчите вы! - сердито прервал их Танский наставник. - Ты лучше скажи мне, - продолжал он, обращаясь к Сунь У-куну, - как отделаться от этой царевны, если она будет настаивать на своем?
- Двенадцатого числа, когда начнется свадебный пир, царевна непременно появится, чтобы поклониться родителям. Я в это время буду находиться рядом и погляжу на нее. Если она настоящая царевна, то ты станешь ее мужем и будешь пользоваться почетом и славой во всей стране - вот и все, - ответил Сунь У-кун.
Эти слова окончательно вывели Танского наставника из терпения.
- Ну и хорош ты! нечего сказать, - едва сдерживаясь, проговорил он. - Так и норовишь погубить меня? Ведь говорил У-нэн, что мы уже преодолели почти все звенья цепи наших злоключений, а ты все продолжаешь издеваться надо мной. Заткни свой зловонный рот и не смей больше отравлять меня своими смрадными словами. Иначе я сейчас же начну читать заклинание о сжатии обруча. Тогда плохо тебе будет.
Эта угроза так напугала Сунь У-куна, что он тут же опустил на колени перед наставником и начал молить его:
- Не читай! Прошу тебя, не надо! Если даже царевна окажется настоящей, все равно учиним буйство во дворце, когда начнется свадебный обряд поклонения Небу и Земле, и я выведу тебя из дворца.
За разговорами они не заметили, как наступило время ночной стражи.
Звонко капают капли
Из дворцовых часов водяных.
Из тенистого сада
Веет влажных цветов аромат.
Над дверьми опустился
Край жемчужных завес кружевных,
И огни золотые
В опустевших дворцах не горят.
Позабыты качели,
Только тень их тихонько дрожит.
Смолкли звуки свирели,
Ни души у дворцовых громад.
Всюду мрак и молчанье,
Лишь луна в небесах ворожит,
Да цветы возле окон
Серебро ее блеска дробят.
А над каждой поляной
В беспредельной ночной синеве
Тихо блещет лучами
Ясных звезд голубая роса.
Не кукуют кукушки,
Мотыльки задремали в траве.
Серебристой рекою
Млечный Путь пересек небеса.
Боль разлуки с любимым
В этот час и ясней и острей.
Белоснежные тучи
К милой родине тянутся вдаль.
А на иве плакучей
Чуть колышется зелень ветвей,
И от шелеста листьев
Лишь мучительней в сердце печаль.
Чжу Ба-цзе решил вмешаться.
- Наставник! - сказал он. - Уже наступила глухая ночь. Лучше завтра поговорим о делах, а сейчас давайте спать!
Учитель и ученики провели эту ночь в полном покое. Рано утром золотой петушок возвестил о рассвете. Государь тотчас же направился в тронный зал на утренний прием.
Открываются ставни
На бесчисленных окнах дворцовых,
И волну благовоний
К небесам источают куренья.
Свежий ветер повеял,
И с широких террас изразцовых
Вознеслись в поднебесье
Звуки флейт и чудесного пенья.
Хвост пятнистого барса
Возвестил появленье владыки,
А за ним, словно тучи,
Вереницей поплыли знамена.
Вот подвески из яшмы
По одеждам рассыпали блики,
И лучи заиграли
На гранитном оскале дракона.
Хоть еще застилает
Легкой мглою дворцовые ивы,
Но псе чище и ярче
Пламенеет земля на рассвете.
А жемчужные росы
Свой разбрызнули блеск прихотливый
И, дрожа, увлажнили
Лепестки ароматных соцветий.
Сотни мудрых придворных
Перед входом построились главным,
Возвещая владыке
И здоровье и славу навеки.
Ведь издревле известно:
При правленье единодержавном
И спокойны моря,
И прозрачны могучие реки.
По окончании приема всех гражданских и военных чинов государь повелел:
- К двенадцатому числу приготовить свадебный пир. А сейчас привести в порядок кувшины с изображением весенних пейзажей и отнести их во дворцовый сад, пусть наш нареченный зять полюбуется ими.
Сановнику, ведающему церемониями, было велено отвести троих достойных учеников Танского наставника в заезжий двор при почтовой станции, чтобы они там побыли некоторое время, а стольничьему приказу было дано распоряжение приготовить постные яства и доставить их на заезжий двор, чтобы сановник, ведающий церемониями, вместе с учениками Танского монаха вкушал трапезу. Сановнику, ведающему дворцовой музыкой, было велено в саду и в заезжем дворе развлекать гостей, чтобы они, любуясь весенними видами, могли скоротать эти дни.
Чжу Ба-цзе слышал все эти распоряжения и отозвался на них по-своему.
- Правитель! - воскликнул он. - Мы никогда еще не расставались с нашим наставником, с тех пор как встретились с ним. Позволь же и нам попировать на свадьбе в дворцовом саду хоть денька два и проводить наставника в твой дворец, иначе из твоего сватовства ничего не выйдет.
Безобразие Чжу Ба-цзе и его грубая, дерзкая речь привели в трепет правителя. К тому же Чжу Ба-цзе угрожающе вертел головой, выпятил свое рыло и захлопал ушами. Чтобы не расстроить свадьбу, правитель скрепя сердце отдал распоряжение:
- Накрыть два стола в хоромах Вечного умиротворения своих и иноземных народов. Я буду там вместе с моим нареченным зятем. А в беседке Весна накройте три стола и пригласите туда уважаемых учеников, пусть сидят отдельно, ибо, согласно старшинству, неудобно посадить их за один стол с их наставником!
После этого Дурень Чжу Ба-цзе успокоился и поблагодарил правителя.
Затем было отдано распоряжение придворному евнуху, ведающему женской половиной дворца, устроить пир для обитательниц трех дворцов и шести палат, на который пригласить государыню с ее приближенными и царевну, чтобы осмотреть приданое и отобрать подарки к свадебному пиру.
Было около десяти часов утра. Государь возглавил шествие и предложил Танскому монаху отправиться на прогулку в дворцовый сад, полюбоваться его красотами. Там были чудесные места. Вот послушайте:
Разноцветными камнями
Всюду устланы дорожки,
И узорные перила
Протянулись с двух сторон.
За решетками резными
Раскрываются бутоны,
И тончайшим благовоньем
Теплый воздух напоен.
Привораживая блеском
Зимородков изумрудных.
Нежных персиков повсюду
Распустился юный цвет.
У тенистого прибрежья
Желтых иволог увидишь,
Что под сенью ив порхают,
Здесь растущих сотни лет.
Ты идешь, - а воздух полон
Ароматом роз цветущих,
Словно черпают их запах
С каждым шагом рукава.
Ты идешь, - и с каждым шагом
Впитывается в одежды
Тонкое благоуханье,
Как дыханье волшебства.
Там для фениксов террасы
За густой листвой пестреют,
А за ними павильоны
Из бамбука и сосны,
И немолчно на террасах
Флейты звонкие играют:
Просят фениксов небесных
В сад спуститься с вышины.
Там для водяных драконов
Тихие пруды синеют,
И дрожат на чистой глади
Золотистые огни.
Рыбок пестрых здесь разводят,
Терпеливо ожидая,
Чтоб в драконов превратились
И умчались ввысь они.
В павильонах из бамбука
Дивные стихи хранятся,
К ним подобраны напевы -
Им подобных в мире нет.
А в сосновых павильонах
Книг старинные собранья,
В них к жемчужинам творенья
Ты найдешь любой ответ.
Вот искусственные горки
Камнем устланы зеленым,
И лазоревою лентой
Извиваются ручьи,
И живым ковром пионов
Сплошь окутаны беседки,
Словно бархатом цветистым
Или складками парчи.
Вон узорные решетки
Густо розами увиты,
За решетками жасмины
Пышной зарослью цветут,
Вон бегонии на грядках,
Будто щедрые ладони
Самоцветы или яшму
Рассыпают там и тут.
А какой чудесный запах
У пеонии душистой,
Как подсолнух сычуаньский
Удивительно красив!
И как будто в спор вступает,
Расточая ароматы,
Абрикосов цвет румяный
С белым цветом груш и слив.
До чего свежи, роскошны
Распустившиеся маки,
Грядки пурпурных магнолий
И азалий всех сортов!
А ятрышник ярко-алый,
Словно вызов им бросает,
И горящий златоцветник
Состязаться с ним готов.
Вон головки поднимают
И кивают туберозы,
Возле них - «Бессмертный феникс»
И «Смешливые цветы».
Дорогих румян сочнее
Их багряная раскраска,
Всюду взоры ослепляет
Блеск их нежной красоты.
Но душе всего отрадней
Ласковый восточный ветер,
Доносящий издалека
Благодатное тепло,
И в его дыханье влажном
Все сверкает свежим блеском,
Все в саду благоуханном
Пышным цветом расцвело.
Долго любовались правитель и все сопровождавшие его великолепными видами. Между тем уже давно появились придворные чины, ведающие этикетом, которые пригласили Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна в беседку Весна. Наконец правитель взял за руку Танского монаха и вошел с ним в палаты Умиротворения своих и иноземных народов, где они принялись закусывать, и здесь, пожалуй, можно рассказать о том, как их услаждали песнями, плясками, игрой на духовых и струнных инструментах, а также, каково было убранство всего помещения. Вот послушайте:
Блещут величавые ворота,
Рассыпая пестрые лучи,
Солнце ослепительно играет
На одеждах из цветной парчи.
Из дворцовых расписных покоев
Веют благовещие пары,
А весна цветы и травы всюду
Стелет, словно нежные ковры.
Реют звуки стройных песнопений,
Им свирелей вторят голоса,
Словно небожители толпою
Пировать сошлись на небеса.
Взад-вперед, блестя, летают кубки
И подносы, полные сластей.
Рад владыка, весело вельможам,
Развлекают дорогих гостей.
И придворные и чужеземцы -
Все душой умиротворены,
И сердца полны довольства, славят
Мир и счастье радостной страны.
Танский монах не мог ни к чему придраться, поскольку государь относился к нему с большим почтением, и ему ничего не оставалось, как, пересиливая себя, казаться веселым. Верно говорится: «На лице радость, а в душе горе». Неожиданно Танскому монаху бросились в глаза четыре картины в золотых рамках, висевшие на стене, с изображением четырех времен года: весны, лета, осени и зимы. К каждой картине была соответствующая стихотворная надпись, сочиненная известнейшим придворным ученым-стихотворцем из ученой палаты.
Вот какие были строки на картине, изображающей весенний пейзаж:
Вот опять небосвод
Оборот завершил ежегодный,
И ликует земля,
Обновляя свою красоту.
И поля и леса -
Все вздохнуло живей и свободней,
И сады и луга -
Все стоит в негасимом цвету.
И опять на заре
Состязаются персик и слива
Розоватой красой
Ароматных нарядов своих.
Возвращаются ласточки,
Кружатся с песней счастливой,
Чтобы тысячи гнезд
На стропилах лепить расписных.
Стих на картине, изображающей лето, был уже иной:
Веют знойные ветры,
И, жаркою ленью объяты,
Мысли тянутся смутной,
Медлительною чередой.
Во дворцовых дворах
Тихо сочные зреют гранаты,
И на солнце подсолнух
Уже налился золотой.
А полуденный сон
Легкий звук потревожил незримо:
Это флейты напев
Разливается чистой волной.
Аромат ненюфара струится
И запах чилима,
И порыв ветерка
Их доносит под полог цветной.
Стих на картине, изображающей осенний вид, звучал тоскливо:
Наклонясь над могилою,
Листья желтеют резные
На печальном утуне -
Свидетеле горестных дней,
И запахнуты плотно
В домах занавески дверные,
Потому что ночами
Становится все холодней.
«День заветный» настал.
И, приметы его узнавая,
С милым краем прощается
Ласточек дружных семья,
И гусиная стая,
Камыш на прибрежье ломая,
Устремляется ввысь,
Улетая в чужие края.
Стих на картине, изображающей зиму, был совсем грустный:
Облака пролетают,
И тусклое небо дождливо,
Всюду холод и мгла.
Застилает туман берега.
Скоро северный ветер
Дохнет над землей сиротливой,
И на тысячи гор
Серебристые лягут снега.
А из горниц укромных
Тепло по дворцу заструилось:
Там жаровни узорные
Докрасна раскалены.
Говорят, что вчера
Снова слива в саду распустилась,
И дворцовые лестницы
Юных красавиц полны.
Правитель заметил, с каким интересом Танский монах читал стихи.
- Уважаемый зять! - воскликнул он. - Ты, верно, сам любишь сочинять стихи, раз с таким любопытством смотришь на эти строфы. Если тебе не жаль своих слов, драгоценных, словно яшма или жемчуг, то, прошу тебя, сложи стихи в подражание этим.
Танский наставник был до того увлечен сопоставлением стихов и рисунков, так ясно представлял себе, что было на душе у художника и поэта, что невольно тут же сложил стих:
Солнышко греет, лед весь растаял,
Творить начинает земля…
Государь очень обрадовался и обратился к своему телохранителю:
- Принеси скорей кисть, тушечницу и бумагу! Мы попросим нашего зятя записать стихи, которые он сложил, а потом на досуге будем наслаждаться ими.
Наставник, вдохновленный удачей, не стал отказываться. Он взял писчую кисть и написал в подражание каждому стихотворению свое четверостишие.
К изображению весеннего пейзажа:
Снова солнышко греет,
И льдины темнеют и тают,
И, от сна пробуждаясь,
Творить начинает земля.
А в дворцовом саду
Молодые цветы расцветают,
Так легко и шутливо
Свои лепестки шевеля.
Вест ласковый ветер,
Колышется рис на равнине,
Льется дождь благодатный -
Все радует сердце крестьян.
Стихли волны морей,
Снова реки прозрачны и сини,
И тревоги исчезли,
Как тает на солнце туман.
К изображению летнего пейзажа:
Долго тянутся дни,
Не спешат разгореться закаты.
Звездный Ковш в небесах
Устремлен на полуденный край.
Как багряным огнем,
Лепестками оделись гранаты,
Облаками цветов
С ними спорят деревья хуай.
В старых парках дворца,
Среди зарослей ивы плакучей
Песня иволги вьется
И крики стрижей над рекой.
Свежий ветер струит
Отголоски их звонких созвучий
И под полог багряный
Доносит в дворцовый покой.
К изображению осеннего пейзажа:
Запах спелых плодов
Долетает из каждого сада,
Мандарин еще зелен,
Зато пожелтел апельсин.
Кипарисы и сосны темнеют.
Они словно рады,
Что серебряный иней
Покрыл их до самых вершин.
Приоткрыв лепестки,
Сотни астр вдоль оград запестрели,
Разноцветным узором
Блестя, как живая парча.
Где-то слышится песня
И вместе с напевом свирели
К облакам улетает,
В осенних просторах звуча.
К изображению зимнего пейзажа:
Как ясны небеса
После нескольких дней снегопада!
Легок воздух морозный,
И снег под ногами хрустит.
Удивительной стала
Хребта голубая громада,
Скал причудливый гребень,
Как белая яшма, блестит.
В печках тлеет кизяк,
Тянет запахом добрым и милым:
Это пахнет из комнат
Топленым, густым молоком.
Звонко девы поют,
Прислонясь к изумрудным перилам,
И в цветных рукавах
Прячут зябкие ручки тайком.
Правитель еще больше обрадовался, когда прочел эти стихи, так подходившие к стихам на картинах. От удовольствия он даже прочел вслух последнюю строку: «Звонко девы поют, прислонясь к изумрудным перилам, и в цветных рукавах прячут зябкие ручки тайком». Правитель тут же велел переложить на музыку стихи Сюань-цзана, и весь день музыканты их исполняли.
В это время Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн пировали в беседке Весна. Каждый из них хлебнул несколько чарок вина и слегка захмелел. Они собрались было пойти за своим наставником, но, увидев, что он сидит вместе с правителем, раздумали. Чжу Ба-цзе разобрал хмель, и он принялся горланить:
- Эх-ма! До чего же весело живется! Сегодня уж я наелся и напился как следует! Пока сыт, надобно пойти поспать!
- Да разве можно! - засмеялся Ша-сэн. - Ты, братец, видно, совсем не занимался самоусовершенствованием. Как же можно сразу спать после такой сытной еды?
- Что ты понимаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63