Старушка весьма толково рассказала ему обо всем, что знала.
– Фейнне жива? – настаивал Одгар. – Ты в этом уверена?
– Не сомневаюсь ни секунды, – твердо отвечала старушка.
– А Элизахар – что он?
– Дурак! – плевалась няня. – Вот он-то дал себя убить, это точно! Был бы жив, давно бы ее вытащил… Но его проткнули мечом. Я сама слышала. «Сдох, сдох»… – передразнила она кого-то, скривив отвратительную рожицу. – Госпожа-то как плакала! Она его любит, я так думаю. Что ж, мужчина видный, хотя можно было бы найти и получше. С деньгами.
Она замолкла, задумчиво жуя губами. И вдруг растянула их в улыбке:
– А надо мной всегда посмеивался. Говорил: «Будь нянюшка ростом побольше мыши, била бы меня смертным боем». Это за то, что я ему воли не давала…
– Госпожа Фаста от горя утратила рассудок, – сказал Одгар няне.
Старушка и бровью не повела.
– Этого следовало ожидать. Всегда была нервная. Не слишком-то она подходящая для вас жена, мой господин! Что бы было меня не послушать – вон у булочника была дочка…
– Она сейчас толще бочки, – заметил Одгар.
Няня махнула рукой.
– Это она потому толще бочки, что с неправильным мужчиной живет, – заявила старушка. – Жила бы с вами душа в душу, была бы лапушка. Пышечка сдобная с ямочками на локоточках, загляденье. А эта ваша… Да еще теперь рехнулась, позор один!
– Я ее запер, – сказал Одгар.
– А, ну и правильно, – отозвалась няня. – Очень хорошо.
Одгар невольно улыбнулся.
– Элизахар был прав – ты, няня, боевая старушка.
– Жаль его, – сказала вдруг няня.
Одгар только рукой махнул.
– Я потерял много больше, чем Элизахара…
Он продолжал заниматься делами. Торговля тканями давала хороший доход, сложные расчеты и переписка с клиентами отвлекали от горя.
А в стране становилось все тревожнее. Агенты Одгара привозили неприятные известия: о крестьянских бунтах, о грабежах на дороге, о странных разговорах в городских тавернах – о порче, о больной эльфийской крови.
И вот грянуло как гроза известие, которому почти невозможно было поверить: о том, что королеву убили прямо в столице, во время праздника, на глазах у всего двора и множества праздных зевак, что пришли поглазеть на скачки…
Слухи опередили официального гонца из столицы всего на полдня. Талиессин позаботился о том, чтобы не позволить людям наслаждаться пересудами и домыслами. Усталый человек влетел в Мизену верхом на коне к вечеру; он потребовал у магистратов комнату для ночлега и, пока для него готовили помещение, отправился прямиком на главную рыночную площадь. Торговля уже сворачивалась, лотки со стуком составляли на телеги, чтобы увезти на склад, рядом грузили полупустые мешки, а разносчицы уже расходились со своими корзинами.
При виде герольда все замерло. Человек этот сильно выделялся даже в многолюдной толпе; и не в том дело было, что он сидел верхом на запыленном коне.
«Просто у него такой вид – столичный, если вы понимаете, о чем я говорю, – поясняла потом одна торговка. – Говорят, если человек увидит правящую королеву, у него навсегда меняется взгляд. Иначе смотрит, чем мы. Вот и он так смотрел».
Герольд взял трубу, встряхнул; яркий красно-золотой флажок свесился с нее и блеснул на солнце. Громкий звук протянулся над площадью, призывая к вниманию. Затем настал черед голоса.
Человек был тощий, невидный, а голос у него – богатый, низкий, мощный. Так бы и слушать…
И голос этот прокричал о смерти правящей королевы и о том, что ее сын и наследник, принц Талиессин, принимает регентство, ибо законная власть переходит отныне к следующему потомку эльфийской династии – еще не рожденному принцу или принцессе от законной супруги регента, чистокровной Эльсион Лакар.
Одгар вернулся домой в смятении. Не к лучшему казалась ему эта перемена. И дело даже не в том, что королева умерла. Конечно, никто не предполагал, что она умрет так скоро и такой ужасной смертью. Конечно, жаль ее – она была добра и прекрасна. Такой запомнил ее Одгар еще со времен своей свадьбы с Фастой.
Но по-настоящему смущала Одгара не эта смерть, а странное поведение наследника. Талиессин по доброй воле отказывался от престола, называя себя всего лишь регентом. Почему? Он – потомок Эльсион Лакар, его кровь обладает волшебной силой, как и кровь его матери. И если его избранница – чистая Эльсион Лакар, то наследник, которому суждено родиться через несколько месяцев, полностью восстановит чудесные свойства династии. В чем же дело?
В побуждениях Талиессина Одгар угадывал нечто зловещее, чему не мог пока подобрать объяснения. Просто чем больше торговец тканями размышлял над тем, что услышал на площади от герольда, тем хуже становилось у него на душе.
Смута. Предстоит смута, думалось ему. А Фейнне где-то затеряна среди лесов, одна. Слепая девушка наедине с целым миром, и мир этот охвачен волнением.
Герольд говорил о жене Талиессина. Еще одна странность… Выходит, принц вступил в «простонародный» брак? Из века в век аристократия заключала только «аристократические» браки, и это было вполне естественно. Но теперь нет правящей королевы, и некому благословить союз двух сердец. И долго еще некому будет делать это. Несколько лет. Пока родившийся наследник или наследница не подрастет настолько, чтобы понимать смысл своего служения.
Что же такое этот Талиессин, если он добровольно принизил себя настолько, чтобы отказаться от эльфийского брачного союза, от эльфийского трона? Кто он? Неужели он то, что говорят о нем на дорогах и в трактирах, когда считают, будто поблизости нет верноподданнических ушей? Уродливое порождение эльфа и человека с отравленной кровью в жилах?..
Если он таков, нельзя надеяться на то, что его наследник, даже от чистокровной Эльсион Лакар, исправит положение…
Кое-что подтвердилось для Одгара в тот день, когда Мизену заняли войска. Опять явился герольд, на сей раз другой, и голос не такой великолепный. Оповестил жителей Мизены:
– В трудную эпоху междуцарствия, когда вся страна ожидает рождения истинно законного наследника, который вернет нашей земле процветание, – в этот час мы желаем полного спокойствия. Всякие разговоры о правящей династии должны быть прекращены. Наиболее болтливые господа будут публично казнены. Капитан гарнизона снабжен соответствующими полномочиями, записи которых сейчас находятся в зале заседания магистратов. Каждый желающий имеет право ознакомиться с ними.
И хоть Одгар не вел никаких разговоров, он невольно почувствовал, как сжимается от страха.
Капитан гарнизона казался человеком весьма несимпатичным: с грубым лицом, маленькими проницательными глазками и сжатыми бескровными губами. Судя по его виду, он был крайне недоволен тем обстоятельством, что его отвлекли от любимого занятия – драться с кочевниками, и теперь он готов был сорвать свою досаду на чрезмерно болтливых горожанах.
Наверное, многие в этот день чувствовали то же, что и Одгар, потому что город был непривычно тих и многие лавки стояли закрытыми.
Солдаты, впрочем, вели себя пристойно. Они были сыты и хорошо одеты, их разместили в двух трактирах, причем за содержание заранее заплатили из денег городской казны.
Дня через два город вышел из оцепенения, и вот тогда-то к Одгару в дом явился хмурого вида сержант.
– Прошу извинений, мой господин, – вежливо обратился он к хозяину дома, который побледнел как полотно и вынужден был сесть прямо в прихожей на сундук, чтобы не свалиться на пол от ужаса. – Мой капитан потерял это письмо и отыскал его только вчера вечером, за обшлагом старого мундира.
Одгар перевел дыхание.
Сержант только теперь заметил его состояние и удивился:
– Что с вами, мой господин?
– Ничего, – отрывисто сказал Одгар, пытаясь взять себя в руки. Ему стыдно было признаться в том, что он попросту испугался.
– В таком случае позвольте мне вручить вам письмо.
Сержант подошел к Одгару, невозмутимо положил ему на колени небольшой пакет и удалился, не закрыв за собой дверь.
Одгар взял пакет, подержал в пальцах, словно пытаясь обрести в нем силу, потом встал и запер дверь. Он поднялся к себе в кабинет, украшенный на стене большой картой, уселся за стол, отодвинул в сторону альбом с образцами тканей и пачку деловых писем.
Пакет был запечатан гербом герцога Ларренса. Вот еще одна странность. Какие дела у Ларренса могут быть к скромному торговцу тканями из Мизены?
Дрожащими руками Одгар сломал печать и развернул послание.
«Любезный господин Одгар, – побежали перед его глазами строчки, выведенные твердым, уверенным почерком, – прошу меня простить за долгое молчание: нужно было выждать некоторое время, чтобы дела пришли в равновесие.
Ваша дочь оказала мне честь и вышла за меня замуж. Наш брак был заключен в мире Эльсион Лакар, поэтому мы просим вашего благословения только сейчас. Простите нас и за это. Я приложу все усилия к тому, чтобы Фейнне была счастлива.
Как только появится возможность, мы навестим Вас в Мизене. Настроения в герцогстве пока удерживают нас в замке, но скоро это закончится, и тогда Вы сможете обнять вашу дочь.
Преданный Вам Элизахар, герцог Ларра ».
Одгар ощутил легкое головокружение. Элизахар, герцог Ларра? Как такое может быть? Он что, совершил там свой маленький государственный переворот, этот Элизахар? И как это вышло, что он оказался жив?
Одгар схватился за виски, словно пытаясь удержать рвущиеся наружу мысли. Потом протянул руку к колокольчику и позвонил. Вошел не слуга – этот малый околачивался на площади и жадно собирал слухи, в основном слушая разговоры подвыпивших солдат, – а старая нянюшка. Одгар обрадовался ей:
– Садись, голубка. Вот, полюбуйся, какое странное письмо принесли мне в дом.
Он прочитал письмо вслух, внимательно поглядывая на няню поверх верхнего края листка. Лицо старушки приняло мечтательное выражение, а когда Одгар добрался до подписи, содержавшей в себе основную сенсацию послания, няня так и расцвела.
– Ну, я и подозревала нечто подобное! – объявила она торжествующе.
– Что? – Одгар поперхнулся.
– Да уж, происхождение от меня не скроешь, я столько знатных детей выкормила, что в этом разбираюсь, – молвила няня.
Справедливости ради следовало заметить, что няня выкормила самого господина Одгара, а после растила маленькую Фейнне; ни отец, ни дочь не принадлежали к числу знати. Но спорить с нянюшкой Одгар не решился.
– Ты подозревала, что Элизахар знатный человек? – изумленно переспросил Одгар.
Она кивнула.
– И что он в нашу Фейнне влюблен, – добавила она.
– Положим, это и я видел, – оборвал ее хозяин.
Она покачала головой.
– Вот что для меня оказалось новостью – так это то, что он жив! – сказала она.
Одгар понял, что не может больше сдерживаться. Он только успел сказать няне: «Выйди вон». Не хватало еще, чтобы старушка увидела, как хозяин дал волю чувствам. Едва она обиженно удалилась, как он закрыл лицо руками, и рыдание вырвалось из его горла. Фейнне жива, Фейнне вышла замуж! Рядом с этим, то обстоятельство, что ее муж каким-то невероятным образом оказался герцогом Ларра, тускнело и меркло.
Глава двадцать пятая
ДЕНЬ ПРОЛИТИЯ КРОВИ
День возобновления брачных уз эльфийский династии с землей королевства всегда отмечался очень торжественно. Столица заранее украсилась цветочными гирляндами, разноцветными фонарями, пестрыми шатрами. На каждой площади готовилось свое выступление. Театральные и танцевальные труппы целый год отстаивали свое право на участие в празднике.
Практически все прежние контракты на эти выступления были подтверждены регентом, так что Лебовера со своими танцовщиками прибыл в столицу почти за две недели до предстоящего великого события.
Все были возбуждены; среди артистов царило нервное настроение. Лебовера, напротив, казался невозмутимым и даже мрачным. Он весь был поглощен работой над спектаклем, которому, кажется, придавал особенное значение.
– Это будет наше первое выступление при новом царствовании, – объяснял он свою озабоченность. – Важно прийтись по сердцу регенту и его супруге. Вы понимаете, как это важно?
Он обводил их глазами, подолгу задерживая взор на каждом, точно полководец перед битвой. И они кивали, опускали глаза или пожимали плечами, один за другим: Ингалора, Рессан, Софир… Все его выкормыши, его соратники, его друзья.
Рессан, щуря ярко-зеленые глаза, сказал:
– Вряд ли регент или его супруга увидят наше представление. Насколько я представляю себе, регент будет слишком занят жертвоприношением. Прежде он всегда совершал это действо вместе с ее величеством… И возможно, в нынешнем году жертва не будет принята алтарем.
– У регента найдется способ сделать так, чтобы жертву приняли, – возразил Лебовера строго. – Ритуал хоть и проводится всегда всерьез, но все-таки он содержит в себе элемент театрального выступления, а спектакль, как вы понимаете, обладает определенными возможностями…
– Ты хочешь сказать, что регент может вылить на камень кровь своей жены? – сказала танцовщица по имени Дамарис. – Взять с собой в маленьком сосудике, спрятать в рукаве и…
– Это ведь не нашего ума дело, Дамарис, не так ли? – оборвал Лебовера.
– В любом случае регент будет занят, – примирительным тоном молвил Рессан. – А его жена вот-вот должна родить, так что ей тоже будет не до праздника.
– Ты хочешь сказать, дорогой Рессан, – вкрадчиво осведомился Лебовера, – что мы не должны постараться и сделать наш спектакль грандиозным?
– Разве я это говорил? – Рессан пожал плечами.
– В прежние времена нерадивых артистов секли, – сказал Лебовера, глядя в потолок.
– Если бы мы были твоими рабами, Лебовера, ты бы нас бил с утра до вечера, – сказала Ингалора, повисая на жирных плечах хозяина и одаряя его нежнейшим поцелуем.
– Вы все и так мои ничтожные, жалкие рабы… Дьявольское отродье, отпусти меня! – Лебовера с трудом стряхнул ее с себя. – Сегодня привезли мой заказ от художников. Я хочу начать установку декораций на нашей площади.
Согласно контракту, подписанному несколько лет назад и с тех пор постоянно возобновляемому, Лебовере принадлежала маленькая площадь с фонтаном неподалеку от королевского дворца. Площадь эта переходила в его безраздельную собственность на целых пять дней: для подготовки и проведения представления, приуроченного ко дню эльфийской крови.
Сейчас Лебовера был занят только этой работой, и все, что хоть немного выбивалось из его рабочего ритма, выводило хозяина «Тигровой крысы» из себя. В такие времена он с легкостью раздавал пощечины и затрещины. По слухам, одну неуклюжую танцовщицу он велел посадить в ведро и опустить в колодец на целые сутки – дабы она поразмыслила над своим поведением. Выпущенная на свободу, бедная девушка сбежала, и больше никто никогда ее не видел.
Декорации доставили прямо на площадь в двух огромных сундуках. При сундуках имелось пятеро угрюмых грузчиков, коим было велено получить от Лебоверы плату за выполненную работу, а также доставить обратно в лавку оба сундука, буде хозяин труппы откажется оплатить отдельно эту тару.
Лебовера не глядя, швырнул парням два кошелька, набитых монетами. Сам хозяин понятия не имел, сколько в этих мешочках находится денег и какого достоинства там монеты; в дни подготовки главного выступления года Лебовера не имел обыкновения считать деньги и вообще вести разговоры на столь низменные темы.
Грузчики, однако, – люди подневольные, им было велено получить с господина Лебоверы шестьдесят полновесных золотых монет и сверх того – сорок серебряных за сундуки.
Поэтому дюжие парни устроились на мостовой возле фонтана, распустили тесемки кошельков и принялись пересчитывать деньги, складывая их столбиками.
Лебовера вытащил рулон ткани высотой в три человеческих роста. Рулон согнулся в поклоне и стукнул Лебоверу по голове.
– Эй, помогите развернуть! – гаркнул хозяин.
Рессан, Софир и один из грузчиков подхватили ткань и начали ее раскручивать. Декорацию следовало прикрепить к фасадам трех близлежащих домов. У Лебоверы уже вышел серьезный скандал с владельцами этих зданий.
И сейчас один из них, увидев всю грандиозность приготовлений, выскочил из дома и напустился на хозяина труппы:
– Вы тут что, с ума сошли?! Намерены отгородить меня от света на пять дней? А как я буду смотреть представление?
Лебовера повернулся к назойливому горожанину, с которым ругался третий день подряд, и, пошире разинув пасть, заорал:
– А ну, ты!.. Я человек государственный!.. А ты кто, а? Ты кто, я спрашиваю?
Горожанин был, однако, не робкого десятка. Он даже не попятился, хотя другого, возможно, ураганный рев Лебоверы смел бы с площади и заставил бы забиться в щель. Столичный житель хорошо знал, к чему его можно принудить, а к чему – невозможно. Подбоченившись, он крикнул в ответ:
– Это мой дом, ясно тебе? Фигляр!
Неожиданно миролюбивым тоном Лебовера сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Фейнне жива? – настаивал Одгар. – Ты в этом уверена?
– Не сомневаюсь ни секунды, – твердо отвечала старушка.
– А Элизахар – что он?
– Дурак! – плевалась няня. – Вот он-то дал себя убить, это точно! Был бы жив, давно бы ее вытащил… Но его проткнули мечом. Я сама слышала. «Сдох, сдох»… – передразнила она кого-то, скривив отвратительную рожицу. – Госпожа-то как плакала! Она его любит, я так думаю. Что ж, мужчина видный, хотя можно было бы найти и получше. С деньгами.
Она замолкла, задумчиво жуя губами. И вдруг растянула их в улыбке:
– А надо мной всегда посмеивался. Говорил: «Будь нянюшка ростом побольше мыши, била бы меня смертным боем». Это за то, что я ему воли не давала…
– Госпожа Фаста от горя утратила рассудок, – сказал Одгар няне.
Старушка и бровью не повела.
– Этого следовало ожидать. Всегда была нервная. Не слишком-то она подходящая для вас жена, мой господин! Что бы было меня не послушать – вон у булочника была дочка…
– Она сейчас толще бочки, – заметил Одгар.
Няня махнула рукой.
– Это она потому толще бочки, что с неправильным мужчиной живет, – заявила старушка. – Жила бы с вами душа в душу, была бы лапушка. Пышечка сдобная с ямочками на локоточках, загляденье. А эта ваша… Да еще теперь рехнулась, позор один!
– Я ее запер, – сказал Одгар.
– А, ну и правильно, – отозвалась няня. – Очень хорошо.
Одгар невольно улыбнулся.
– Элизахар был прав – ты, няня, боевая старушка.
– Жаль его, – сказала вдруг няня.
Одгар только рукой махнул.
– Я потерял много больше, чем Элизахара…
Он продолжал заниматься делами. Торговля тканями давала хороший доход, сложные расчеты и переписка с клиентами отвлекали от горя.
А в стране становилось все тревожнее. Агенты Одгара привозили неприятные известия: о крестьянских бунтах, о грабежах на дороге, о странных разговорах в городских тавернах – о порче, о больной эльфийской крови.
И вот грянуло как гроза известие, которому почти невозможно было поверить: о том, что королеву убили прямо в столице, во время праздника, на глазах у всего двора и множества праздных зевак, что пришли поглазеть на скачки…
Слухи опередили официального гонца из столицы всего на полдня. Талиессин позаботился о том, чтобы не позволить людям наслаждаться пересудами и домыслами. Усталый человек влетел в Мизену верхом на коне к вечеру; он потребовал у магистратов комнату для ночлега и, пока для него готовили помещение, отправился прямиком на главную рыночную площадь. Торговля уже сворачивалась, лотки со стуком составляли на телеги, чтобы увезти на склад, рядом грузили полупустые мешки, а разносчицы уже расходились со своими корзинами.
При виде герольда все замерло. Человек этот сильно выделялся даже в многолюдной толпе; и не в том дело было, что он сидел верхом на запыленном коне.
«Просто у него такой вид – столичный, если вы понимаете, о чем я говорю, – поясняла потом одна торговка. – Говорят, если человек увидит правящую королеву, у него навсегда меняется взгляд. Иначе смотрит, чем мы. Вот и он так смотрел».
Герольд взял трубу, встряхнул; яркий красно-золотой флажок свесился с нее и блеснул на солнце. Громкий звук протянулся над площадью, призывая к вниманию. Затем настал черед голоса.
Человек был тощий, невидный, а голос у него – богатый, низкий, мощный. Так бы и слушать…
И голос этот прокричал о смерти правящей королевы и о том, что ее сын и наследник, принц Талиессин, принимает регентство, ибо законная власть переходит отныне к следующему потомку эльфийской династии – еще не рожденному принцу или принцессе от законной супруги регента, чистокровной Эльсион Лакар.
Одгар вернулся домой в смятении. Не к лучшему казалась ему эта перемена. И дело даже не в том, что королева умерла. Конечно, никто не предполагал, что она умрет так скоро и такой ужасной смертью. Конечно, жаль ее – она была добра и прекрасна. Такой запомнил ее Одгар еще со времен своей свадьбы с Фастой.
Но по-настоящему смущала Одгара не эта смерть, а странное поведение наследника. Талиессин по доброй воле отказывался от престола, называя себя всего лишь регентом. Почему? Он – потомок Эльсион Лакар, его кровь обладает волшебной силой, как и кровь его матери. И если его избранница – чистая Эльсион Лакар, то наследник, которому суждено родиться через несколько месяцев, полностью восстановит чудесные свойства династии. В чем же дело?
В побуждениях Талиессина Одгар угадывал нечто зловещее, чему не мог пока подобрать объяснения. Просто чем больше торговец тканями размышлял над тем, что услышал на площади от герольда, тем хуже становилось у него на душе.
Смута. Предстоит смута, думалось ему. А Фейнне где-то затеряна среди лесов, одна. Слепая девушка наедине с целым миром, и мир этот охвачен волнением.
Герольд говорил о жене Талиессина. Еще одна странность… Выходит, принц вступил в «простонародный» брак? Из века в век аристократия заключала только «аристократические» браки, и это было вполне естественно. Но теперь нет правящей королевы, и некому благословить союз двух сердец. И долго еще некому будет делать это. Несколько лет. Пока родившийся наследник или наследница не подрастет настолько, чтобы понимать смысл своего служения.
Что же такое этот Талиессин, если он добровольно принизил себя настолько, чтобы отказаться от эльфийского брачного союза, от эльфийского трона? Кто он? Неужели он то, что говорят о нем на дорогах и в трактирах, когда считают, будто поблизости нет верноподданнических ушей? Уродливое порождение эльфа и человека с отравленной кровью в жилах?..
Если он таков, нельзя надеяться на то, что его наследник, даже от чистокровной Эльсион Лакар, исправит положение…
Кое-что подтвердилось для Одгара в тот день, когда Мизену заняли войска. Опять явился герольд, на сей раз другой, и голос не такой великолепный. Оповестил жителей Мизены:
– В трудную эпоху междуцарствия, когда вся страна ожидает рождения истинно законного наследника, который вернет нашей земле процветание, – в этот час мы желаем полного спокойствия. Всякие разговоры о правящей династии должны быть прекращены. Наиболее болтливые господа будут публично казнены. Капитан гарнизона снабжен соответствующими полномочиями, записи которых сейчас находятся в зале заседания магистратов. Каждый желающий имеет право ознакомиться с ними.
И хоть Одгар не вел никаких разговоров, он невольно почувствовал, как сжимается от страха.
Капитан гарнизона казался человеком весьма несимпатичным: с грубым лицом, маленькими проницательными глазками и сжатыми бескровными губами. Судя по его виду, он был крайне недоволен тем обстоятельством, что его отвлекли от любимого занятия – драться с кочевниками, и теперь он готов был сорвать свою досаду на чрезмерно болтливых горожанах.
Наверное, многие в этот день чувствовали то же, что и Одгар, потому что город был непривычно тих и многие лавки стояли закрытыми.
Солдаты, впрочем, вели себя пристойно. Они были сыты и хорошо одеты, их разместили в двух трактирах, причем за содержание заранее заплатили из денег городской казны.
Дня через два город вышел из оцепенения, и вот тогда-то к Одгару в дом явился хмурого вида сержант.
– Прошу извинений, мой господин, – вежливо обратился он к хозяину дома, который побледнел как полотно и вынужден был сесть прямо в прихожей на сундук, чтобы не свалиться на пол от ужаса. – Мой капитан потерял это письмо и отыскал его только вчера вечером, за обшлагом старого мундира.
Одгар перевел дыхание.
Сержант только теперь заметил его состояние и удивился:
– Что с вами, мой господин?
– Ничего, – отрывисто сказал Одгар, пытаясь взять себя в руки. Ему стыдно было признаться в том, что он попросту испугался.
– В таком случае позвольте мне вручить вам письмо.
Сержант подошел к Одгару, невозмутимо положил ему на колени небольшой пакет и удалился, не закрыв за собой дверь.
Одгар взял пакет, подержал в пальцах, словно пытаясь обрести в нем силу, потом встал и запер дверь. Он поднялся к себе в кабинет, украшенный на стене большой картой, уселся за стол, отодвинул в сторону альбом с образцами тканей и пачку деловых писем.
Пакет был запечатан гербом герцога Ларренса. Вот еще одна странность. Какие дела у Ларренса могут быть к скромному торговцу тканями из Мизены?
Дрожащими руками Одгар сломал печать и развернул послание.
«Любезный господин Одгар, – побежали перед его глазами строчки, выведенные твердым, уверенным почерком, – прошу меня простить за долгое молчание: нужно было выждать некоторое время, чтобы дела пришли в равновесие.
Ваша дочь оказала мне честь и вышла за меня замуж. Наш брак был заключен в мире Эльсион Лакар, поэтому мы просим вашего благословения только сейчас. Простите нас и за это. Я приложу все усилия к тому, чтобы Фейнне была счастлива.
Как только появится возможность, мы навестим Вас в Мизене. Настроения в герцогстве пока удерживают нас в замке, но скоро это закончится, и тогда Вы сможете обнять вашу дочь.
Преданный Вам Элизахар, герцог Ларра ».
Одгар ощутил легкое головокружение. Элизахар, герцог Ларра? Как такое может быть? Он что, совершил там свой маленький государственный переворот, этот Элизахар? И как это вышло, что он оказался жив?
Одгар схватился за виски, словно пытаясь удержать рвущиеся наружу мысли. Потом протянул руку к колокольчику и позвонил. Вошел не слуга – этот малый околачивался на площади и жадно собирал слухи, в основном слушая разговоры подвыпивших солдат, – а старая нянюшка. Одгар обрадовался ей:
– Садись, голубка. Вот, полюбуйся, какое странное письмо принесли мне в дом.
Он прочитал письмо вслух, внимательно поглядывая на няню поверх верхнего края листка. Лицо старушки приняло мечтательное выражение, а когда Одгар добрался до подписи, содержавшей в себе основную сенсацию послания, няня так и расцвела.
– Ну, я и подозревала нечто подобное! – объявила она торжествующе.
– Что? – Одгар поперхнулся.
– Да уж, происхождение от меня не скроешь, я столько знатных детей выкормила, что в этом разбираюсь, – молвила няня.
Справедливости ради следовало заметить, что няня выкормила самого господина Одгара, а после растила маленькую Фейнне; ни отец, ни дочь не принадлежали к числу знати. Но спорить с нянюшкой Одгар не решился.
– Ты подозревала, что Элизахар знатный человек? – изумленно переспросил Одгар.
Она кивнула.
– И что он в нашу Фейнне влюблен, – добавила она.
– Положим, это и я видел, – оборвал ее хозяин.
Она покачала головой.
– Вот что для меня оказалось новостью – так это то, что он жив! – сказала она.
Одгар понял, что не может больше сдерживаться. Он только успел сказать няне: «Выйди вон». Не хватало еще, чтобы старушка увидела, как хозяин дал волю чувствам. Едва она обиженно удалилась, как он закрыл лицо руками, и рыдание вырвалось из его горла. Фейнне жива, Фейнне вышла замуж! Рядом с этим, то обстоятельство, что ее муж каким-то невероятным образом оказался герцогом Ларра, тускнело и меркло.
Глава двадцать пятая
ДЕНЬ ПРОЛИТИЯ КРОВИ
День возобновления брачных уз эльфийский династии с землей королевства всегда отмечался очень торжественно. Столица заранее украсилась цветочными гирляндами, разноцветными фонарями, пестрыми шатрами. На каждой площади готовилось свое выступление. Театральные и танцевальные труппы целый год отстаивали свое право на участие в празднике.
Практически все прежние контракты на эти выступления были подтверждены регентом, так что Лебовера со своими танцовщиками прибыл в столицу почти за две недели до предстоящего великого события.
Все были возбуждены; среди артистов царило нервное настроение. Лебовера, напротив, казался невозмутимым и даже мрачным. Он весь был поглощен работой над спектаклем, которому, кажется, придавал особенное значение.
– Это будет наше первое выступление при новом царствовании, – объяснял он свою озабоченность. – Важно прийтись по сердцу регенту и его супруге. Вы понимаете, как это важно?
Он обводил их глазами, подолгу задерживая взор на каждом, точно полководец перед битвой. И они кивали, опускали глаза или пожимали плечами, один за другим: Ингалора, Рессан, Софир… Все его выкормыши, его соратники, его друзья.
Рессан, щуря ярко-зеленые глаза, сказал:
– Вряд ли регент или его супруга увидят наше представление. Насколько я представляю себе, регент будет слишком занят жертвоприношением. Прежде он всегда совершал это действо вместе с ее величеством… И возможно, в нынешнем году жертва не будет принята алтарем.
– У регента найдется способ сделать так, чтобы жертву приняли, – возразил Лебовера строго. – Ритуал хоть и проводится всегда всерьез, но все-таки он содержит в себе элемент театрального выступления, а спектакль, как вы понимаете, обладает определенными возможностями…
– Ты хочешь сказать, что регент может вылить на камень кровь своей жены? – сказала танцовщица по имени Дамарис. – Взять с собой в маленьком сосудике, спрятать в рукаве и…
– Это ведь не нашего ума дело, Дамарис, не так ли? – оборвал Лебовера.
– В любом случае регент будет занят, – примирительным тоном молвил Рессан. – А его жена вот-вот должна родить, так что ей тоже будет не до праздника.
– Ты хочешь сказать, дорогой Рессан, – вкрадчиво осведомился Лебовера, – что мы не должны постараться и сделать наш спектакль грандиозным?
– Разве я это говорил? – Рессан пожал плечами.
– В прежние времена нерадивых артистов секли, – сказал Лебовера, глядя в потолок.
– Если бы мы были твоими рабами, Лебовера, ты бы нас бил с утра до вечера, – сказала Ингалора, повисая на жирных плечах хозяина и одаряя его нежнейшим поцелуем.
– Вы все и так мои ничтожные, жалкие рабы… Дьявольское отродье, отпусти меня! – Лебовера с трудом стряхнул ее с себя. – Сегодня привезли мой заказ от художников. Я хочу начать установку декораций на нашей площади.
Согласно контракту, подписанному несколько лет назад и с тех пор постоянно возобновляемому, Лебовере принадлежала маленькая площадь с фонтаном неподалеку от королевского дворца. Площадь эта переходила в его безраздельную собственность на целых пять дней: для подготовки и проведения представления, приуроченного ко дню эльфийской крови.
Сейчас Лебовера был занят только этой работой, и все, что хоть немного выбивалось из его рабочего ритма, выводило хозяина «Тигровой крысы» из себя. В такие времена он с легкостью раздавал пощечины и затрещины. По слухам, одну неуклюжую танцовщицу он велел посадить в ведро и опустить в колодец на целые сутки – дабы она поразмыслила над своим поведением. Выпущенная на свободу, бедная девушка сбежала, и больше никто никогда ее не видел.
Декорации доставили прямо на площадь в двух огромных сундуках. При сундуках имелось пятеро угрюмых грузчиков, коим было велено получить от Лебоверы плату за выполненную работу, а также доставить обратно в лавку оба сундука, буде хозяин труппы откажется оплатить отдельно эту тару.
Лебовера не глядя, швырнул парням два кошелька, набитых монетами. Сам хозяин понятия не имел, сколько в этих мешочках находится денег и какого достоинства там монеты; в дни подготовки главного выступления года Лебовера не имел обыкновения считать деньги и вообще вести разговоры на столь низменные темы.
Грузчики, однако, – люди подневольные, им было велено получить с господина Лебоверы шестьдесят полновесных золотых монет и сверх того – сорок серебряных за сундуки.
Поэтому дюжие парни устроились на мостовой возле фонтана, распустили тесемки кошельков и принялись пересчитывать деньги, складывая их столбиками.
Лебовера вытащил рулон ткани высотой в три человеческих роста. Рулон согнулся в поклоне и стукнул Лебоверу по голове.
– Эй, помогите развернуть! – гаркнул хозяин.
Рессан, Софир и один из грузчиков подхватили ткань и начали ее раскручивать. Декорацию следовало прикрепить к фасадам трех близлежащих домов. У Лебоверы уже вышел серьезный скандал с владельцами этих зданий.
И сейчас один из них, увидев всю грандиозность приготовлений, выскочил из дома и напустился на хозяина труппы:
– Вы тут что, с ума сошли?! Намерены отгородить меня от света на пять дней? А как я буду смотреть представление?
Лебовера повернулся к назойливому горожанину, с которым ругался третий день подряд, и, пошире разинув пасть, заорал:
– А ну, ты!.. Я человек государственный!.. А ты кто, а? Ты кто, я спрашиваю?
Горожанин был, однако, не робкого десятка. Он даже не попятился, хотя другого, возможно, ураганный рев Лебоверы смел бы с площади и заставил бы забиться в щель. Столичный житель хорошо знал, к чему его можно принудить, а к чему – невозможно. Подбоченившись, он крикнул в ответ:
– Это мой дом, ясно тебе? Фигляр!
Неожиданно миролюбивым тоном Лебовера сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48