«А что, если я попробую вернуть себе работу? Господи, – думал он, нянча больную руку здоровой, – что я теряю?»
В Харбор-холле было девять этажей, но всего восемь из них наземные. В пятидесятых годах под зданием оборудовали бомбоубежище на случай атомной войны, без окон, с шестнадцатидюймовыми железобетонными степами. Кабина ухнула под землю и остановилась так резко, что у Нельсона чуть не подогнулись колени. Двери, лязгая, расползлись. Шлюз, закрывавшийся когда-то массивными стальными дверями, был залит неестественным дневным светом. Нельсон медлил в лифте, придерживая автоматические двери здоровой рукой.
Над дверным проемом кто-то написал светящимся фломастером девиз. Его забелили, но надпись проступила сквозь краску, еще более мрачная и зловещая. ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, гласила она, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ. Это были врата в бомбоубежище. Здесь преподавали литературную композицию.
Нельсон вышел. Двери с шипением закрылись, и кабина усвистела вверх. Он прошел сквозь стальную дверную раму в огромное белое помещение, разделенное пластмассовыми перегородками. Несмолкающее гудение вентиляторов и люминесцентных ламп придавало этой огромной комнате сходство со швейным цехом. Сквозь гудение слышался немолчный бубнеж одиноких тридцати– и сорокалетних женщин; их кабинки располагались одна за другой, как швейные машинки в цеху. Нельсон пошел по проходу; он уже вспотел. Всякий раз он надеялся пройти незамеченным, и всякий раз тщетно. В каждой кабинке сидела женщина в костюме из магазина готового платья, втолковывая осовевшему студенту грамматическое правило или принцип изложения мысли, и каждая из них поднимала на Нельсона запавшие, обреченные глаза. Лишь немногие из здешних преподавателей чего-то ждали от будущего: подрабатывающие профессорские жены, недавние выпускники, начинающие литераторы. Однако в основном здесь трудились разведенные женщины с детьми и старые девы с кошками. Их спаяли горький конвейерный коллективизм и привычка интеллектуально зубоскалить по всякому поводу – побочный эффект чрезмерной начитанности. Это была самая презираемая часть факультета, морлоки для элоев с восьмого этажа. Если в бюджете открывалась течь, они первыми шли ко дну. В терминологии Валлерстайна Валлерстайн Иммануил – современный американский социолог и экономист.
они были бедной колониальной окраиной, поставляющей богатому центру (факультету) переработанное сырье (первокурсников), дабы профессура, не утруждаясь черной работой, свободно занималась феминистской теорией и постколониальной литературой.
Нельсон выделялся среди них, как стивенсоновский белый бродяга на островах Тихого океана. Он тоже преподавал литературную композицию, но он был не их, пришлый, – не потому что мужчина, а потому что неудачник. Как все угнетенные народы, женщины из программы литературной композиции презирали колонизаторов, опустившихся до уровня туземцев, даже больше, чем колонизаторов вообще. Взгляды, которые бросали в Нельсона, были остры, как копья.
Перед учебной частью Нельсон набрал в грудь воздуха и, расправив плечи, прошел мимо тусклой кофеварки и древнего ручного ротапринта. За дверью в крошечной каморке помещалась Линда Прозерпина, заведующая программой литературной композиции, субтильная, до срока поседевшая женщина с огромными глазами и кожей бледной, как лунный свет. Она сидела перед заваленным бумагами столом – одна рука подпирает лоб, в другой сигарета – и просматривала ведомости с оценками, которые преподавателям выставляют студенты. Во взгляде, устремленном на компьютерные распечатки, читалась такая тоска, будто все в этой и прошлой жизни видено не одну тысячу раз. Не глядя, Линда стряхнула пепел в полную бычков пепельницу. Курить в здании университета строжайше запрещалось/но здесь, где день не отличался от ночи, заведующая программой литкомпозиции могла делать, что ей угодно.
– Линда! – с чувством воскликнул Нельсон. – Можно вас на минуточку?
Очень медленно Линда подняла холодные, блеклые глаза.
– Нельсон, – неторопливо ответила она. – Я слышала, вы нас покидаете.
Это был вежливый эвфемизм для «вас выперли». Даже здесь, в Подземном царстве, блюли условности. Нельсон мутился, однако продолжал улыбаться.
– Нам понадобится ваша кабинка, – продолжала Линдa. – Как вы думаете, когда вы сможете ее освободить?
Палец у Нельсона горел. Условности условностями, но никаких иллюзий.
– Вообще-то у меня нет кабинки. У меня по-прежнему кабинет на третьем этаже.
– Ах да. – Линда сморгнула. Кабинет Нельсона был в мире живых и не представлял для нее ни малейшего интереса. – Что у вас с рукой?
Нельсон пустил в ход домашнюю заготовку.
– Порезался, когда брился. – Он чуть шире растянул губы. В пальце пульсировала боль.
– Ясно. – Линда выпустила серое облачко. – Я думала, вы поцапались с Антони.
– Так как зимний набор? – Нельсон по-мальчишески дал петуха.
Линда снова затянулась и примостила сигарету на край пепельницы. Тесная каморка пропахла застарелым табаком.
– Простите за грубость, Нельсон, но вам-то что?
– Я надеялся, что вы дадите мне несколько часов. – Нельсону все труднее было удерживать на лице улыбку.
Линда вздохнула и откинулась в скрипучем кресле, окутанная серым дымом. Она заговорила медленно, как будто обращалась к ребенку.
– Строго говоря, Нельсон, вы у нас не работаете. Мы дали вам часы, потому что нам спустили такое распоряжение. – Линда возвела очи к деканату, девятью этажами выше, вложив в голос все презрение владычицы Подземного царства к своенравным и распущенным олимпийцам.
– Понимаю. – Нельсон втиснулся в комнату. Улыбка его окончательно увяла. – Я надеялся, что вы возьмете меня к себе в программу. Теперь, когда меня… когда я могу взять часы. Мои оценки… – Он слабо указал на ведомости.
– Не хуже и не лучше чьих-либо других. – Линда взяла сигарету, подалась вперед и уткнулась глазами в ведомости. – Всего доброго, Нельсон. Напомните обо мне миру живых.
Палец у Нельсона горел, но на задуманное не хватало духа. Он сунул руку в карман.
– Линда, вы знаете мою ситуацию. – Нельсон понизил голос. – Мне нужна работа.
Линда снова подняла глаза, выразительно раздавила окурок и сложила руки на столе.
– Поймите, Нельсон, у меня список из пятидесяти женщин, – ровным голосом ответила она. – Все они замечательные учителя, учителя от Бога, и по большей части работают официантками. Или продавщицами в книжных. Или корректируют на дому. Или перебиваются на пособие.
– Понимаю, это несправедливо…
– Справедливо?! – Линда подняла глаза. – Это преступление, вот это что! У вас, Нельсон, есть ученая степень…
Нельсон сжал руку в кулак, вдавил ногти в ладонь.
– Значит, перед вами открыты возможности, которых нет у большинства из нас, – продолжала Линда. – Вы преподавали литературную композицию по необходимости, в то время как те из нас, кто любит учить…
Она не договорила. Сама Линда защитила только магистерскую диссертацию и сидела на возобновляемом трехгодичном контракте без малейшей надежды попасть на постоянную должность. Она возглавляла программу литературной композиции, потому что остепененным сотрудникам, постоянным и даже временным, это было сто лет не надо. Кому охота до пенсии учить только первокурсников и только литературной композиции? «И все же, – думал Нельсон, – я не заслужил ее презрения». Палец горел, в груди закипала злоба. На языке вертелось: не надо читать мне нотации!
– Простите, Нельсон. – Линда похлопала по столу; сигареты нашлись под кипой бумаг. – Вы ни в чем не виноваты. – Она зажала сигарету зубами и стала шарить по столу в поисках зажигалки.
Нельсон подошел ближе.
– Вы правы. – Он вынул руку из кармана и протянул Линде. – Простите, что отнял у вас время.
Она вздрогнула, как будто никто прежде не подавал ей руки, чуть скривилась и слабо взяла предложенную ладонь. Нельсон крепко стиснул ее пальцы.
– Я знаю вашу доброту, Линда. Знаю, что вы тянете непосильный груз, вкладывая в дело всю душу. Знаю, что вы достойны лучшего.
Палец дергало. Сработает ли?
Линда заморгала, незажженная сигарета выпала у нее изо рта. Нельсон нагнулся ближе.
– Но мне нужна работа. Я должен кормить семью. Я ничего у вас не выпрашиваю, Линда, я просто говорю. Вы должны дать мне две группы.
Палец внезапно остыл. Нельсон хотел отнять руку, но Линда не отпускала. Она хватала ртом воздух.
– Я не м… не м… не м… – Глаза ее расширились от ужаса.
Нельсон вырвал руку и отшатнулся. Линда Прозерпина обмякла в кресле, словно из нее выпустили пар. Гладкое бледное лицо внезапно порозовело и пошло морщинами; обычно бесстрастные глаза заблестели. По щеке скатилась слеза.
– Я не могу, Нельсон, – пискнула она чуть слышно. – Видит Бог, больше всего на свете я хотела бы дать вам работу, но не могу.
Плечи у Линды затряслись. Нельсон выглянул в соседнюю комнату – там, слава Богу, никого не было. Он прикрыл дверь, подошел к столу, взял салфетку и протянул Линде.
– О Господи, – сказала она, обильно сморкаясь. – Если бы я могла, я бы уступила вам мою собственную работу, но здесь не я командую. – Она смотрела на Нельсона, словно умоляя о пощаде. – Виктория сама не продлила ваш контракт. Если я за ее спиной возьму вас обратно, она… она…
– Все хорошо, – нервно сказал Нельсон. Палец снова потеплел.
– Она из меня кровь выпьет, – хрипло прошептала Линда. – Я люблю свою работу, Нельсон. Кроме нее, у меня ничего нет.
Она прикусила губу и подняла глаза.
– Господи, прости, но мне нравится преподавать литературную композицию.
Нельсон обошел стол и присел рядом с Линдой на корточки. Легонько тронул ее руку, аккуратно, чтобы не коснуться снова занывшим пальцем.
– А если я уговорю Викторию отыграть назад? – к собственному удивлению, произнес он.
Линда повернулась вместе со стулом, взметнулись седые волосы.
– А вы сможете? – Лицо ее просветлело, как будто она сейчас его поцелует. – Ой, Нельсон, это было бы замечательно. Если вам только удастся…
Нельсон кивнул и как можно легче коснулся ее пальцем.
– Составьте контракт на две группы. Я принесу вам записку от Виктории.
Палец снова успокоился.
– Конечно, конечно. – Линда Прозерпина дрожащими руками захлопала по столу в поисках контракта. Одновременно она искала сигареты. Нельсон неуверенно выпрямился. «Я здесь, чтобы творить добро», – подумал он и легонько коснулся ее руки. Она подняла глаза с выражением надежды – в такой бледной и худой женщине это по-настоящему пугало.
– Бросили бы вы курить, Линда, – сказал Нельсон. – Вы себя убиваете.
Она быстро заморгала, и Нельсон убрал руку. В дверях он обернулся: Линда одной рукой достала из ящика контракт, а другой выбросила сигареты в мусорную корзину.
Один в лифте, Нельсон шумно выдохнул. Пьянящую радость успеха смыл ужас перед тем, что предстоит сделать. Он надеялся никогда больше не говорить с профессором Викторинис, он дрожал от почти физической невозможности протянуть руку через мрак над блестящей поверхностью стола между ним и профессором Викторинис. После прошлой встречи он едва не лишился пальца. Теперь она перегрызет ему горло.
Лифт остановился на первом этаже. Перед дверью стояли профессор Викторинис и Джилиан. Нельсон покраснел. Джилиан сразу напряглась и ожгла его взглядом, но лицо профессора Викторинис оставалось непроницаемым, выражение глаз скрывали черные очки.
Инстинкт заставлял Нельсона бежать, однако женщины загораживали проход, и он, дрожа, отступил к задней стенке лифта. Профессор Викторинис вплыла в кабину, со зловещей четкостью повернулась на пятках и нажала пару кнопок. Двери закрылись, кабина пошла вверх.
Все молчали. У Нельсона заболел палец. Крохотная кабинка раскалилась от вибрирующих чувств: страх Нельсона, враждебность Джилиан, противоестественное спокойствие Викторинис. Джилиан искоса смотрела на Нельсона, пытаясь, не поворачивая головы, пробуравить его взглядом; перевернутое распятие покачивалось в ее ухе. Лицо у Нельсона горело почти как палец. Он смотрел прямо перед собой, на собственное отражение в полированной металлической двери. То ли из-за слабого света, то ли из-за цвета лица, Нельсон не видел в двери профессора Викторинис, только себя и Джилиан; черные кружки очков висели в пустом сером пространстве.
Лифт остановился на втором этаже, где сидели аспиранты. Двери открылись. Никто не шелохнулся. Джилиан посмотрела на Викторинис. Профессор легонько кивнула, и Джилиан вышла в пустой коридор, хлестнув Нельсона ненавидящим взглядом.
Лифт снова пошел вверх. Викторинис шагнула ближе к панели. Сердце у Нельсона колотилось. Он задвигал губами, придумывая, с чего начать.
«Славный денек» – не то. «Приятная встреча» – неправда. «Надо же, мы столкнулись…» – он поморщился. Его решимость ушла в песок. Одно дело убеждать администраторшу или даже Линду Прозерпину, но эта женщина слишком могущественна, слишком заносчива, слишком страшна. Палец дергало.
– Нельсон?
Нельсон вздрогнул. Профессор Викторинис смотрела на него сквозь непроницаемые стекла черных очков.
– Разве это не ваш этаж?
Лифт остановился, двери открылись. Нельсон увидел пустой полутемный коридор и цифру «3» на табло. Профессор Викторинис держала кнопку открывания дверей.
– Мэ… мэ… мэм, – начал Нельсон и затряс головой. Профессор Викторинис слегка оттопырила губы.
Нельсон снова сник.
– Линда Прозерпина…
– Вы выходите или нет?
Нельсон набрался смелости.
– Линда Прозерпина хотела бы дать мне две группы в своей программе, – выдохнул он.
Профессор Викторинис отпустила кнопку. Двери закрылись, лифт пошел вверх. Профессор глядела на табло.
– Разумеется, с вашего одобрения. – Нельсон шагнул к двери, стараясь попасть в поле ее зрения. От боли па лбу выступил пот.
– Мне казалось, сэр, мы друг друга поняли. – Викторинис по-прежнему не смотрела на него.
Нельсон сунул руку в карман, боясь, что бросится на нее, как насильник. Проехали пятый этаж.
– Я все понял! – чересчур громко возразил Нельсон. – Просто Линда считает, что у нее есть для меня работа.
– Это решает не Линда. – Викторинис наконец напела на него очки. – Это решаю я. А я не могу дать вам работу. – Она отвела взгляд. – Извините.
«Не могу» значит «не хочу», подумал Нельсон, вытащил руку из кармана и погладил редеющие волосы. Палец жгло, жгло. Он закусил губу.
– Как ваш палец? – спросила Викторинис.
– Болит, – ответил Нельсон, кривясь.
Прежде чем профессор Викторинис успела выразить неискреннее сочувствие, лифт остановился на восьмом этаже. Дверь открылась, в кабину ввалились Пропащие Мальчишки. Заметили Викторинис и попятились, налетая друг на друга.
– Ой, – сказал Боб.
– Простите, – сказал Вик.
– Виноват, – сказал Дан.
– Мальчики, – сухо сказала Викторинис.
Пропащие Мальчишки брызнули в стороны. Бледная миниатюрная женщина выплыла в коридор. Они вскочили в лифт и снова шарахнулись при виде Нельсона.
– Ой-ой, – сказал Вик.
– Живой труп, – сказал Дан.
– Мы вниз, – сказал Боб.
Нельсон протолкался между ними и кинулся за Викторинис.
– Профессор!…
Викторинис повернулась на своей оси, как будто плыла в дюйме над полом. На восьмом этаже Харбор-холла коридоры были просторнее и не такие душные. В ясном ноябрьском свете, льющемся через окно в дальнем конце коридора, Викторинис выглядела еще более старой и хрупкой, а ее коротко стриженные волосы – совсем блеклыми. В уголках глаз собрались морщинки, как будто она щурилась даже под черными очками.
Нельсон рванул к ней по коридору. Ковер казался не таким глубоким и непроходимым, как в тот унизительный день полторы недели назад. Пропащие Мальчишки смотрели из лифта.
– Ему крышка, – сказал Боб.
– Туши свет, – сказал Дан.
– Писец котенку, – сказал Вик, и дверь закрылась.
Был обеденный перерыв, коридор стоял совершение пустой. Кровь стучала у Нельсона в висках, сердце выскакивало из груди.
– Простите, что побеспокоил вас, – сказал он, протягивая руку.
Наступила долгая неловкая пауза. Решимость Нельсона вновь пошла на убыль. Рука задрожала. Какой он дурак! Сейчас она уйдет, так и не взяв руки. Нельсон даже почувствовал облегчение. Все равно с ней не сработает. Она сотрет его в порошок, мокрого места не останется.
Он готов был отступиться, когда профессор Викторинис протянула ему пальцы – как обычно, в одно касание, но Нельсон стиснул сухую, гладкую ладонь и прошептал: – Я прошу вас изменить решение. По горящему пальцу снова разлился холод, на этот раз медленнее. Профессор Викторинис поджала губы. Ее свободная рука гальванически подергивалась. «Я должен отпустить ее, – думал Нельсон, – это опасно». Но не отпускал.
Она подняла свободную руку и медленно поправила очки. Веки ритмично подергивались. В серых глазах происходила какая-то борьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
В Харбор-холле было девять этажей, но всего восемь из них наземные. В пятидесятых годах под зданием оборудовали бомбоубежище на случай атомной войны, без окон, с шестнадцатидюймовыми железобетонными степами. Кабина ухнула под землю и остановилась так резко, что у Нельсона чуть не подогнулись колени. Двери, лязгая, расползлись. Шлюз, закрывавшийся когда-то массивными стальными дверями, был залит неестественным дневным светом. Нельсон медлил в лифте, придерживая автоматические двери здоровой рукой.
Над дверным проемом кто-то написал светящимся фломастером девиз. Его забелили, но надпись проступила сквозь краску, еще более мрачная и зловещая. ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, гласила она, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ. Это были врата в бомбоубежище. Здесь преподавали литературную композицию.
Нельсон вышел. Двери с шипением закрылись, и кабина усвистела вверх. Он прошел сквозь стальную дверную раму в огромное белое помещение, разделенное пластмассовыми перегородками. Несмолкающее гудение вентиляторов и люминесцентных ламп придавало этой огромной комнате сходство со швейным цехом. Сквозь гудение слышался немолчный бубнеж одиноких тридцати– и сорокалетних женщин; их кабинки располагались одна за другой, как швейные машинки в цеху. Нельсон пошел по проходу; он уже вспотел. Всякий раз он надеялся пройти незамеченным, и всякий раз тщетно. В каждой кабинке сидела женщина в костюме из магазина готового платья, втолковывая осовевшему студенту грамматическое правило или принцип изложения мысли, и каждая из них поднимала на Нельсона запавшие, обреченные глаза. Лишь немногие из здешних преподавателей чего-то ждали от будущего: подрабатывающие профессорские жены, недавние выпускники, начинающие литераторы. Однако в основном здесь трудились разведенные женщины с детьми и старые девы с кошками. Их спаяли горький конвейерный коллективизм и привычка интеллектуально зубоскалить по всякому поводу – побочный эффект чрезмерной начитанности. Это была самая презираемая часть факультета, морлоки для элоев с восьмого этажа. Если в бюджете открывалась течь, они первыми шли ко дну. В терминологии Валлерстайна Валлерстайн Иммануил – современный американский социолог и экономист.
они были бедной колониальной окраиной, поставляющей богатому центру (факультету) переработанное сырье (первокурсников), дабы профессура, не утруждаясь черной работой, свободно занималась феминистской теорией и постколониальной литературой.
Нельсон выделялся среди них, как стивенсоновский белый бродяга на островах Тихого океана. Он тоже преподавал литературную композицию, но он был не их, пришлый, – не потому что мужчина, а потому что неудачник. Как все угнетенные народы, женщины из программы литературной композиции презирали колонизаторов, опустившихся до уровня туземцев, даже больше, чем колонизаторов вообще. Взгляды, которые бросали в Нельсона, были остры, как копья.
Перед учебной частью Нельсон набрал в грудь воздуха и, расправив плечи, прошел мимо тусклой кофеварки и древнего ручного ротапринта. За дверью в крошечной каморке помещалась Линда Прозерпина, заведующая программой литературной композиции, субтильная, до срока поседевшая женщина с огромными глазами и кожей бледной, как лунный свет. Она сидела перед заваленным бумагами столом – одна рука подпирает лоб, в другой сигарета – и просматривала ведомости с оценками, которые преподавателям выставляют студенты. Во взгляде, устремленном на компьютерные распечатки, читалась такая тоска, будто все в этой и прошлой жизни видено не одну тысячу раз. Не глядя, Линда стряхнула пепел в полную бычков пепельницу. Курить в здании университета строжайше запрещалось/но здесь, где день не отличался от ночи, заведующая программой литкомпозиции могла делать, что ей угодно.
– Линда! – с чувством воскликнул Нельсон. – Можно вас на минуточку?
Очень медленно Линда подняла холодные, блеклые глаза.
– Нельсон, – неторопливо ответила она. – Я слышала, вы нас покидаете.
Это был вежливый эвфемизм для «вас выперли». Даже здесь, в Подземном царстве, блюли условности. Нельсон мутился, однако продолжал улыбаться.
– Нам понадобится ваша кабинка, – продолжала Линдa. – Как вы думаете, когда вы сможете ее освободить?
Палец у Нельсона горел. Условности условностями, но никаких иллюзий.
– Вообще-то у меня нет кабинки. У меня по-прежнему кабинет на третьем этаже.
– Ах да. – Линда сморгнула. Кабинет Нельсона был в мире живых и не представлял для нее ни малейшего интереса. – Что у вас с рукой?
Нельсон пустил в ход домашнюю заготовку.
– Порезался, когда брился. – Он чуть шире растянул губы. В пальце пульсировала боль.
– Ясно. – Линда выпустила серое облачко. – Я думала, вы поцапались с Антони.
– Так как зимний набор? – Нельсон по-мальчишески дал петуха.
Линда снова затянулась и примостила сигарету на край пепельницы. Тесная каморка пропахла застарелым табаком.
– Простите за грубость, Нельсон, но вам-то что?
– Я надеялся, что вы дадите мне несколько часов. – Нельсону все труднее было удерживать на лице улыбку.
Линда вздохнула и откинулась в скрипучем кресле, окутанная серым дымом. Она заговорила медленно, как будто обращалась к ребенку.
– Строго говоря, Нельсон, вы у нас не работаете. Мы дали вам часы, потому что нам спустили такое распоряжение. – Линда возвела очи к деканату, девятью этажами выше, вложив в голос все презрение владычицы Подземного царства к своенравным и распущенным олимпийцам.
– Понимаю. – Нельсон втиснулся в комнату. Улыбка его окончательно увяла. – Я надеялся, что вы возьмете меня к себе в программу. Теперь, когда меня… когда я могу взять часы. Мои оценки… – Он слабо указал на ведомости.
– Не хуже и не лучше чьих-либо других. – Линда взяла сигарету, подалась вперед и уткнулась глазами в ведомости. – Всего доброго, Нельсон. Напомните обо мне миру живых.
Палец у Нельсона горел, но на задуманное не хватало духа. Он сунул руку в карман.
– Линда, вы знаете мою ситуацию. – Нельсон понизил голос. – Мне нужна работа.
Линда снова подняла глаза, выразительно раздавила окурок и сложила руки на столе.
– Поймите, Нельсон, у меня список из пятидесяти женщин, – ровным голосом ответила она. – Все они замечательные учителя, учителя от Бога, и по большей части работают официантками. Или продавщицами в книжных. Или корректируют на дому. Или перебиваются на пособие.
– Понимаю, это несправедливо…
– Справедливо?! – Линда подняла глаза. – Это преступление, вот это что! У вас, Нельсон, есть ученая степень…
Нельсон сжал руку в кулак, вдавил ногти в ладонь.
– Значит, перед вами открыты возможности, которых нет у большинства из нас, – продолжала Линда. – Вы преподавали литературную композицию по необходимости, в то время как те из нас, кто любит учить…
Она не договорила. Сама Линда защитила только магистерскую диссертацию и сидела на возобновляемом трехгодичном контракте без малейшей надежды попасть на постоянную должность. Она возглавляла программу литературной композиции, потому что остепененным сотрудникам, постоянным и даже временным, это было сто лет не надо. Кому охота до пенсии учить только первокурсников и только литературной композиции? «И все же, – думал Нельсон, – я не заслужил ее презрения». Палец горел, в груди закипала злоба. На языке вертелось: не надо читать мне нотации!
– Простите, Нельсон. – Линда похлопала по столу; сигареты нашлись под кипой бумаг. – Вы ни в чем не виноваты. – Она зажала сигарету зубами и стала шарить по столу в поисках зажигалки.
Нельсон подошел ближе.
– Вы правы. – Он вынул руку из кармана и протянул Линде. – Простите, что отнял у вас время.
Она вздрогнула, как будто никто прежде не подавал ей руки, чуть скривилась и слабо взяла предложенную ладонь. Нельсон крепко стиснул ее пальцы.
– Я знаю вашу доброту, Линда. Знаю, что вы тянете непосильный груз, вкладывая в дело всю душу. Знаю, что вы достойны лучшего.
Палец дергало. Сработает ли?
Линда заморгала, незажженная сигарета выпала у нее изо рта. Нельсон нагнулся ближе.
– Но мне нужна работа. Я должен кормить семью. Я ничего у вас не выпрашиваю, Линда, я просто говорю. Вы должны дать мне две группы.
Палец внезапно остыл. Нельсон хотел отнять руку, но Линда не отпускала. Она хватала ртом воздух.
– Я не м… не м… не м… – Глаза ее расширились от ужаса.
Нельсон вырвал руку и отшатнулся. Линда Прозерпина обмякла в кресле, словно из нее выпустили пар. Гладкое бледное лицо внезапно порозовело и пошло морщинами; обычно бесстрастные глаза заблестели. По щеке скатилась слеза.
– Я не могу, Нельсон, – пискнула она чуть слышно. – Видит Бог, больше всего на свете я хотела бы дать вам работу, но не могу.
Плечи у Линды затряслись. Нельсон выглянул в соседнюю комнату – там, слава Богу, никого не было. Он прикрыл дверь, подошел к столу, взял салфетку и протянул Линде.
– О Господи, – сказала она, обильно сморкаясь. – Если бы я могла, я бы уступила вам мою собственную работу, но здесь не я командую. – Она смотрела на Нельсона, словно умоляя о пощаде. – Виктория сама не продлила ваш контракт. Если я за ее спиной возьму вас обратно, она… она…
– Все хорошо, – нервно сказал Нельсон. Палец снова потеплел.
– Она из меня кровь выпьет, – хрипло прошептала Линда. – Я люблю свою работу, Нельсон. Кроме нее, у меня ничего нет.
Она прикусила губу и подняла глаза.
– Господи, прости, но мне нравится преподавать литературную композицию.
Нельсон обошел стол и присел рядом с Линдой на корточки. Легонько тронул ее руку, аккуратно, чтобы не коснуться снова занывшим пальцем.
– А если я уговорю Викторию отыграть назад? – к собственному удивлению, произнес он.
Линда повернулась вместе со стулом, взметнулись седые волосы.
– А вы сможете? – Лицо ее просветлело, как будто она сейчас его поцелует. – Ой, Нельсон, это было бы замечательно. Если вам только удастся…
Нельсон кивнул и как можно легче коснулся ее пальцем.
– Составьте контракт на две группы. Я принесу вам записку от Виктории.
Палец снова успокоился.
– Конечно, конечно. – Линда Прозерпина дрожащими руками захлопала по столу в поисках контракта. Одновременно она искала сигареты. Нельсон неуверенно выпрямился. «Я здесь, чтобы творить добро», – подумал он и легонько коснулся ее руки. Она подняла глаза с выражением надежды – в такой бледной и худой женщине это по-настоящему пугало.
– Бросили бы вы курить, Линда, – сказал Нельсон. – Вы себя убиваете.
Она быстро заморгала, и Нельсон убрал руку. В дверях он обернулся: Линда одной рукой достала из ящика контракт, а другой выбросила сигареты в мусорную корзину.
Один в лифте, Нельсон шумно выдохнул. Пьянящую радость успеха смыл ужас перед тем, что предстоит сделать. Он надеялся никогда больше не говорить с профессором Викторинис, он дрожал от почти физической невозможности протянуть руку через мрак над блестящей поверхностью стола между ним и профессором Викторинис. После прошлой встречи он едва не лишился пальца. Теперь она перегрызет ему горло.
Лифт остановился на первом этаже. Перед дверью стояли профессор Викторинис и Джилиан. Нельсон покраснел. Джилиан сразу напряглась и ожгла его взглядом, но лицо профессора Викторинис оставалось непроницаемым, выражение глаз скрывали черные очки.
Инстинкт заставлял Нельсона бежать, однако женщины загораживали проход, и он, дрожа, отступил к задней стенке лифта. Профессор Викторинис вплыла в кабину, со зловещей четкостью повернулась на пятках и нажала пару кнопок. Двери закрылись, кабина пошла вверх.
Все молчали. У Нельсона заболел палец. Крохотная кабинка раскалилась от вибрирующих чувств: страх Нельсона, враждебность Джилиан, противоестественное спокойствие Викторинис. Джилиан искоса смотрела на Нельсона, пытаясь, не поворачивая головы, пробуравить его взглядом; перевернутое распятие покачивалось в ее ухе. Лицо у Нельсона горело почти как палец. Он смотрел прямо перед собой, на собственное отражение в полированной металлической двери. То ли из-за слабого света, то ли из-за цвета лица, Нельсон не видел в двери профессора Викторинис, только себя и Джилиан; черные кружки очков висели в пустом сером пространстве.
Лифт остановился на втором этаже, где сидели аспиранты. Двери открылись. Никто не шелохнулся. Джилиан посмотрела на Викторинис. Профессор легонько кивнула, и Джилиан вышла в пустой коридор, хлестнув Нельсона ненавидящим взглядом.
Лифт снова пошел вверх. Викторинис шагнула ближе к панели. Сердце у Нельсона колотилось. Он задвигал губами, придумывая, с чего начать.
«Славный денек» – не то. «Приятная встреча» – неправда. «Надо же, мы столкнулись…» – он поморщился. Его решимость ушла в песок. Одно дело убеждать администраторшу или даже Линду Прозерпину, но эта женщина слишком могущественна, слишком заносчива, слишком страшна. Палец дергало.
– Нельсон?
Нельсон вздрогнул. Профессор Викторинис смотрела на него сквозь непроницаемые стекла черных очков.
– Разве это не ваш этаж?
Лифт остановился, двери открылись. Нельсон увидел пустой полутемный коридор и цифру «3» на табло. Профессор Викторинис держала кнопку открывания дверей.
– Мэ… мэ… мэм, – начал Нельсон и затряс головой. Профессор Викторинис слегка оттопырила губы.
Нельсон снова сник.
– Линда Прозерпина…
– Вы выходите или нет?
Нельсон набрался смелости.
– Линда Прозерпина хотела бы дать мне две группы в своей программе, – выдохнул он.
Профессор Викторинис отпустила кнопку. Двери закрылись, лифт пошел вверх. Профессор глядела на табло.
– Разумеется, с вашего одобрения. – Нельсон шагнул к двери, стараясь попасть в поле ее зрения. От боли па лбу выступил пот.
– Мне казалось, сэр, мы друг друга поняли. – Викторинис по-прежнему не смотрела на него.
Нельсон сунул руку в карман, боясь, что бросится на нее, как насильник. Проехали пятый этаж.
– Я все понял! – чересчур громко возразил Нельсон. – Просто Линда считает, что у нее есть для меня работа.
– Это решает не Линда. – Викторинис наконец напела на него очки. – Это решаю я. А я не могу дать вам работу. – Она отвела взгляд. – Извините.
«Не могу» значит «не хочу», подумал Нельсон, вытащил руку из кармана и погладил редеющие волосы. Палец жгло, жгло. Он закусил губу.
– Как ваш палец? – спросила Викторинис.
– Болит, – ответил Нельсон, кривясь.
Прежде чем профессор Викторинис успела выразить неискреннее сочувствие, лифт остановился на восьмом этаже. Дверь открылась, в кабину ввалились Пропащие Мальчишки. Заметили Викторинис и попятились, налетая друг на друга.
– Ой, – сказал Боб.
– Простите, – сказал Вик.
– Виноват, – сказал Дан.
– Мальчики, – сухо сказала Викторинис.
Пропащие Мальчишки брызнули в стороны. Бледная миниатюрная женщина выплыла в коридор. Они вскочили в лифт и снова шарахнулись при виде Нельсона.
– Ой-ой, – сказал Вик.
– Живой труп, – сказал Дан.
– Мы вниз, – сказал Боб.
Нельсон протолкался между ними и кинулся за Викторинис.
– Профессор!…
Викторинис повернулась на своей оси, как будто плыла в дюйме над полом. На восьмом этаже Харбор-холла коридоры были просторнее и не такие душные. В ясном ноябрьском свете, льющемся через окно в дальнем конце коридора, Викторинис выглядела еще более старой и хрупкой, а ее коротко стриженные волосы – совсем блеклыми. В уголках глаз собрались морщинки, как будто она щурилась даже под черными очками.
Нельсон рванул к ней по коридору. Ковер казался не таким глубоким и непроходимым, как в тот унизительный день полторы недели назад. Пропащие Мальчишки смотрели из лифта.
– Ему крышка, – сказал Боб.
– Туши свет, – сказал Дан.
– Писец котенку, – сказал Вик, и дверь закрылась.
Был обеденный перерыв, коридор стоял совершение пустой. Кровь стучала у Нельсона в висках, сердце выскакивало из груди.
– Простите, что побеспокоил вас, – сказал он, протягивая руку.
Наступила долгая неловкая пауза. Решимость Нельсона вновь пошла на убыль. Рука задрожала. Какой он дурак! Сейчас она уйдет, так и не взяв руки. Нельсон даже почувствовал облегчение. Все равно с ней не сработает. Она сотрет его в порошок, мокрого места не останется.
Он готов был отступиться, когда профессор Викторинис протянула ему пальцы – как обычно, в одно касание, но Нельсон стиснул сухую, гладкую ладонь и прошептал: – Я прошу вас изменить решение. По горящему пальцу снова разлился холод, на этот раз медленнее. Профессор Викторинис поджала губы. Ее свободная рука гальванически подергивалась. «Я должен отпустить ее, – думал Нельсон, – это опасно». Но не отпускал.
Она подняла свободную руку и медленно поправила очки. Веки ритмично подергивались. В серых глазах происходила какая-то борьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47