Но и я люблю такие задачки.
— Как тебя зовут?
— Тимо.
— Раздевайся.
Мальчишка засопел и неохотно стал стягивать больничную пижаму.
— Ты из какой школы?
— Из святого Лоренса.
— А почему сюда попал? Что с тобой случилось?
— Живот болит, - буркнул Тимо.
При внешнем осмотре ничего особенного не было видно, если не считать розоватых подживающих полосок на спине и ягодицах - из деликатности я не стала спрашивать о них, ясно же, мальчишки часто зарабатывают неприятности на задницу.
— Сейчас болит?
— Не, сейчас нет.
— А когда?
— Ну когда поем… не всегда.
Я включила свет. Что-то мелькнуло в темных глазах мальчика. Я подвела его ближе к лампе. Ну точно. Желтоватые склеры. Теперь мне казалось, что и кожа отливает желтизной. Не поймешь по нему - смуглый.
Я порадовалась за себя - не каждый ведь курсант так запросто увидит такую слабо выраженную желтуху. Заглянула в рот - точно, и на слизистых все хорошо видно. Уложила мальчика и стала пальпировать живот. Он запищал. Ну точно, печень увеличена и болезненная. На пару пальцев увеличена.
— Устаешь быстро?
— Не знаю, - сказал Тимо, - наверное.
Больше, правда, мне ничего обнаружить не удалось. Желчный пузырь, кишечник - все в пределах нормы. Заодно я прослушала сердце и легкие, и тоже ничего не нашла. Единственное, что я выяснила - проблемы с печенью начались у парня не больше недели назад. Кроме того, его иногда тошнит. Больше ничего особенного добиться не удалось.
Банрай выловила меня через пару триславов - я как раз заполнила документацию на сегодня.
— Посмотрели новенького?
— Да.
— Что скажете? - поинтересовалась она, - предварительный диагноз?
Банрай мягко увлекла меня в коридор, на кресла, предназначенные для отдыха больных. Я села и задумалась, сложив на коленях только что отмытые руки.
Так-то ясно, но диагноз вот так сформулировать…
— У него печень увеличена… - начала я, - желтуха… боли в животе после еды. Тошнота.
Банрай одобрительно кивала.
— Формулируйте, Дейлори.
— Ну… если предварительно. Без анализов… Гепатит неясной этиологии, - ляпнула я. Банрай вздохнула.
— Как будете уточнять диагноз?
— Ну сначала общий анализ крови - на гемолиз. Хотя вообще-то у него печень увеличена и болезненная… Потом биохимия - конъюгированный и неконъюгированный билирубин крови. И это… аминотрансферазы. Потом УЗИ - посмотреть надо состояние сосудов и протоков печени, ну и опухоль исключить, - я задумалась.
— Думайте, Дейлори… - подбодрила меня врач. Господи, что ж там еще? Определить вид гепатита…
— Иммуноферментативный анализ на вирусные маркеры… Ну и надо узнать у школьного врача, не было ли контакта с больными гепатитом и приема гепатотоксических препаратов. И вообще… анамнез жизни, не было ли раньше желтухи, врожденные заболевания исключить.
— Угу… угу. Еще какой анализ можно сделать?
— М-м…
— Думайте, Дейлори… Я понимаю, что в школе вас думать не учат, но тем не менее, голова врачу нужна не только для того, чтобы в нее есть.
— Э-э… анализ на антиаллергические антитела…
— Уже лучше, - похвалила Банрай, - ну а теперь я вам расскажу об этиологии. Вы этого не знаете, потому что не умеете собирать анамнез…
— Доктор Банрай!
— Да?
— Ему же двенадцать лет - он только мыкает, не знаю, и все.
— Дейлори, если человек умеет находить контакт с больным, он может правильно собрать анамнез и у пятилетнего ребенка. Вы этого не умеете. Но вы небезнадежны, поскольку все-таки что-то учите иногда. Так вот, - Банрай сделала паузу, - ваш пациент получил поражение печени сразу после перенесенного острого отита. Отит лечили…
— Антибиотиками, - покорно сказала я, понимая, что паузу надо заполнить.
— Правильно. Капомиксом.
— Гепатотоксическое побочное действие?
— Совершенно верно. Плюс наследственная отягощенность - у отца мальчика и его тетки был цирроз. Мальчик попал к нам с токсическим гепатитом. Кстати, Дейлори, вообще-то уже время ужина. Пойдемте?
Мы направились в ординаторскую. Я тихо гордилась про себя тем, что даже заслужила нечто вроде похвалы. У Банрай это очень не легко. Про контакт - ерунда, пацан есть пацан, он не будет излагать все, как на бумаге. И на практике я бы в первую очередь затребовала отчет школьного врача, все ведь внесено в его карту. Но я ведь практически правильно поставила диагноз! Еще до всяких анализов.
Банрай достала две пластиковые коробки с ужином - нам доставляли их из больничной кантины. Протянула одну мне. Поставила чайник. Мы сели рядом за стол. Я чувствовала, что Банрай горит желанием чем-то со мной поделиться.
— Можно мне посмотреть анализы мальчика?
— Нужно, Дейлори. Обязательно. Что я хотела вам сказать…
Я раскрыла свою коробку. По случаю Великого Поста на ужин были картофельные мялки с тушеной капустой. Я быстро перекрестилась. Банрай тоже прервала свою речь и пробормотала про себя молитву.
— Так вот, Дейлори. По поводу антибиотиков. Они были созданы хавенами уже семь веков тому назад, воссозданы после пандемии снова… За это время, конечно, антибактериальная терапия шагнула вперед, не спорю… Но тем не менее, антибиотики изжили себя. У вас уже идет клиническая фармакология?
— Началась… вообще-то она больше на последнем курсе.
— Так вот, проблемы антибиотиков - не только в том, что бактерии в ответ эволюционируют, и мы, по сути, продолжаем безнадежную битву, пытаясь в ответ на каждое эволюционное ухищрение придумать новый антибиотик. Проблема еще и в том, что это - вещества, бьющие по всему организму. Удар попадает туда, где у пациента слабое место. Вот у Тимо Клейрана - в печень. Часто это аллергии. И всегда - практически всегда, Дейлори, - антибиотики глушат собственный иммунитет больного. Медикаменты нового поколения… - она встала за чайником. Я поспешно поставила на стол стаканы.
— Это всякие… биомодуляторы? - робко спросила я.
— Да. Всякие. Именно, как вы выразились, всякие биомодуляторы. Сейчас много говорят о нанотехнике. Да, это будет прорыв. Но фармацевтика никуда не денется. Вы представляете механизм действия биомодулятора? В общем случае?
— Ну… мы этого не проходили, но конечно, я читала, это же интересно. Биомодулятор - это вещество, которое стимулирует работу собственных систем организма.
— Да, это очень общий ответ, но тем не менее. Вот в случае острой инфекции мы могли бы применить иммуномодулятор, и он усилил бы - в зависимости от случая - либо Т-клеточный, либо гуморальный иммунный ответ, и через несколько часов отит был бы излечен. А есть, например, модуляторы роста… те самые эмбриональные вытяжки, которые способствуют быстрому и заметим - дифференцированному росту тканей. В травматической медицине и в военной это незаменимо. Кроме того, мы можем получить возможность выращивать органы ин витро, либо регенерировать ампутированные конечности.
— Это то, что в Сканти уже получают… из тканей эмбрионов?
— Да, - лицо Банрай снова сделалось презрительно-гневным, и я порадовалась, что в этом случае гнев направлен не на меня, - это, конечно, этически недопустимо. Кроме того, это не совсем то. Видите ли, в Сканти они нашли слишком простое, зато - заметим - коммерчески выгодное решение. Они выращивают клонированного эмбриона до стадии 4-6 недель, а затем убивают его и извлекают нужные органы. Отвратительно! И эти органы, как генетически идентичные, трансплантируют реципиенту. Да, это решение многих проблем, но оно, прежде всего, крайне неэтично, мы не можем убить одного человека, чтобы спасти другого. И кроме того, это всего лишь промежуточное решение. Его используют лишь потому, что в Сканти все решают деньги, и это выгодно продать за деньги. Вообще товарно-денежные отношения на определенном этапе начинают тормозить прогресс. У нас все иначе. Наши ученые уже нащупали принципиальную возможность синтезировать эмбриональные факторы роста. Вопрос лишь в массовом производстве. То есть этот вопрос скоро будет решен. Вы, Дейлори, будете лечить иначе, чем мы привыкли.
— Вы тоже, - сказала я, обнаглев.
Банрай слегка улыбнулась.
— Ну да. Я тоже еще не собираюсь на отдых. Вы уберете тут, Дейлори? И потом подойдите в процедурную, я хочу сегодня поменять катетер у Лиранти, вы мне поможете.
Элис, выпрямившись, зашагала к двери. Взялась за ручку, обернулась.
— Да, и посмотрите обязательно анализы мальчика.
Я вообще-то люблю звонить предкам. Но в последнее время это превратилось в нудную обязанность. Мама, со свойственной ей проницательностью, все время что-то подозревает, и я чувствую себя как на допросе в инквизиции.
Рано или поздно, конечно, надо сказать правду… Не всю. Насчет Йэна.
— Ты хорошо выглядишь, - сказала я. Мама на экране выглядела действительно моложе своих лет. Ей уже почти 60, я поздний ребенок, младшая. Пестрый вязаный спарвейк ей очень шел.
— Да брось ты, - сказала она, - просто волосы покрасила.
— Да, действительно, я и не заметила.
У мамы волосы темно-русые, я-то пошла в папу, он блондин. И сейчас мамины волосы были чуть рыжеватыми, но без малейшего следа седины.
— А папа где?
— Папа в командировке в Юдее, - ответила мама, - там на плотине ерунда какая-то. Вызвали разбираться. Слушай, Кристи, что-то ты совсем звонить перестала. Не ладится что-нибудь?
— Да все хорошо… - я задумалась. Особых достижений в последнее время не было, до зачетов еще далеко, но в самом деле в учебе все шло, как обычно неплохо, - просто нам сейчас задают много очень. Работы много.
— А как Йэн? - спросила мама. Я закусила губу.
Нет, надо решиться… когда-то надо…
— Мам, мы расстались с ним. Я не говорила тебе. Еще осенью.
Я поспешно опустила взгляд. Не хотелось видеть, как мамино лицо меняется, от удивления к расстройству и даже ужасу.
— Почему?!
Интонация сказала мне все. Мама любила Йэна и мечтала о нашей свадьбе.
Я вздохнула и выдала заготовленную версию.
— Я поняла, что он не любит меня. И потом, он очень много работает. Я не хочу такой жизни.
Повисло молчание. Потом мама сказала.
— Дочь, ты ошибаешься. Он тебя очень любит.
Стилос, который я вертела в пальцах, сломался с хрустом.
— Все равно…
— Ты не любишь его, - сказала мама полувопросительно.
— Да, я его не люблю.
Мама, кажется, уже брала себя в руки. Она замечательно умеет брать себя в руки.
— Ну ладно, Крис. Дело твое. Но зря. Очень зря. Теперь ты одна?
— Нет, - сказала я, - мы дружим с одним мальчиком из нашей школы. Он тоже на третьем курсе учится…
Дискон у нас установлен в коридоре. В комнату я заходить не стала, и так уже опоздала - надеюсь, Юлиан ждет. Не может не ждать. Сбегая по ступенькая, я поймала себя на том, что радуюсь - мы не останемся с ним наедине сегодня. Наверное, это глупо, но я боюсь того, что происходит, когда мы остаемся наедине. Лучше бы этого совсем не было. Интересно, а как я замуж собираюсь? Какой замуж, сказал мой внутренний голос. Да… - я застыла на месте. Не будет никакого замужества. И семьи не будет. И детей. И никакой жизни и счастья тоже не будет.
Я вцепилась в перила. Да что же это за кошмар такой… Все последние месяцы. С того момента, как мы с Юлианом… как мы стали близки. Я только и ощущаю этот кошмар. Интуиция. Женская интуиция. Я точно знаю, что все это не кончится добром. С Юлианом… наверное, я так страшно, так сильно его люблю, что такая любовь просто не может кончиться чем-то обыденным - семейным счастьем, хэппи эндом, нет… Эта любовь танцует со смертью, и она кончится только одним - смертью. И не что иное, как смерть, я ощущаю тогда, когда мы стоим с Юлианом, и поток тепла пронизывает нас насквозь.
И он тоже это чувствует - все это слишком остро, слишком смертельно, наши чувства слишком высоки и напряжены, чтобы это могло кончиться банальной семьей. Поэтому он и не предлагает мне помолвку. Я зря обижаюсь - он прав.
Нет никаких логических предпосылок к смерти. Нет. Даже если наш грех вскроется, это не смертельный риск. Просто неприятности. Умирать нам незачем. Нет никаких смертельных врагов, никто за нами не охотится. Просто сама эта любовь смертельна.
Пусть! Я вздернула голову и стала спускаться по лестнице.
Если я предстану сейчас перед Богом, и Он скажет мне, что Юлиан в аду, я попрошу, чтобы и мне попасть в ад.
Лучше без Бога - но с Юлианом.
Потому что я люблю. Я люблю его!
Вот он стоит, прислонившись к колонне, стоит и ласково смотрит на меня, мой кудрявый, кареглазый, мой такой красивый…
— Привет.
— Привет.
Так хочется его поцеловать, но нельзя же на людях. Мы чинно беремся за руки.
— Ты что-то задержалась.
— Да вспомнила, что маме надо позвонить. У нее именины сегодня, святая Софи. Ну и конечно, заболталась… думала, быстро.
Мы идем в кантину - так договорились заранее. Поужинаем вместе сегодня. Другого времени не будет - мне на ночное.
— Ну и как мама?
Мы вышли за угол конвиктуса, и Юлиан обнял меня, просунув руки под спарвейк.
— Да ничего, все нормально. Знаешь… я наконец ей сказала, что порвала с Йэном. Что дружу с тобой.
Юлиан хмыкнул.
— Ну и как?
— Расстроилась, конечно. Ну в смысле, не из-за тебя… тебя-то она не знает. Ей сильно нравился Йэн.
— Понятно, - сказал Юлиан, - все-таки инквизитор. Шишка какая-никакая.
— Да брось ты… мирянину в инквизиции сильно не выслужиться. И он же еще только младший инквизитор, рядовой.
— Не скажи, - возразил Юлиан, - у них все равно полномочия есть. Связи. Это не то, что обычный смертный.
Я сама удивилась, но эти слова неприятно царапнули по сердцу.
Как будто я дружила с Йэном из-за этого.
— Нет, - я остановилась, - ты ошибаешься, Юли… поверь мне, ты ошибаешься. Работа у них не дай Боже… сутками. Там не работать, там жить надо. И… опасно тоже бывает на самом деле, не только в фильмах.
Юлиан улыбнулся мне снисходительно, как маленькому ребенку, но ничего возражать не стал. Мы вошли в кантину. Что ж, может быть, я и в самом деле слишком наивна… верю, что инквизиторы служат за совесть, а не за жизненные блага и связи.
Но ведь Йэн - он и в самом деле такой.
Другой вопрос, что это за служба, и нужна ли она - такая… Но уж в корыстолюбии его нельзя заподозрить.
Может быть, Юли по себе судит? Тьфу ты, ну что за мысли у меня?
Мы сели за столик.
— Опять жрать нечего, - сказал Юлиан, - одна капуста. Когда этот пост наконец кончится?
— Гороховая запеканка очень вкусная, - примирительно заметила я. Юлиан раздраженно дернул плечом.
Запеканку он брать не стал, взял себе салата, рагу и жутко дорогие бутербродики с икрой. Странно, что рыбу нельзя, а вот икру можно. Я, кстати, ее не люблю. Меня горох вполне устраивает. И сухое печенье к чаю.
Да и вообще есть не так уж хочется. Хочется смотреть на Юлиана. Кстати, перед едой он не молится. Он вообще такой - отвергает условности. И может быть, он и прав. Я все же перекрестилась на всякий случай. Это наше, женское - лучше перекреститься, мало ли что. Юлиан так красиво ест. Аккуратно, ловко подцепляет овощи на вилочку, и даже жует элегантно. Мне до него далеко, я так не умею. А еще девушка. Я чувствую себя неотесанной рядом с ним. И откуда это у Юли? Учился в обычной школе, мама - технолог на фабрике, папа - хирург. И эти белые манжеты с вышитой строчкой. Как у дипломата. Юли вообще любит одеваться. И мечтает, как бы меня принарядить получше. Правда, пока ничего особенного мне не дарил, да и на что ему - карта студенческая.
Что я хотела ему рассказать? Про Банрай и мальчика с желтухой. Почему-то не хочется. Я потом прочитала рекомендованную Банрай книгу по биомодуляторам. В самом деле, жутко интересно! Может, мне все-таки лучше специализироваться в науке? Заняться разработкой этих модуляторов? Но какой пошлостью это прозвучало бы сейчас!
Рядом с Юлианом.
— У вас детские уже были? - спрашиваю я.
— Не-а… у вас Банрай ведет? Говорят, стерва.
— Да-а… ей палец в рот не клади. У нее зубрить надо, - соглашаюсь я. А о чем поговорить еще? Надо говорить о том, что интересно ему. Странно, я так дико, безумно его люблю, но я не знаю, что на самом деле его интересует.
Я о нем знаю массу вещей - как он одевается, как дышит, как накручивает на палец прядь у виска. Но чем он интересуется? Ну он ударник в оркестре. Занимается кьянгом, новичок, как я - не очень-то это его увлекает, просто мы обязаны заниматься спортом. Специализироваться хочет по профилактической медицине и работать в санатории… Музыку он любит. Современную. Но я в ней ничего не понимаю, и не знаю, как о ней разговаривать - а сам он тоже со мной не говорит об этом.
— Попробуй, - Юлиан засунул мне в рот кусочек бутерброда. Я сморщилась.
— Гадость.
— Ты ничего не понимаешь. Ну… - он засмеялся. Я тоже - чувствуя, как тает мое сердце. Не надо ничего говорить. Никаких интересов не надо, умных разговоров - ничего. Только сидеть рядом, ощущать друг друга. Это - жизнь и счастье.
Жаль только, что все это так скоро кончится…
Пост в этот раз не был для меня настоящим постом - и Пасха не принесла обычной пронзительной радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Как тебя зовут?
— Тимо.
— Раздевайся.
Мальчишка засопел и неохотно стал стягивать больничную пижаму.
— Ты из какой школы?
— Из святого Лоренса.
— А почему сюда попал? Что с тобой случилось?
— Живот болит, - буркнул Тимо.
При внешнем осмотре ничего особенного не было видно, если не считать розоватых подживающих полосок на спине и ягодицах - из деликатности я не стала спрашивать о них, ясно же, мальчишки часто зарабатывают неприятности на задницу.
— Сейчас болит?
— Не, сейчас нет.
— А когда?
— Ну когда поем… не всегда.
Я включила свет. Что-то мелькнуло в темных глазах мальчика. Я подвела его ближе к лампе. Ну точно. Желтоватые склеры. Теперь мне казалось, что и кожа отливает желтизной. Не поймешь по нему - смуглый.
Я порадовалась за себя - не каждый ведь курсант так запросто увидит такую слабо выраженную желтуху. Заглянула в рот - точно, и на слизистых все хорошо видно. Уложила мальчика и стала пальпировать живот. Он запищал. Ну точно, печень увеличена и болезненная. На пару пальцев увеличена.
— Устаешь быстро?
— Не знаю, - сказал Тимо, - наверное.
Больше, правда, мне ничего обнаружить не удалось. Желчный пузырь, кишечник - все в пределах нормы. Заодно я прослушала сердце и легкие, и тоже ничего не нашла. Единственное, что я выяснила - проблемы с печенью начались у парня не больше недели назад. Кроме того, его иногда тошнит. Больше ничего особенного добиться не удалось.
Банрай выловила меня через пару триславов - я как раз заполнила документацию на сегодня.
— Посмотрели новенького?
— Да.
— Что скажете? - поинтересовалась она, - предварительный диагноз?
Банрай мягко увлекла меня в коридор, на кресла, предназначенные для отдыха больных. Я села и задумалась, сложив на коленях только что отмытые руки.
Так-то ясно, но диагноз вот так сформулировать…
— У него печень увеличена… - начала я, - желтуха… боли в животе после еды. Тошнота.
Банрай одобрительно кивала.
— Формулируйте, Дейлори.
— Ну… если предварительно. Без анализов… Гепатит неясной этиологии, - ляпнула я. Банрай вздохнула.
— Как будете уточнять диагноз?
— Ну сначала общий анализ крови - на гемолиз. Хотя вообще-то у него печень увеличена и болезненная… Потом биохимия - конъюгированный и неконъюгированный билирубин крови. И это… аминотрансферазы. Потом УЗИ - посмотреть надо состояние сосудов и протоков печени, ну и опухоль исключить, - я задумалась.
— Думайте, Дейлори… - подбодрила меня врач. Господи, что ж там еще? Определить вид гепатита…
— Иммуноферментативный анализ на вирусные маркеры… Ну и надо узнать у школьного врача, не было ли контакта с больными гепатитом и приема гепатотоксических препаратов. И вообще… анамнез жизни, не было ли раньше желтухи, врожденные заболевания исключить.
— Угу… угу. Еще какой анализ можно сделать?
— М-м…
— Думайте, Дейлори… Я понимаю, что в школе вас думать не учат, но тем не менее, голова врачу нужна не только для того, чтобы в нее есть.
— Э-э… анализ на антиаллергические антитела…
— Уже лучше, - похвалила Банрай, - ну а теперь я вам расскажу об этиологии. Вы этого не знаете, потому что не умеете собирать анамнез…
— Доктор Банрай!
— Да?
— Ему же двенадцать лет - он только мыкает, не знаю, и все.
— Дейлори, если человек умеет находить контакт с больным, он может правильно собрать анамнез и у пятилетнего ребенка. Вы этого не умеете. Но вы небезнадежны, поскольку все-таки что-то учите иногда. Так вот, - Банрай сделала паузу, - ваш пациент получил поражение печени сразу после перенесенного острого отита. Отит лечили…
— Антибиотиками, - покорно сказала я, понимая, что паузу надо заполнить.
— Правильно. Капомиксом.
— Гепатотоксическое побочное действие?
— Совершенно верно. Плюс наследственная отягощенность - у отца мальчика и его тетки был цирроз. Мальчик попал к нам с токсическим гепатитом. Кстати, Дейлори, вообще-то уже время ужина. Пойдемте?
Мы направились в ординаторскую. Я тихо гордилась про себя тем, что даже заслужила нечто вроде похвалы. У Банрай это очень не легко. Про контакт - ерунда, пацан есть пацан, он не будет излагать все, как на бумаге. И на практике я бы в первую очередь затребовала отчет школьного врача, все ведь внесено в его карту. Но я ведь практически правильно поставила диагноз! Еще до всяких анализов.
Банрай достала две пластиковые коробки с ужином - нам доставляли их из больничной кантины. Протянула одну мне. Поставила чайник. Мы сели рядом за стол. Я чувствовала, что Банрай горит желанием чем-то со мной поделиться.
— Можно мне посмотреть анализы мальчика?
— Нужно, Дейлори. Обязательно. Что я хотела вам сказать…
Я раскрыла свою коробку. По случаю Великого Поста на ужин были картофельные мялки с тушеной капустой. Я быстро перекрестилась. Банрай тоже прервала свою речь и пробормотала про себя молитву.
— Так вот, Дейлори. По поводу антибиотиков. Они были созданы хавенами уже семь веков тому назад, воссозданы после пандемии снова… За это время, конечно, антибактериальная терапия шагнула вперед, не спорю… Но тем не менее, антибиотики изжили себя. У вас уже идет клиническая фармакология?
— Началась… вообще-то она больше на последнем курсе.
— Так вот, проблемы антибиотиков - не только в том, что бактерии в ответ эволюционируют, и мы, по сути, продолжаем безнадежную битву, пытаясь в ответ на каждое эволюционное ухищрение придумать новый антибиотик. Проблема еще и в том, что это - вещества, бьющие по всему организму. Удар попадает туда, где у пациента слабое место. Вот у Тимо Клейрана - в печень. Часто это аллергии. И всегда - практически всегда, Дейлори, - антибиотики глушат собственный иммунитет больного. Медикаменты нового поколения… - она встала за чайником. Я поспешно поставила на стол стаканы.
— Это всякие… биомодуляторы? - робко спросила я.
— Да. Всякие. Именно, как вы выразились, всякие биомодуляторы. Сейчас много говорят о нанотехнике. Да, это будет прорыв. Но фармацевтика никуда не денется. Вы представляете механизм действия биомодулятора? В общем случае?
— Ну… мы этого не проходили, но конечно, я читала, это же интересно. Биомодулятор - это вещество, которое стимулирует работу собственных систем организма.
— Да, это очень общий ответ, но тем не менее. Вот в случае острой инфекции мы могли бы применить иммуномодулятор, и он усилил бы - в зависимости от случая - либо Т-клеточный, либо гуморальный иммунный ответ, и через несколько часов отит был бы излечен. А есть, например, модуляторы роста… те самые эмбриональные вытяжки, которые способствуют быстрому и заметим - дифференцированному росту тканей. В травматической медицине и в военной это незаменимо. Кроме того, мы можем получить возможность выращивать органы ин витро, либо регенерировать ампутированные конечности.
— Это то, что в Сканти уже получают… из тканей эмбрионов?
— Да, - лицо Банрай снова сделалось презрительно-гневным, и я порадовалась, что в этом случае гнев направлен не на меня, - это, конечно, этически недопустимо. Кроме того, это не совсем то. Видите ли, в Сканти они нашли слишком простое, зато - заметим - коммерчески выгодное решение. Они выращивают клонированного эмбриона до стадии 4-6 недель, а затем убивают его и извлекают нужные органы. Отвратительно! И эти органы, как генетически идентичные, трансплантируют реципиенту. Да, это решение многих проблем, но оно, прежде всего, крайне неэтично, мы не можем убить одного человека, чтобы спасти другого. И кроме того, это всего лишь промежуточное решение. Его используют лишь потому, что в Сканти все решают деньги, и это выгодно продать за деньги. Вообще товарно-денежные отношения на определенном этапе начинают тормозить прогресс. У нас все иначе. Наши ученые уже нащупали принципиальную возможность синтезировать эмбриональные факторы роста. Вопрос лишь в массовом производстве. То есть этот вопрос скоро будет решен. Вы, Дейлори, будете лечить иначе, чем мы привыкли.
— Вы тоже, - сказала я, обнаглев.
Банрай слегка улыбнулась.
— Ну да. Я тоже еще не собираюсь на отдых. Вы уберете тут, Дейлори? И потом подойдите в процедурную, я хочу сегодня поменять катетер у Лиранти, вы мне поможете.
Элис, выпрямившись, зашагала к двери. Взялась за ручку, обернулась.
— Да, и посмотрите обязательно анализы мальчика.
Я вообще-то люблю звонить предкам. Но в последнее время это превратилось в нудную обязанность. Мама, со свойственной ей проницательностью, все время что-то подозревает, и я чувствую себя как на допросе в инквизиции.
Рано или поздно, конечно, надо сказать правду… Не всю. Насчет Йэна.
— Ты хорошо выглядишь, - сказала я. Мама на экране выглядела действительно моложе своих лет. Ей уже почти 60, я поздний ребенок, младшая. Пестрый вязаный спарвейк ей очень шел.
— Да брось ты, - сказала она, - просто волосы покрасила.
— Да, действительно, я и не заметила.
У мамы волосы темно-русые, я-то пошла в папу, он блондин. И сейчас мамины волосы были чуть рыжеватыми, но без малейшего следа седины.
— А папа где?
— Папа в командировке в Юдее, - ответила мама, - там на плотине ерунда какая-то. Вызвали разбираться. Слушай, Кристи, что-то ты совсем звонить перестала. Не ладится что-нибудь?
— Да все хорошо… - я задумалась. Особых достижений в последнее время не было, до зачетов еще далеко, но в самом деле в учебе все шло, как обычно неплохо, - просто нам сейчас задают много очень. Работы много.
— А как Йэн? - спросила мама. Я закусила губу.
Нет, надо решиться… когда-то надо…
— Мам, мы расстались с ним. Я не говорила тебе. Еще осенью.
Я поспешно опустила взгляд. Не хотелось видеть, как мамино лицо меняется, от удивления к расстройству и даже ужасу.
— Почему?!
Интонация сказала мне все. Мама любила Йэна и мечтала о нашей свадьбе.
Я вздохнула и выдала заготовленную версию.
— Я поняла, что он не любит меня. И потом, он очень много работает. Я не хочу такой жизни.
Повисло молчание. Потом мама сказала.
— Дочь, ты ошибаешься. Он тебя очень любит.
Стилос, который я вертела в пальцах, сломался с хрустом.
— Все равно…
— Ты не любишь его, - сказала мама полувопросительно.
— Да, я его не люблю.
Мама, кажется, уже брала себя в руки. Она замечательно умеет брать себя в руки.
— Ну ладно, Крис. Дело твое. Но зря. Очень зря. Теперь ты одна?
— Нет, - сказала я, - мы дружим с одним мальчиком из нашей школы. Он тоже на третьем курсе учится…
Дискон у нас установлен в коридоре. В комнату я заходить не стала, и так уже опоздала - надеюсь, Юлиан ждет. Не может не ждать. Сбегая по ступенькая, я поймала себя на том, что радуюсь - мы не останемся с ним наедине сегодня. Наверное, это глупо, но я боюсь того, что происходит, когда мы остаемся наедине. Лучше бы этого совсем не было. Интересно, а как я замуж собираюсь? Какой замуж, сказал мой внутренний голос. Да… - я застыла на месте. Не будет никакого замужества. И семьи не будет. И детей. И никакой жизни и счастья тоже не будет.
Я вцепилась в перила. Да что же это за кошмар такой… Все последние месяцы. С того момента, как мы с Юлианом… как мы стали близки. Я только и ощущаю этот кошмар. Интуиция. Женская интуиция. Я точно знаю, что все это не кончится добром. С Юлианом… наверное, я так страшно, так сильно его люблю, что такая любовь просто не может кончиться чем-то обыденным - семейным счастьем, хэппи эндом, нет… Эта любовь танцует со смертью, и она кончится только одним - смертью. И не что иное, как смерть, я ощущаю тогда, когда мы стоим с Юлианом, и поток тепла пронизывает нас насквозь.
И он тоже это чувствует - все это слишком остро, слишком смертельно, наши чувства слишком высоки и напряжены, чтобы это могло кончиться банальной семьей. Поэтому он и не предлагает мне помолвку. Я зря обижаюсь - он прав.
Нет никаких логических предпосылок к смерти. Нет. Даже если наш грех вскроется, это не смертельный риск. Просто неприятности. Умирать нам незачем. Нет никаких смертельных врагов, никто за нами не охотится. Просто сама эта любовь смертельна.
Пусть! Я вздернула голову и стала спускаться по лестнице.
Если я предстану сейчас перед Богом, и Он скажет мне, что Юлиан в аду, я попрошу, чтобы и мне попасть в ад.
Лучше без Бога - но с Юлианом.
Потому что я люблю. Я люблю его!
Вот он стоит, прислонившись к колонне, стоит и ласково смотрит на меня, мой кудрявый, кареглазый, мой такой красивый…
— Привет.
— Привет.
Так хочется его поцеловать, но нельзя же на людях. Мы чинно беремся за руки.
— Ты что-то задержалась.
— Да вспомнила, что маме надо позвонить. У нее именины сегодня, святая Софи. Ну и конечно, заболталась… думала, быстро.
Мы идем в кантину - так договорились заранее. Поужинаем вместе сегодня. Другого времени не будет - мне на ночное.
— Ну и как мама?
Мы вышли за угол конвиктуса, и Юлиан обнял меня, просунув руки под спарвейк.
— Да ничего, все нормально. Знаешь… я наконец ей сказала, что порвала с Йэном. Что дружу с тобой.
Юлиан хмыкнул.
— Ну и как?
— Расстроилась, конечно. Ну в смысле, не из-за тебя… тебя-то она не знает. Ей сильно нравился Йэн.
— Понятно, - сказал Юлиан, - все-таки инквизитор. Шишка какая-никакая.
— Да брось ты… мирянину в инквизиции сильно не выслужиться. И он же еще только младший инквизитор, рядовой.
— Не скажи, - возразил Юлиан, - у них все равно полномочия есть. Связи. Это не то, что обычный смертный.
Я сама удивилась, но эти слова неприятно царапнули по сердцу.
Как будто я дружила с Йэном из-за этого.
— Нет, - я остановилась, - ты ошибаешься, Юли… поверь мне, ты ошибаешься. Работа у них не дай Боже… сутками. Там не работать, там жить надо. И… опасно тоже бывает на самом деле, не только в фильмах.
Юлиан улыбнулся мне снисходительно, как маленькому ребенку, но ничего возражать не стал. Мы вошли в кантину. Что ж, может быть, я и в самом деле слишком наивна… верю, что инквизиторы служат за совесть, а не за жизненные блага и связи.
Но ведь Йэн - он и в самом деле такой.
Другой вопрос, что это за служба, и нужна ли она - такая… Но уж в корыстолюбии его нельзя заподозрить.
Может быть, Юли по себе судит? Тьфу ты, ну что за мысли у меня?
Мы сели за столик.
— Опять жрать нечего, - сказал Юлиан, - одна капуста. Когда этот пост наконец кончится?
— Гороховая запеканка очень вкусная, - примирительно заметила я. Юлиан раздраженно дернул плечом.
Запеканку он брать не стал, взял себе салата, рагу и жутко дорогие бутербродики с икрой. Странно, что рыбу нельзя, а вот икру можно. Я, кстати, ее не люблю. Меня горох вполне устраивает. И сухое печенье к чаю.
Да и вообще есть не так уж хочется. Хочется смотреть на Юлиана. Кстати, перед едой он не молится. Он вообще такой - отвергает условности. И может быть, он и прав. Я все же перекрестилась на всякий случай. Это наше, женское - лучше перекреститься, мало ли что. Юлиан так красиво ест. Аккуратно, ловко подцепляет овощи на вилочку, и даже жует элегантно. Мне до него далеко, я так не умею. А еще девушка. Я чувствую себя неотесанной рядом с ним. И откуда это у Юли? Учился в обычной школе, мама - технолог на фабрике, папа - хирург. И эти белые манжеты с вышитой строчкой. Как у дипломата. Юли вообще любит одеваться. И мечтает, как бы меня принарядить получше. Правда, пока ничего особенного мне не дарил, да и на что ему - карта студенческая.
Что я хотела ему рассказать? Про Банрай и мальчика с желтухой. Почему-то не хочется. Я потом прочитала рекомендованную Банрай книгу по биомодуляторам. В самом деле, жутко интересно! Может, мне все-таки лучше специализироваться в науке? Заняться разработкой этих модуляторов? Но какой пошлостью это прозвучало бы сейчас!
Рядом с Юлианом.
— У вас детские уже были? - спрашиваю я.
— Не-а… у вас Банрай ведет? Говорят, стерва.
— Да-а… ей палец в рот не клади. У нее зубрить надо, - соглашаюсь я. А о чем поговорить еще? Надо говорить о том, что интересно ему. Странно, я так дико, безумно его люблю, но я не знаю, что на самом деле его интересует.
Я о нем знаю массу вещей - как он одевается, как дышит, как накручивает на палец прядь у виска. Но чем он интересуется? Ну он ударник в оркестре. Занимается кьянгом, новичок, как я - не очень-то это его увлекает, просто мы обязаны заниматься спортом. Специализироваться хочет по профилактической медицине и работать в санатории… Музыку он любит. Современную. Но я в ней ничего не понимаю, и не знаю, как о ней разговаривать - а сам он тоже со мной не говорит об этом.
— Попробуй, - Юлиан засунул мне в рот кусочек бутерброда. Я сморщилась.
— Гадость.
— Ты ничего не понимаешь. Ну… - он засмеялся. Я тоже - чувствуя, как тает мое сердце. Не надо ничего говорить. Никаких интересов не надо, умных разговоров - ничего. Только сидеть рядом, ощущать друг друга. Это - жизнь и счастье.
Жаль только, что все это так скоро кончится…
Пост в этот раз не был для меня настоящим постом - и Пасха не принесла обычной пронзительной радости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54