А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Да, Юлиан меня почти изнасиловал. Но ведь иначе я бы никогда на это не согласилась… я ведь дура… И не стала бы вот такой. Как сейчас. У меня не было бы этого опыта. А так - он действовал решительно… как мужчина. И он ведь по сути прав.
Ему лучше знать.
Но ведь это грех… это страшный грех.
— Юлиан, - прошептала я, поворачивая к нему лицо, залитое слезами, - как же мы теперь… ну как? Как на исповедь?
Юлиан сел, стал застегивать молнию на своих штанах. Взглянул на меня - слегка отчужденно.
— Ты сама должна понимать, Крис… Не маленькая. Грех, не грех… кто в этом разберется? Ты что, точно знаешь Божью волю? Или может, священник знает? В общем, смотри сама… насчет исповеди.
— Крис, нам поговорить надо.
Вики сегодня ушла на какое-то мероприятие для первокурсников. Надо было и мне уйти. Так ведь и знала. Тавита все время косится на меня последнее время. Но Юлиан сегодня дежурит в больнице.
Просто полежать. Мне так хотелось просто полежать, не двигаясь, ни о чем не думая, под одеялом. Господи, до чего же все надоело…
Я медленно повернулась к ней. Тавита сидела у стола со своими учебниками.
— Ну что?
— Крис, с тобой происходит что-то. Тебе плохо, мне кажется…
Когда кажется - крестятся, подумала я, но это было грубо и нехорошо.
— Да нет, - ответила я вяло, - просто так… депрессия какая-то. Зима, наверное. Долгая зима в этом году.
— Ты и не причащалась в это воскресенье. Кризис веры?
Мы привыкли делиться друг с другом своими кризисами веры, сомнениями и всем прочим. Но у меня сейчас не было проблем именно с верой.
Да и почему они должны быть?
Священник только человек. Церковь с ее канонправом тоже состоит из людей. Откуда люди могут знать точную волю Господа? Толковать ее? Это излишняя дерзость…
Может, кстати, это вообще у нас все от гордыни. Совершенными быть хотим. Безгрешными. Истязаем себя. А честнее было бы признать свою грешную природу… как я вот сейчас признала. От человеческого, биологического - не убежишь.
Но как объяснить это Тавите? Она же фанатик, точно такой же, какой я была полгода назад.
А что ей остается, если человек, которого она любит, за полтора года лишь один раз был в отпуске, с ней? Да и то - они считали, что им разрешены только скромные поцелуи.
Правильно - сублимировать накопившуюся энергию.
Все эти мысли промелькнули очень быстро и, возможно, как-то отразились на моем лице, но я ответила вяло.
— Да исповедаться не успела. Задержалась на радиологии в субботу…
Тавита покачала головой. Я поняла, что она не верит мне. И то - раньше я всегда успевала исповедаться. С отцом Тимо у меня отношения близкие… были… я могла прийти и в неурочное время.
— Да это ладно, - сказала Тавита, - просто ты вот уже месяц, наверное… или даже с Рождества - ты какая-то в воду опущенная ходишь. Ну может, если ты поделишься, легче станет?
А интересно, если в самом деле рассказать - она пойдет доносить? Может, и не пойдет. Посмотрела на нашу трагедию с Агнес… Но я просто не хочу наваливать на нее эту ответственность. Связывать. Легче ничего не знать.
— Из-за Юли? - спросила она прямо. Я пожала плечами.
— Ну я понимаю, он,конечно, козел… Ничего не говорит. Играет на твоих чувствах… А ты, кажется, втюрилась в него еще сильнее, чем в Йэна.
— Да, - сказала я, - сама удивляюсь. Йэн такой положительный… а таких чувств не было.
А осталась - одна злость, подумала я про себя. В самом деле, как подумаю в последнее время про Йэна, так начинаю прямо его ненавидеть. Весь такой совершенный, правильный, всегда уверенный в себе и в своем деле… Просто нечеловечески правильный. Нереальный.
— А я его видела, кстати, - сказала Тавита, - вчера. Хотела тебе сказать. Видела у главного корпуса.
— Странно… - пробормотала я, - что ему здесь делать-то?
В общем-то, район у нас отдаленный, мы на отшибе. Нет серьезно - что он мог здесь забыть?
— Он стоял и смотрел на дверь. Два раза я его видела. Ходила в библиотеку. Вышла через двадцать минут - он все еще стоит и смотрит. Только в отдалении, я срезала через угол, мне надо было к морфокорпусу, поэтому я его заметила. Он около памятника стоял, незаметно так.
Тавита помолчала и добавила.
— Я хотела подойти. Но потом подумала, а зачем?
— Да, действительно… - пробормотала я.
(Это он меня искал… может, посмотреть на меня хотел. Он же не мог просто так сдаться - и все. И плюнуть не мог, ведь он же меня любил… любит…)
— Тавита, - спросила я тихо, - а когда это было?
— Около шестых где-то.
Я прикрыла глаза. Около шестых. Мы с Юлианом заходили в буфет в главном корпусе, перекусить. Я могла, в принципе, его увидеть, но мы шли с другой стороны, а Йэн - он все-таки разведчик, и если Тавита говорит, стоял незаметно, значит, незаметно.
И он меня, значит, видел. Юлиан всегда меня обнимает за талию, когда мы идем вместе. Ну только при виде патруля, конечно, делает вид, что ничего такого не было. Мне это нравится, приятно, и вообще… почему мы должны что-то скрывать?
Я вообще не помню точно, когда мы там были, может, немного раньше? Нет, не вспомнить уже. Да неважно это, чего я так волнуюсь?
— Давай уже помолимся, - сказала Тавита, - время…
Я встала
Отврати лицо Твое от грехов моих,
И изгладь все беззакония мои.
Сердце чистое сотвори во мне, Боже,
И дух правый обнови внутри меня…
(пс. 51(50)
Тавита стояла чуть впереди меня, и я видела ее напряженную узкую спину, склоненную каштановую гривку волос. Она говорила монотонно, глядя в книгу:
Скоро услышь меня, Господи:
Дух мой изнемогает;
Не скрывай лица Твоего от меня,
Чтобы я не уподобился нисходящим в могилу.
Я подхватила, и было немного странно и даже противно слышать свой голос, правильно интонирующий и чуть взволнованный.
Даруй мне рано услышать милость Твою,
Ибо я на Тебя уповаю.
Укажи мне путь, по которому мне идти,
Ибо к Тебе возношу я душу мою…
(пс 143(142)
Укажи мне путь, Господи, подумала я, не вникая в смысл того, что дальше говорила Тавита, и что механически повторяли за ней мои губы. Укажи мне путь! Может, я неправа… наверное, я неправа, наверное, так, как я, нельзя, не надо. Но ведь я же все равно верю в Тебя и люблю Тебя! Даже если я очень плохая… я просто никто. Пожалуйста, Господи, открой мне Твою волю!
Тавита слегка подтолкнула меня локтем. Оказывается, мой слух зарегистрировал ее последнюю фразу "Христос умер за наши грехи", но вот ответить я уже не смогла.
— И воскрес для нашего оправдания, - быстро сказала я.
Тавита отвернулась и продолжала молитву.
Мне приснился Йэн.
Мы шли с ним вдоль какой-то набережной. Не здесь. В незнакомом месте совсем. Мы шли вдоль моря. Слева море, справа - город, уходящий вверх, к горам, и все это - в непонятной дымке, неясно, нерезко. Да я и не обращала внимания на окружающее. Потому что мне было хорошо во сне. Как будто ничего не случилось. Все - как прежде. Мы идем с Йэном, моя ладонь в его руке, а так - почти не касаемся друг друга, и он что-то говорит мне. Озабоченно так. Планирует что-то, размышляет. Я отвечаю. Не запомнилось ни одного слова. Только ощущение. Йэн - мой хороший, мое счастье, с ним так надежно, легко, с ним всегда знаешь, чего ждать… И ничего не случилось больше, и никого больше нет. Только я и он. Навсегда.
Мы смеялись над чем-то. И шли вдоль тихо волнующегося моря, и еще там были темно-зеленые диковинные растения. А потом мы увидели каменную синюю уродливую птицу на постаменте, сумрачно глядящую в море. Птица была похожа на ворону, немного смешная и нелепого яркого синего цвета. На этом я проснулась.
Ощущение сна осталось со мной. Светлое, легкое ощущение. Несколько минут я даже улыбалась, сама не зная, чему. Стала вспоминать сон, и тут уже сообразила, что все не так, что Йэна больше нет, что Йэн оказался… не тем, за кого я его принимала… точнее, я ошиблась в нем. Что это былое счастье - иллюзия. И вспомнила настоящее, Юлиана, и от этого настоящего то, прошлое, тихо и незаметно рассеялось. Я встала и начала одеваться.
Мы прочитали утренние молитвы, позавтракали, посмотрели новости. Про Илайни ничего не показали, зато подробно рассказали про скантийскую агрессию в Хол, и про сопротивление холийских партизан. Хол захвачен полностью, мы с Тавитой подумали и решили, что наверное, он так и останется скантийским, территориально уж очень близко к Сканти. Наши вмешиваться не будут. Но однако какая наглость! Наша страна помогает, конечно, другим, но никогда не прибегала к прямой открытой агрессии и захвату. Показали центр нанотехнологий, только построенный в Урби-Люксе. Мы очередной раз поговорили о том, что прогресс идет слишком быстро, и все, что мы учим сейчас, лет через десять станет совершенно не нужным. Как специально, тут же показали сообщение по фармаиндустрии. Производство наркотических анальгетиков налажено у нас прекрасно, и склады забиты, даже уже некоторое перепроизводство. Между тем в Анграде разрабатывают принципиально иной подход к обезболиванию и наркозу, точечное воздействие прямо на болевые проводящие пути и центры мозга. Нам что-то такое говорили на клинической фармакологии, я думала, это из области фантастики…
Я убрала посуду, поскольку моя очередь. Надела медицинский костюм, спарвейк сверху - холодновато еще - и побежала на кафедру клинической иммунологии, где у нас как раз идет блок.
Мы изучали то, к чему подготовились дома - приобретенные иммунодефициты. Занимались в кабинете, потом пошли в отделение. Трое больных, все взрослые. У одного вирусный иммунодефицит, особенно интересно. Лечение начато уже на онкостадии, больного готовят к пересадке костного мозга. Нас к нему, конечно, не подпустили, так, посмотрели через стекло. Вероятность летального исхода около 30 %. Жаль, конечно, еще не старый мужчина, всего 52 года. Инфекцию подцепил в Илайни, в тропиках. У нас-то это заболевание почти не встречается.
После блока я отправилась в библиотеку. Зачем-то сделала крюк и прошла мимо памятника (заложен в год основания нашей Школы, посвящен Иосту Видайре, знаменитому врачу-хавену, который создал сыворотку от черной лихорадки, причем опыты ставил на себе). Сама не знаю, почему мне хотелось там пройти, не думала же я, что Йэн опять там стоит? Да если бы думала, то не пошла бы. Я села писать историю болезни и провозилась два трислава. Потом отправилась на обед. Потом на лекцию по военке. Я надеялась на лекции увидеть Юлиана, надеялась и предвкушала, но там его не оказалось. Подавив разочарование, я старательно записывала - про медицинскую сортировку на медпункте центурии, про транспортировку раненых. После лекции сегодня у меня тренировка по кьянгу. Значит, если я увижу Юлиана, то только вечером… с ума сойти. Мир стремительно серел и терял краски. Настроение портилось.
… И вот так всегда. Ведь я люблю его! Люблю на самом деле! Наверное, с Йэном - это была не любовь. Расчет, желание выйти замуж, быть как все. Ну… дружба, да. С ним было интересно. Но это не любовь.
Потому что я же не сходила вот так с ума, когда он не появлялся - пусть даже два, три дня. У него всякое бывало, он иногда и спит ведь на работе. Такая служба. А сейчас… Я почти все время хожу несчастная, мне ничего не хочется делать, жить не хочется - потому что Юлиана нет рядом. А вечером он, скорее всего, будет отсыпаться, он же дежурил… и на блоке наверняка был, блок пропускать - себе дороже. Вечером - или отсыпаться, или учить. Но это все равно… я пойду к нему в конвиктус, если там Рэс дежурит, мы с ним договорились. Я просто посижу рядом. Буду смотреть, как он работает или спит. Буду осторожно перебирать пальцами его жесткие кудри. Смотреть в его лицо… Тьфу ты, опять плакать хочется. Господи, да почему же я так страшно, так безумно люблю его? И почему мне кажется, что все это кончится очень плохо… смертью… Да, смертью, но я все равно не могу без него. Лучше смерть, лучше даже ад, чем без него…
Я выскочила из главного корпуса, и сразу сердце мое забилось облегченно и свободно. Он здесь.
Все кончено, все плохое позади. Он здесь, улыбается… ждет меня. Ведь он меня ждет?
— Привет, Крис!
Такой нежный взгляд.
— Привет… - бормочу я, коротко пряча лицо у него на груди. Он быстро отстраняет меня, берет за руку. Это правильно - Юлиан всегда осматривается кругом. Как бы кто не заметил нашего неприличного поведения. Мы сбегаем по ступенькам.
— У нас сейчас Карий дежурит, - говорит Юлиан озабоченно, - пошли в лес? Хоть прогуляемся. Погода хорошая.
Смутно, поверхностно мелькает мысль о тренировке по кьянгу, мелькает и тут же уходит вглубь.
— Идем, - радостно соглашаюсь я.
Все снова хорошо. Все вернулось. Юлиан со мной. Мой любимый. Мое счастье.
И опять - не так, как раньше.
Раньше, рядом с Йэном, зрение становилось острее. Я четко видела верхушки деревьев в лазури, и слух тоже - я различала неслышный ультразвук в пении птиц, мир становился объемнее, полнее, радостнее. Казалось - оттолкнись ногой от земли, и взлетишь.
Вспоминать об этом не хочется. Все это оказалось ложью.
Сейчас я не вижу мира, не слышу птиц. Все, что я чувствую - струящееся тепло, такое родное, такое блаженное. Весь мир заслонило лицо Юлиана. Все ощущения - тепло его руки. Я живу только им. Только в эти блаженные минуты его присутствия. Беседка. Но она больше не причиняет мне боли, и эта надпись на мокром от истаявшего снега столбике - "Маркус + Рита" - ни о чем мне больше не говорит. Юлиан приближается ко мне, и вот я уже в нем, и он во мне, наши губы - единое целое, мир медленно переворачивается. Голова кружится, но мои пальцы вцепились в тонкий изрезанный столбик беседки, словно он еще может чем-то помочь, спасти… от этого сладкого и неминуемого, от этого добровольного моего падения… да почему падения?
В любви нет греха. Сам Спаситель прощал женщин, которые любили. Ведь это же любовь… не знаю… во всяком случае, я же люблю Юли… Его руки движутся под моим спарвейком, под скетой… Они нежно стискивают мои… это очень приятно, но думать об этом - противно. И они проникают ниже. Лучше не думать, совсем… Мне нестерпимо стыдно. Так стыдно, что никакого удовольствия нет… Юлиан совсем близко, он так часто дышит. И мне там, внизу, очень холодно. Сзади холодно, потому что он стащил с меня одежду, а ведь сзади ничего, кроме ледяного мокрого дерева. Неужели обязательно это, прямо сейчас и здесь? Ну я понимаю, мы уже неделю почти не… не делали этого. Негде, некогда. В конвиктусе везде люди, в комнате - товарищи. Да, я люблю тебя, Юлиан, но… Я пытаюсь вырваться, пытаюсь что-то сказать. Юлиан нежно сжимает меня и закрывает мне рот поцелуем. Ладно, ладно… я понимаю. Мужчинам это необходимо.
Юлиан стоит, откинувшись на столбик беседки, тяжело дышит, лицо его раскраснелось, ширинка расстегнута. Я поспешно натягиваю одежду, завязываю, застегиваю… Все, слава Богу. Юлиан тоже застегивает ширинку и снова обнимает меня. Теперь хорошо. Теперь все хорошо. Мы стоим обнявшись, как единое целое. Неподвижно. Сквозь нас струится тепло.
— Глупенькая, ты что плачешь?
— Не знаю, - шепчу я. Рука Юлиана стирает слезы с моих щек.
— Мне очень хорошо с тобой.
— Мне тоже, - отвечает Юлиан.
Я могу умереть за это счастье. Мне бы хотелось умереть прямо здесь и сейчас, потому что это и есть счастье, это и есть любовь… И пусть говорят все, что угодно. Они просто ничего не понимают и никогда не поймут.
Мне ужасно нравится Элис Банрай. Я уверена, что она - лучший врач не только детского, но и всей клиники. Да, некоторым она кажется резкой и ехидной, но зато какой профессионал… И как относится к курсантам! Обожаю дежурить с Банрай.
— Дейлори, когда закончите записи, посмотрите в третьей палате, там сегодня поступил мальчик, потом мы с вами обсудим. Его карту пока смотреть не надо.
— Хорошо.
Я поспешно закончила температурную кривую. Вывела данные на печать. Не понимаю, почему обязательно нужно хранить истории болезни в бумажном виде… Ну да, у нас консервативная профессия, но такие-то пережитки зачем? Принтер противно заскрипел. Банрай уставилась в свой монитор, напряженно размышляя над чем-то. Юлиан сказал бы: "если человек, которого вы особенно уважаете, над чем-то глубоко задумался, скорее всего, это раздумья об обеде". Ну да. Но у Банрай вполне может оказаться, что она и в самом деле думает о сложном пациенте. Я сложила отпечатанные листки в папку. Мимоходом глянула в зеркало - что-то странное с лицом, под глазами опять круги, а ведь я выспалась, вроде бы. Поправила круглую врачебную шапочку на волосах - нам на третьем курсе уже можно носить такие. Пошла к третьей палате.
— Кто здесь новенький? - мальчишки резались в незнакомую мне компьютерную стратегию, один из них неохотно оторвался от монитора, подошел ко мне.
— Я.
Больному было лет 12, самый ершистый возраст. Темные хитрые глаза, волосы ежиком.
— Я доктор Дейлори. Мне нужно тебя осмотреть.
Банрай это любит - подсунуть больного, ничего не объясняя. Попробуй осмотреть и самостоятельно поставить диагноз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54