Осташевич уткнулся, было, в него, но тут же отложил в сторону.
– Значит, так, – громко, чтобы услышали Хаблак с Романикой, распорядился он. – Ты тащи самое лучшее. Ну, чтоб, значит, выпить и закусить. Какой у тебя коньяк?
– Есть три звездочки, одесский…
Рогатый презрительно пожал плечами. Пустил в потолок кольцо сигаретного дыма и многозначительно спросил:
– Ты знаешь, с кем разговариваешь? – Официантка, естественно не знала, и Осташевич не стал уточнять. – Коньяк тащи самый лучший.
– Есть марочный, «Украина».
– Давай бутылку… Еще шампанского, конфет и шоколада, усекла?
Официантка была так подавлена размахом и широтой натуры Рогатого, что не обратила внимания на это вульгарное «усекла». Она подошла к следующему столику и, услышав, что посетители будут пить лишь пиво и есть бифштексы, бросила пренебрежительный взгляд на Хаблака и поспешила к буфету выполнять необычный для скромного ресторана заказ.
Кухня была внизу, на первой палубе, официантка что-то сказала повару в переговорную трубку, поставила на поднос бутылки с коньяком и шампанским и понесла Осташевичу. Тот сидел, небрежно откинувшись на спинку стула и то и дело стряхивая пепел прямо на пол. Наверное, другому посетителю официантка сделала бы замечание, но Рогатому только молча подвинула пепельницу, открыла коньяк, хотела налить в рюмки, но Осташевич выхватил у нее бутылку, сначала налил себе полный фужер, потом блондинке в бокал и, не теряя ни секунды, опорожнил фужер до капельки.
– Алкаш проклятый, – прошептал Романика, – такой коньяк – как водку, даже вкуса не почувствовал!
Хаблак улыбнулся. Злость на Рогатого почему-то уже прошла, теперь ситуация даже несколько забавляла его – все же этот воришка хоть немножко проявил характер и щелкнул их по носу. Получать щелчок, правда, не очень приятно, особенно от таких, как Осташевич, но он будет терпелив и мудр, вынесет и это. Ведь Рогатый, что там ни говори, помог им, и это его последний роскошный ужин перед бесчисленными мисками тюремного супа, несколько отличающегося от ресторанного…
Только бы Рогатый не упился. Напьется и натворит глупостей.
Хаблак нахмурился и незаметно погрозил пальцем Осташевичу, снова наполнившему свой фужер.
Тот отвел взгляд, сделав вид, что не заметил, но не притронулся к коньяку и дождался закуски.
– Давай выпьем! – чокнулся с блондинкой. – Ты хорошая шмаруха, и я угощаю!
Видно, блондинку не очень тяготило общество Рогатого – она знала, с кем имеет дело, небось, и сама не принадлежала к изысканному обществу – чокнулась с Осташевичем и до дна выпила не такой уж и маленький бокал.
– Вот это по-нашему! – восхищенно воскликнул Осташевич. – Укиряемся сегодня! Девушка, еще бутылку!
– «Украины»? – переспросила официантка, принесшая жареное мясо на невероятно роскошных, под серебро, тарелках. Она явно забыла о других посетителях, и Хаблак громким хмыканьем осмелился напомнить о своем существовании. – Сейчас… – она даже не посмотрела в их сторону и побежала выполнять заказ.
Рогатый еще налил себе в фужер, поднял его над столом и громко, с явным расчетом, что его услышат за соседним столиком, провозгласил:
– Я – человек честный, и все знают, что Осташевич слово держит. И мне все равно начальник ты или последний фраер, лишь бы не был падлом!
– Эту проблему мы еще будем иметь возможность обсудить детальнее, – ехидно усмехнувшись, бросил Хаблак. – Правда, не в таком изысканном обществе.
Наконец, официантка принесла им бифштексы, но не на металлических тарелках, а на обыкновенных. Поставила пиво и пренебрежительно отвернулась, еще раз подтверждая известную истину, что посетитель ресторана оценивается прежде всего по количеству заказанного.
Рогатый протянул ей полный бокал коньяку.
– Выпей с нами, красавица. Я сегодня щедрый. Хаблак глотнул пива, облизал влажные губы.
– А он, кажется, действительно распоясался… – сказал таким тоном, будто только теперь заметил нахальство Осташевича.
Рогатый что-то прошептал официантке на ухо. Та, поставив пустой бокал, кивнула, посмотрела на Хаблака и поспешила к буфету. Капитан подумал, что Осташевич заказал еще какое-то блюдо, но ошибся: официантка поставила на поднос еще бутылку «Украины», прошла мимо первого столика, заговорщически подмигнула Рогатому, и подала коньяк Романике.
– Вам с того стола, – кивнула на Осташевича, – с наилучшими пожеланиями…
Романика начал медленно багроветь, наливаясь яростью, но Хаблак предостерегающе поднял руку. Учтиво поклонился издали Рогатому и сказал:
– Передайте нашу искреннюю благодарность. Но неудобно, такой дорогой коньяк. Хотя – мы тоже не останемся в долгу… – Официантка ждала, что он что-то закажет в ответ, но Хаблак, зажав бутылку в кулаке, направился к соседнему столику. Широкий жест Осташевича дал ему возможность хоть как-то повлиять на ситуацию. Притворившись немного подвыпившим, похлопал Рогатого по плечу и дружелюбно сказал:
– Ты почему-то понравился мне издали… Я уж не говорю о вас! – улыбнулся блондинке, – такие хорошие люди, что грех не составить компанию.
Девушка оценивающе посмотрела на него: должно быть, ханыга, желающий выпить за чужой счет… но респектабельный вид Хаблака не вызвал подозрений, к тому же она была навеселе, а капитан смотрел на нее с восхищением – какой женщине не нравится это?
– Садис, друг! – встал Осташевич с полным фужером в руках, – и давай поцелуемся!
Только этого не хватало Хаблаку – целоваться с вором-рецидивистом! Он взял розу со стула, подал блондинке.
– Сергей, – отрекомендовался он. Та протянула руку.
– Таня.
Рогатый все еще стоял, и коньяк выплескивался из фужера. Подошел Романика, хотел отобрать фужер, но Осташевич не отдал и выпил до дна. Качнулся, и Романика обнял его.
– Вот это парень! – воскликнул он, покосившись на блондинку, но Хаблак что-то нашептывал ей, и лейтенант так стиснул в объятиях Рогатого, что тот засопел. – Прекрати немедленно, – прошептал Романика. – Не то пожалеешь!
Лейтенант отпустил Осташевича, и тот сразу сел, хлопая глазами, но алкоголь придал ему храбрости – схватил бутылку, принесенную Хаблаком, и начал наливать коньяк в рюмки.
Капитан придвинул свой стул к блондинке, нагнулся над столом, чтобы хоть немного заслонить от нее Осташевича.
– Муж? – кивнул на него. Таня надула губы.
– Нет, что вы…
– Так я и думал! – деланно оживился Хаблак.
– Познакомились на пароходе…
– Кто он?
Какой-то тревожный огонек мелькнул в Таниных глазах: зажегся и сразу же погас.
– Душно тут, – пожаловалась она. – Двери закрыты.
– Пойдемте на палубу, – предложил Хаблак.
– Но ведь… – девушка с сожалением обвела взглядом заставленный стол.
– Возьмем с собой стаканы и выпьем шампанского на палубе.
– Чудесно! – всплеснула ладонями Таня. Осташевич сразу понял, чем это обернется для него.
– Но ведь мы не допили коньяк! – запротестовал он.
– Возьмите с собой, – великодушно согласился Хаблак и велел официантке принести счет.
– Подождите… – Рогатый встал и направился к буфету. Романика хотел пойти за ним, но Осташевич решительным жестом остановил его, и лейтенант, в ярости сжав кулаки, вынужден был остаться за столом.
Рогатый вернулся к столу еще с двумя бутылками «Украины». Одну засунул в карман, другую поставил перед Хаблаком. Нагло подмигнул.
– Бери! – качнулся, и Романика поддержал его. – Я сегодня добрый. Дарю вам.
Честно говоря, Хаблаку хотелось ударить его, но вместо этого он щелкнул ногтем по роскошной этикетке, многообещающе сказал:
– Сочтемся… Я никогда не остаюсь в долгу. – Он взял не распечатанную еще бутылку шампанского, фужеры.
– Нал-ли-вай… – пробормотал Осташевич и еще раз качнулся…
– Я провожу вас в каюту, – предложил Романика.
– Н-ни в коем разе! Мы сегодня гуляем, и п-пусть всякие гады… – хотя Рогатый был пьян, но осекся, поняв, что сморозил глупость.
Хаблак коснулся локтя девушки.
– Пошли, – предложил он, – а они вдвоем еще посидят…
Таня взяла со стола коробку конфет.
– Вишня в шоколаде, – объяснила она, – и под шампанское…
– Да, – согласился Хаблак, – вишня в шоколаде – это очень вкусно.
Они выскользнули в стеклянную дверь, и Хаблак даже не оглянулся – знал: Романика воспользуется случаем и приберет к рукам обнаглевшего вора.
Они поставили фужеры на длинную деревянную скамейку, Хаблак бабахнул пробкой и подумал, что он ведет себя сегодня, как заправский купчик: что ж, в этом был смысл: он должен завоевать доверие Тани, хотя бы добиться ее благосклонности, а вкусы и привычки у нее, небось, достаточно устоявшиеся – вспомнить только, как она решительно взяла со стола конфеты. Выпили по фужеру, и Таня заметила, что уже поздно и надо идти. Может быть, сделала это просто так, ради приличия, но Хаблак сразу ухватился за спасительное слово. Он проводил девушку, они немного постояли под окнами первого класса, и Хаблак спросил умышленно равнодушным тоном, кто занимает другое место в ее каюте.
– Пока никто, – ответила она, не без намека сделав ударение на первом слове, – но завтра в Запорожье сядет мой… – она чуть-чуть, совсем незаметно, запнулась, но закончила уверенно, – муж.
Это была интересная новость – предвидение Хаблака сбывалось: Толик не мог не поговорить с Осташевичем. Капитан сокрушенно покачал головой и многозначительно сказал:
– На его месте я бы вас не отпускал одну…
Таня отреагировала на этот намек своеобразно, по крайней мере так показалось Хаблаку, а может быть, он просто переоценивал свою мужскую привлекательность? Она искоса посмотрела на него и сделала пробный выстрел:
– Точнее, жених… Мы еще не зарегистрировались, Анатолий настаивает, но я не спешу.
«Толик! Вот тебе и конец шарады! – повеселел Хаблак. – Он не очень умен: мог назваться Рогатому Павлом, Миколой, Борисом…»
– Зачем спешить? – задумчиво сказал он. – Мы только и делаем, что спешим – курьерские поезда, самолеты, автомобили… А я вот люблю на такой скорости… – Он похлопал по поручням палубы… – Пятнадцать километров в час, на лошадях быстрее доедешь…
– Вы в Киев?
– Да.
– Возвращаетесь из командировки?
– Пятнадцать километров в час для командированного слишком большая роскошь. Никто не оплатит суточных…
– Смотря где работаешь…
– Теперь всюду горячка: планы, выручка…
– В торговле? – заинтересовалась Таня.
Собственно, Хаблак был почти уверен, что она не пропустит его слова мимо ушей. Заранее продумал линию поведения, днем разговаривал с полковником Каштановым и условился, что будет выдавать себя за работника торговли – директора магазина или заведующего отделом. Каштанов должен был в течение дня выяснить, кто из работников такого ранга находится сейчас в отпуске, и сообщить капитану в Запорожье.
– Торговля, – скажу вам, не подарок, – уклонился Хаблак от прямого ответа.
– Вот и Толик говорит…
– Коллеги, выходит, – вздохнул Хаблак. – Он из Киева?
– В промторге.
– Я там кое-кого знаю. Как его фамилия?
– Бобырь.
– Нет, – покачал головой Хаблак, – не встречались. Капитан еле удержался от улыбки: все-таки чудесно иметь дело с женщиной. Этот Бобырь приложил столько усилий, чтобы хоть как-то замести свои следы, потратился на билет для Рогатого, не пошел на встречу с ним в столовую, не сел на теплоход, догоняет его поездом или самолетом, и все, как говорят, псу под хвост: после бокала шампанского женщины действительно становятся болтливыми…
Сказал, потерев лоб:
– Устал я сегодня.
Очевидно, это покоробило Таню, но как же еще мог он поступить: не идти же в ее каюту? Девушка сухо бросила:
– Спокойной ночи! – и застучала каблучками по палубе.
Хаблак прошелся мимо каюты Рогатого. Окно не светилось – значит. Романика все же укротил Осташевича. Капитан сел на носу теплохода, подставив лицо свежему ветру. Теплоход шел по Каховскому морю, берегов не было видно. Усеянное звездами небо отражалось в воде, звезды купались в Днепре и не гасли…
Таня с Толиком кормили чаек. Они стояли на корме и бросали хлеб. Чайки летели за теплоходом тучей, с криком ныряли в воду, хватали хлеб в воздухе – вся эта суетня нравилась Тане. Она бросала хлеб высоко, на него кидалось сразу несколько чаек, они толкали друг друга, хлеб падал в воду, где его уже ждала самая смекалистая из них птица.
Девушка раскраснелась. Она смеялась и что-то восклицала, а Толик снисходительно смотрел на нее сверху вниз, как смотрит взрослый человек на шаловливого ребенка.
Теперь Хаблак точно знал, что Толик – Анатолий Васильевич Бобырь, работник одного из киевских районных промторгов – участник пьянки в кафе «Эней».
Все сходилось: высокий, черный, пучеглазый, как описывала его официантка Нина: А главное, на указательном пальце правой руки поблескивал большой перстень с синим камнем. Этот перстень Хаблак хорошо видел – ведь он сидел в нескольких шагах от Толика и Тани, в ресторане на корме, за шторой, чтобы девушка не заметила его.
С утра было пасмурно, но налетел порывистый ветер, разогнал тучи. Ветер лохматил светлые волосы Тани, она зябко ежилась, хотя была в шерстяной сиреневой кофточке с широким воротником, спадавшим чуть не до высокой груди, девушка умела одеться, знала, что ей идет и подчеркивает ее достоинства.
Бобырь, как и сказала Таня, сел на теплоход в Запорожье. Но перед этим успел переброситься несколькими словами с Осташевичем. Рогатый сошел по трапу гордо, помахивая своим портфелем, будто был не обыкновеннейшим вором, а по крайней мере начальником главка. Немного позади за ним шел почетный эскорт в составе Романики и его помощника.
Бобырь остановил его на площади у пристани. Отозвал в сторону, сели на скамеечку в тени, и Толик начал расспрашивать Осташевича. Романика стоял в нескольких шагах от газетного киоска, искоса поглядывая на Рогатого. Тот отвечал односложно, очевидно, общество Толика ему не очень нравилось, к тому же, вероятно, Бобырь скоро узнал, что Осташевич застал Булавацкого уже мертвым, потому что кивнул Рогатому, встал и направился к теплоходу.
Таня стояла на палубе и смотрела, как Бобырь разговаривает с Осташевичем. Убедившись, что тот пошел в город, помахала Толику рукой, и они сразу вошли в каюту.
Пока «Вячеслав Шишков» проходил через шлюзы порта имени Ленина, Хаблак имел возможность связаться с полковником Каштановым. В порту его ждала машина, через четверть часа капитан уже был в областном управлении внутренних дел, поговорил по телефону с полковником и располагал получасом для осмотра города.
Они проехали по центральному проспекту Запорожья, работник городского уголовного розыска показывал столичному коллеге достопримечательности главной улицы. Хаблак смотрел на ярко желтую тучу, стоявшую где-то на подступах к городу, и представлял, как льется сейчас раскаленный поток металла на «Запорожстали» или на титано-магниевом комбинате: он никогда не видел, как варится сталь, а ему так хотелось побывать у мартенов.
Но машина уже остановилась на площади, и в порту загудел теплоход. Хаблак встрепенулся – неужели «Вячеслав Шишков»? Однако его белый красавец еще только входил в порт. Подождав, пока он пришвартуется, капитан смешался с толпой пассажиров и незаметно вернулся на корабль. Теперь он был заведующим небольшого промтоварного магазина на Куренёвке – Павлом Олеговичем Кухаренко, и единственное, что тревожило его, помнит ли Таня, как во время знакомства назвался своим настоящим именем? Правда, она была тогда навеселе, кроме того, всегда можно выкрутиться: мол, вы не поняли, Сергей – мой друг, который сошел в Запорожье.
Через полчаса после отплытия Хаблак заглянул в радиорубку, радиста предупредили еще в порту, он ждал Хаблака и вызвал Киев. Дежурный угрозыска сообщил капитану, что Анатолий Васильевич Бобырь ведает в промторге снабжением, ему тридцать два года, окончил торгово-экономический институт, раньше работал заместителем директора универмага в пригородном поселке, разведен, имеет пятилетнего сына, прописан на Оболони в квартире жены, но фактически там не живет – снимает комнату где-то в Отрадном.
Бобырь с Таней не выходили из каюты до утра. Потом позавтракали в ресторане и теперь кормили чаек.
Хаблак вышел на палубу и сел на скамейку под окном каюты второго класса. Держал в руках журнал, но не читал, любуясь днепровскими видами. Отдыхал и совсем позабыл о Тане и Толике с большим перстнем на указательном пальце. Но все же, увидев их, уставился в журнал – надеялся, что девушка первой заметит его и представит Бобырю – не должен быть назойливым, инициатива знакомства пусть лучше принадлежит Тане. Они едва не прошли мимо него, но девушка заметила Хаблака и задержала Бобыря.
– Как отдыхали? – спросила она из вежливости, и, не дождавшись ответа, объяснила: – Наш попутчик и твой коллега… – запнулась, и Хаблак обрадовался – она не помнит его имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Значит, так, – громко, чтобы услышали Хаблак с Романикой, распорядился он. – Ты тащи самое лучшее. Ну, чтоб, значит, выпить и закусить. Какой у тебя коньяк?
– Есть три звездочки, одесский…
Рогатый презрительно пожал плечами. Пустил в потолок кольцо сигаретного дыма и многозначительно спросил:
– Ты знаешь, с кем разговариваешь? – Официантка, естественно не знала, и Осташевич не стал уточнять. – Коньяк тащи самый лучший.
– Есть марочный, «Украина».
– Давай бутылку… Еще шампанского, конфет и шоколада, усекла?
Официантка была так подавлена размахом и широтой натуры Рогатого, что не обратила внимания на это вульгарное «усекла». Она подошла к следующему столику и, услышав, что посетители будут пить лишь пиво и есть бифштексы, бросила пренебрежительный взгляд на Хаблака и поспешила к буфету выполнять необычный для скромного ресторана заказ.
Кухня была внизу, на первой палубе, официантка что-то сказала повару в переговорную трубку, поставила на поднос бутылки с коньяком и шампанским и понесла Осташевичу. Тот сидел, небрежно откинувшись на спинку стула и то и дело стряхивая пепел прямо на пол. Наверное, другому посетителю официантка сделала бы замечание, но Рогатому только молча подвинула пепельницу, открыла коньяк, хотела налить в рюмки, но Осташевич выхватил у нее бутылку, сначала налил себе полный фужер, потом блондинке в бокал и, не теряя ни секунды, опорожнил фужер до капельки.
– Алкаш проклятый, – прошептал Романика, – такой коньяк – как водку, даже вкуса не почувствовал!
Хаблак улыбнулся. Злость на Рогатого почему-то уже прошла, теперь ситуация даже несколько забавляла его – все же этот воришка хоть немножко проявил характер и щелкнул их по носу. Получать щелчок, правда, не очень приятно, особенно от таких, как Осташевич, но он будет терпелив и мудр, вынесет и это. Ведь Рогатый, что там ни говори, помог им, и это его последний роскошный ужин перед бесчисленными мисками тюремного супа, несколько отличающегося от ресторанного…
Только бы Рогатый не упился. Напьется и натворит глупостей.
Хаблак нахмурился и незаметно погрозил пальцем Осташевичу, снова наполнившему свой фужер.
Тот отвел взгляд, сделав вид, что не заметил, но не притронулся к коньяку и дождался закуски.
– Давай выпьем! – чокнулся с блондинкой. – Ты хорошая шмаруха, и я угощаю!
Видно, блондинку не очень тяготило общество Рогатого – она знала, с кем имеет дело, небось, и сама не принадлежала к изысканному обществу – чокнулась с Осташевичем и до дна выпила не такой уж и маленький бокал.
– Вот это по-нашему! – восхищенно воскликнул Осташевич. – Укиряемся сегодня! Девушка, еще бутылку!
– «Украины»? – переспросила официантка, принесшая жареное мясо на невероятно роскошных, под серебро, тарелках. Она явно забыла о других посетителях, и Хаблак громким хмыканьем осмелился напомнить о своем существовании. – Сейчас… – она даже не посмотрела в их сторону и побежала выполнять заказ.
Рогатый еще налил себе в фужер, поднял его над столом и громко, с явным расчетом, что его услышат за соседним столиком, провозгласил:
– Я – человек честный, и все знают, что Осташевич слово держит. И мне все равно начальник ты или последний фраер, лишь бы не был падлом!
– Эту проблему мы еще будем иметь возможность обсудить детальнее, – ехидно усмехнувшись, бросил Хаблак. – Правда, не в таком изысканном обществе.
Наконец, официантка принесла им бифштексы, но не на металлических тарелках, а на обыкновенных. Поставила пиво и пренебрежительно отвернулась, еще раз подтверждая известную истину, что посетитель ресторана оценивается прежде всего по количеству заказанного.
Рогатый протянул ей полный бокал коньяку.
– Выпей с нами, красавица. Я сегодня щедрый. Хаблак глотнул пива, облизал влажные губы.
– А он, кажется, действительно распоясался… – сказал таким тоном, будто только теперь заметил нахальство Осташевича.
Рогатый что-то прошептал официантке на ухо. Та, поставив пустой бокал, кивнула, посмотрела на Хаблака и поспешила к буфету. Капитан подумал, что Осташевич заказал еще какое-то блюдо, но ошибся: официантка поставила на поднос еще бутылку «Украины», прошла мимо первого столика, заговорщически подмигнула Рогатому, и подала коньяк Романике.
– Вам с того стола, – кивнула на Осташевича, – с наилучшими пожеланиями…
Романика начал медленно багроветь, наливаясь яростью, но Хаблак предостерегающе поднял руку. Учтиво поклонился издали Рогатому и сказал:
– Передайте нашу искреннюю благодарность. Но неудобно, такой дорогой коньяк. Хотя – мы тоже не останемся в долгу… – Официантка ждала, что он что-то закажет в ответ, но Хаблак, зажав бутылку в кулаке, направился к соседнему столику. Широкий жест Осташевича дал ему возможность хоть как-то повлиять на ситуацию. Притворившись немного подвыпившим, похлопал Рогатого по плечу и дружелюбно сказал:
– Ты почему-то понравился мне издали… Я уж не говорю о вас! – улыбнулся блондинке, – такие хорошие люди, что грех не составить компанию.
Девушка оценивающе посмотрела на него: должно быть, ханыга, желающий выпить за чужой счет… но респектабельный вид Хаблака не вызвал подозрений, к тому же она была навеселе, а капитан смотрел на нее с восхищением – какой женщине не нравится это?
– Садис, друг! – встал Осташевич с полным фужером в руках, – и давай поцелуемся!
Только этого не хватало Хаблаку – целоваться с вором-рецидивистом! Он взял розу со стула, подал блондинке.
– Сергей, – отрекомендовался он. Та протянула руку.
– Таня.
Рогатый все еще стоял, и коньяк выплескивался из фужера. Подошел Романика, хотел отобрать фужер, но Осташевич не отдал и выпил до дна. Качнулся, и Романика обнял его.
– Вот это парень! – воскликнул он, покосившись на блондинку, но Хаблак что-то нашептывал ей, и лейтенант так стиснул в объятиях Рогатого, что тот засопел. – Прекрати немедленно, – прошептал Романика. – Не то пожалеешь!
Лейтенант отпустил Осташевича, и тот сразу сел, хлопая глазами, но алкоголь придал ему храбрости – схватил бутылку, принесенную Хаблаком, и начал наливать коньяк в рюмки.
Капитан придвинул свой стул к блондинке, нагнулся над столом, чтобы хоть немного заслонить от нее Осташевича.
– Муж? – кивнул на него. Таня надула губы.
– Нет, что вы…
– Так я и думал! – деланно оживился Хаблак.
– Познакомились на пароходе…
– Кто он?
Какой-то тревожный огонек мелькнул в Таниных глазах: зажегся и сразу же погас.
– Душно тут, – пожаловалась она. – Двери закрыты.
– Пойдемте на палубу, – предложил Хаблак.
– Но ведь… – девушка с сожалением обвела взглядом заставленный стол.
– Возьмем с собой стаканы и выпьем шампанского на палубе.
– Чудесно! – всплеснула ладонями Таня. Осташевич сразу понял, чем это обернется для него.
– Но ведь мы не допили коньяк! – запротестовал он.
– Возьмите с собой, – великодушно согласился Хаблак и велел официантке принести счет.
– Подождите… – Рогатый встал и направился к буфету. Романика хотел пойти за ним, но Осташевич решительным жестом остановил его, и лейтенант, в ярости сжав кулаки, вынужден был остаться за столом.
Рогатый вернулся к столу еще с двумя бутылками «Украины». Одну засунул в карман, другую поставил перед Хаблаком. Нагло подмигнул.
– Бери! – качнулся, и Романика поддержал его. – Я сегодня добрый. Дарю вам.
Честно говоря, Хаблаку хотелось ударить его, но вместо этого он щелкнул ногтем по роскошной этикетке, многообещающе сказал:
– Сочтемся… Я никогда не остаюсь в долгу. – Он взял не распечатанную еще бутылку шампанского, фужеры.
– Нал-ли-вай… – пробормотал Осташевич и еще раз качнулся…
– Я провожу вас в каюту, – предложил Романика.
– Н-ни в коем разе! Мы сегодня гуляем, и п-пусть всякие гады… – хотя Рогатый был пьян, но осекся, поняв, что сморозил глупость.
Хаблак коснулся локтя девушки.
– Пошли, – предложил он, – а они вдвоем еще посидят…
Таня взяла со стола коробку конфет.
– Вишня в шоколаде, – объяснила она, – и под шампанское…
– Да, – согласился Хаблак, – вишня в шоколаде – это очень вкусно.
Они выскользнули в стеклянную дверь, и Хаблак даже не оглянулся – знал: Романика воспользуется случаем и приберет к рукам обнаглевшего вора.
Они поставили фужеры на длинную деревянную скамейку, Хаблак бабахнул пробкой и подумал, что он ведет себя сегодня, как заправский купчик: что ж, в этом был смысл: он должен завоевать доверие Тани, хотя бы добиться ее благосклонности, а вкусы и привычки у нее, небось, достаточно устоявшиеся – вспомнить только, как она решительно взяла со стола конфеты. Выпили по фужеру, и Таня заметила, что уже поздно и надо идти. Может быть, сделала это просто так, ради приличия, но Хаблак сразу ухватился за спасительное слово. Он проводил девушку, они немного постояли под окнами первого класса, и Хаблак спросил умышленно равнодушным тоном, кто занимает другое место в ее каюте.
– Пока никто, – ответила она, не без намека сделав ударение на первом слове, – но завтра в Запорожье сядет мой… – она чуть-чуть, совсем незаметно, запнулась, но закончила уверенно, – муж.
Это была интересная новость – предвидение Хаблака сбывалось: Толик не мог не поговорить с Осташевичем. Капитан сокрушенно покачал головой и многозначительно сказал:
– На его месте я бы вас не отпускал одну…
Таня отреагировала на этот намек своеобразно, по крайней мере так показалось Хаблаку, а может быть, он просто переоценивал свою мужскую привлекательность? Она искоса посмотрела на него и сделала пробный выстрел:
– Точнее, жених… Мы еще не зарегистрировались, Анатолий настаивает, но я не спешу.
«Толик! Вот тебе и конец шарады! – повеселел Хаблак. – Он не очень умен: мог назваться Рогатому Павлом, Миколой, Борисом…»
– Зачем спешить? – задумчиво сказал он. – Мы только и делаем, что спешим – курьерские поезда, самолеты, автомобили… А я вот люблю на такой скорости… – Он похлопал по поручням палубы… – Пятнадцать километров в час, на лошадях быстрее доедешь…
– Вы в Киев?
– Да.
– Возвращаетесь из командировки?
– Пятнадцать километров в час для командированного слишком большая роскошь. Никто не оплатит суточных…
– Смотря где работаешь…
– Теперь всюду горячка: планы, выручка…
– В торговле? – заинтересовалась Таня.
Собственно, Хаблак был почти уверен, что она не пропустит его слова мимо ушей. Заранее продумал линию поведения, днем разговаривал с полковником Каштановым и условился, что будет выдавать себя за работника торговли – директора магазина или заведующего отделом. Каштанов должен был в течение дня выяснить, кто из работников такого ранга находится сейчас в отпуске, и сообщить капитану в Запорожье.
– Торговля, – скажу вам, не подарок, – уклонился Хаблак от прямого ответа.
– Вот и Толик говорит…
– Коллеги, выходит, – вздохнул Хаблак. – Он из Киева?
– В промторге.
– Я там кое-кого знаю. Как его фамилия?
– Бобырь.
– Нет, – покачал головой Хаблак, – не встречались. Капитан еле удержался от улыбки: все-таки чудесно иметь дело с женщиной. Этот Бобырь приложил столько усилий, чтобы хоть как-то замести свои следы, потратился на билет для Рогатого, не пошел на встречу с ним в столовую, не сел на теплоход, догоняет его поездом или самолетом, и все, как говорят, псу под хвост: после бокала шампанского женщины действительно становятся болтливыми…
Сказал, потерев лоб:
– Устал я сегодня.
Очевидно, это покоробило Таню, но как же еще мог он поступить: не идти же в ее каюту? Девушка сухо бросила:
– Спокойной ночи! – и застучала каблучками по палубе.
Хаблак прошелся мимо каюты Рогатого. Окно не светилось – значит. Романика все же укротил Осташевича. Капитан сел на носу теплохода, подставив лицо свежему ветру. Теплоход шел по Каховскому морю, берегов не было видно. Усеянное звездами небо отражалось в воде, звезды купались в Днепре и не гасли…
Таня с Толиком кормили чаек. Они стояли на корме и бросали хлеб. Чайки летели за теплоходом тучей, с криком ныряли в воду, хватали хлеб в воздухе – вся эта суетня нравилась Тане. Она бросала хлеб высоко, на него кидалось сразу несколько чаек, они толкали друг друга, хлеб падал в воду, где его уже ждала самая смекалистая из них птица.
Девушка раскраснелась. Она смеялась и что-то восклицала, а Толик снисходительно смотрел на нее сверху вниз, как смотрит взрослый человек на шаловливого ребенка.
Теперь Хаблак точно знал, что Толик – Анатолий Васильевич Бобырь, работник одного из киевских районных промторгов – участник пьянки в кафе «Эней».
Все сходилось: высокий, черный, пучеглазый, как описывала его официантка Нина: А главное, на указательном пальце правой руки поблескивал большой перстень с синим камнем. Этот перстень Хаблак хорошо видел – ведь он сидел в нескольких шагах от Толика и Тани, в ресторане на корме, за шторой, чтобы девушка не заметила его.
С утра было пасмурно, но налетел порывистый ветер, разогнал тучи. Ветер лохматил светлые волосы Тани, она зябко ежилась, хотя была в шерстяной сиреневой кофточке с широким воротником, спадавшим чуть не до высокой груди, девушка умела одеться, знала, что ей идет и подчеркивает ее достоинства.
Бобырь, как и сказала Таня, сел на теплоход в Запорожье. Но перед этим успел переброситься несколькими словами с Осташевичем. Рогатый сошел по трапу гордо, помахивая своим портфелем, будто был не обыкновеннейшим вором, а по крайней мере начальником главка. Немного позади за ним шел почетный эскорт в составе Романики и его помощника.
Бобырь остановил его на площади у пристани. Отозвал в сторону, сели на скамеечку в тени, и Толик начал расспрашивать Осташевича. Романика стоял в нескольких шагах от газетного киоска, искоса поглядывая на Рогатого. Тот отвечал односложно, очевидно, общество Толика ему не очень нравилось, к тому же, вероятно, Бобырь скоро узнал, что Осташевич застал Булавацкого уже мертвым, потому что кивнул Рогатому, встал и направился к теплоходу.
Таня стояла на палубе и смотрела, как Бобырь разговаривает с Осташевичем. Убедившись, что тот пошел в город, помахала Толику рукой, и они сразу вошли в каюту.
Пока «Вячеслав Шишков» проходил через шлюзы порта имени Ленина, Хаблак имел возможность связаться с полковником Каштановым. В порту его ждала машина, через четверть часа капитан уже был в областном управлении внутренних дел, поговорил по телефону с полковником и располагал получасом для осмотра города.
Они проехали по центральному проспекту Запорожья, работник городского уголовного розыска показывал столичному коллеге достопримечательности главной улицы. Хаблак смотрел на ярко желтую тучу, стоявшую где-то на подступах к городу, и представлял, как льется сейчас раскаленный поток металла на «Запорожстали» или на титано-магниевом комбинате: он никогда не видел, как варится сталь, а ему так хотелось побывать у мартенов.
Но машина уже остановилась на площади, и в порту загудел теплоход. Хаблак встрепенулся – неужели «Вячеслав Шишков»? Однако его белый красавец еще только входил в порт. Подождав, пока он пришвартуется, капитан смешался с толпой пассажиров и незаметно вернулся на корабль. Теперь он был заведующим небольшого промтоварного магазина на Куренёвке – Павлом Олеговичем Кухаренко, и единственное, что тревожило его, помнит ли Таня, как во время знакомства назвался своим настоящим именем? Правда, она была тогда навеселе, кроме того, всегда можно выкрутиться: мол, вы не поняли, Сергей – мой друг, который сошел в Запорожье.
Через полчаса после отплытия Хаблак заглянул в радиорубку, радиста предупредили еще в порту, он ждал Хаблака и вызвал Киев. Дежурный угрозыска сообщил капитану, что Анатолий Васильевич Бобырь ведает в промторге снабжением, ему тридцать два года, окончил торгово-экономический институт, раньше работал заместителем директора универмага в пригородном поселке, разведен, имеет пятилетнего сына, прописан на Оболони в квартире жены, но фактически там не живет – снимает комнату где-то в Отрадном.
Бобырь с Таней не выходили из каюты до утра. Потом позавтракали в ресторане и теперь кормили чаек.
Хаблак вышел на палубу и сел на скамейку под окном каюты второго класса. Держал в руках журнал, но не читал, любуясь днепровскими видами. Отдыхал и совсем позабыл о Тане и Толике с большим перстнем на указательном пальце. Но все же, увидев их, уставился в журнал – надеялся, что девушка первой заметит его и представит Бобырю – не должен быть назойливым, инициатива знакомства пусть лучше принадлежит Тане. Они едва не прошли мимо него, но девушка заметила Хаблака и задержала Бобыря.
– Как отдыхали? – спросила она из вежливости, и, не дождавшись ответа, объяснила: – Наш попутчик и твой коллега… – запнулась, и Хаблак обрадовался – она не помнит его имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16