— Но они высоко его ценят, очень высоко. Когда приезжают в Картли, только у Вахтанга Петровича останавливаются. Ну, а он-то не из таковских, знает, как встречать, как привечать гостей. Вахтанг Петрович, милый ты мой, лицом в грязь не ударит! Уж он изучил их характер, вкусы, привычки, слабости, прямо наизусть знает, что они любят, а что — нет. Так он умеет угодить начальству, что они на руках готовы его носить!
Теперь вот самое высокое начальство республики решило на том берегу Дзамы, возле Земочала, у истока Нодарова ручья, — ах, какое чудное место для кутежей! — там вот хотят охотничий домик поставить. Охотничий домик и одновременно приют для почетных гостей, гостевой домик, значит. Ну, и строительство домика поручили Вахтангу Петровичу. И проект он должен за казать, и смету составить. «Первый» сказал, чтобы денег не жале ли, главное, как можно лучше построить, и внутри все чтоб как следует быть, красиво и богато чтобы.
Когда начнется строительство, я по совместительству буду там бухгалтером. Так сказал Вахтанг Петрович. Нам, говорит, верный человек нужен, чтобы без промашек, не то нос высунуть нельзя будет...
— Ясно, уж раз поручили... конечно...
— Только это очень трудное дело. «Первый» сказал нашему секретарю, что из республиканского бюджета копейку дать не сможет, вы, говорит, должны выстроить гостевой дом на средства района, на сбережения. А какие средства и сбережения у нашего района? Если бы мы были цитрусовым районом, или чайным, или виноградарским, тогда будь здоров, имели бы средства, а сахарная свекла и картофель да малая толика хлеба какой доход дают? Вот и озабочен наш Вахтанг Петрович...
...Не скрою от тебя, он ищет верных людей, чтобы с их но мощью провернуть как-нибудь это важное дело. Мы должны помочь ему во что бы то ни стало. Надо его поддержать, понял? А как же, не бросать ведь нашего Вахтанга Петровича одного!.. Совесть надо иметь! Он этого не заслуживает, не-ет!
— Да, но мы-то что можем? — захлопал ресницами Годердзи.
— Э-э-э! Как это, что можем! Да разве не в наших руках весь стройматериал?
— Пожалуйста, пусть прикажут, и мы все им продадим, разве нам не все равно, кто скупит, пусть только деньги платят.
— Ай, дорогой начальник!.. Ты либо придуриваешься, либо и вправду плохо разбираешься в ситуации...
— Исак, ты не очень-то, малость полегче, а то, знаешь, я все тот же Годердзи Зенклишвили, как шандарахну, мокрого места от тебя не останется! — вспыхнул управляющий базой.
— Ну чего ты, ей-богу!.. Ну, конечно, я знаю, что ты Годердзи Зенклишвили, и очень тебя люблю, и уважаю, и ценю, что и говорить! Я только о том волнуюсь, что ты в корень не смотришь...
— Значит, я в корень не смотрю, а ты, чертов ты сын, смотришь? — и Годердзи загнул любимое выражение.
Исак осекся, поняв, что хватил через край и шеф разозлился не на шутку. А это во всех случаях было нежелательно и опасно. Поэтому он благоразумно переждал, пока гнев Годердзи несколько улегся, вытащил пачку сигарет, предложил шефу, зная по опыту, что тот, бывая не в духе, обычно курил. И сам закурил. Помолчал, попыхтел сигаретой, потом, заметив, что Годердзи поостыл, поднял кверху правую руку и со всей убедительностью, на которую был способен, произнес:
— Клянусь своей десницей, у меня и в мыслях не было тебя обидеть... Я только хочу, чтобы ты лучше разобрался в ситуации. Если же ты этого не хочешь, я и вовсе замолчу. Чего не хочешь — того не дай тебе господь!
— Ладно, валяй! Говори, что хотел сказать. Я не красная девица, чтобы со мной антимонии разводить.
— ...Вот ты говоришь, что пускай, мол, даст мне деньги, а я ему материал дам. Да кто тебе деньги-то даст? Где они, эти деньги? Ты не понимаешь, что район на свои средства, из своего бюджета будет строить? Значит, районные организации должны сложиться, распределить между собой все расходы, и каждый внесет свою долю. И ты, ежели ты и вправду патриот своего района, должен так же поступить, а нет, так, знаешь, у Вахтанга Петровича спина крепкая, а руки длинные, не таких, как мы с тобой, а любого почище нас, покрупнее нас, как хряков, охолостит!
— Да, но как я могу выдать материал? Если я стану все тут разбазаривать, меня и вправду охолостят.
— Э-э, не будь ребенком, это дело простое, я тебя научу всему, что надо делать.
— Ты смотри на него, он меня научит! На кой шут мне твое учение! Ведь ежели до дела дойдет, не с тебя, а с меня спросят... Что я тогда отвечу? Исак, мол, научил?
— Э-э,— сморщился Исак в презрительной гримасе.— Прежде чем с тебя, с меня спросят, я бухгалтер, а не ты. Уж если я говорю — научу, это значит, что ни с меня не спросят, ни с тебя не смогут спросить, понял? Хочешь, скажу сейчас, как мы должны поступать, а нет — воля твоя, пожалуйста!.. И Исак повернулся было уходить.
— А как же все-таки? — чуть помешкав, заинтересовался Годердзи.
— Как, да так, за счет «левого», о котором я тебе толковал...
— Ох, Исак, подведешь ты меня под монастырь! Чует мое сердце, добром такое дело не кончится...
— Да ладно, начальник, чего ты трусишь! Вот уж не думал, что ты такой боязливый! Под какой это монастырь я тебя подведу, когда и райком с нами заодно, когда и они, и мы одно дело делать будем!
— Коли это самое «дело» не выгорит, они тотчас от нас отступятся, уж я хорошо их знаю, пока ты силен, они с тобой, а чуть запнешься, оскользнешься, они первыми тебе пинка дадут.
— Вахтанг Петрович не такой человек, его хоть вешать будут, он друга в беде не оставит. Да, наконец, ведь это желание руководителя республики, кто против пойдет? А вот ежели мы в сторону вильнем, нам того не простят.
— Мы совсем бесплатно должны материал выдать?
— Совсем.
— Мать честная, ну и в переделку мы попали!
— В переделку ты попадешь, коли не поможешь району в трудный момент, коли не поддержишь инициативу райкома, вот и окажется, что мы с тобой не патриоты, не радеем о своем районе, ото всех отстаем...
— Ну хорошо, но ведь если мы совсем бесплатно им выдадим, из каких же средств расходы покроем?
— Ты послушай меня хорошенько и все поймешь: когда мы получим этот «левый» товар и реализуем его, прибыль будет огромная. Даже если весь «левый» но твердым ценам загоним, все равно. Так вот, тем, кто нам этот «левый» прислал, поставщикам то есть, мы должны будем сорок процентов, то есть меньше, чем полцены, понял? Дело выгодное, очень выгодное, уж ты мне поверь. Это для «левого» закон - выгоду дает большую...
Так вот, затем, сударь мой, пятнадцать процентов положено нашему начальству. Им все известно, потому и доля полагается. Десять процентов местному руководству, а пять сохраняем для ревизоров. Остальные тридцать процентов чистыми наши!.. Но эти тридцать процентов считаются от продажи материала по установленной цене. А мы-то не по этой ЦЕНЕ продавать будем, а самое меньшее раза в полтора дороже... Поэтому фактически у нас останется пятьдесят процентов от продажи всего материала, всего поступившего материала, понял?
Все это должно быть самой большой нашей тайной. Если тебя на расстрел поведут, ты и тогда не должен признаться,— дескать, ничего не знаю, и баста! Пусть догадываются, пусть говорят,— мы должны начисто отрицать: нет И нет!.. Об этом ни одна живая душа не должна ничего знать, ни-ни! Кроме трех ЧЕЛОВЕК: МЕНЯ, ТЕБЯ И Серго. Эти ПЯТЬДЕСЯТ процентов составят столько, что мы СМОЖЕМ дать им в зубы и ту сумму, которая необходима на строительство этого чертова охотничьего или гостевого домика, пропади он пропадом, пусть подавятся, и нам с тобой столько останется, что не в убытке будем! Уж ты мне поверь, Исак считать умеет! Пусть хоть со всего мира математики соберутся, проверяют — никто меня ни на чем не поймает! Клянусь своим счастьем...
- Охо-хо, это что же такое, а,— покачал головой потрясенный Годердзи.— Как все связано, увязано друг с другом, мать честная!..
— Такова жизнь, дорогой начальник, такова жизнь. Ведь еще Маркс и Энгельс доказали, что все в этом бренном мире взаимосвязано, все друг с другом взаимодействует, в этом, говорят они, суть диалектики. Так почему же мы должны противоречить этой диалектике, не взаимодействовать? А какое может быть взаимодействие в гиблом деле? Взаимодействие должно подразумевать лишь выгоду. Веретено крутится, крутится, нить прядется, так было, так есть, так будет!..
- Исак, ты присмотри тут, а я пойду, пожалуй, домой, голова чего-то разболелась, сосну немножечко, авось пройдет. Эта математика и проценты, сказать правду, в печенках у меня сидят, никогда их терпеть не мог... разрази господь того, кто их придумал, не будь их, как спокойно бы жили люди!..
На следующее утро Исак вошел в кабинет Годердзи с еще более деловым видом, чем обычно.
- На вот, подпиши,— сказал он и положил ему на стол какую-то бумажку, отпечатанную на машинке.
— Это что такое? — спросил Годердзи, сразу как-то сникнув, и устремил на бумажку такой взгляд, словно перед ним падаль положили.
— Отношение, о котором мы с тобой вчера толковали...
— Слушай, да разве можно так наседать на человека? Креста на тебе нет, ей-богу! Обожди малость, дай дух перевести. Я еще не обдумал, ты же понимаешь, все надо взвесить, со всех сторон обмозговать. Говорится, семь раз отмерь, один раз — отрежь...
— Не хочешь — как хочешь, очень мне надо, в конце концов! - Впервые за их знакомство Исак вышел из себя, схватил бумажку, со злостью скомкал ее и сунул в карман.
— Да погоди ты, не кипятись! Дай подумать! Нельзя же так, с бухты-барахты! И откуда ты такой на мою голову взялся!..
— Ты, милый человек, давно уже все только думаешь и думаешь. По ТВОЕЙ милости вот уже полгода мы ЗДЕСЬ небо коптим. Ты себя так ведешь, будто это только в мой карман должно пойти!.. Голова этому делу - ты, не хочешь, не надо, вот и все, шабаш! — Взбешенный Исак выскочил из комнаты, так хлопнув дверью, словно вышибить ее хотел, да напоследок такой мат загнул, что даже Годердзи поморщился.
Весь тот день управляющий просидел в своем кабинете, погруженный в глубочайшие размышления.
Бухгалтер к нему больше не заглядывал — тоже заперся в своей комнате, строго-настрого наказав девушке-счетоводу, чтобы никто к нему не входил,— я, мол, занят квартальным балансом.
Когда рабочий день подошел к концу, Годердзи вызвал к себе главного бухгалтера.
Исак явился, однако, не сразу — раза три заставил себя звать.
— С каких это пор ты перестал мне повиноваться? — рявкнул на него Годердзи.
— Начальник, говорится, когда в парикмахерской сидишь, не спорь с брадобреем, у него в одной руке твоя голова, в другой бритва. И когда в лодке сидишь, с лодочником не ругайся. Бухгалтер тот же брадобрей: коли что не понравится, может и бритвой по шее полоснуть, и тот же лодочник: когда вздумается, раз — и вывернет лодку, утопит. Я-то для тебя, кроме добра, ничего не хочу, а ты меня не ценишь и не веришь мне. Разве мне это не обидно?
— Ладно, ладно, покажи, что там у тебя в той бумажке написано...
— Да зачем, ты все равно ее не подпишешь.
— Покажь, говорю!
Исак протянул ему уже разглаженную и аккуратно сложенную бумажку и сел.
Долго читал отношение Годердзи Зенклишвили. Читал, вникал, и мозг его работал с лихорадочной быстротой.
«Здесь вроде и вправду ничего страшного не написано,— думал он. — Мы просим, чтобы сверх лимита, если есть у них возможность, прислали бы нам столько-то кубометров лесоматериала,-— размышлял он, читая отношение.— Я прошу официально, по закону, а пришлют они «левый» или «правый» — откуда мне знать? И вообще это не моя забота.
...Да, пока что здесь ничего страшного нет. Сыр-бор, видать, после разгорится, но до тех пор времени много. Что ж, попробуем, поглядим... а если я увижу, что дело это не по мне, весь материал, поступивший по этому отношению, оприходую и продам его тоже официально... Эх, Исак, Исак! Где это видано, чтобы маленький чертенок большого черта одурачил!..»
А вслух он сказал:
— Ладно, подпишу. Но запомни, вся ответственность на тебе, я знать ничего не знаю. Идет?
— Идет,— бодро отозвался Исак, и легкая улыбка скользнула по его тонким губам.
— Э-эх, была не была! — махнул рукой Годердзи и жирно расписался.— Давай-ка теперь забирай да и посылай куда следует, и дай бог, чтобы все кончилось благополучно!
—- Аминь,— повеселевший Исак так же аккуратно сложил бумажку и положил ее в нагрудный карман.— Вот так! Хе-хе, теперь-то мы станем настоящей базой!..
Без малого месяц спустя после того памятного дня на базе Лесетройторга затрезвонил телефон: с железнодорожной станции сообщали,— мол, в ваш адрес поступили вагоны, груженные лесом, забирайте его побыстрее, не то будете платить штраф за простой вагонов.
Исак и Серго, услышав это, заметались, забегали, точно голодные волки в клетке при виде пищи.
Исак, совершенно ошалелый, влетел в кабинет Годердзи, трясущейся рукой протянул ему доверенность — печать, мол, поставь — и так поспешно выхватил обратно эту доверенность, что опешивший управляющий не успел и глянуть, на сколько кубометров она была выдана.
Заполучив документ, Исак сперва заперся в своей комнате и долго щелкал на счетах, потом сломя голову помчался на станцию, прихватив с собой сияющего Серго.
Целых три дня ушло на разгрузку вагонов, перевозку леса со станции и размещение его на базе.
Спасибо Вахтангу Петровичу, помог грузовиками и рабочими, а то и в две недели не управились бы с этой работой.
Когда все закончилось и база заполнилась лесоматериалом, Исак категорически потребовал дать ему еще два дня: я, мол, должен все зафиксировать, а уж после начнем продавать. Хитер был чертяка, хитер,— хотел, чтобы весть о поступлении лесоматериала распространилась как можно дальше.
И не ошибся в своем расчете: в пятницу утром, едва распахнулись огромные зеленые ворота «Годердзиева склада», народ хлынул во двор. Въезжали машины всех видов, арбы, телеги, тракторы, тягачи, двуколки, старинные дроги и фургоны.
Серго, приветливый, любезный, обходительный, проворный, вертелся волчком, счетовод и кассир едва поспевали принимать деньги и выписывать квитанции.
А Исак, как цапля, шагал от штабеля к штабелю, вроде бы невозмутимый и равнодушный, а в уголках глаз играла радость. От штабеля к штабелю — и в кабинет шефа, а тот сидел, напыжившись от сознания важности момента.
— Ты только глянь, сколько клиентов к нам привалило! — восторженно обратился к нему Исак.
— Эге-эй,— отозвался Годердзи,— был бы мед, а муха из самого Стамбула прилетит!
Управляющий был радостно возбужден, но и чуточку напуган. Щеки у него горели, речь стала быстрее, чем обычно, в кресле он не сидел — ерзал беспокойно и каждому, кто к нему входил, испытующе заглядывал в глаза. У него был такой вид, словно всю эту кутерьму только для его удовольствия и затеяли, для того, чтобы он всем показал: вот, дескать, какой я всесильный, что завертел.
А лес между тем раскупали и увозили, увозили...
Откуда только не понаехали покупатели: из Мцхета и Каспи, из Гори и Хашури, из Боржоми и Сурами... Даже из самого Тбилиси немало было машин...
Забирали все подряд, ничего не браковали, ничем не пренебрегали, ни о чем не спорили — только бы заполучить драгоценный материал...
На глазах таяли огромные пирамиды чисто распиленных досок, бревен, балок — все из отличнейших хвойных пород...
Кто тут спрашивал цену, кто доискивался до тонкостей, кто проверял, верно ли считает краснощекий бойкий парень Серго, не выдает ли кубометр за полтора...
Бухгалтер и завскладом не помнили ни о еде, ни об отдыхе. Вспотевшие, раскрасневшиеся, метались они туда и сюда, ожесточенно жестикулируя, тараща сверкающие глаза, возбужденно вели торг. А каждый из покупателей норовил залучить в сторонку кого-то из них, договориться о чем-то с глазу на глаз...
К вторнику лесоматериал был полностью продан и вывезен. Если до сих пор основная нагрузка лежала на Серго, то теперь на первый план выступил Исак. До глубокой ночи сидел он за своим бухгалтерским столом вместе с невзрачной, неразговорчивой и деловитой девушкой-счетоводом и усердно подсчитывал, вычислял, писал, перекладывал с места на место отдельные бумажки, с невероятной быстротой щелкал на счетах, крутил ручку арифмометра.
Спустя неделю после поступления товара Исак вошел в кабинет начальника. Вошел несколько необычно: остановился на пороге, обернулся назад, подозрительно оглядел коридор и видневшийся в растворенную входную дверь двор.
На базе был объявлен перерыв.
Во дворе никого из посторонних не было.
Серго куда-то скрылся.
Девушки — счетовод и кассир — сидели на траве в тени и о чем-то разговаривали.
Не спеша пересек двор Баграт — нес еду собакам, громко кляня и ругая их неизвестно за что.
— Это твоя доля, здесь тридцать тысяч рублей, — тихим голосом проговорил Исак и положил перед Годердзи завернутый в газетную бумагу сверток, перетянутый шнурком.
— Ох,— встрепенулся управляющий базой и так резко откинулся назад, на спинку стула, будто перед ним не сверток с деньгами лежал, а ядовитая змея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Теперь вот самое высокое начальство республики решило на том берегу Дзамы, возле Земочала, у истока Нодарова ручья, — ах, какое чудное место для кутежей! — там вот хотят охотничий домик поставить. Охотничий домик и одновременно приют для почетных гостей, гостевой домик, значит. Ну, и строительство домика поручили Вахтангу Петровичу. И проект он должен за казать, и смету составить. «Первый» сказал, чтобы денег не жале ли, главное, как можно лучше построить, и внутри все чтоб как следует быть, красиво и богато чтобы.
Когда начнется строительство, я по совместительству буду там бухгалтером. Так сказал Вахтанг Петрович. Нам, говорит, верный человек нужен, чтобы без промашек, не то нос высунуть нельзя будет...
— Ясно, уж раз поручили... конечно...
— Только это очень трудное дело. «Первый» сказал нашему секретарю, что из республиканского бюджета копейку дать не сможет, вы, говорит, должны выстроить гостевой дом на средства района, на сбережения. А какие средства и сбережения у нашего района? Если бы мы были цитрусовым районом, или чайным, или виноградарским, тогда будь здоров, имели бы средства, а сахарная свекла и картофель да малая толика хлеба какой доход дают? Вот и озабочен наш Вахтанг Петрович...
...Не скрою от тебя, он ищет верных людей, чтобы с их но мощью провернуть как-нибудь это важное дело. Мы должны помочь ему во что бы то ни стало. Надо его поддержать, понял? А как же, не бросать ведь нашего Вахтанга Петровича одного!.. Совесть надо иметь! Он этого не заслуживает, не-ет!
— Да, но мы-то что можем? — захлопал ресницами Годердзи.
— Э-э-э! Как это, что можем! Да разве не в наших руках весь стройматериал?
— Пожалуйста, пусть прикажут, и мы все им продадим, разве нам не все равно, кто скупит, пусть только деньги платят.
— Ай, дорогой начальник!.. Ты либо придуриваешься, либо и вправду плохо разбираешься в ситуации...
— Исак, ты не очень-то, малость полегче, а то, знаешь, я все тот же Годердзи Зенклишвили, как шандарахну, мокрого места от тебя не останется! — вспыхнул управляющий базой.
— Ну чего ты, ей-богу!.. Ну, конечно, я знаю, что ты Годердзи Зенклишвили, и очень тебя люблю, и уважаю, и ценю, что и говорить! Я только о том волнуюсь, что ты в корень не смотришь...
— Значит, я в корень не смотрю, а ты, чертов ты сын, смотришь? — и Годердзи загнул любимое выражение.
Исак осекся, поняв, что хватил через край и шеф разозлился не на шутку. А это во всех случаях было нежелательно и опасно. Поэтому он благоразумно переждал, пока гнев Годердзи несколько улегся, вытащил пачку сигарет, предложил шефу, зная по опыту, что тот, бывая не в духе, обычно курил. И сам закурил. Помолчал, попыхтел сигаретой, потом, заметив, что Годердзи поостыл, поднял кверху правую руку и со всей убедительностью, на которую был способен, произнес:
— Клянусь своей десницей, у меня и в мыслях не было тебя обидеть... Я только хочу, чтобы ты лучше разобрался в ситуации. Если же ты этого не хочешь, я и вовсе замолчу. Чего не хочешь — того не дай тебе господь!
— Ладно, валяй! Говори, что хотел сказать. Я не красная девица, чтобы со мной антимонии разводить.
— ...Вот ты говоришь, что пускай, мол, даст мне деньги, а я ему материал дам. Да кто тебе деньги-то даст? Где они, эти деньги? Ты не понимаешь, что район на свои средства, из своего бюджета будет строить? Значит, районные организации должны сложиться, распределить между собой все расходы, и каждый внесет свою долю. И ты, ежели ты и вправду патриот своего района, должен так же поступить, а нет, так, знаешь, у Вахтанга Петровича спина крепкая, а руки длинные, не таких, как мы с тобой, а любого почище нас, покрупнее нас, как хряков, охолостит!
— Да, но как я могу выдать материал? Если я стану все тут разбазаривать, меня и вправду охолостят.
— Э-э, не будь ребенком, это дело простое, я тебя научу всему, что надо делать.
— Ты смотри на него, он меня научит! На кой шут мне твое учение! Ведь ежели до дела дойдет, не с тебя, а с меня спросят... Что я тогда отвечу? Исак, мол, научил?
— Э-э,— сморщился Исак в презрительной гримасе.— Прежде чем с тебя, с меня спросят, я бухгалтер, а не ты. Уж если я говорю — научу, это значит, что ни с меня не спросят, ни с тебя не смогут спросить, понял? Хочешь, скажу сейчас, как мы должны поступать, а нет — воля твоя, пожалуйста!.. И Исак повернулся было уходить.
— А как же все-таки? — чуть помешкав, заинтересовался Годердзи.
— Как, да так, за счет «левого», о котором я тебе толковал...
— Ох, Исак, подведешь ты меня под монастырь! Чует мое сердце, добром такое дело не кончится...
— Да ладно, начальник, чего ты трусишь! Вот уж не думал, что ты такой боязливый! Под какой это монастырь я тебя подведу, когда и райком с нами заодно, когда и они, и мы одно дело делать будем!
— Коли это самое «дело» не выгорит, они тотчас от нас отступятся, уж я хорошо их знаю, пока ты силен, они с тобой, а чуть запнешься, оскользнешься, они первыми тебе пинка дадут.
— Вахтанг Петрович не такой человек, его хоть вешать будут, он друга в беде не оставит. Да, наконец, ведь это желание руководителя республики, кто против пойдет? А вот ежели мы в сторону вильнем, нам того не простят.
— Мы совсем бесплатно должны материал выдать?
— Совсем.
— Мать честная, ну и в переделку мы попали!
— В переделку ты попадешь, коли не поможешь району в трудный момент, коли не поддержишь инициативу райкома, вот и окажется, что мы с тобой не патриоты, не радеем о своем районе, ото всех отстаем...
— Ну хорошо, но ведь если мы совсем бесплатно им выдадим, из каких же средств расходы покроем?
— Ты послушай меня хорошенько и все поймешь: когда мы получим этот «левый» товар и реализуем его, прибыль будет огромная. Даже если весь «левый» но твердым ценам загоним, все равно. Так вот, тем, кто нам этот «левый» прислал, поставщикам то есть, мы должны будем сорок процентов, то есть меньше, чем полцены, понял? Дело выгодное, очень выгодное, уж ты мне поверь. Это для «левого» закон - выгоду дает большую...
Так вот, затем, сударь мой, пятнадцать процентов положено нашему начальству. Им все известно, потому и доля полагается. Десять процентов местному руководству, а пять сохраняем для ревизоров. Остальные тридцать процентов чистыми наши!.. Но эти тридцать процентов считаются от продажи материала по установленной цене. А мы-то не по этой ЦЕНЕ продавать будем, а самое меньшее раза в полтора дороже... Поэтому фактически у нас останется пятьдесят процентов от продажи всего материала, всего поступившего материала, понял?
Все это должно быть самой большой нашей тайной. Если тебя на расстрел поведут, ты и тогда не должен признаться,— дескать, ничего не знаю, и баста! Пусть догадываются, пусть говорят,— мы должны начисто отрицать: нет И нет!.. Об этом ни одна живая душа не должна ничего знать, ни-ни! Кроме трех ЧЕЛОВЕК: МЕНЯ, ТЕБЯ И Серго. Эти ПЯТЬДЕСЯТ процентов составят столько, что мы СМОЖЕМ дать им в зубы и ту сумму, которая необходима на строительство этого чертова охотничьего или гостевого домика, пропади он пропадом, пусть подавятся, и нам с тобой столько останется, что не в убытке будем! Уж ты мне поверь, Исак считать умеет! Пусть хоть со всего мира математики соберутся, проверяют — никто меня ни на чем не поймает! Клянусь своим счастьем...
- Охо-хо, это что же такое, а,— покачал головой потрясенный Годердзи.— Как все связано, увязано друг с другом, мать честная!..
— Такова жизнь, дорогой начальник, такова жизнь. Ведь еще Маркс и Энгельс доказали, что все в этом бренном мире взаимосвязано, все друг с другом взаимодействует, в этом, говорят они, суть диалектики. Так почему же мы должны противоречить этой диалектике, не взаимодействовать? А какое может быть взаимодействие в гиблом деле? Взаимодействие должно подразумевать лишь выгоду. Веретено крутится, крутится, нить прядется, так было, так есть, так будет!..
- Исак, ты присмотри тут, а я пойду, пожалуй, домой, голова чего-то разболелась, сосну немножечко, авось пройдет. Эта математика и проценты, сказать правду, в печенках у меня сидят, никогда их терпеть не мог... разрази господь того, кто их придумал, не будь их, как спокойно бы жили люди!..
На следующее утро Исак вошел в кабинет Годердзи с еще более деловым видом, чем обычно.
- На вот, подпиши,— сказал он и положил ему на стол какую-то бумажку, отпечатанную на машинке.
— Это что такое? — спросил Годердзи, сразу как-то сникнув, и устремил на бумажку такой взгляд, словно перед ним падаль положили.
— Отношение, о котором мы с тобой вчера толковали...
— Слушай, да разве можно так наседать на человека? Креста на тебе нет, ей-богу! Обожди малость, дай дух перевести. Я еще не обдумал, ты же понимаешь, все надо взвесить, со всех сторон обмозговать. Говорится, семь раз отмерь, один раз — отрежь...
— Не хочешь — как хочешь, очень мне надо, в конце концов! - Впервые за их знакомство Исак вышел из себя, схватил бумажку, со злостью скомкал ее и сунул в карман.
— Да погоди ты, не кипятись! Дай подумать! Нельзя же так, с бухты-барахты! И откуда ты такой на мою голову взялся!..
— Ты, милый человек, давно уже все только думаешь и думаешь. По ТВОЕЙ милости вот уже полгода мы ЗДЕСЬ небо коптим. Ты себя так ведешь, будто это только в мой карман должно пойти!.. Голова этому делу - ты, не хочешь, не надо, вот и все, шабаш! — Взбешенный Исак выскочил из комнаты, так хлопнув дверью, словно вышибить ее хотел, да напоследок такой мат загнул, что даже Годердзи поморщился.
Весь тот день управляющий просидел в своем кабинете, погруженный в глубочайшие размышления.
Бухгалтер к нему больше не заглядывал — тоже заперся в своей комнате, строго-настрого наказав девушке-счетоводу, чтобы никто к нему не входил,— я, мол, занят квартальным балансом.
Когда рабочий день подошел к концу, Годердзи вызвал к себе главного бухгалтера.
Исак явился, однако, не сразу — раза три заставил себя звать.
— С каких это пор ты перестал мне повиноваться? — рявкнул на него Годердзи.
— Начальник, говорится, когда в парикмахерской сидишь, не спорь с брадобреем, у него в одной руке твоя голова, в другой бритва. И когда в лодке сидишь, с лодочником не ругайся. Бухгалтер тот же брадобрей: коли что не понравится, может и бритвой по шее полоснуть, и тот же лодочник: когда вздумается, раз — и вывернет лодку, утопит. Я-то для тебя, кроме добра, ничего не хочу, а ты меня не ценишь и не веришь мне. Разве мне это не обидно?
— Ладно, ладно, покажи, что там у тебя в той бумажке написано...
— Да зачем, ты все равно ее не подпишешь.
— Покажь, говорю!
Исак протянул ему уже разглаженную и аккуратно сложенную бумажку и сел.
Долго читал отношение Годердзи Зенклишвили. Читал, вникал, и мозг его работал с лихорадочной быстротой.
«Здесь вроде и вправду ничего страшного не написано,— думал он. — Мы просим, чтобы сверх лимита, если есть у них возможность, прислали бы нам столько-то кубометров лесоматериала,-— размышлял он, читая отношение.— Я прошу официально, по закону, а пришлют они «левый» или «правый» — откуда мне знать? И вообще это не моя забота.
...Да, пока что здесь ничего страшного нет. Сыр-бор, видать, после разгорится, но до тех пор времени много. Что ж, попробуем, поглядим... а если я увижу, что дело это не по мне, весь материал, поступивший по этому отношению, оприходую и продам его тоже официально... Эх, Исак, Исак! Где это видано, чтобы маленький чертенок большого черта одурачил!..»
А вслух он сказал:
— Ладно, подпишу. Но запомни, вся ответственность на тебе, я знать ничего не знаю. Идет?
— Идет,— бодро отозвался Исак, и легкая улыбка скользнула по его тонким губам.
— Э-эх, была не была! — махнул рукой Годердзи и жирно расписался.— Давай-ка теперь забирай да и посылай куда следует, и дай бог, чтобы все кончилось благополучно!
—- Аминь,— повеселевший Исак так же аккуратно сложил бумажку и положил ее в нагрудный карман.— Вот так! Хе-хе, теперь-то мы станем настоящей базой!..
Без малого месяц спустя после того памятного дня на базе Лесетройторга затрезвонил телефон: с железнодорожной станции сообщали,— мол, в ваш адрес поступили вагоны, груженные лесом, забирайте его побыстрее, не то будете платить штраф за простой вагонов.
Исак и Серго, услышав это, заметались, забегали, точно голодные волки в клетке при виде пищи.
Исак, совершенно ошалелый, влетел в кабинет Годердзи, трясущейся рукой протянул ему доверенность — печать, мол, поставь — и так поспешно выхватил обратно эту доверенность, что опешивший управляющий не успел и глянуть, на сколько кубометров она была выдана.
Заполучив документ, Исак сперва заперся в своей комнате и долго щелкал на счетах, потом сломя голову помчался на станцию, прихватив с собой сияющего Серго.
Целых три дня ушло на разгрузку вагонов, перевозку леса со станции и размещение его на базе.
Спасибо Вахтангу Петровичу, помог грузовиками и рабочими, а то и в две недели не управились бы с этой работой.
Когда все закончилось и база заполнилась лесоматериалом, Исак категорически потребовал дать ему еще два дня: я, мол, должен все зафиксировать, а уж после начнем продавать. Хитер был чертяка, хитер,— хотел, чтобы весть о поступлении лесоматериала распространилась как можно дальше.
И не ошибся в своем расчете: в пятницу утром, едва распахнулись огромные зеленые ворота «Годердзиева склада», народ хлынул во двор. Въезжали машины всех видов, арбы, телеги, тракторы, тягачи, двуколки, старинные дроги и фургоны.
Серго, приветливый, любезный, обходительный, проворный, вертелся волчком, счетовод и кассир едва поспевали принимать деньги и выписывать квитанции.
А Исак, как цапля, шагал от штабеля к штабелю, вроде бы невозмутимый и равнодушный, а в уголках глаз играла радость. От штабеля к штабелю — и в кабинет шефа, а тот сидел, напыжившись от сознания важности момента.
— Ты только глянь, сколько клиентов к нам привалило! — восторженно обратился к нему Исак.
— Эге-эй,— отозвался Годердзи,— был бы мед, а муха из самого Стамбула прилетит!
Управляющий был радостно возбужден, но и чуточку напуган. Щеки у него горели, речь стала быстрее, чем обычно, в кресле он не сидел — ерзал беспокойно и каждому, кто к нему входил, испытующе заглядывал в глаза. У него был такой вид, словно всю эту кутерьму только для его удовольствия и затеяли, для того, чтобы он всем показал: вот, дескать, какой я всесильный, что завертел.
А лес между тем раскупали и увозили, увозили...
Откуда только не понаехали покупатели: из Мцхета и Каспи, из Гори и Хашури, из Боржоми и Сурами... Даже из самого Тбилиси немало было машин...
Забирали все подряд, ничего не браковали, ничем не пренебрегали, ни о чем не спорили — только бы заполучить драгоценный материал...
На глазах таяли огромные пирамиды чисто распиленных досок, бревен, балок — все из отличнейших хвойных пород...
Кто тут спрашивал цену, кто доискивался до тонкостей, кто проверял, верно ли считает краснощекий бойкий парень Серго, не выдает ли кубометр за полтора...
Бухгалтер и завскладом не помнили ни о еде, ни об отдыхе. Вспотевшие, раскрасневшиеся, метались они туда и сюда, ожесточенно жестикулируя, тараща сверкающие глаза, возбужденно вели торг. А каждый из покупателей норовил залучить в сторонку кого-то из них, договориться о чем-то с глазу на глаз...
К вторнику лесоматериал был полностью продан и вывезен. Если до сих пор основная нагрузка лежала на Серго, то теперь на первый план выступил Исак. До глубокой ночи сидел он за своим бухгалтерским столом вместе с невзрачной, неразговорчивой и деловитой девушкой-счетоводом и усердно подсчитывал, вычислял, писал, перекладывал с места на место отдельные бумажки, с невероятной быстротой щелкал на счетах, крутил ручку арифмометра.
Спустя неделю после поступления товара Исак вошел в кабинет начальника. Вошел несколько необычно: остановился на пороге, обернулся назад, подозрительно оглядел коридор и видневшийся в растворенную входную дверь двор.
На базе был объявлен перерыв.
Во дворе никого из посторонних не было.
Серго куда-то скрылся.
Девушки — счетовод и кассир — сидели на траве в тени и о чем-то разговаривали.
Не спеша пересек двор Баграт — нес еду собакам, громко кляня и ругая их неизвестно за что.
— Это твоя доля, здесь тридцать тысяч рублей, — тихим голосом проговорил Исак и положил перед Годердзи завернутый в газетную бумагу сверток, перетянутый шнурком.
— Ох,— встрепенулся управляющий базой и так резко откинулся назад, на спинку стула, будто перед ним не сверток с деньгами лежал, а ядовитая змея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51