Мисс Лэрейси сразу поняла, что едет скорая помощь. Пожарные машины воют устало и протяжно. Полицейские – те вроде как булькают. А вот у скорой помощи голос колючий, как чертополох. Кто же это занемог? Мисс Лэрейси тихонько покачала головой и густо намазала поджаренный хлеб маслом. Золотистая корочка заблестела и чудесно запахла.
Она взяла кружку, тарелку, повернулась к столу и только тут заметила большой лист бумаги. Это еще откуда? Похоже на картинки, что рисует Томми. Он их все время приносит. Но вчера Томми не появлялся. Может, сегодня забегал с утра пораньше? Он так часто делает, если что-то увидел и хочет другим показать. Томми, похоже, вообще никогда не спит. Вечно бродит по окрестностям, навещает соседей, проверяет, как у них дела. И рисует, рисует. Если у тебя на душе тоскливо, Томми тебе улыбнется, и хандры как не бывало. Больше никто так не умеет.
Рисунок изображал двух девочек. Они стояли словно за стеной падающей воды. Одна была очень похожа на ту светленькую, из дома старика Критча у верхней дороги. Мисс Лэрейси поставила завтрак на стол и внимательно вгляделась в картинку. Вторую девочку она не знала.
Из кухни донесся шорох. Тихонько скрипнула дверь. «Уж не духи ли», – с надеждой подумала мисс Лэрейси. Да нет, с какой стати – белый день на дворе.
– А?… – спросила старушка.
В дверях появился Томми. Он смущенно почесывался, запустив в растрепанную шевелюру всю пятерню.
– Да я тут по вечерку, как Райну спать уложил – сразу сюда. Приткнулся на минутку, – он показал большим пальцем в сторону двери, – ну и задремал. Во! Прям как маленький.
Мисс Лэрейси рассмеялась и потрепала его по руке. – Ах ты, золотце. Пойдем, чайку попьем.
Пока мисс Лэрейси подогревала чай, художник, согнувшись над столом, задумчиво разглядывал свое творение. К тому времени, как вода закипела, Томми успел набросать еще несколько портретов белокурой девочки. Вот она стоит, вот покачнулась, упала. Вот над ней склонился кто-то бородатый.
– Я ж ее знаю. А это вот та, которой папа в Критчевом доме остановился, – сказала мисс Лэрейси.
– Ну да. – Томми продолжал рисовать. Он страшно спешил, словно боялся, что у него отнимут карандаш. Пальцы так и мелькали. – Помните картинки мои, в прихожей висят? Ну, портреты. Там семьи целые. Они все поумирали давно.
Мисс Лэрейси положила руку ему на плечо. Томми отчаянно возил карандашом по бумаге.
– А скоро вернутся, – добавил он.
– Это как же?
– Вернутся, – убежденно сказал Томми. – Хоть и померли, а все равно. – Томми перевернул лист бумаги и начал рисовать на обратной стороне. Море. На поверхности воды один за другим показываются люди. Позади них – размытые очертания странных существ. Они стелятся густым туманом, постепенно принимая облик тех, кого давно уже нет на свете.
Клаудия стояла на пороге детской и в оцепенении смотрела на Джессику. Девочка сидела на разобранной постели лицом к стене и вся дрожала, волосы ее сбились в мокрые пряди. Некоторое время Клаудия озадаченно наблюдала за призраком дочери.
– Джессика?
Ребенок не ответил.
– Ты бы в сухое переоделась. У тебя ведь столько платьиц красивых.
Ни слова в ответ. Джессика не шевелилась, словно изображала свою же фотографию на стене. Как можно так долго сидеть неподвижно?
– Ты совсем замерзла, переоденься.
Мертвая тишина.
– Джессика?
Где-то рассмеялась девочка. Клаудия повернулась на звук. Смех раздавался почти у самого крыльца. Когда Клаудия вновь взглянула на постель, Джессика сидела в той же позе, только подвинулась чуть ближе к краю.
– Я пойду вниз, – Клаудия сказала это скорее себе, чем дочери. Над письменным столом висели фотографии. Их сделали, когда Джессика однажды промокла под дождем, получила нагоняй и, не переодеваясь, обиженно уселась на кровать лицом к стене. Клаудия открыла дневник, взяла карандаш и написала: Я водила ее за ручку, я водила ее за ручку, я водила ее за ручку, я водила ее за ручку.
Снова послышался детский смех. Клаудия встала из-за письменного стола и пошла к лестнице, ведущей на первый этаж. Одно удовольствие спускаться по таким ровным ступенькам. Этот дом построил Редж с друзьями восемь лет назад. Они перелопатили уйму книг о зданиях на солнечных батареях. Клаудия тогда была беременна Джессикой. Чертежи муж заказал в телемагазине. Грузовик привез огромные стеклянные панели, их пришлось поднимать и устанавливать подъемным краном. Клаудия поначалу возмутилась – это же так дорого! Но Редж заверил, что панели того стоят. «У тебя в мастерской всегда солнце будет, – подмигнув, сказал он, – вам, скульпторам, без света нельзя». Редж страшно гордился глиняными статуэтками Клаудии и всячески ее поддерживал. Но при посторонних никогда жену не превозносил – не хотел показаться хвастуном. В этом был весь Редж. Он старался со всеми вести себя одинаково и никого не унижать. Поначалу семья жила у нижней дороги прямо рядом с заливом, в рыбачьем домике мужниных родителей. Мать Реджа умерла и оставила хозяйство единственному сыну. Но в крошечной лачуге работать оказалось почти невозможно. Глиняные изделия не помещались на полках. Комнатки были построены с таким расчетом, чтобы легко отапливаться зимой, когда с океана дул холодный ветер. Скоро Клаудия начала получать заказы из-за границы, и пришлось сложить еще одну печь – для обжига глины. Стало совсем негде повернуться, и работа застопорилась.
В конце августа супруги перебрались в новый дом. Клаудии здесь сразу понравилось: из окон открывался чудесный вид на бухту. Второй этаж был поделен пополам, в передней части – просторная мастерская, сзади – две спальни.
Клаудия оглянулась на гостиную. Золотистые сосновые доски, высокие потолки. Столько света, столько воздуха. Когда-то здесь так легко дышалось! Картины в рамах. Морские пейзажи. Спокойное море, бурное море. Клаудия подумала, что душа человека похожа на океан – те же подводные течения, те же шторма и штили.
На последней ступеньке она резко остановилась. За стеклянной входной дверью стояла девочка.
– Джессика? – пробормотала Клаудия. Она никак не могла понять, каким образом дочь так быстро оказалась на улице.
Девочка улыбалась и прижимала нос к матовому стеклу. Та самая девочка из дома Критча. Сколько она там пробудет? Кто-то большой положил руку на плечо ребенка и потянул назад. Может, отец? Ну точно, это вчерашние знакомые. Только как их зовут? От резкого стука Клаудия вздрогнула и схватилась за горло. Придется открыть.
Она закрыла глаза и попыталась собраться с силами. Ребенок снова что-то защебетал. Почему нельзя постоять тихо? Клаудия взялась за дверную ручку и глубоко вздохнула, прежде чем нажать на нее.
– Доброе утро, – поздоровался отец девочки, и улыбка сбежала с его лица. Он взглянул на часы. – Мы вас не разбудили?
– Нет-нет, что вы, – как могла приветливо сказала Клаудия. Прищурилась, отвела прядь волос за ухо и тут же вспомнила, что сегодня еще не причесывалась. «Значит, сейчас утро, – подумала она. – Интересно, который час?» И зубы не чищены, изо рта, наверное, пахнет. Ну и пусть. «Ни капли воды в рот не возьму. Ни за что. Уж лучше совсем высохнуть, как мумия». В присутствии посторонних Клаудия казалась себе некрасивой, нелепой и беззащитной. Вдали сверкали на солнце волны, бухта защищала берег от грозной стихии. Дальше к востоку, за горизонтом, океан правил жизнями людей.
– Тари очень хочет с вашей дочерью познакомиться. – Отец с любовью погладил ребенка по голове. – Было бы здорово, если бы они пообщались. Прекрасное утро, кстати.
– С моей дочерью? – Губы Клаудии задрожали, щеки побелели. Затуманенный взгляд остановился на Тари. – Ты что-то знаешь про мою дочь?
– Да, – пискнула девочка.
– Откуда? – Кожа на скулах натянулась. Клаудия чувствовала, что с каждым словом становится все уродливее.
– Мы не вовремя? – спросил отец.
Клаудия раздраженно взглянула на него, кровь прилила к щекам, в горле пересохло от гнева.
– Не вовремя.
Гости переглянулись.
– Простите, – сказал отец.
– Н-нет, я не это имела в виду. – Клаудия пальцем провела по губам и тревожно оглянулась на лестницу. – Просто…
– Она спит?
– Да, – с облегчением выдохнула Клаудия, уцепившись за простой ответ. Она опустила руку, стала видна надпись на рукаве. Клаудия нагнулась, стараясь заглянуть Тари в глаза. – Где ты видела Джессику?
Девочка неуверенно махнула рукой:
– У вас в мастерской. В окне.
Отец нахмурил брови, он был явно смущен и озадачен.
– Мы как-нибудь в другой раз зайдем, – сказал он.
– В окне моей мастерской? – Перед глазами Клаудии сгустился туман, в ушах зазвенело. Ей хотелось схватить ребенка за руку, ощутить живую плоть. Если, конечно, Тари и правда живая. Клаудия потянулась к девочке, но потеряла равновесие и оперлась рукой о деревянные перила. – Джессика, – в отчаянии прошептала она, перед глазами закружились белые хлопья. Клаудия со стуком села на пол. Обхватила руками колени и спрятала лицо в подол. – Уходите, – сказала она. Ткань заглушала звук. – Пожалуйста… забирайте ее… и уходите.
Больница стала для доктора Томпсона вторым домом. Многие боялись этого заведения, он же отдыхал здесь душой. Раз и навсегда установленный порядок – заполнение форм, ежедневная рутина, осмотры – все это помогало собраться с мыслями. Доктору нравилось, что кругом царит чистота, и есть кому эту чистоту поддерживать. Врач должен во всем находить повод для оптимизма, а не переживать, что почва под ногами зыбкая, а любой результат непредсказуем. Иначе можно свихнуться. Надо нести людям надежду, хотя бы и призрачную.
Но вот морг – совсем другое дело. Даже у Томпсона начинало сосать под ложечкой, когда он отправлялся в подвал. Двери лифта открылись, и в нос сразу ударил запах формальдегида.
У входа за металлической стойкой сидел санитар, Глен Делэйни. На нем был белый лабораторный халат. Делэйни ковырял у себя в пальце чем-то, похожим на щипчики. Наверное, вытаскивал занозу. На секунду приподнял голову, взглянул на доктора и вновь погрузился в свое увлекательное занятие.
«Вот баран», – мысленно выругался Томпсон. Все работники морга какие-то странные. Он взглядом поискал патологоанатома, но того нигде не было видно.
– Доктор Питере у себя?
Делэйни пожал плечами. Нет, вы видели? Он пожал плечами! Будь Томпсон ровесником этому тридцатилетнему молокососу, непременно отпустил бы что-нибудь насчет недополученного воспитания. Но с возрастом становишься сдержаннее. Да и какой, собственно говоря, смысл воспитывать санитара? Все рано не изменится. Такого ничем не проймешь, хоть по голове дубась. «Ушел в себя, вернусь не скоро».
Тело Фаулера еще не убрали со стола в морозильную камеру. Доктор подошел поближе, чтобы разглядеть надрезы, которые сделал патологоанатом. Все-таки вскрытие – это садизм и неуважение к умершему. В таких ситуациях Томпсону неизменно приходила в голову одна и та же мысль: «Ну, этот точно умер. Вы только полюбуйтесь. Его на части кромсают, куски отпиливают, а он молчит». Сильный здоровый человек стоял в кабинете у доктора всего два дня назад. Теперь его нет. Есть кусок разделанного мяса. И кто же из них настоящий мистер Фаулер? Вот он, главный вопрос бытия.
Сесть бы куда-нибудь, а то колени совсем замучили. Томпсон переступил с ноги на ногу. С Делэйни что ли поговорить? Живой голос, все-таки. Только о чем? О занозе в пальце? Можно было бы спросить, как умер Ллойд, но миссис Фаулер и так все по телефону рассказала. Нашла мужа в кресле. Мертвого. Он словно бы спал, вот только цвет кожи был неправильный. Серый. «Прямо вареная капуста», – рыдала вдова.
– Как жизнь? – Томпсон ожидал, что Делэйни ответит обычной шуткой: «Вскрытие покажет».
– Какая тут жизнь, – ответил санитар, яростно ковыряя несчастный палец. – Тут больница.
Томпсон нахмурился. Пристальное внимание, которое Делэйни уделял своей ручище, начинало действовать на нервы. Что он там ищет, в самом деле? Доктор хотел было плюнуть на свои добродетели и как-нибудь так обозвать санитара, чтобы его наконец проняло, но тут открылась дверь. В нее боком протиснулся высокий, под два метра, смуглый сержант полиции и застыл у входа, словно не решался войти.
– Это морг? – наконец, спросил он.
«Нет, – подумал Томпсон, – детский садик. Сам-то как думаешь?» Впрочем, зачем грубить? В конце концов, полицейский имеет полное право задать такой вопрос.
– Полагаю, что так, – сухо ответил Томпсон. Делэйни тихонько хихикнул. Доктор тут же возненавидел санитара еще больше, насколько это вообще было возможно, и преисполнился симпатии к сержанту.
Полицейский пригнулся, чтобы не стукнуться головой о притолоку, хотя нужды в этом не было. Он встал рядом с Томпсоном и наклонился над телом Фаулера. Особенно сержанта заинтересовали шесть швов, стянутых белыми нейлоновыми нитками. Он снял фуражку, очевидно, из уважения к усопшему, и пригладил короткие темные волосы. Но и без того каждая прядка лежала на своем месте.
– На столе – покойник, – проговорил он, – верно? Этот вопрос Томпсона ошарашил.
– Верно, – ничего лучше доктор придумать не смог.
– Просто я сомневаюсь частенько.
– Можете не сомневаться, живых сюда обычно не привозят.
– Дай бог.
Делэйни с недоверием взглянул на сержанта и снова занялся пальцем.
– До чего же в моргах тяжко, – горестно сказал полицейский. Казалось, он разговаривает с мистером Фаулером.
Несмотря на серьезность ситуации, Томпсон еле сдержался, чтобы не захохотать. Слишком уж патетично это прозвучало.
– Помер, – вздохнул сержант. – Это ведь Ллойд Фаулер?
– Да, это он, – ответил Томпсон.
Полицейский протянул руку:
– Сержант Чейз.
– Доктор Томпсон.
– Отлично, – сказал Чейз, сжал губы и уверенно кивнул. – Очень приятно познакомиться. Он сам помер?
– Мистер Фаулер?
– Да.
– Что вы имеете в виду?
– Может, кто помог?
– Еще не все анализы готовы, но, похоже, умер он своей смертью.
– Хорошо. – Чейз повернулся к Делэйни. Тот продолжал орудовать щипчиками. Некоторое время сержант озадачено следил за ходом операции.
– Чем это вы занозились? – спросил он наконец. – Одно железо кругом.
Томпсон заметил, что на лбу полицейского выступил пот.
– Костью, – ответствовал санитар.
Сержанта передернуло.
– Вы бы окошко открыли, – предложил он с таким видом, словно считал, что Делэйни это поможет. Чейз огляделся по сторонам, но никаких окон, разумеется, не было. – Тоже придумали – покойников потрошить, – пробурчал он себе под нос и оттянул пальцем воротник. – Жарковато у вас тут.
– Да не сказал бы. – Томпсону, напротив, казалось, что изо рта уже пар валит.
– Может, снаружи? – спросил Чейз и сглотнул.
– Снаружи чего? – Томпсон наслаждался происходящим, из вредности делая вид, что не понимает, о чем идет речь.
– Ну да, конечно. – Сержант слабо улыбнулся и облизнул пересохшие губы. – Я говорю, может, снаружи побеседуем?
– Разумеется.
Чейз помахал санитару рукой:
– Приятно было поболтать. А кость не забудьте на место воткнуть, – на выходе он снова пригнулся. – Бедный мистер Фаулер и то живее, чем этот санитар. – Сержант замолчал, стараясь прийти в себя.
– Вы бы лучше присели, – сказал Томпсон.
– Ничего, постою. – Чейз привалился к стене и стал отковыривать горизонтальную деревянную планку. Отломил небольшой кусочек, потом еще два. Пошатнулся, смешно замахал длинными руками, но все-таки не упал и постарался сохранить невозмутимый вид. С удивлением поглядел на зажатую в кулаке гвоздистую щепку. Уронил фуражку, наклонился, чтобы подобрать. Аккуратно водворил головной убор на голову и как бы невзначай сел на корточки.
– Я когда в академии учился, – сказал он, пытаясь приделать деревяшку на место, – нас на вскрытия гоняли. Сколько я всяких убийств перевидал, но такого… Сердце в руки брать заставляли. – Он стукнул кулаком по деревянной планке, зажмурился от боли и стал разглядывать руку. – Ах ты, батюшки… Доктора, мне, доктора! – Чейз улыбнулся Томпсону, глядя на врача снизу вверх. Улыбка была на редкость располагающей. Постепенно лицо сержанта стало приобретать здоровый оттенок. На смуглых щеках проступил румянец. – Больницы из меня всю душу вынимают. На убийство когда выезжаешь, вроде нормально. А тут не могу – в ушах звенит.
– Резко не вставайте. Я вас не удержу.
– Да нет, все уже. Порядок. – Чейз прислушался к своим ощущениям и медленно выпрямился.
– Вы расследуете смерть Фаулера?
– Я, по правде, пока сам не знаю. У нас теперь так: как смертность в городе подскочит, главный компьютер – р-раз – предупреждение. Автоматика. А наш брат уже думает, есть тут связь какая между этими смертями или нету. Такие нынче правила.
– Ох уж эти компьютеры.
– Где тут пожарная лестница? – спросил Чейз, оглядывая коридор. – А то я что-то запутался.
– За углом лифт.
Внизу Томпсон поговорил со старшей сестрой приемного отделения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50