Вот отсюда, к примеру, забрали обгоревшего человека… а здесь он стоял в темноте и смотрел, как полыхает пожар… а вот здесь, где теперь все почернело от копоти, он был возвращен в этот мир. Тут были ответы – о да, он знал это точно, но пока не знал, в чьей груди были скрыты эти ответы.
Но хотел это узнать. Такова была его природа.
Он заметил человека, расхаживающего по блестящему скользкому тротуару в радужном круге света фонаря. Это был тот самый человек, которого он встретил, когда той ночью вышел из адского пламени. Тот, который отдал ему красное одеяние, которое он носил до сих пор.
Увидев его, человек остановился и зачарованно, с восторгом уставился на него. Неужели все так просто? Ему не хотелось этого. Хотелось, чтобы все было, как тогда, давным-давно… до того, как все было так чудовищно перевернуто, переиначено…
Чем ближе он подходил, тем более человеком овладевали ужас и восторг. Темная кожа, длинные волосы, черты лица скрыты под краской и грязью, слюной и пылью. На запястье – ремешок, на ремешке – кожаный кошель. «Сумка» – он вспомнил слово.
– Это ты, – изумленно проговорил человек. – Это снова ты.
Покачиваясь на высоких каблуках, он подошел к нему и прикоснулся к его рукаву рукой. Он обратил внимание на то, что ногти у человека выкрашены яркой серебряной краской.
– Вот не думал, что встречу тебя снова. По крайней мере, не в этой жизни.
Теперь в этом мире жило так много людей, что, пожалуй, в этих словах был смысл.
– Но на этот раз ты от меня так просто не уйдешь. Сначала скажешь мне кое-что.
– Но… что ты… хочешь знать? – Он впервые попробовал произнести слова, выловленные им из воздуха. Интересно, поймет ли его человек?
– Для начала хочу узнать, кто ты такой.
Он понял.
– Или, может, лучше спросить, что ты такое? Когда я тебя видел в последний раз, ты горел прямо как лампочка. А теперь не горишь.
Он не мог позволить себе светиться. Это было бы непредусмотрительно. Он увидел, как из-за угла выехала белая машина с синими полосками и красной перекладиной на крыше.
– Вот дерьмо, – выругался человек, подаривший ему одеяние, схватил его за рукав и потащил к темному подъезду, тому самому, где он стоял и смотрел на пожар.
Машина приближалась. Человек потащил его дальше, в глубь подъезда, вниз по лестнице. Кругом валялись рваная бумага, разбитые бутылки, пахло помоями и… человеческими испражнениями.
– Мы просто подождем тут немного, пока мои приятели уйдут.
Он уловил запах страха.
– В общем, меня зовут Домино, может быть, потому, что я легко переворачиваюсь вверх тормашками. – Человек хихикнул. – А ты не хочешь мне сказать, как тебя зовут?
Ему не нравилось в этом месте. Он шагнул к лестнице, но Домино снова схватил его за рукав и сказал:
– Сейчас тут копы кружат. Да и куда тебе торопиться?
Домино притянул его к себе. Они были почти одного роста, и он мог смотреть Домино прямо в глаза, темно-карие, с длинными черными ресницами и бровями, подкрашенными янтарной краской.
– Знаешь, ты ведь мой должник, – проворковал Домино, теребя края красного пальто. – Это я тебе подарил.
Он почувствовал, как Домино расстегивает пуговицы.
– Денег не прошу, если только ты сам не захочешь дать мне немного денег… но ведь ты можешь хотя бы показать мне, что у тебя там, внутри? – Он был готов раздвинуть полы пальто. – Думаю, ты такой… особенный.
Руки Домино проникли к нему под пальто, прикоснулись к нему.
Темнота под лестницей озарилась светом. Домино отстранился.
– Проклятие… ты опять так делаешь!
Сияние разгоралось все ярче. Он не пытался сдерживать себя. При свете он смог лучше рассмотреть Домино. Он увидел фальшивые волосы поверх настоящих, увидел мужские черты лица под слоем пудры, мускулистые руки под мягкой женской одеждой. Крепкие сладкие духи не смогли скрыть запаха гнили, запаха порока.
– Что за… черт? – ахнул Домино.
Он расставил руки в стороны. Домино отшатнулся, попятился, прижался спиной к сырой грязной стене.
– Господи Иисусе…
Он сбросил с плеч пальто и шагнул ближе… и обнял Домино. Тот начал вырываться.
Но он только крепче сжал Домино в объятиях, прижал к себе его дергающееся и извивающееся тело. Он чувствовал его страх, его гнев. Он скрутил Домино по рукам и ногам. Он ощущал, как тот пытается сделать вдох, как бешено колотится его сердце.
– Ты спросил, как меня зовут, – сказал он в то мгновение, когда идеальный огненный круг образовался у них под ногами и пламя отразилось в выпученных от ужаса глазах Домино. – Мое имя – Ариус.
И тут языки пламени быстро взлетели вверх и объяли их тесно прижатые друг другу тела. Домино вскрикнул, но рев пламени, бушевавшего в пустом подъезде, заглушил его голос. Загорелась одежда Домино, кожа покрылась трещинами. Полыхнул и мгновенно сгорел парик.
Когда почти нечего было держать, Ариус, целый и невредимый, отпустил свою жертву и сделал шаг назад. То, что осталось от Домино, рухнуло на пол – догорающая кучка обуглившихся кожи и костей. Оранжевые искры плясали в темном воздухе. Ариус наклонился, поднял красное пальто, отряхнул его от пепла и надел. Затем он подобрал сумку Домино и шагнул к лестнице.
«Ничего не изменилось, – подумал он, поднимаясь по ступеням. Затем остановился и покопался в сумке, посмотреть, нет ли в ней чего-нибудь полезного. – Порок всегда наказуем».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сегодня Картер был не в настроении. Сначала малоприятный разговор с доктором Уэстоном, а теперь он пытался втолковать теорию геохронологии своим студентам, которые вели себя непривычно беспокойно и шумно.
– Большинство из нас приучено верить в то, – сказал он, – что эволюция человечества – один долгий, непрерывный процесс и что всякое гоминидное ископаемое, где бы оно ни было найдено и каков бы ни был его возраст, должно каким-то образом вписываться в эту линейную схему.
Он оторвал взгляд от плана лекции и увидел, что двое студентов в дальнем ряду сидят, опустив головы, и негромко переговариваются. У одного из студентов в руке было что-то вроде поздравительной открытки.
– Однако эту теорию, бытующую под названием «теории единого предка», или «африканской теории», – продолжал Картер, стараясь не обращать внимания на нарушение дисциплины, – становится все труднее отстаивать. Недавние находки в таких местах, как Китай, Индонезия и особенно остров Ява, заставляют устремить взгляд в другом направлении. Эти находки направляют нас к миру, возраст которого – несколько миллионов лет, в котором нескольким различным видам гоминидов удавалось населять планету одновременно. Не обязательно мирно, но все же одновременно.
Он снова посмотрел на студентов и на этот раз увидел, как кто-то из них передал открытку Кэти Койн. Он не выдержал и сердито проговорил:
– Так. Может быть, кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?
В аудитории воцарилась тишина.
– Кэти, вы не скажете мне, в чем дело, пока я не устроил всем вам контрольную работу?
Похоже, Кэти не очень хотелось отвечать, но она поправила голубой платок на голове (в нем она казалась Картеру похожей на хорошенькую крестьянку с картины Милле) и сказала:
– Это открытка с пожеланиями выздоровления.
– Хорошо, – холодно кивнул Картер, думая, неужели Кэти считает такое оправдание достаточным. – Кому она адресована?
– Вашему другу, – ответила Кэти. – Профессору Руссо. Мы все ее подписали.
Картер растерялся. Он не знал, что сказать.
– Я хотела, – сказала Кэти, – отнести ему эту открытку сегодня, если вы считаете, что это можно сделать.
– Да, – кивнул Картер. Он все еще не мог справиться с удивлением. – Уверен, он будет очень рад.
Прозвенел звонок, очень вовремя. Студенты, похоже, из уважения к дурному настроению Картера, собирали свои вещи гораздо быстрее, чем обычно.
– А насчет этой теории геохронологии, – повысила голос Кэти, перекрывая шум, – то это здорово. Лично я обеими руками – за!
Картер понимал, что Кэти просто хочет заверить его в том, что не все, что он сегодня говорил, у всех пролетело мимо ушей. Что ж, он был благодарен Кэти, но знал, что сегодня ему не удалось завладеть вниманием аудитории.
Обедать он отправился туда, где ему не грозила встреча ни с кем из коллег, – в кафетерий студенческого центра. Поставив на поднос «слоппи джо» с жареной картошкой, он направился в самый дальний угол. Здесь было не так шумно. Картер сел лицом к стене, чтобы, не отвлекаясь, подумать о своем.
Но вот беда – о чем бы он ни думал, все было плохо.
Все началось с очередного визита к доктору Уэстону – консультации по результатам анализов. Картер не слишком стремился на эту встречу, но и не очень ее боялся. Он предполагал, что их проблемы с Бет не такие уж сложные и что за счет небольшой коррекции методов планирования семьи им удастся все быстро наладить. Они оба были молоды и здоровы, и вдобавок Бет была поборницей здорового питания. И если бы у Картера появилась веская причина, он бы тоже отказался от фастфуда.
Однако по выражению лица доктора Уэстона Картер еще до начала разговора догадался, что дело не только в диете. Доктор перебрал разложенные на столе бланки с результатами лабораторных тестов, поболтал с Бет насчет собственной коллекции картин и только потом заговорил о деле.
– Результаты ваших анализов, – сказал он, глядя на Бет, – таковы, что мы не находим никаких проблем с зачатием. При физическом обследовании не обнаружено ни закупорки фаллопиевых труб, ни каких бы то ни было еще отклонений от нормы. У вас все в полном порядке с кровообращением и гормональной функцией. Есть небольшая склонность к анемии, но ее легко устранить приемом препаратов железа.
Картер облегченно вздохнул. Хотя бы с Бет все было в порядке. Может быть, интуиция его все же подвела?
Но тут доктор Уэстон перевел взгляд на него, и Картер понял: нет, не подвела.
– В вашей истории болезни, Картер, записано, что в раннем подростковом возрасте вы переболели свинкой.
Свинкой?
– Да, переболел.
– А вы не помните, как тяжело перенесли эту болезнь?
Картеру сразу вспомнился тот месяц, когда он лежал дома с высоченной температурой. Родители устроили ему карантин в дальней комнате, где были задернуты шторы, а на столике рядом с кроватью стояла чашка с жаропонижающим чаем.
– Да, довольно тяжело. Я месяц не ходил в школу.
Доктор Уэстон кивнул.
– Вы не помните, какие лекарства вы принимали?
Картер помнил, что принимал горы таблеток. Пару раз ему делали уколы в ягодицу, но какие именно это были лекарства, он понятия не имел.
– Вам придется спросить об этом у моей матери или у врача, если он все еще практикует. Он и тогда уже был пожилым человеком.
– Возможно, нам не придется этого делать. Думаю, совершенно ясно, что произошло, в особенности если учесть, что ваш семейный доктор практиковал в восьмидесятые годы и не располагал всей той информацией, которой мы располагаем сейчас.
От последних слов Уэстона Картеру стало не по себе.
– Вполне вероятно, что он прописал вам какие-то сильные антибиотики, – продолжал доктор Уэстон, – применение которых в начале периода полового созревания у мальчиков порой способно в дальнейшем отрицательно сказаться на потенции.
Картер попытался понять, к чему клонит Уэстон. Он, что, хотел сказать, что он – импотент? Потому что если он так думал, то…
– Я не предполагаю, что у вас есть какие-то сложности с эрекцией и даже эякуляцией, – сказал доктор Уэстон. – Ни вы, ни ваша супруга не упоминали ни о чем подобном.
У Картера отлегло от сердца.
– Однако неприятным побочным эффектом перенесенной в детстве свинки, а также мер, принятых для ее лечения, является развивающаяся впоследствии у некоторых мужчин стерильность.
Картер словно примерз к стулу. Бет тоже замерла.
– Мы провели два цикла исследования вашей спермы – для анализа вы предоставили нам достаточное количество материала. – Доктор Уэстон едва заметно улыбнулся, но что толку было от этого? – К сожалению, результаты получены одинаковые. Один процент жизнеспособных сперматозоидов, и их подвижность также нарушена.
Картер все еще не мог до конца осознать услышанное. Он был… стерилен?
– Вы хотите сказать, что я неспособен… стать отцом?
Доктор Уэстон откинулся на спинку стула и прижал ладони к крышке стола.
– С биологической точки зрения я бы сказал – нет. Но мне не стоит объяснять человеку вашего интеллектуального уровня, что быть отцом означает не только это.
В первую секунду Картер не понял, о чем речь.
– Вы, как семейная пара, можете иметь ребенка, если прибегнете, к примеру, к альтернативному источнику оплодотворения. Мы могли бы обсудить этот вопрос в другой раз, если вы пожелаете, когда вы все обдумаете и обсудите. С точки зрения физиологии Бет прекрасно годится на роль матери.
Картер почувствовал, как скользнула по подлокотнику кресла рука Бет к его руке. «Неужели у меня такие же холодные пальцы, как у нее?» – подумал Картер.
Значит, они могли иметь ребенка, по крайней мере Бет могла, с помощью чьей-то спермы. Но чьей? Друга? Родственника? Анонимного донора? «Да уж, – думал Картер, – выбор поистине неограниченный. Но как я могу выбрать?»
– Я понимаю, новость неутешительная, – сказал доктор Уэстон, – поэтому вам следует хорошенько, не торопясь, поразмыслить. Но позвольте высказать мое мнение: у вас есть варианты. Если вы хотите иметь семью, вы сможете и будете ее иметь.
«Конечно, – подумал Картер. – Но только чью?»
Он понимал, что прощальные слова доктора Уэстона должны были утешить и воодушевить их, но теперь, обводя взглядом кафетерий, глядя на веселую молодежь, он не чувствовал ни утешения, ни воодушевления. Дикие мысли приходили ему в голову. Каждый из этих парней мог бы стать отцом его ребенка, любой из них мог сделать для жены то, чего не мог сделать он, – помочь ей зачать дитя, передать свои гены следующему поколению. Казалось бы, что тут сложного? Но ему это было не дано. Он понимал, что думать так нельзя, саморазрушительно, но ничего не мог с собой поделать. И еще он не мог избавиться от чувства, что теперь, именно теперь, когда он узнал правду, он уже не настолько был мужчиной, как сегодня утром, когда ни о чем этом не ведал. Ему оставалось только надеяться, что у Бет не было такого чувства, хотя он знал, что даже если она так думает, то ни за что не признается.
Картер положил вилку и отодвинул от себя поднос с едой, к которой почти не притронулся. Аппетит у него начисто пропал.
Он вышел из кафетерия и по дороге домой решил заглянуть в пострадавшую от пожара лабораторию. Ему нужно было поскорее закончить отчет для ректората, и он хотел убедиться в том, что ничего не упустил. Картер остановился на противоположной стороне улицы и увидел желтые полицейские ленты, в некоторых местах повисшие и порванные, искореженные взрывом и пламенем двери грузового въезда, закопченные наружные стены. Он удивился, что запах гари до сих пор так силен.
Но вскоре Картер понял, что запах исходит не от лаборатории, а откуда-то гораздо ближе, позади него. Он обернулся и увидел валяющуюся на тротуаре ламинированную идентификационную карточку. Он наклонился и подобрал ее.
Это было водительское удостоверение на имя молодого афроамериканца по имени Дональд Добкинс. Карточка по краям обгорела, но лицо на фотографии показалось Картеру смутно знакомым.
Он заглянул в подъезд пустого дома и увидел на полу раскрытую и пустую дамскую сумочку.
Запах чувствовался сильнее. И еще Картер услышал звук, тихий шелест, в тени, под коротким лестничным пролетом, уводившим в полуподвал.
Что происходило? Что такое было там, внизу? Не могло ли это каким-то образом быть связано с пожаром в лаборатории? Но даже если это было так, как это могло остаться незамеченным, когда прошло уже столько дней?
Снова послышалось шуршание. Картер проговорил:
– Эй! Там есть кто-нибудь?
Ответа не последовало.
– Кто-нибудь есть?
Картер спустился на одну ступеньку. Запах гари, точнее, запах паленого мяса, стал еще сильнее.
Он что-то разглядел внизу, под лестницей. Черную кучу на грязном полу.
Он спустился еще на одну ступеньку. Заметил туфли. Сильно обгоревшие, но знакомые туфли на высоком каблуке.
Картер остановился как вкопанный. Это был труп. Но тут снова послышался шелест.
«О господи! – подумал Картер. – Может быть, этот человек все-таки еще жив?»
Он быстро сбежал вниз по ступенькам, но как только ступил на грязный бетонный пол, со всех сторон у него под ногами раздались писк и шуршание. Он увидел горящие красные глаза, маленькие белые зубы… Это были крысы, некоторые из них черные и огромные, как кошки. Они рванули в разные стороны, побежали по туфлям Картера, бросились вверх по лестнице. Картер застыл на месте и не двигался, пока крысы не убежали. Однажды такое с ним уже случилось, когда он спустился в древнюю выгребную яму на Юкатане, и он знал, что нужно просто затаить дыхание и дать крысам убежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Но хотел это узнать. Такова была его природа.
Он заметил человека, расхаживающего по блестящему скользкому тротуару в радужном круге света фонаря. Это был тот самый человек, которого он встретил, когда той ночью вышел из адского пламени. Тот, который отдал ему красное одеяние, которое он носил до сих пор.
Увидев его, человек остановился и зачарованно, с восторгом уставился на него. Неужели все так просто? Ему не хотелось этого. Хотелось, чтобы все было, как тогда, давным-давно… до того, как все было так чудовищно перевернуто, переиначено…
Чем ближе он подходил, тем более человеком овладевали ужас и восторг. Темная кожа, длинные волосы, черты лица скрыты под краской и грязью, слюной и пылью. На запястье – ремешок, на ремешке – кожаный кошель. «Сумка» – он вспомнил слово.
– Это ты, – изумленно проговорил человек. – Это снова ты.
Покачиваясь на высоких каблуках, он подошел к нему и прикоснулся к его рукаву рукой. Он обратил внимание на то, что ногти у человека выкрашены яркой серебряной краской.
– Вот не думал, что встречу тебя снова. По крайней мере, не в этой жизни.
Теперь в этом мире жило так много людей, что, пожалуй, в этих словах был смысл.
– Но на этот раз ты от меня так просто не уйдешь. Сначала скажешь мне кое-что.
– Но… что ты… хочешь знать? – Он впервые попробовал произнести слова, выловленные им из воздуха. Интересно, поймет ли его человек?
– Для начала хочу узнать, кто ты такой.
Он понял.
– Или, может, лучше спросить, что ты такое? Когда я тебя видел в последний раз, ты горел прямо как лампочка. А теперь не горишь.
Он не мог позволить себе светиться. Это было бы непредусмотрительно. Он увидел, как из-за угла выехала белая машина с синими полосками и красной перекладиной на крыше.
– Вот дерьмо, – выругался человек, подаривший ему одеяние, схватил его за рукав и потащил к темному подъезду, тому самому, где он стоял и смотрел на пожар.
Машина приближалась. Человек потащил его дальше, в глубь подъезда, вниз по лестнице. Кругом валялись рваная бумага, разбитые бутылки, пахло помоями и… человеческими испражнениями.
– Мы просто подождем тут немного, пока мои приятели уйдут.
Он уловил запах страха.
– В общем, меня зовут Домино, может быть, потому, что я легко переворачиваюсь вверх тормашками. – Человек хихикнул. – А ты не хочешь мне сказать, как тебя зовут?
Ему не нравилось в этом месте. Он шагнул к лестнице, но Домино снова схватил его за рукав и сказал:
– Сейчас тут копы кружат. Да и куда тебе торопиться?
Домино притянул его к себе. Они были почти одного роста, и он мог смотреть Домино прямо в глаза, темно-карие, с длинными черными ресницами и бровями, подкрашенными янтарной краской.
– Знаешь, ты ведь мой должник, – проворковал Домино, теребя края красного пальто. – Это я тебе подарил.
Он почувствовал, как Домино расстегивает пуговицы.
– Денег не прошу, если только ты сам не захочешь дать мне немного денег… но ведь ты можешь хотя бы показать мне, что у тебя там, внутри? – Он был готов раздвинуть полы пальто. – Думаю, ты такой… особенный.
Руки Домино проникли к нему под пальто, прикоснулись к нему.
Темнота под лестницей озарилась светом. Домино отстранился.
– Проклятие… ты опять так делаешь!
Сияние разгоралось все ярче. Он не пытался сдерживать себя. При свете он смог лучше рассмотреть Домино. Он увидел фальшивые волосы поверх настоящих, увидел мужские черты лица под слоем пудры, мускулистые руки под мягкой женской одеждой. Крепкие сладкие духи не смогли скрыть запаха гнили, запаха порока.
– Что за… черт? – ахнул Домино.
Он расставил руки в стороны. Домино отшатнулся, попятился, прижался спиной к сырой грязной стене.
– Господи Иисусе…
Он сбросил с плеч пальто и шагнул ближе… и обнял Домино. Тот начал вырываться.
Но он только крепче сжал Домино в объятиях, прижал к себе его дергающееся и извивающееся тело. Он чувствовал его страх, его гнев. Он скрутил Домино по рукам и ногам. Он ощущал, как тот пытается сделать вдох, как бешено колотится его сердце.
– Ты спросил, как меня зовут, – сказал он в то мгновение, когда идеальный огненный круг образовался у них под ногами и пламя отразилось в выпученных от ужаса глазах Домино. – Мое имя – Ариус.
И тут языки пламени быстро взлетели вверх и объяли их тесно прижатые друг другу тела. Домино вскрикнул, но рев пламени, бушевавшего в пустом подъезде, заглушил его голос. Загорелась одежда Домино, кожа покрылась трещинами. Полыхнул и мгновенно сгорел парик.
Когда почти нечего было держать, Ариус, целый и невредимый, отпустил свою жертву и сделал шаг назад. То, что осталось от Домино, рухнуло на пол – догорающая кучка обуглившихся кожи и костей. Оранжевые искры плясали в темном воздухе. Ариус наклонился, поднял красное пальто, отряхнул его от пепла и надел. Затем он подобрал сумку Домино и шагнул к лестнице.
«Ничего не изменилось, – подумал он, поднимаясь по ступеням. Затем остановился и покопался в сумке, посмотреть, нет ли в ней чего-нибудь полезного. – Порок всегда наказуем».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Сегодня Картер был не в настроении. Сначала малоприятный разговор с доктором Уэстоном, а теперь он пытался втолковать теорию геохронологии своим студентам, которые вели себя непривычно беспокойно и шумно.
– Большинство из нас приучено верить в то, – сказал он, – что эволюция человечества – один долгий, непрерывный процесс и что всякое гоминидное ископаемое, где бы оно ни было найдено и каков бы ни был его возраст, должно каким-то образом вписываться в эту линейную схему.
Он оторвал взгляд от плана лекции и увидел, что двое студентов в дальнем ряду сидят, опустив головы, и негромко переговариваются. У одного из студентов в руке было что-то вроде поздравительной открытки.
– Однако эту теорию, бытующую под названием «теории единого предка», или «африканской теории», – продолжал Картер, стараясь не обращать внимания на нарушение дисциплины, – становится все труднее отстаивать. Недавние находки в таких местах, как Китай, Индонезия и особенно остров Ява, заставляют устремить взгляд в другом направлении. Эти находки направляют нас к миру, возраст которого – несколько миллионов лет, в котором нескольким различным видам гоминидов удавалось населять планету одновременно. Не обязательно мирно, но все же одновременно.
Он снова посмотрел на студентов и на этот раз увидел, как кто-то из них передал открытку Кэти Койн. Он не выдержал и сердито проговорил:
– Так. Может быть, кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?
В аудитории воцарилась тишина.
– Кэти, вы не скажете мне, в чем дело, пока я не устроил всем вам контрольную работу?
Похоже, Кэти не очень хотелось отвечать, но она поправила голубой платок на голове (в нем она казалась Картеру похожей на хорошенькую крестьянку с картины Милле) и сказала:
– Это открытка с пожеланиями выздоровления.
– Хорошо, – холодно кивнул Картер, думая, неужели Кэти считает такое оправдание достаточным. – Кому она адресована?
– Вашему другу, – ответила Кэти. – Профессору Руссо. Мы все ее подписали.
Картер растерялся. Он не знал, что сказать.
– Я хотела, – сказала Кэти, – отнести ему эту открытку сегодня, если вы считаете, что это можно сделать.
– Да, – кивнул Картер. Он все еще не мог справиться с удивлением. – Уверен, он будет очень рад.
Прозвенел звонок, очень вовремя. Студенты, похоже, из уважения к дурному настроению Картера, собирали свои вещи гораздо быстрее, чем обычно.
– А насчет этой теории геохронологии, – повысила голос Кэти, перекрывая шум, – то это здорово. Лично я обеими руками – за!
Картер понимал, что Кэти просто хочет заверить его в том, что не все, что он сегодня говорил, у всех пролетело мимо ушей. Что ж, он был благодарен Кэти, но знал, что сегодня ему не удалось завладеть вниманием аудитории.
Обедать он отправился туда, где ему не грозила встреча ни с кем из коллег, – в кафетерий студенческого центра. Поставив на поднос «слоппи джо» с жареной картошкой, он направился в самый дальний угол. Здесь было не так шумно. Картер сел лицом к стене, чтобы, не отвлекаясь, подумать о своем.
Но вот беда – о чем бы он ни думал, все было плохо.
Все началось с очередного визита к доктору Уэстону – консультации по результатам анализов. Картер не слишком стремился на эту встречу, но и не очень ее боялся. Он предполагал, что их проблемы с Бет не такие уж сложные и что за счет небольшой коррекции методов планирования семьи им удастся все быстро наладить. Они оба были молоды и здоровы, и вдобавок Бет была поборницей здорового питания. И если бы у Картера появилась веская причина, он бы тоже отказался от фастфуда.
Однако по выражению лица доктора Уэстона Картер еще до начала разговора догадался, что дело не только в диете. Доктор перебрал разложенные на столе бланки с результатами лабораторных тестов, поболтал с Бет насчет собственной коллекции картин и только потом заговорил о деле.
– Результаты ваших анализов, – сказал он, глядя на Бет, – таковы, что мы не находим никаких проблем с зачатием. При физическом обследовании не обнаружено ни закупорки фаллопиевых труб, ни каких бы то ни было еще отклонений от нормы. У вас все в полном порядке с кровообращением и гормональной функцией. Есть небольшая склонность к анемии, но ее легко устранить приемом препаратов железа.
Картер облегченно вздохнул. Хотя бы с Бет все было в порядке. Может быть, интуиция его все же подвела?
Но тут доктор Уэстон перевел взгляд на него, и Картер понял: нет, не подвела.
– В вашей истории болезни, Картер, записано, что в раннем подростковом возрасте вы переболели свинкой.
Свинкой?
– Да, переболел.
– А вы не помните, как тяжело перенесли эту болезнь?
Картеру сразу вспомнился тот месяц, когда он лежал дома с высоченной температурой. Родители устроили ему карантин в дальней комнате, где были задернуты шторы, а на столике рядом с кроватью стояла чашка с жаропонижающим чаем.
– Да, довольно тяжело. Я месяц не ходил в школу.
Доктор Уэстон кивнул.
– Вы не помните, какие лекарства вы принимали?
Картер помнил, что принимал горы таблеток. Пару раз ему делали уколы в ягодицу, но какие именно это были лекарства, он понятия не имел.
– Вам придется спросить об этом у моей матери или у врача, если он все еще практикует. Он и тогда уже был пожилым человеком.
– Возможно, нам не придется этого делать. Думаю, совершенно ясно, что произошло, в особенности если учесть, что ваш семейный доктор практиковал в восьмидесятые годы и не располагал всей той информацией, которой мы располагаем сейчас.
От последних слов Уэстона Картеру стало не по себе.
– Вполне вероятно, что он прописал вам какие-то сильные антибиотики, – продолжал доктор Уэстон, – применение которых в начале периода полового созревания у мальчиков порой способно в дальнейшем отрицательно сказаться на потенции.
Картер попытался понять, к чему клонит Уэстон. Он, что, хотел сказать, что он – импотент? Потому что если он так думал, то…
– Я не предполагаю, что у вас есть какие-то сложности с эрекцией и даже эякуляцией, – сказал доктор Уэстон. – Ни вы, ни ваша супруга не упоминали ни о чем подобном.
У Картера отлегло от сердца.
– Однако неприятным побочным эффектом перенесенной в детстве свинки, а также мер, принятых для ее лечения, является развивающаяся впоследствии у некоторых мужчин стерильность.
Картер словно примерз к стулу. Бет тоже замерла.
– Мы провели два цикла исследования вашей спермы – для анализа вы предоставили нам достаточное количество материала. – Доктор Уэстон едва заметно улыбнулся, но что толку было от этого? – К сожалению, результаты получены одинаковые. Один процент жизнеспособных сперматозоидов, и их подвижность также нарушена.
Картер все еще не мог до конца осознать услышанное. Он был… стерилен?
– Вы хотите сказать, что я неспособен… стать отцом?
Доктор Уэстон откинулся на спинку стула и прижал ладони к крышке стола.
– С биологической точки зрения я бы сказал – нет. Но мне не стоит объяснять человеку вашего интеллектуального уровня, что быть отцом означает не только это.
В первую секунду Картер не понял, о чем речь.
– Вы, как семейная пара, можете иметь ребенка, если прибегнете, к примеру, к альтернативному источнику оплодотворения. Мы могли бы обсудить этот вопрос в другой раз, если вы пожелаете, когда вы все обдумаете и обсудите. С точки зрения физиологии Бет прекрасно годится на роль матери.
Картер почувствовал, как скользнула по подлокотнику кресла рука Бет к его руке. «Неужели у меня такие же холодные пальцы, как у нее?» – подумал Картер.
Значит, они могли иметь ребенка, по крайней мере Бет могла, с помощью чьей-то спермы. Но чьей? Друга? Родственника? Анонимного донора? «Да уж, – думал Картер, – выбор поистине неограниченный. Но как я могу выбрать?»
– Я понимаю, новость неутешительная, – сказал доктор Уэстон, – поэтому вам следует хорошенько, не торопясь, поразмыслить. Но позвольте высказать мое мнение: у вас есть варианты. Если вы хотите иметь семью, вы сможете и будете ее иметь.
«Конечно, – подумал Картер. – Но только чью?»
Он понимал, что прощальные слова доктора Уэстона должны были утешить и воодушевить их, но теперь, обводя взглядом кафетерий, глядя на веселую молодежь, он не чувствовал ни утешения, ни воодушевления. Дикие мысли приходили ему в голову. Каждый из этих парней мог бы стать отцом его ребенка, любой из них мог сделать для жены то, чего не мог сделать он, – помочь ей зачать дитя, передать свои гены следующему поколению. Казалось бы, что тут сложного? Но ему это было не дано. Он понимал, что думать так нельзя, саморазрушительно, но ничего не мог с собой поделать. И еще он не мог избавиться от чувства, что теперь, именно теперь, когда он узнал правду, он уже не настолько был мужчиной, как сегодня утром, когда ни о чем этом не ведал. Ему оставалось только надеяться, что у Бет не было такого чувства, хотя он знал, что даже если она так думает, то ни за что не признается.
Картер положил вилку и отодвинул от себя поднос с едой, к которой почти не притронулся. Аппетит у него начисто пропал.
Он вышел из кафетерия и по дороге домой решил заглянуть в пострадавшую от пожара лабораторию. Ему нужно было поскорее закончить отчет для ректората, и он хотел убедиться в том, что ничего не упустил. Картер остановился на противоположной стороне улицы и увидел желтые полицейские ленты, в некоторых местах повисшие и порванные, искореженные взрывом и пламенем двери грузового въезда, закопченные наружные стены. Он удивился, что запах гари до сих пор так силен.
Но вскоре Картер понял, что запах исходит не от лаборатории, а откуда-то гораздо ближе, позади него. Он обернулся и увидел валяющуюся на тротуаре ламинированную идентификационную карточку. Он наклонился и подобрал ее.
Это было водительское удостоверение на имя молодого афроамериканца по имени Дональд Добкинс. Карточка по краям обгорела, но лицо на фотографии показалось Картеру смутно знакомым.
Он заглянул в подъезд пустого дома и увидел на полу раскрытую и пустую дамскую сумочку.
Запах чувствовался сильнее. И еще Картер услышал звук, тихий шелест, в тени, под коротким лестничным пролетом, уводившим в полуподвал.
Что происходило? Что такое было там, внизу? Не могло ли это каким-то образом быть связано с пожаром в лаборатории? Но даже если это было так, как это могло остаться незамеченным, когда прошло уже столько дней?
Снова послышалось шуршание. Картер проговорил:
– Эй! Там есть кто-нибудь?
Ответа не последовало.
– Кто-нибудь есть?
Картер спустился на одну ступеньку. Запах гари, точнее, запах паленого мяса, стал еще сильнее.
Он что-то разглядел внизу, под лестницей. Черную кучу на грязном полу.
Он спустился еще на одну ступеньку. Заметил туфли. Сильно обгоревшие, но знакомые туфли на высоком каблуке.
Картер остановился как вкопанный. Это был труп. Но тут снова послышался шелест.
«О господи! – подумал Картер. – Может быть, этот человек все-таки еще жив?»
Он быстро сбежал вниз по ступенькам, но как только ступил на грязный бетонный пол, со всех сторон у него под ногами раздались писк и шуршание. Он увидел горящие красные глаза, маленькие белые зубы… Это были крысы, некоторые из них черные и огромные, как кошки. Они рванули в разные стороны, побежали по туфлям Картера, бросились вверх по лестнице. Картер застыл на месте и не двигался, пока крысы не убежали. Однажды такое с ним уже случилось, когда он спустился в древнюю выгребную яму на Юкатане, и он знал, что нужно просто затаить дыхание и дать крысам убежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39