В конечном итоге этот проект так и не осуществился.
Кортасар действительно, как мы уже неоднократно утверждали, отдавал много сил политической ситуации в Латинской Америке уже на протяжении ряда лет, и до последнего дня жизни накал его борьбы за права человека на континенте не ослабевал; настолько, что, когда американские и европейские университеты приглашали его на семинары и конференции, центральной темой которых был анализ его творчества, он отказывался, и чем дальше, тем чаще и в той же степени, он все чаще соглашался на участие в форумах, посвященных защите прав человека и осуждающих репрессивные государственные системы. В 1979 году он признается своему другу Хайме Алазраки в том, что было очевидным вот уже более десяти лет: литература в этот период жизни отодвинулась для него на второй план.
Каков же был психологический контекст, побуждавший его все более активно заниматься политикой? Откуда пришло к нему чувство политической ответственности? Кроме чилийского, аргентинского и уругвайского вопроса (эту страну. лихорадило с тех пор, как начались времена президентства Бордаберри и военной диктатуры, 1976–1984), Кортасар принимает деятельное участие в никарагуанском вопросе. Речь идет о поддержке, которую Кортасар оказывал «никас».
В период с 1936 по 1979 годы в Никарагуа правил президент Сомоса, и его семья считала страну своими частными владениями. Железной рукой диктатура сдерживала любые проявления оппозиции, и в то же время Сомоса и близкие к нему группировки контролировали все экономические ресурсы, особенно сахар и кофе, не забывая о личной выгоде в таких областях, как промышленность и общественный транспорт этой маленькой страны Центральной Америки. В результате некоторых обстоятельств и событий, начиная с землетрясения, обрушившегося на Манагуа, – когда стало ясно, что процесс коррупции в семье Сомосы не знает границ, поскольку ими была присвоена большая часть международной гуманитарной помощи, присланной с целью помощи пострадавшим от стихийного бедствия, – до убийства журналиста Педро Хоакина Чаморро, послуживших детонаторами, произошло народное восстание под руководством Сандинистского фронта национального освобождения. В 1979–1980 годах новый режим олицетворяли Даниэль Ортега, Томас Борхе и Эрнесто Карденаль, осуществлявшие национализацию крупных владений семьи Сомосы, а также их семейного банка и пытавшиеся ускорить аграрную реформу, суть которой состояла в том, чтобы поделить всю землю между крестьянами.
Кортасар с самого начала революционного процесса чувствовал себя его сторонником. Он думал, что, следуя примеру Кубы, Никарагуа сможет стать страной, где не будет эксплуатации человека человеком, – государством, где будет настоящая демократия и где богатства страны будут справедливо распределены между ее гражданами. Но особенно Кортасар рассчитывал на то, что сможет помочь никарагуанцам избежать возможных досадных «ошибок», вроде кампаний по преследованию то гомосексуалистов, то представителей интеллигенции, развязываемых в Гаване, – тех самых «ошибок», во власти которых постепенно оказывалась Куба.
В этом смысле никарагуанская модель, кроме всего прочего, в лице своих представителей, упорно и настойчиво продолжавших одеваться в униформу оливкового цвета, служившую для них символом перемен в обществе, очень мешала Соединенным Штатам, которые, в лице вашингтонской администрации, постоянно угрожали вторжением в страну американского флота. Долг Кортасара, как видел его он сам, состоял в том, чтобы в который уже раз мобилизовать международную общественность и помешать осуществлению такой возможности, особенно когда администрация Рейгана стала экономически субсидировать партизанскую антисандинистскую войну, так называемую Контру, которая вела свои действия в приграничных областях, постепенно продвигаясь внутрь страны с целью организации повсеместного противостояния гражданского населения.
Таким образом Никарагуа для Кортасара стала точкой приложения самых важных политических интересов. В нем вновь возродилась верность революции, как это было во время чилийских и аргентинских событий, о которых он не забывал в своей борьбе; он снова много ездит, принимая участие в различных форумах (кроме Никарагуа, это Италия, Мексика, США, Испания), в особенности как член совета при Комитете солидарности с Никарагуа или как участник Народного трибунала, организации, которая образовалась на основе Трибунала Бертрана Рассела.
Его оппозиционные действия выражались и в другой форме деятельности: он стал публиковать бюллетень под названием «Без цензуры», в котором, кроме него самого, печатались Карлос Габетта, Иполито Солари Иригойен и Освальдо Сориано; редакция находилась в Париже, но распространение носило международный характер. Намерение состояло в том, чтобы отойти от традиционного памфлета и сделать вместо этого «развернутый анализ, дав критическую оценку происходящего с точки зрения демократических свобод», который дойдет и до читателя на пространстве от США до Аргентины, используя для этого в странах, находящихся под пятой диктатуры, тайные каналы, связанные с профсоюзами. К этой работе были привлечены Реджис Дебри, Эрнесто Карденаль, Гюнтер Грасс, Жоан Миро, Альфред Кестлер, Лорен Шварц, Хуан Бош, Габриэль Гарсия Маркес, Улоф Пальме, Ортенсия Бусси де Альенде, Ноэм Чомски и другие. Однако после выхода третьего номера у бюллетеня появились серьезные финансовые проблемы, которые требовалось решить немедленно, чтобы проект не рухнул.
Надо иметь в виду, что Кортасару, который живет между поездками, в совершенстве овладев искусством писать политические материалы даже в поездах, чтобы затем распространить их по различным журналам многих стран, Кортасару, которому, едва он появится в Париже, надо срочно вылетать в Рим или Барселону, сожалея в глубине души о тех далеких временах, когда он мог все свое время посвящать только себе одному и ходить в библиотеку Арсеналь, этому самому Кортасару было в то время уже шестьдесят четыре – шестьдесят пять лет (шесть или семь лет назад он отпустил бороду), и такой уровень востребованности если и не губил его, но тем не менее начинал сказываться на его физическом состоянии, то есть подобный образ жизни давался ему уже с трудом.
С мая 1979 года по март 1981 года он, с короткими передышками в две, а то и в одну неделю, побывал в Польше, Италии (в Болонье по делам Народного трибунала), Венесуэле, на Кубе, в США, Канаде, Испании, снова в Италии и так далее – нескончаемые и зигзагообразные маршруты.
Сборник «Восьмигранник», состоящий из восьми рассказов, вышел в свет в 1974 году. Через несколько месяцев были опубликованы «Фантомас против вампиров всех национальностей» и «Сильваландия». Первое – это комикс, где смешиваются фантастика и реальность и где действуют в качестве персонажей Октавио Пас, Сюзанна Зонтаг, Альберто Моравиа и сам Кортасар. Трибунал Рассела выступает в качестве этической категории, противостоящей политике империализма, выразителями которой являются североамериканские правители, такие как Никсон, Форд, Киссинджер, а также латиноамериканские каудильо, такие как Пиночет в Чили, Стресснер в Парагвае или Уго Бансер в Боливии, не желающие покидать свои мягкие кресла. «Сильваландия» – это тексты, которыми снабжены графические работы художника Хулио Сильвы, друга Кортасара.
«Восьмигранник» был очень хорошо встречен критикой и читателями, среди которых были и испанцы, на этот раз имевшие возможность прочесть книгу сразу же после того, как она была написана. «Восьмигранник», куда вошли рассказы «Плачущая Лилиана», «Рукопись, найденная в кармане», «Там, но где, как?…» или «Шея черного котенка», по формату и по схеме представляет собой кортасаровскую прозу в чистом виде, появившуюся уже после повести «Последний раунд».
Эти рассказы самым решительным образом выражают все то, что характеризует прозу писателя, продолжая линию, о которой мы уже говорили, анализируя, например, предыдущий сборник его рассказов «Все огни – огонь»: попытка перехода в иное измерение, поиск, элементы абсурда, сновидение и нарушение естественных законов бытия. Все более или менее так же, как в предыдущих сборниках: начиная с сюжета, где конь хочет войти в дом, или с того, что думают и делают Сульма, Мариано и малышка, которая запирает дверь (рассказ «Лето»), до мира подземки в рассказе «Рукопись, найденная в кармане» и рассказа «Шея черного котенка», одного из лучших в этом сборнике; в пространстве повествования происходят неожиданные вещи, когда, например, персонаж изучает улыбки и взгляды пассажиров сквозь оконное стекло вагона или когда другой персонаж следит за движениями пальцев руки, обхватившей поручень, пока вагон проезжает одну станцию за другой (улица Бак, Монпарнас-Бьенвеню, Фальгъер, Пастер, Волонтэр, Вожирар, площадь Конвента, Порт-де-Версаль (эту станцию Кортасар в тексте пропустил), Корантен-Сельтон); пальцев, которые ведут самостоятельную игру, сплетаясь с пальцами рук других людей – пальцы Лючо с пальцами Дины, – и вот уже в финале появляются пальцы мадам Роже; надо сказать, что финал рассказа написан блестяще и что вообще этот рассказ, как мы уже говорили, можно считать у Кортасара одним из лучших.
В 1976 году он после нескольких поездок (Коста-Рика, Куба, Ямайка, Гвадалупа, Тринидад, Венесуэла, Мексика, Германия…) предпринял еще одно путешествие (в Кению), и, как мы уже говорили, эти поездки были связаны с выступлениями Кортасара на международных форумах политического, а не литературного характера. С другой стороны, его любовные отношения с Карвелис, при которых каждый пользовался полной независимостью, что весьма устраивало обоих (каждый из двоих всегда был сам по себе), уже не отличались такой активностью, как в первые годы, и таким взаимопониманием, возможно по причине крайней зависимости от алкоголя, которую Карвелис обнаруживала в эти годы, что служило причиной заметного напряжения в их отношениях и вело к взаимному отдалению, все более очевидному для обоих. В то время Кортасар был лишен какой бы то ни было душевной привязанности, и он искал ее везде, где только мог блеснуть луч надежды. Тогда же, например, у него была любовная связь с голландкой Манхой Офферхаус, которая занималась фотографией; к одному из альбомов с ее фотографиями под названием «Высокое Перу» Кортасар писал текст.
Характер Карвелис, достаточно властный, способствовал тому, что их встречи становились все реже. Уругвайская писательница Кристина Пери Росси, приятельница Кортасара, как-то рассказала о своих контактах с Карвелис: «Хулио захотел нас познакомить, но предупредил меня: „Угне страшно ревнива. Она будет ненавидеть тебя. Забудь о том, чтобы напечататься во Франции: она этого не допустит". Вечер нашего знакомства представлял собой довольно тяжелую картину. Хулио пригласил меня в театр, на одну из самых наших любимых опер „Турандот", поставленную известной труппой – Театром карликов (кроме главной героини, которая была обычного роста). Хулио пришел с Угне Карвелис. То, что между ними не все ладно, было очевидно, и я подумала, что Хулио пришлось уступить, чтобы избежать конфликта. Я попыталась успокоить Угне, но быстро поняла, что причина их проблем гораздо глубже, и мое приглашение в тот момент было не более чем просто поводом. Они не сказали между собой ни слова, ни до, ни после спектакля, ни даже в кафе, куда мы зашли после театра. В Париже в тот вечер было очень холодно, и еще кое-какие знакомые Хулио тоже искали приюта в кафе, отчего Хулио несколько оживился – и я, разумеется, тоже, – поскольку напряжение между Хулио и Карвелис ничего хорошего не сулило. Как почти все, кого незаслуженно угнетают, я все время задавала себе один и тот же вопрос: что я такого сделала, чтобы эта женщина так возненавидела меня? Правильнее было бы спросить: что происходит с этой женщиной, если она так меня ненавидит?» (21, 56)
Та же Кристина Пери Росси рассказывает, как однажды, когда она вынуждена была покинуть Париж, она попросила помощи у Карвелис. И та ей отказала. «Хулио уехал в Бразилию, чтобы там тайно повидаться с матерью (мы упоминали об этой поездке в Сан-Паулу в 1975 году), и я позвонила ей с просьбой о помощи; я была политической беженкой, без документов, которую преследовал департамент полиции по делам иностранцев трех стран. Я позвонила ей по телефону, как мне посоветовал Хулио, находясь в Бразилии, но Угне отрезала: „Если у тебя проблемы, решай их сама", – и на этом разговор закончился» (21, 56). Таким же образом, многие источники, из которых мы получали информацию, совпадают в оценке Карвелис, характеризуя ее как человека сложного и резкого. Да и сам писатель неоднократно подтверждал это в письмах к своим друзьям.
Кароль Дюнлоп он впервые встретил в 1977 году в Монреале, когда принимал участие в международной встрече писателей. Самым лучшим доказательством любви писателя к Кароль явилась книга, появившаяся уже после смерти Кароль Дюнлоп: «Автонавты на космошоссе». Каждое слово, каждая фраза, каждое воспоминание полны щемящей нежности и ощутимой боли – Дюнлоп так и не увидела напечатанной эту книгу, написанную в четыре руки Маленькой Медведицей и Одиноким Волком (прозвища, которые Кортасар дал Кароль и себе самому), – и являются литературной проекцией того, чем была Дюнлоп для писателя на протяжении тех пяти лет его жизни, которые они провели вместе.
Она родилась в 1946 году в США и к моменту встречи с Кортасаром была разведена, у нее был сын Стефан Эбер, которому тогда было девять лет, и она очень любила литературу (в 1980 году вышел ее роман «Мелани перед зеркалом», до сих пор так и не изданный в Испании) и фотографию; внешне Кароль Дюнлоп была совсем не похожа на Карвелис, она скорее напоминала Аурору, и лицом и характером, и она заполнила пустоту, которая разделяла Кортасара и Угне, но отношения его с Угне полностью на этом не закончились: она стала его литературным агентом, и потому им иногда приходилось видеться, что всегда давалось ему нелегко.
Вскоре после своего возвращения из Канады в Париж писатель решился на серьезный шаг. Предлогом послужил рассказ Кароль, который Кортасар читал в Монреале, – «Зеркала и отражения». В письме, написанном по-французски, поскольку Кароль испанского языка не знала, датированном концом ноября 1977 года, Кортасар предлагает ей совместное сотрудничество, цели которого, скажем так, не совсем ясны, однако совершенно ясно прозвучало приглашение приехать на время в Париж, хотя и высказанное в завуалированной форме, и таким образом, чтобы они «могли встречаться два-три раза в неделю – выбрать тему, обменяться мнениями, и потом каждый из нас мог бы писать свой или свои тексты» (7,1628), что давало возможность сделать двуязычную книгу. Не надо быть особенно мудрым человеком, чтобы понять: эти слова означают нечто большее, чем предложение выработать совместную литературную стратегию в целях создания интересной прозы, и содержат в себе послание более земного свойства, чем кажется на первый взгляд, в котором автор стремится выразить больше, чем написано словами.
Они встретились, и Кортасара стало неудержимо тянуть к ней, а ее к нему. В марте 1978 года разрыв с Угне стал свершившимся фактом. И свершившимся фактом стала совместная жизнь Кортасара с Дюнлоп, «с нежной и доброй Маленькой Медведицей», в квартире на улице Сент-Оноре.
В 1977 году выходит в свет новый сборник «Тот, кто бродит вокруг», состоящий из одиннадцати новых рассказов. Среди них: «В ином свете», «Вы всегда были рядом», «Апокалипсис Солентинаме», «Собрание в кроваво-красных тонах», «Закатный час Мантекильи». Эта книга, несомненно, представляет нам Кортасара, каким он был в тот момент. С одной стороны, рассказы несут в себе отражение его политической идеологии, с другой – налицо те ощущения, которые не совпадают с общим взглядом на вещи, свойственные обыкновенному среднему человеку, чье бегство от мира не более чем фантазия.
В таких рассказах, как тот, чье название дало имя всему сборнику, речь идет о кубинском контрреволюционере, который приезжает из США на Кубу для участия в саботаже против революции, а в уже упоминавшемся рассказе «Апокалипсис Солентинаме» используется фантастика, материалом для которой служат несколько фотографий (неизбежные ассоциации с рассказом «Слюни дьявола») и которая изображена в виде некой гипотетической реальности; эта реальность подстерегает и угрожает жизни маленького никарагуанского архипелага Солентинаме. В обоих рассказах явно присутствует верность автора своим идеологическим постулатам, что позволяет ему недвусмысленно подтвердить свою позицию, при этом оставаясь верным себе и как писателю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Кортасар действительно, как мы уже неоднократно утверждали, отдавал много сил политической ситуации в Латинской Америке уже на протяжении ряда лет, и до последнего дня жизни накал его борьбы за права человека на континенте не ослабевал; настолько, что, когда американские и европейские университеты приглашали его на семинары и конференции, центральной темой которых был анализ его творчества, он отказывался, и чем дальше, тем чаще и в той же степени, он все чаще соглашался на участие в форумах, посвященных защите прав человека и осуждающих репрессивные государственные системы. В 1979 году он признается своему другу Хайме Алазраки в том, что было очевидным вот уже более десяти лет: литература в этот период жизни отодвинулась для него на второй план.
Каков же был психологический контекст, побуждавший его все более активно заниматься политикой? Откуда пришло к нему чувство политической ответственности? Кроме чилийского, аргентинского и уругвайского вопроса (эту страну. лихорадило с тех пор, как начались времена президентства Бордаберри и военной диктатуры, 1976–1984), Кортасар принимает деятельное участие в никарагуанском вопросе. Речь идет о поддержке, которую Кортасар оказывал «никас».
В период с 1936 по 1979 годы в Никарагуа правил президент Сомоса, и его семья считала страну своими частными владениями. Железной рукой диктатура сдерживала любые проявления оппозиции, и в то же время Сомоса и близкие к нему группировки контролировали все экономические ресурсы, особенно сахар и кофе, не забывая о личной выгоде в таких областях, как промышленность и общественный транспорт этой маленькой страны Центральной Америки. В результате некоторых обстоятельств и событий, начиная с землетрясения, обрушившегося на Манагуа, – когда стало ясно, что процесс коррупции в семье Сомосы не знает границ, поскольку ими была присвоена большая часть международной гуманитарной помощи, присланной с целью помощи пострадавшим от стихийного бедствия, – до убийства журналиста Педро Хоакина Чаморро, послуживших детонаторами, произошло народное восстание под руководством Сандинистского фронта национального освобождения. В 1979–1980 годах новый режим олицетворяли Даниэль Ортега, Томас Борхе и Эрнесто Карденаль, осуществлявшие национализацию крупных владений семьи Сомосы, а также их семейного банка и пытавшиеся ускорить аграрную реформу, суть которой состояла в том, чтобы поделить всю землю между крестьянами.
Кортасар с самого начала революционного процесса чувствовал себя его сторонником. Он думал, что, следуя примеру Кубы, Никарагуа сможет стать страной, где не будет эксплуатации человека человеком, – государством, где будет настоящая демократия и где богатства страны будут справедливо распределены между ее гражданами. Но особенно Кортасар рассчитывал на то, что сможет помочь никарагуанцам избежать возможных досадных «ошибок», вроде кампаний по преследованию то гомосексуалистов, то представителей интеллигенции, развязываемых в Гаване, – тех самых «ошибок», во власти которых постепенно оказывалась Куба.
В этом смысле никарагуанская модель, кроме всего прочего, в лице своих представителей, упорно и настойчиво продолжавших одеваться в униформу оливкового цвета, служившую для них символом перемен в обществе, очень мешала Соединенным Штатам, которые, в лице вашингтонской администрации, постоянно угрожали вторжением в страну американского флота. Долг Кортасара, как видел его он сам, состоял в том, чтобы в который уже раз мобилизовать международную общественность и помешать осуществлению такой возможности, особенно когда администрация Рейгана стала экономически субсидировать партизанскую антисандинистскую войну, так называемую Контру, которая вела свои действия в приграничных областях, постепенно продвигаясь внутрь страны с целью организации повсеместного противостояния гражданского населения.
Таким образом Никарагуа для Кортасара стала точкой приложения самых важных политических интересов. В нем вновь возродилась верность революции, как это было во время чилийских и аргентинских событий, о которых он не забывал в своей борьбе; он снова много ездит, принимая участие в различных форумах (кроме Никарагуа, это Италия, Мексика, США, Испания), в особенности как член совета при Комитете солидарности с Никарагуа или как участник Народного трибунала, организации, которая образовалась на основе Трибунала Бертрана Рассела.
Его оппозиционные действия выражались и в другой форме деятельности: он стал публиковать бюллетень под названием «Без цензуры», в котором, кроме него самого, печатались Карлос Габетта, Иполито Солари Иригойен и Освальдо Сориано; редакция находилась в Париже, но распространение носило международный характер. Намерение состояло в том, чтобы отойти от традиционного памфлета и сделать вместо этого «развернутый анализ, дав критическую оценку происходящего с точки зрения демократических свобод», который дойдет и до читателя на пространстве от США до Аргентины, используя для этого в странах, находящихся под пятой диктатуры, тайные каналы, связанные с профсоюзами. К этой работе были привлечены Реджис Дебри, Эрнесто Карденаль, Гюнтер Грасс, Жоан Миро, Альфред Кестлер, Лорен Шварц, Хуан Бош, Габриэль Гарсия Маркес, Улоф Пальме, Ортенсия Бусси де Альенде, Ноэм Чомски и другие. Однако после выхода третьего номера у бюллетеня появились серьезные финансовые проблемы, которые требовалось решить немедленно, чтобы проект не рухнул.
Надо иметь в виду, что Кортасару, который живет между поездками, в совершенстве овладев искусством писать политические материалы даже в поездах, чтобы затем распространить их по различным журналам многих стран, Кортасару, которому, едва он появится в Париже, надо срочно вылетать в Рим или Барселону, сожалея в глубине души о тех далеких временах, когда он мог все свое время посвящать только себе одному и ходить в библиотеку Арсеналь, этому самому Кортасару было в то время уже шестьдесят четыре – шестьдесят пять лет (шесть или семь лет назад он отпустил бороду), и такой уровень востребованности если и не губил его, но тем не менее начинал сказываться на его физическом состоянии, то есть подобный образ жизни давался ему уже с трудом.
С мая 1979 года по март 1981 года он, с короткими передышками в две, а то и в одну неделю, побывал в Польше, Италии (в Болонье по делам Народного трибунала), Венесуэле, на Кубе, в США, Канаде, Испании, снова в Италии и так далее – нескончаемые и зигзагообразные маршруты.
Сборник «Восьмигранник», состоящий из восьми рассказов, вышел в свет в 1974 году. Через несколько месяцев были опубликованы «Фантомас против вампиров всех национальностей» и «Сильваландия». Первое – это комикс, где смешиваются фантастика и реальность и где действуют в качестве персонажей Октавио Пас, Сюзанна Зонтаг, Альберто Моравиа и сам Кортасар. Трибунал Рассела выступает в качестве этической категории, противостоящей политике империализма, выразителями которой являются североамериканские правители, такие как Никсон, Форд, Киссинджер, а также латиноамериканские каудильо, такие как Пиночет в Чили, Стресснер в Парагвае или Уго Бансер в Боливии, не желающие покидать свои мягкие кресла. «Сильваландия» – это тексты, которыми снабжены графические работы художника Хулио Сильвы, друга Кортасара.
«Восьмигранник» был очень хорошо встречен критикой и читателями, среди которых были и испанцы, на этот раз имевшие возможность прочесть книгу сразу же после того, как она была написана. «Восьмигранник», куда вошли рассказы «Плачущая Лилиана», «Рукопись, найденная в кармане», «Там, но где, как?…» или «Шея черного котенка», по формату и по схеме представляет собой кортасаровскую прозу в чистом виде, появившуюся уже после повести «Последний раунд».
Эти рассказы самым решительным образом выражают все то, что характеризует прозу писателя, продолжая линию, о которой мы уже говорили, анализируя, например, предыдущий сборник его рассказов «Все огни – огонь»: попытка перехода в иное измерение, поиск, элементы абсурда, сновидение и нарушение естественных законов бытия. Все более или менее так же, как в предыдущих сборниках: начиная с сюжета, где конь хочет войти в дом, или с того, что думают и делают Сульма, Мариано и малышка, которая запирает дверь (рассказ «Лето»), до мира подземки в рассказе «Рукопись, найденная в кармане» и рассказа «Шея черного котенка», одного из лучших в этом сборнике; в пространстве повествования происходят неожиданные вещи, когда, например, персонаж изучает улыбки и взгляды пассажиров сквозь оконное стекло вагона или когда другой персонаж следит за движениями пальцев руки, обхватившей поручень, пока вагон проезжает одну станцию за другой (улица Бак, Монпарнас-Бьенвеню, Фальгъер, Пастер, Волонтэр, Вожирар, площадь Конвента, Порт-де-Версаль (эту станцию Кортасар в тексте пропустил), Корантен-Сельтон); пальцев, которые ведут самостоятельную игру, сплетаясь с пальцами рук других людей – пальцы Лючо с пальцами Дины, – и вот уже в финале появляются пальцы мадам Роже; надо сказать, что финал рассказа написан блестяще и что вообще этот рассказ, как мы уже говорили, можно считать у Кортасара одним из лучших.
В 1976 году он после нескольких поездок (Коста-Рика, Куба, Ямайка, Гвадалупа, Тринидад, Венесуэла, Мексика, Германия…) предпринял еще одно путешествие (в Кению), и, как мы уже говорили, эти поездки были связаны с выступлениями Кортасара на международных форумах политического, а не литературного характера. С другой стороны, его любовные отношения с Карвелис, при которых каждый пользовался полной независимостью, что весьма устраивало обоих (каждый из двоих всегда был сам по себе), уже не отличались такой активностью, как в первые годы, и таким взаимопониманием, возможно по причине крайней зависимости от алкоголя, которую Карвелис обнаруживала в эти годы, что служило причиной заметного напряжения в их отношениях и вело к взаимному отдалению, все более очевидному для обоих. В то время Кортасар был лишен какой бы то ни было душевной привязанности, и он искал ее везде, где только мог блеснуть луч надежды. Тогда же, например, у него была любовная связь с голландкой Манхой Офферхаус, которая занималась фотографией; к одному из альбомов с ее фотографиями под названием «Высокое Перу» Кортасар писал текст.
Характер Карвелис, достаточно властный, способствовал тому, что их встречи становились все реже. Уругвайская писательница Кристина Пери Росси, приятельница Кортасара, как-то рассказала о своих контактах с Карвелис: «Хулио захотел нас познакомить, но предупредил меня: „Угне страшно ревнива. Она будет ненавидеть тебя. Забудь о том, чтобы напечататься во Франции: она этого не допустит". Вечер нашего знакомства представлял собой довольно тяжелую картину. Хулио пригласил меня в театр, на одну из самых наших любимых опер „Турандот", поставленную известной труппой – Театром карликов (кроме главной героини, которая была обычного роста). Хулио пришел с Угне Карвелис. То, что между ними не все ладно, было очевидно, и я подумала, что Хулио пришлось уступить, чтобы избежать конфликта. Я попыталась успокоить Угне, но быстро поняла, что причина их проблем гораздо глубже, и мое приглашение в тот момент было не более чем просто поводом. Они не сказали между собой ни слова, ни до, ни после спектакля, ни даже в кафе, куда мы зашли после театра. В Париже в тот вечер было очень холодно, и еще кое-какие знакомые Хулио тоже искали приюта в кафе, отчего Хулио несколько оживился – и я, разумеется, тоже, – поскольку напряжение между Хулио и Карвелис ничего хорошего не сулило. Как почти все, кого незаслуженно угнетают, я все время задавала себе один и тот же вопрос: что я такого сделала, чтобы эта женщина так возненавидела меня? Правильнее было бы спросить: что происходит с этой женщиной, если она так меня ненавидит?» (21, 56)
Та же Кристина Пери Росси рассказывает, как однажды, когда она вынуждена была покинуть Париж, она попросила помощи у Карвелис. И та ей отказала. «Хулио уехал в Бразилию, чтобы там тайно повидаться с матерью (мы упоминали об этой поездке в Сан-Паулу в 1975 году), и я позвонила ей с просьбой о помощи; я была политической беженкой, без документов, которую преследовал департамент полиции по делам иностранцев трех стран. Я позвонила ей по телефону, как мне посоветовал Хулио, находясь в Бразилии, но Угне отрезала: „Если у тебя проблемы, решай их сама", – и на этом разговор закончился» (21, 56). Таким же образом, многие источники, из которых мы получали информацию, совпадают в оценке Карвелис, характеризуя ее как человека сложного и резкого. Да и сам писатель неоднократно подтверждал это в письмах к своим друзьям.
Кароль Дюнлоп он впервые встретил в 1977 году в Монреале, когда принимал участие в международной встрече писателей. Самым лучшим доказательством любви писателя к Кароль явилась книга, появившаяся уже после смерти Кароль Дюнлоп: «Автонавты на космошоссе». Каждое слово, каждая фраза, каждое воспоминание полны щемящей нежности и ощутимой боли – Дюнлоп так и не увидела напечатанной эту книгу, написанную в четыре руки Маленькой Медведицей и Одиноким Волком (прозвища, которые Кортасар дал Кароль и себе самому), – и являются литературной проекцией того, чем была Дюнлоп для писателя на протяжении тех пяти лет его жизни, которые они провели вместе.
Она родилась в 1946 году в США и к моменту встречи с Кортасаром была разведена, у нее был сын Стефан Эбер, которому тогда было девять лет, и она очень любила литературу (в 1980 году вышел ее роман «Мелани перед зеркалом», до сих пор так и не изданный в Испании) и фотографию; внешне Кароль Дюнлоп была совсем не похожа на Карвелис, она скорее напоминала Аурору, и лицом и характером, и она заполнила пустоту, которая разделяла Кортасара и Угне, но отношения его с Угне полностью на этом не закончились: она стала его литературным агентом, и потому им иногда приходилось видеться, что всегда давалось ему нелегко.
Вскоре после своего возвращения из Канады в Париж писатель решился на серьезный шаг. Предлогом послужил рассказ Кароль, который Кортасар читал в Монреале, – «Зеркала и отражения». В письме, написанном по-французски, поскольку Кароль испанского языка не знала, датированном концом ноября 1977 года, Кортасар предлагает ей совместное сотрудничество, цели которого, скажем так, не совсем ясны, однако совершенно ясно прозвучало приглашение приехать на время в Париж, хотя и высказанное в завуалированной форме, и таким образом, чтобы они «могли встречаться два-три раза в неделю – выбрать тему, обменяться мнениями, и потом каждый из нас мог бы писать свой или свои тексты» (7,1628), что давало возможность сделать двуязычную книгу. Не надо быть особенно мудрым человеком, чтобы понять: эти слова означают нечто большее, чем предложение выработать совместную литературную стратегию в целях создания интересной прозы, и содержат в себе послание более земного свойства, чем кажется на первый взгляд, в котором автор стремится выразить больше, чем написано словами.
Они встретились, и Кортасара стало неудержимо тянуть к ней, а ее к нему. В марте 1978 года разрыв с Угне стал свершившимся фактом. И свершившимся фактом стала совместная жизнь Кортасара с Дюнлоп, «с нежной и доброй Маленькой Медведицей», в квартире на улице Сент-Оноре.
В 1977 году выходит в свет новый сборник «Тот, кто бродит вокруг», состоящий из одиннадцати новых рассказов. Среди них: «В ином свете», «Вы всегда были рядом», «Апокалипсис Солентинаме», «Собрание в кроваво-красных тонах», «Закатный час Мантекильи». Эта книга, несомненно, представляет нам Кортасара, каким он был в тот момент. С одной стороны, рассказы несут в себе отражение его политической идеологии, с другой – налицо те ощущения, которые не совпадают с общим взглядом на вещи, свойственные обыкновенному среднему человеку, чье бегство от мира не более чем фантазия.
В таких рассказах, как тот, чье название дало имя всему сборнику, речь идет о кубинском контрреволюционере, который приезжает из США на Кубу для участия в саботаже против революции, а в уже упоминавшемся рассказе «Апокалипсис Солентинаме» используется фантастика, материалом для которой служат несколько фотографий (неизбежные ассоциации с рассказом «Слюни дьявола») и которая изображена в виде некой гипотетической реальности; эта реальность подстерегает и угрожает жизни маленького никарагуанского архипелага Солентинаме. В обоих рассказах явно присутствует верность автора своим идеологическим постулатам, что позволяет ему недвусмысленно подтвердить свою позицию, при этом оставаясь верным себе и как писателю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35